Любовь, как основная составляющая гармонии семьи

ВВЕДЕНИЕ

Семья составляет существенное звено в цепи социального бытия, ведь каждая нация и государство слагаются из отдельных семей: семья является первым базисом государства. Семья — это первичная ячейка общества, объединяющая супругов и их потомство. В семье отдельная личность, поступаясь некоторыми своими особенностями, входит в качестве члена в некое целое. Жизнь семьи связана с половым и возрастным разделением труда, ведением домашнего хозяйства, взаимной помощью людей в быту, интимной жизнью супругов, продлением рода, а следовательно, воспроизведением рода, воспитанием нового поколения, а также с нравственно-правовыми и психологическими отношениями. Семья — важнейший инструмент индивидуального становления личности. Именно здесь ребенок впервые включается в общественную жизнь усваивает ее ценности, нормы поведения, способы мышления язык. Иначе говоря, семья — это школа воспитания, передачи опыта и житейской мудрости. Полноценная брачная связь мужчины и женщины предполагает раздельность соединяющейся пары, т.е. такую их связь, в силу которой они не исключают, а взаимно полагают друг друга, находя каждый в другом полноту собственной жизни. Только при этом условии можно говорить об истинной гармонии в семье.

О любви. Эмоционально-психологической, нравственной и эстетической основой брака является любовь, хотя и не всякий брак основан на этом чувстве, а любовь может быть и вне брака. Семья — это естественное гнездо любви, уважения и взаимной заботы. Любовь прекрасна, когда она взаимна и когда мы любим искренне и преданно. Метко сказал Архимед: любовь — это теорема, которую надобно доказывать каждодневно. Любовь — это индивидуально-избирательное чувство, которое выражается в глубоких и устойчивых переживаниях, в постоянной направленности мысли и дела к любимому человек, в свободном, бескорыстном и самозабвенном стремлении к нему.

Любовь, на мой взгляд, является неотъемлемой и наиглавнейшей составляющей семьи. Если есть любовь «двоих» - есть и гармония в семье.

ЧАСТЬ I

У ИСТОКОВ СТВНОВЛЕНИЯ СЕМЬИ И ЛЮБВИ

ПЕРВОБЫТНАЯ СЕМЬЯ

Сплочению первобытного человеческого объединения, возникновению и развитию коллективизма способствовал не только процесс охоты, но и совместное потребление добычи, совершавшееся, видимо, как на это указывает археологический материал олдувайской эпохи, не на месте смерти животного, а на жилых стоянках. Отсюда следует, что видимо, мясо получали и те, кто не участвовал в охоте, а оставался на стоянке: женщины, дети, больные, инвалиды. Индивидуальной охоты в Олдувае, по-видимому, не было из-за низкой технической вооруженности древнейших охотников.

В отличие от охоты собирательство, как бы велика ни была его роль в балансе питания, носило лишь индивидуальный характер и поэтому не могло стать таким важным фактором в процессе гоминизации и возникновения общества, как охота.

Думается, что переход от сообществ обезьян к человеческим коллективам был результатом длительного развития.

Как пишет П. И. Борисковский, «в рамках старого качества длительно и сложно вызревают элементы нового. Переход от стада обезьян к человеческому обществу нельзя представлять схематически, упрощенно. Это был сложный диалектический процесс. В стадах обезьян постепенно зарождались отдельные элементы человеческого общества. А с другой стороны, у древнейших людей, архантропов, еще долгое время переживали отдельные элементы, характерные не для людей, а для обезьян». Мы вполне согласны с этим утверждением исследователя, как и с другим: «С появлением творцов олдувайской техники начинается история человеческого общества, первый этап первобытнообщинной общественно-экономической формации — эпоха первобытного стада»...

А. Н. Рогачев считает, что, став еще в мустьерское время постоянным и обязательным элементом культуры, жилище «ограничило действие биологического закона единства организма и среды в отношении человека» и тем самым «задолго до появления неоантропа и верхнепалеолитической культуры совершился новый, третий после изготовления каменных орудий и добывания огня решающий шаг выделения людей из мира животных».

