Ссылка на архив

Древнерусские «вои» в начальном летописании

П.В.Лукин

В отечественной историографии Древней Руси уже давно своего рода общим местом стала мысль о существовании в домонгольскую эпоху народного ополчения, которое играло в военном отношении не меньшую роль, чем княжеская дружина (а, по мнению ряда историков, даже большую). При этом чрезвычайно распространённой является идея о том, что древнерусское ополчение в источниках именовалось «воями», в отличие от дружины, члены которой назывались «княжьими мужами». В наиболее концентрированном виде такой подход продемонстрирован И.Я.Фрояновым. Он прямо пишет, что уже в X в. «наступательные войны ведутся Русью главным образом руками воев — представителей народа»1. Далее исследователь, встречая упоминания в древнерусских летописях слова «вои» однозначно и без всякого предварительного анализа связывает его с народным ополчением. По его мнению, «войны Руси XI — XII вв. по-старому велись с участием народного войска ("воев" древних летописей)», «вои, — подчёркивает он, — это простые воины, отличаемые от дружины»2.

Логика И.Я.Фроянова очень проста. Помимо «дружины» в источниках можно обнаружить еще одно понятие, явно имеющее отношение к вооруженным людям — «вои». Если дружина — княжеское окружение, то «вои» могут быть только представителями народного ополчения. В дальнейшем историк, встречая в летописных статьях многочисленные упоминания «воев», приходит к впечатляющим выводам о роли народного ополчения в военной истории Руси. «Высокая социально-политическая мобильность рядового населения Киевской Руси, его полновластие на вече опирались на военную мощь народа»3, — пишет И.Я.Фроянов. Однако этот вывод основывается лишь на предпосылке о том, что «вои» древнерусских летописей — это везде и всегда «недружинная» часть войска. Между тем, сама предпосылка не доказана автором, и в случае, если она окажется под вопросом, может обрушиться всё построенное им здание. Однако тенденция оперировать терминологией источников, не рассматривая её по существу, характерна не только для приверженцев концепции об общинно-демократическом характере древнерусской государственности. Так, Б.Д.Греков писал «на основании наблюдений над той частью киевского войска, которая носила наименование “воев”» о «народной массе», выступавшей как «вооружённый народ» и до, и после образования Древнерусского государства4. Более того, Б.Д.Греков выдвинул ряд предположений о «воях», которые, как правило, либо безоговорочно принимаются последующей историографией5, либо так же практически безоговорочно игнорируются историками, в чьи концепции они не вписываются6.

Предположения Б.Д.Грекова7 относительно древнерусских «воев» следующие:

«1. Поскольку основной социальной базой Киевского государства являлось сельское и городское население, т.е. народная масса, которая выступала как вооруженный народ и до образования государства, неизбежна значительная преемственность в военной организации войска от этого, более раннего, периода к последующему — государственному.

2. Главное изменение, происшедшее в организации военных сил дофеодального государства по сравнению с предыдущим периодом, заключалась в том, что войско перестало быть “вооруженным народом” и превратилось в аппарат государственной власти.

3. “Вои” не существуют как постоянная армия, — их собирают всякий раз по мере надобности и в различных, смотря по обстоятельствам, количествах.

4. В состав “воев” набираются как сельчане, главную массу которых составляют смерды, так и горожане...

6. Несмотря на то, что киевский князь имел в своем распоряжении большие запасы оружия и коней, необходимых для войны, для вооружения всей массы “воев” у него не всегда хватало этих запасов. Горожанам приходилось иногда вооружаться за свой счет»8.

Иными словами, речь идёт о том, чтобы проверить на основании тщательного анализа летописных известий существующие в историографии соображения. Необходимо проверить на конкретном материале гипотезы о древнерусских «воях» как о народном ополчении, о преемственности воинских формирований «племенной» и государственной эпох, о мере зависимости древнерусского ополчения от княжеско-дружинной элиты, о комплектовании этого ополчения и характере осуществления им своих функций (постоянном или непостоянном), о социальном составе ополчения, о его вооружении и обеспечении.

Выводы Б.Д.Грекова, разделяемые или игнорируемые последующей историографией, сделаны в основном на материалах начального летописания. Поэтому для их проверки необходимо прежде всего тщательно проанализировать известия т.н. «Начального свода», относящегося к концу XI в. и отразившегося в Новгородской Первой летописи и Повести временных лет. При этом, вопреки тому, что подчас можно встретить в литературе, следует, во-первых, по возможности рассмотреть все упоминания «воев» и любых других понятий, которые могут иметь отношение к недружинным военным формированиям; во-вторых, внимательно изучить общий контекст такого рода упоминаний. В противном случае исследователь может стать жертвой научной «логики», свойственной, как указывалось выше, И.Я.Фроянову и его ученикам: когда некое априорное положение (например, о «воях» как о народном войске) принимается в качестве аксиомы, а затем оно как, якобы, доказанное и общепринятое ложится в основу последующих построений. В итоге вся конструкция рискует превратиться в систему «пустых множеств».