При этом «поселения и жилища с самого своего возникновения являлись главными центрами производственной, домашнехозяйственной, общественной и духовной жизни и во всех этих качествах сыграли исключительную роль в формировании и укреплении общественной сущности людей. Общественные отношения возникающих людей, познавших огонь и начавших жить в жилищах, не могли быть стадными, они выступали в своей первоначальной, первобытной, естественной элементарной форме семейно-родовых отношений, проще говоря, в осознаваемой родственной связи коллектива». В другой работе А. Н. Рогачев высказывает убеждение, что к началу мусте стадо исчезло полностью...

С. Н. Бибиков, обращает внимание на то, что в неандертальских погребениях в скальных убежищах Европы половой и количественный состав захоронений может быть выражен пропорцией: 20 детей: 9 женщин: 3 мужчин или 20:8:4. Если учесть, что в ту эпоху детская смертность была очень высока, то понятно преобладание в захоронениях детей. Соотношение женщин и мужчин в захоронениях явно не соответствует тому, которое существовало в общинах неандертальцев. С. Н. Бибиков считает, что можно говорить о тенденции предпочтительного захоронения женщин и детей внутри жилища.

Женщины и дети в соответствии с этими нормами погребались в той среде, к которой они принадлежали со дня рождения. (Мужчины принадлежали к чужеродной половине общины.) Развивая мысль С. Н. Бибикова, можно предположить, что трупы мужчин было сложно доставлять в общины, из которых они происходили. Поэтому их погребали за пределами жилищ, а то и вовсе не хоронили. Однако мужских захоронений могло быть мало и потому, что мужчины часто погибали на охоте, вне жилища. Преобладание женщин в захоронениях в жилищах в этом случае лишь результат различия в преобладающих причинах смертности у мужчин и женщин и не помогает в решении вопроса о наличии или отсутствии у неандертальцев, равным образом

Итак, многие данные подтверждают высказанную еще в середине 50-х годов точку зрения А. П. Окладникова о том, что зачатки материнской родовой общины возникают в мусте и окончательно оформляются в верхнем палеолите. А. П. Окладчиков писал: «Прямыми указаниями на оформление материнского рода в это время являются, с одной стороны, общинные жилища, а с другой — широко распространенные изображения женщин, в которых можно видеть образы женщин-родоначальниц, известных, по данным фольклора, например, у эскимосов и алеутов»...

ОБЩИННАЯ СЕМЬЯ

Весьма сложным и дискуссионным является вопрос о характере брачно-регулирующих отношений в коллективах ранних гоминид. Утверждение Г. П. Григорьева (его разделяют также некоторые другие археологи), что общины состояли из семей, не опирается на какие-либо, хотя бы косвенные, данные о жизни архантропов, а есть лишь результат прямой и вряд ли правомерной экстраполяции наших знаний об обществах современных охотников и собирателей на формирующееся общество архантропов.

Для решения поставленного вопроса интересны общие соображения, высказанные Э. Каспари. Исследователь полагает, что у нас нет определенных данных о типе половых отношений у древних людей и, может быть, даже вообще не существует ответа на этот вопрос. Он считает, что в принципе были открыты три возможности:

1) моногамия, когда каждый мужчина участвовал в дето производстве с одной определенной женщиной;

2) полигамия, когда один или несколько мужчин принимали участие в воспроизводстве потомства, а остальные мужчины в этом участия не принимали, а в охоте участвовали;

3) промискуитет, без установления постоянных связей между мужчинами и женщинами.

В советской и зарубежной литературе существуют различные гипотезы о причинах, этапах и механизме возникновения экзогамии.

По мнению многих исследователей, главной причиной, тормозившей развитие социальных норм у наших нижнепалеолитических предков, был зоологический индивидуализм, особенно проявлявшийся в безудержной игре половых инстинктов и столкновениях из-за женщин в условиях господства в стаде промискуитета.

Так, А, М. Золотарев писал, что экзогамия возникла как средство подчинения половых инстинктов социальным нормам поведения. Она явилась уздой, наложенной обществом на индивида первым средством воспитания человеческого в человеке. Первобытное стадо, разделившись на два экзогамных рода, воздвигло первую социальную преграду для половых влечений. Каждый из двух первоначальных родов, на которые разделилось стадо, стал «замиренной средой», т. е. коллективом, внутри которого были уничтожены браки.