При рассмотрении сообщений начального летописания нужно, разумеется, учитывать легендарность абсолютного их большинства. Ведь они оставлены летописцами, работавшими в конце XI — начале XII вв., а характеризуют зачастую эпоху, отстоящую от их времени на 100 — 150 лет. Немецкий исследователь древнерусского веча Клаус Цернак совершенно справедливо заметил по этому поводу: «По всей видимости, с историко-критической точки зрения, более невозможно, опираясь на столь сомнительную источниковую базу, прослеживать в X в. следы историко-правового явления (К.Цернак имеет в виду вече — П.Л.), которое надежно засвидетельствовано только для последней четверти XI в.»9 Однако, думается, необходимо иметь в виду, что для нас имеет значение не только историческая реальность, стоящая за этими сообщениями, но и представления о ней, сложившиеся позднее. Во всяком случае, это никак не помешает понять, что сам летописец вкладывал в понятие «вои» и как он характеризовал воинские силы Древней Руси.

Впервые мы встречаемся с «воями» в статье ПВЛ, датированной 858 г. В ней рассказывается о походе византийского императора Михаила III на Дунайскую Болгарию: «Михаил царь изиде с вои брегомъ и моремъ на Болгары. Болгаре же оувид‡вше, не могоша стати противу, креститися просиша и покоритися Грекомъ. Царь же крести князя ихъ и боляры вся, и миръ створи с Болгары»10. «Воями» здесь называется всё византийское войско, никакого отношения к народному ополчению, как известно, не имевшее11. Правда, на это можно возразить, что древнерусские летописцы изображали византийскую армию, исходя из собственных реалий, видели в ней то, что существовало на их родине.

Под 882 г. читаем в ПВЛ о походе Олега на Киев: «(П)оиде Олегъ, поимъ воя многи, Варяги, Чюдь, Слов‡ни, Мерю, и вc‡ Кривичи, и приде къ Смоленьску съ Кривичи, и прия градъ и посади мужь свои, оттуда поиде вниз, и взя Любець, и посади мужь свои. Придоста къ горам хъ Киевьскимъ, и оувид‡ Олегъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, похорони вои в лодьях, а другия назади остави, а самъ приде, нося Игоря д‡тьска. И приплу подъ Оугорьское, похоронивъ вои своя, и присла ко Асколду и Дирови...» 12. «Воями» здесь называется войско, состоящее из представителей восточнославянских догосударственных «общностей», т.н. «племён»13 (ильменских словен и кривичей), скандинавов-варягов и финских народов (чуди и мери, а, по некоторым данным, и веси14). Указывается, что собирает его князь («Олегъ поимъ воя многи»). В понятие «вои», очевидно, здесь включена и княжеская дружина, поскольку отдельно она не упоминается, а, с другой стороны, трудно себе представить, что князь отправился в столь значительный поход без собственных приближённых. При этом никаких данных о самостоятельности «племенных» воев нет. Фразу «поимъ воя многи» можно трактовать по-разному: и как насильственную мобилизацию, и как наём добровольцев, но в любом случае никаких намёков на самостоятельность или автономию «племенного» войска по отношению к князю в этом тексте не содержится.

Далее «вои» появляются под 907 г. в рассказе ПВЛ о походе Олега на Византию. Сначала сообщается о сборе князем войска: «Иде Олегъ на Грекы, Игоря остави в Киев‡, поя множество Варяг, и Словенъ, и Чюдь, и Словене, и Кривичи, и Мерю, и Деревляны, и Радимичи, и Поляны, и С‡веро, и Вятичи, и Хорваты, и Доул‡бы, и Тиверци, яже соуть толковины: си вси звахуться от Грекъ Великая Скоуфь»15. Затем рассказывается о хитрости Олега, приказавшего поставить свои корабли на колёса: «И повел‡ Олегъ воемъ своимъ колеса изд‡лати и воставляти на колеса корабля. И бывшю покосноу в‡троу, въспя пароусы съ поля, и идяше къ граду. И вид‡вше Греци и оубояшася, и р‡ша выславше ко Олгови: “Не погубляи града, имемъся подать, якоже хощеши”. И оустави Олегъ воя, и вынесоша ему брашно и вино, и не приа его; б‡ бо оустроено со отравою... И запов‡да Олегъ даяти на 2000 корабль, по 12 гривенъ на человекъ, а въ корабли 40 моужь»16. После подписания удачного для Руси договора «...запов‡да Олег дати воем на 2000 корабль по 12 гривен на ключь, и потом даяти углады на Роускыа грады...»17.