Роль биологических предпосылок, их воздействие на процесс сложения общественных форм постепенно все уменьшались за счет возрастания значения социальных факторов. По-видимому, с появлением человека современного физического типа роль биологических предпосылок в сложении типов социальной организации и норм социального поведения сходит на нет.

С завершением формирования Homo sapiens и исчезновением неандертальцев по всей ойкумене завершается и сложение общинно родового строя.

ГРУППОВОЙ БРАК

Вместе с родом и Homo sapiens, мы вступаем в общее ню сформировавшихся людей. Пришедший на смену первобытному стаду род был первым подлинно социальным организмом. Он представлял собой первое человеческое объединение, все особенности которого определялись потребностями развития производства, его фундаментом были разборные отношения распределения. В нем не существовало никакой другой собственности, кроме коллективной.

Однако на том историческом этапе нормальное функционирование производства предполагало и требовало не только существования определенной системы собственно производственных отношений, т. е. отношений собственности, распределения, но и отсутствия между членами производственного объединения полового общении. Последнее было связано с характером половых отношений в предшествовавшем роду первобытном стаде. Будучи аномными (нарушающий обычаи, законы), они препятствовали производственной деятельности. Производство не было еще в состоянии подчинить себе эти отношения, ввести их в определенные рамки. Оно смогло лишь вытеснить их из коллектива, т. е. превратить производственное объединение в полностью агамное (запрещающее половые отношения определенной группы, рода).

Агамия производственного коллектива была необходимым условием нормального функционирования и развития производства. Она была не чем иным, как особого рода производственным отношением. Как всякое производственное отношение, она носила объективный, материальный характер. Отражением этого объективного отношения было агамное табу (строгий запрет).

В силу полной агамии род не мог существовать в одиночку. Возникновение рода было одновременно и образованием дуально-родовой организации. Оба рода, составлявшие дуальную организацию, были социальными организмами. Вполне понятно, что и связь между ними носила чисто социальный характер. Отношения между полами стали осуществляться теперь только в рамках этой социальной связи.

С появлением рода и дуальной организации половые отношения стали социально упорядочены.На смену агамии и промискуитету пришел брак, причем не между индивидам, а между их группами.

Первой формой брачных отношений был групповой, дуально-родовой брак. Дуально-родовая организация была брачной организацией, брачным союзом двух родов.

Роды, составлявшие дуальную организацию, связывали социальные отношения не по производству, а по дето производству. Социальные отношения по дето производству были столь же объективны, столь же материальны, как и производственные. Их объективность была с неизбежностью обусловлена объективностью агамии производственного коллектива. Производство не могло прямо, непосредственно упорядочить половые отношения. Оно упорядочило их косвенно, породив полную агамию коллектива, а тем самым и групповой, дуально-родовой брак. Таким образом, на заре родового общества наряду с материальными отношениями по производству существовали материальные социальные отношения по дето производству. Первые связывали членов рода, вторые — коллективы, входившие в состав дуальной, т. е. брачной, организации...

Таким образом, на заре родового общества производственные и дето произволе таенные отношения взаимно исключали друг друга. Если люди принадлежали к одному хозяйственному коллективу, то между ними не могло быть половых отношений. Половые отношения были возможны только между людьми, не связанными производственными узами, принадлежавшими к разным, совершенно самостоятельным в хозяйственном отношении социальным организмам. Входя в состав разных хозяйственных коллективов, люди имевшие право вступать в половые отношения, должны были, разумеется, и жить раздельно.

В таких условиях связи между индивидами противоположного пола, принадлежавшими к разным коллективам, неизбежно должны были сводиться лишь к половым отношениям, носить сугубо личный характер. А это может означать лишь одно: между принадлежащими к разным родам дуальной организации мужчинами и женщинами, взятыми не вместе, а по отдельности, брачных отношений не существовало. Их отношения не были брачными, не были браком. На первый взгляд такой вывод кажется парадоксальным. Попытаемся в этом разобраться.

Никто, вероятно, не будет спорить с тем, что половые и брачные отношения далеко не одно и то же. Половые отношения могут существовать и существуют и без брачных. Брачные отношения, включая в себя половые, никогда к ним не сводятся. Брак есть определенная социальная организация отношений между полами. Он предполагает наличие определенных, признанных обществом прав и обязанностей между связанными им сторонами. Там, где социальная санкция отношений между полами отсутствует, они не являются бракам и в том случае, если имеют долговременный характер.

Но надо определенные права и обязанности по отношению друг к другу существовали у родов, составлявших дуальную организацию. Каждый из них, строжайше воспрещая половое общение между своими членами, предписывал членам своей мужской группы вступать в половые отношения с членами женской группы другого коллектива и соответственно членам своей женской группы — с членами мужской его группы. Этим социальное регулирование половых отношений на первых порах и ограничивалось.

Связи по дето производству были социально организованы только как отношения между группами индивидов, но не между индивидами, взятыми в отдельности. Ни один конкретный мужчина не был обязан вступать в связь с любой женщиной другого рода, равно как ни одна конкретная женщина не была обязана отдаваться любому мужчине иного рода. Для каждого конкретного члена, скажем, мужской группы одного коллектива обязанность вступать в половые отношения с членами женской группы другого рода являлась лишь указанием на круг лиц, внутри которого он имел право искать полового партнера, и только. Кто же из данного круга лиц становился его партнером и на какое время — это определялось лишь доброй волей вступавшие в связь. Вступление в половые отношения лиц, принадлежавших к разным родам, не давало им никаких прав друг на друга и не накладывало на них никаких обязанностей по отношению Друг к другу

Таким образом, половые связи между индивидами, как таковыми, не были социально организованы. Они были социально упорядочены между ними лишь как между членами определенных групп.

Групповой брак, пришедший на смену агамии и частичной агамии, не был ни суммой, ни системой индивидуальных браков. При своем возникновении он никак не был связан с индивидуальным браком и существовал без него. Первоначальный групповой брак был просто-напросто союзом двух родов, существование которого обеспечивало половые отношения между их членами …

ОДНОСТОРОННИЙ МЕЖРОДОВОЙ БРАК

Возникновение одностороннего межродового брака открывало определенную возможность расширения круга возможных брачных партнеров. Реализация ее достигалась путем заключения групповых брачных союзов с родами, с которыми раньше таких отношений не существовало. Однако при этом круг потенциальных брачных партнеров оставался все же ограниченным. Члены каждой данной группы могли вступать в индивидуальный брак с членами только тех родов, с которыми данный род состоял в брачном союзе, причем мужчины могли вступать в брак лишь с женщинами родов, выступавших по отношению к данному как «жены», а женщины только с мужчинами родов, приходившихся данному «мужьями».

В дальнейшем развитии все эти предписания постепенно исчезают, и в конце концов сохраняется одна лишь родовая агамия, а тем самым всего лишь требование вступать в половые отношения вне данной, сравнительно небольшой группы. Таким образом, экзогамия, которая на поздних этапах эволюции родового общества выступает как единственная, исключая индивидуальный брак, форма регулирования отношений между полами, представляет собой не что иное, как пережиток группового брака, остаток брачно-группового регулирования …

СУЩНОСТЬ ЛЮБВИ — ТЕМА ФИЛОСОФСКОГО РАЗМЫШЛЕНИЯ

В этике с понятием любви связаны интимные и глубокие чувства, особым вид сознания, душевного состояния и действий, которые направлены на другого человека, общество и т. д. Сложность и важность любви продиктованы тем, что в ней сфокусированы в органическом соединении физиологическое и духовное, индивидуальное и социальное, личное и общечеловеческое, понятное и необъяснимое, интимное и общепринятое. Нет такого развитого общества и нет такого человека кто не был с ней знаком хотя бы в малой мере. Более того, без любви не может сформироваться моральный облик человека, не происходит нормального развития. Это признается каждым, даже не находящимся в состоянии любви. Она может быть в разной степени развита, но ее не может не быть, в противном случае не было бы человека. Так же как слепой знает что-то о свете, глухой — о звуках, так и человек — о любви. «То, что ты не любишь — писал Л. Н. Толстой, - не означает, что в тебе нет любви, а только то, что в тебе есть нечто мешающее любить... Твоя душа полна любви, но она не может открыться, ибо твои грехи не дают ей этого. Освободи душу от того, что ее очерняет...»

В процессе формирования личности человек впервые осознает свою конечность, ограниченность своего существования и т.п. и одновременно в нем зарождается стремление преодолеть свою ограниченность. Любовь — это тоже одна из форм выражения этого стремления к совершенству (противоположного несовершенству), абсолюту (противоположного относительному), вечности (противоположной преходящему). Не зря сама философия понимается как «любовь к мудрости». Это подчеркивает, с одной стороны, тот факт, что человек бесконечно далек от истины (близки ей совершенные, бессмертные боги — те живут в соответствии с истиной), может ее только любить, но, с другой — то, что именно в любви к истине, стремлении к ней — отличие человека от других живых существ (которые ни к чему не стремятся).

Любовь как экстатический призвана преодолеть природные физиологические рамки человека, индуцировать его вечное стремление к недостижимому совершенству (также и в нравственном значении).

Этот аспект любви очень хорошо понимал Платон, который трактовал его как божественную силу, помогающую человеку преодолеть несовершенство, помощницу ему на пути к вечной красоте, нравственности, выражающую вечную необходимость совершенствования. Направляя человека к чистому полету в «возвышенное», в вечность. Эрот пробудил человеческую душу, воодушевил ее стремиться к непреходящей и абсолютной истине, эталону высшей нравственности, цели морали.

Концепция любви у Платона была первой попыткой раскрыть сущность чистой любви, понять и осмыслить то, что отличает эту сторону человеческой жизни от физиологического инстинкта, чувственного удовлетворения.

Половой инстинкт отличается от любви тем, что он соответствует нашей психофизиологической организации, зависит от нашей чувственности, а его интенсивность — от степени нашей насыщенности.

Любовь же — другая сторона человеческой жизни она не сводится к удовлетворению нашей чувственности, так как вызывает не чувство утомления и пресыщения, а радость, восторг от бесконечного обновления. Она, как и человек, открыта для бесконечности и по своей сути антипрагматична. Наслаждение — антипод любви, и не потому, что оно не может сопровождать любовь, а потому, что их сущность отличается (например, объект любви может постареть, любовь — нет, она неподвластна времени).

Любовь преодолевает не только ограниченность человека на пути к совершенству, истине, но и делает его понятнее другому человеку. «…Она связывает любящих, она создает такое соприкосновение и близость, которое сильнее осязаемого, это жизненная двойственность. Любящий онтологически близок любимому, его судьбе, какой бы она ни была» .

«Возмужавшая любовь — условие, при котором сохраняется целостность, единство, индивидуальность каждого. Любовь — это активная сила человеке, это сила, пробивающая стены, отделяющие одного человека от грубого, и объединяющая его с другими: любовь помогает человеку преодолеть чувство изоляции и одиночества, одновременно он может остаться самим собой, сохранить свою индивидуальность. В любви реализуется парадокс — два существа становятся одним, и одновременно их двое. Любовь, продолжает Фромм, не пассивное, а активное действие, состояние, в котором любишь, но вовсе не влюбленность. Любовь связана с отдачей, а не с восприятием. Однако надо иметь в виду, что одна из самых распространенных ошибок считать, что отдача — это значит отказ от чего-то, жертва. Эта позиция характерна для людей, которые готовы отдать в том случае, если сами приобретут, пожертвовать, но с целью получить подтверждение значимости своей жертвы в глазах других. Для характера продуктивного, созидающего процесс отдачи приобретает совсем другой смысл. Этот процесс для него — выражение высшей возможности. В процессе отдачи я открываю свою силу, могущество, богатство. Это возвышенное ощущение жизни и своих способностей наполняет меня радостью. Я ощущаю себя переполненным, щедрым, живым, счастливым. Отдавать радостнее, чем брать, не потому, что это означает отказ от чего-либо, а потому, что это мое жизненное самовыражение сфере материальных вещей (давать — значит быть богатым). Не тот человек богат, которому многое принадлежит, а именно тот, кто много отдает. Скупец — нищ независимо от того, сколько ему принадлежит. Тот, кто может от чего-либо отказаться, чувствует себя богачом. Но самая главная сфера отдачи — царство гуманизма, в котором человек отдает себя часть своей жизни (не всегда это означает приносить в жертву жизнь): радость, понимание, задачи, юмор интересы и т. д. Отдавая эту часть своей жизни, подчеркивает Фромм, человек обогащает другого, углубляет смысл своей жизни, углубляя смысл жизни другого. Отдавая от души, человек не может не получить того, что идет от другого, таким образом объединяясь в чувстве радости за обретённое.

Возможности любви зависят от степени развития личности и предусматривают достижение состояния творчества, в котором человек побеждает зависть, самолюбование, властолюбие приобретает сознание своей силы, уверенность в своих силах при достижении цели. В той мере, в какой у человека не хватает этих качеств, он боится отдать себя, то есть боится любить. Об активном характере любви, продолжает Фромм, говорят и следующие ее элементы:

— забота как активное отношение к жизни и благосостоянию того, кого мы любим, труд на пользу других;

— отзывчивость как готовность «отозваться» на призыв другого, просьбу и т. п.;

— уважение как способность видеть человека таким, какой он есть, признавая его индивидуальность (а не таким, какой нужен для наших целей); это возможно только тогда, когда любовь свободна;

— познание, которое преодолевает слепоту, неумение разглядеть друг друга; только в любви реализуется жажда знать себя и своих близких. Единственно полный путь познания реализуется в акте любви. Мне надо знать себя и другого человека объективно, чтобы быть способным разглядеть его истинную сущность или, точнее, преодолеть иллюзии, неверные, уродливые представления о нем. Только тогда, когда я познаю живое существо объективно, я могу узнать его до самой интимной сущности, и это я делаю в процессе любви. В современном капиталистическом мире любовь отвечает, указывает Фромм, общему социальному положению: автоматы не могут любить. Семья тоже образуется в соответствии с общим господствующим законом рынка, как «единая упряжка, как хорошо смазанные отношения между двумя людьми, остающимися чужими друг другу, и не достигающими настоящей близости, однако очень мило обходящимися друг с другом и старающимися жить по возможности приятнее». Это — «эгоизм вдвоем», подменяющий любовь близостью, его можно считать и «сумасшествием вдвоем». Примером псевдолюбви Фромм считает и сентиментальную любовь, переживаемую лишь в воображении, а не в реальных отношениях. Она связана с подменой любви «заменителями»: фильмами, романами и т. д. В современном западном мире властвуют только две «нормальные» формы любви: любовь как удовлетворение полового влечения и как «работа в общей упряжке», бегство от одиночества.

Любовь возможна лишь в том случае, когда два человека вступают в связь сознательно и, следовательно, каждому надо найти в себе центр этой «сознательности». Только в таком центре, «центре существования», человек является самим собой, только здесь его жизненная сила, только здесь основа любви. Любовь, которую осознают в таком виде,— непрерывный призыв; в ней нет места отдыху, а есть движение, рост, общий труд; находятся ли двое в согласии или в конфликте, в радости или в горе - все это вторично в сравнении с тем фактом, что эти двое воспринимают друг друга глубиной своего сознания, что они не чувствуют друг друга, а живут друг другом так же, как собою. Есть только одно, подводит итог Фромм, доказательство любви — глубина отношений, жизненная сила каждого любящего. Это тот плод любви, по которому можно судить, есть ли она вообще.

Как писал Гегель: «Истинная сущность любви в отказе от самого себя, забвении себя в другом, и все-таки в этой раздвоенности и забвении прежде всего человек найдет себя и будет собою управлять».

Л. Н. Толстой отмечал, что настоящая любовь возможна тогда, когда другого ставишь выше себя, и вырастает она из отказа от себя, самопожертвования. Любовь тогда любовь, если это самопожертвование. Ее невозможно перенести на лучшие времена или условия (например, материальные); любовь или «здесь и сейчас» и вся сразу (не существует половинчатой любви), или ее вообще нет. Любви не бывает в будущем; любовь — это действие единственно в настоящем. У человека, не испытывающего любви в настоящем, нет любви». Любовь, так же как и добро, невозможно отложить и перенести на завтра. Она абсолютно конкретна и делает самого человека реальностью, дает ему возможность переживать себя реально — в абсолютной конкретности и целостности. Единственно реален тот, кто чувствует, страдает, сопереживает, любит, жаждет...» .

Это чувства, появившиеся без особого усилия, в процессе личного общения, их ценность в том что они необходимы человеку как чему-то целому, а не как взятому в отдельных его особенностях, «Любовь, дружба» — это влечение к самому предмету любви, выросшее из совместной жизни, взаимной общности взглядов на многие вещи. Основное душевное состояние здесь — «духовный покой», внутренняя близость, взаимопонимание, что, однако, не означает холодную расчетливость или слепую импульсивную страсть.

В середине века христианство трактовало любовь как некий принцип нравственности, наиболее глубоко распознающий человеческую сущность. Под любовью подалась некая внутренняя сила человека, которая никогда не иссякает, а беспрестанно, без устали распространяется на все действия человека, направляя его к благоденствию.

Любовь — это состояние, в котором человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную незаменимость. Во многих социальных ролях и функциях конкретного человека можно заменить, заместить, сменить, только не в любви. В этой сфере жизни индивид имеет, таким образом, высшую ценность, высшее значение по сравнению со всем остальным. Здесь человек не функция, а он сам, в своем конкретном и непосредственном абсолюте. Именно поэтому только в любви человек может прочувствовать смысл своего существования для другого и смысл существования другого для себя. Это высший синтез смысла существования человека. Любовь помогает ему проявиться, выявляя, увеличивая, развивая в нем хорошее, положительное, ценное.

И, наконец, любовь — это одно из проявлений человеческой свободы. Никто не может заставить любить (многое можно заставить сделать: работать, даже совершать зло, но не любить) — ни другого, ни самого себя. Любовь — дело свободной инициативы, она основа самой себя. У нее нет внешних побудителей, она не сводится ни к умозаключениям, ни к природным влечениям, инстинктам. Нередко она хорошо понятна разуму, и поэтому многие сближают любовь и разум, противопоставляя их иррациональной вере.

Арнольд Хейнлинк в своем вышедшем в 1665 г, труде «Любовь» разделяет ее на два подвида — чувственную и действенную любовь.

Чувственная любовь еще не сама нравственность, а награда за нее (можно принимать, можно не принимать ее). Она выражается как телесная и чувственная любовь, то есть страсть и желание (так же душа связана с телом); сама по себе она не плоха и не хороша; и, так же как духовная любовь есть подтверждение того, что наши действия находятся в зависимости от разума и высшего закона нравственности (люди, однако, этого не ценят).

Действенная любовь как целенаправленное, твердое желание к действию выражается в трех формах. Первая — любовь-уважение — формирует нравственность как готовность действовать по велению разума. Вторая — любовь-доброжелательность — не может быть преступной, плохой, ибо является одной из черт Бога. Третья — любовь-стремление, склонность — характеризует деятельность как нравственную наиболее глубоко.

В древнем обществе, когда представления о личности (ее ценности, самостоятельности, независимости) находились в зачаточном состоянии и индивид был растворен в коллективе как в едином целом, где его действия и побуждения были подчинены интересам коллектива, соответственно понималась и любовь. Мифология как мировоззрение древних рассматривает любовь не столько как факт личной жизни, сколько как универсальный космический процесс, в котором человек только участвует, но не играет ведущую роль. В этом смысле решались и две основные проблемы: с одной стороны, вопрос о единстве человечества и вселенной, с другом — понятие о властвующей в нем поляризации (где центром является оппозиция мужского и женского). Важным был вопрос (актуальный для любой культуры): как возможен тот факт, что единое само по себе человечество «выражено в двух полах, в двух организациях тел — в мужчинах и женщинах»? Где тот объединяющий момент, который преодолевает физиологическое отличие полов, их отчужденность? Человечество, подчеркивается во многих древних памятниках, несмотря на физиологические отличия, в своей сущности едино. Об этом свидетельствуют мифы, об изначально едином, здоровом, неделимом существовании людей.

ЧАСТЬ II

ЛЮБОВЬ КАК СПОСОБ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ

Философский анализ феномена любви есть, прежде всего, анализ формальных, «чистых» условий любви вообще как человеческой способности, как инварианта, остающегося неизменным в культурных различных формах, в различных исторических эпохах.

Любовь — одно из фундаментальных свойств человеческого существа, таких же, как совесть, ум, честь, свобода. Любовь — это событийное определение человека, поскольку она не имеет никаких внешних причин для своего существования. Нельзя объяснить возникновение любви с помощью какой-либо причины (например, красота, ум, сила и т.п.), ибо, если такие причины действительно сыграли свою роль, то никакой любви нет, а есть только ее имитация. Всегда найдутся сотни, тысячи людей более красивых, более умных, более сильных, и непонятно, где критерий выбора, почему я остановился на этом человеке, а не на другом. Любят не за что-то, любят, потому что любят, хотя психологически любовь всегда объясняют конкретными причинами, и любящий искренне верит в то, что его избранник самый красивый и самый умный.

Человек делает добро, поступает по совести не потому, что преследует такую цель, а потому, что он добр, совестлив и не может жить иначе. Человек любит потому, что не может не любить, даже когда обнаруживается, что любимый на самом деле не обладает особыми достоинствами. Но любящему часто нет до этого дела, его душу переполняет огромная энергия, требующая выхода, он находится в стихии любви, в которой не только творит сам себя как человека, но и пытается творить других. В этом смысле любовь к ближнему, к человеку есть творчество, излучение творческой энергии.

Интенсивность любви, следовательно, объясняется и определяется способностью любить, а не предметом любви. Гораздо важнее причины, по которым человек любит, важнее то, что происходит с человеком, какие внутренние изменения происходят, как раскрывается его душа. Любовь определяется не содержанием чувственного опыта, который всегда случаен, но развитостью человеческих качеств любящего.

Любовь не объясняется ни физическими, ни физиологическими, ни психологическими условиями человеческого существования. Нет таких законов природы, по которым мы должны любить друг друга. Человек любит как метафизическое существо, когда он поднимается выше своей природной стихии. Когда мы видим людей, которые расстаются, нас это не удивляет. Долго любить друг друга нельзя: чувства приедаются, притупляются. Но, если мы видим людей, которые любят друг друга всю жизнь, и умирают, как в сказке, в один и тот же день, то для нас это всегда чудо. Этого не должно, быть ни по каким, природным законам, но это есть. По-видимому, любовь встречается очень редко, и огромное большинство людей любви не переживает, а удовлетворяется только ее имитацией, убеждает себя в том, что любит, довольствуясь на самом деле лишь суррогатом любви.

Любовь встречается редко еще и потому, что люди боятся любви, так как для нее нужна внутренняя свобода, готовность к поступку, нужна живая душа. В этом смысле любить — это жить в постоянной самоответственности, заботе и тревоге, и это совсем не совпадает со счастьем в будничном, повседневном значении этого слова. Любить — значит быть живым в самом точном смысле этого слова. Часто люди (пусть бессознательно) понимают, что живут только тогда, когда любят, что только любовь вырывает их из монотонной механической повторяемости повседневного быта.

Любовь, как и все фундаментальные выражения бытия человека, является тайной. Тайна в философском смысле — это не то, что где-то спрятано, не то, что рано или поздно можно открыть, тайна — это то, что лежит на поверхности, всем видимое и, тем не менее, недоступное. Человеку, никогда не испытавшему чувства любви, бесполезно объяснять, что это такое. Если полюбит — узнает.

Любовь стоит у самых истоков существования человека: его психическая защищенность и уравновешенность, его способности и таланты закладываются материнской любовью. Лишенному этой любви, выросшему в равнодушной и отчужденной атмосфере всю жизнь плохо — он чувствует себя одиноким, даже если окружен многочисленным семейством и друзьями. Он остро ощущает не уютность и неустроенность своего бытия, опасную хрупкость окружающего мира.

Любовь парадоксальна по самой своей сути. Во-первых, любовь в