Относительно похода Руси на греков и русско-византийского договора 907 г. есть разные мнения. В историографии существует дискуссия об их реальности, причём аргументация исследователей, её отрицающих на основании текстологического изучения ПВЛ, представляется более обоснованной18. Однако, для нашей темы это имеет второстепенное значение, так как в данном случае гораздо важнее, чем предстают «вои» в летописном тексте. «Воями» здесь именуется всё войско Олега, куда входят как представители восточнославянских «племён» (ильменских словен, кривичей, древлян, радимичей, полян, северян, вятичей, хорватов, дулебов, тиверцев), финских народностей (чуди и мери), а также варягов, так и, очевидно, дружина. Первые, судя по всему, были наняты (или каким-то иным образом мобилизованы) князем. Характер взаимодействия «племенных& воев с Олегом предстает в летописи весьма чётко: князь ими повелевает. Никаких следов их самостоятельности или автономии и здесь обнаружить не удаётся. Обращает на себя внимание и то, что воины Олега, среди которых были не только дружинники, называются «мужами», что полностью соответствует уже высказывавшемуся в литературе мнению о многозначности этого понятия19. Встречающиеся в историографии предположения о том, что «мужи» древнерусских источников — это только дружинники, таким образом, не соответствуют действительности20.

И в 882 г., и в 907 г. «вои» Олега — явно не постоянное войско, а отряды, набранные ad hoc, специально для осуществления крупномасштабного военного предприятия, после завершения которого они, вероятно, распускались. Это отличает их от дружины, в принципе постоянной. В обоих случаях «вои» передвигаются в ладьях, т.е. используются как пехота. Но это никак не характеризует их вооружение и снаряжение, так как, скорее всего, это был просто наиболее эффективный способ передвижения на большие расстояния. О наличии или отсутствии у “племенных” воев, например, коней эти отрывки ничего сказать не могут.

Значительно большую информацию о русском войске даёт сообщение об уже совершенно бесспорном походе Игоря на Византию, датируемом в ПВЛ 944 г.: «Игорь же совкупивъ вои многи, Варяги, Русь, и Поляны, Слов‡ни, и Кривичи, и Т‡верьц‡, и Печен‡ги наа (РА) 21, и тали оу нихъ поя, поиде на Греки в лодьях и на конихъ, хотя мьстити себе. Се слышавше Корсунци послаша к Раману (византийскому императору — П.Л.), глаголюще: “Се иде Русь бе щисла корабль, покрыли суть море корабли”. Такоже и Болгаре послаша в‡ссть, глаголюще: “Идуть Рьсь, и наяли суть к соб‡ Печен‡ги”. Се слыша царь посла к Игорю лучи‡ бояре, моля и глаголя: “Не ходи, но возьми дань, юже ималъ Олегъ, придамь и еще к тои дани”. Такоже и к Печен‡гомъ посла паволоки и злато много. Игорь же, дошед Дуная созва дружину, и нача думати, пов‡да имъ р‡чь цареву. Р‡ша же дружина Игорево: “Да аще сице глаголеть царь, то что хочемъ боле того, не бившеся имати злато, и сребро, и паволоки? Егда кто в‡сть; кто одол‡еть, мы ли, он‡ ли? Ли с моремъ кто св‡тенъ? Се бо не по земли ходимъ, но по глубине морьст‡и: обьча смерть всем”. Послуша ихъ Игорь, и повел‡ Печен‡томъ воевати Болъгарьску землю; а самъ вземъ оу Грекъ злато и паволоки и на вся воя, и възратися въспять, и приде къ Киеву въ своя си»22. Здесь также «воями» называется всё войско. Однако летописец различает его отдельные части: «совокупленных» князем «племенных» воев, набранных из представителей восточнославянских общностей (полян, словен, кривичей и тиверцев), а также варягов; нанятых им печенегов; княжескую дружину. При этом способы мобилизации этих частей русского войска также различны. Если печенегов, не зависящих от воли киевского князя, нанимают, т.е. обращаются с ними на равных, то «племенных» воев «совокупляют».

Источники не раскрывают, каким образом происходило привлечение их на воинскую службу к Игорю, но трудно не увидеть в этом одного из последствий происходившего в X в. покорения (или, выражаясь языком летописца, «примучивания») «племен» киевскими князьями. Существенно и то, как описывается в этом известии процесс принятия решения в русском войске. В ситуации, когда стоял вопрос о выборе между сражением или заключением мира с греками, Игорь созывает дружину и именно в совете с ней решает этот важнейший вопрос. Принятое решение оказывается обязательным для всех «воев». Летописец далее специально отмечает, что Игорь «повелевает» печенегам воевать Болгарскую землю. Если такие выражения используются даже по отношению к наёмным отрядам кочевников, то логично предположить, что и «племенные» вои вынуждены были подчиняться киевскому князю и его дружине. В любом случае, ни об их самостоятельности или о каком-либо их участии в обсуждении и принятии решений в этом сообщении не содержится. Роль они играют сугубо подчинённую.

Под 945 г. «вои» упоминаются в тексте договора Игоря с Византией. Это чрезвычайно интересное обстоятельство, поскольку договоры Руси с греками представляют собой весьма ранний и аутентичный источник. «А о Корсуньст‡и стран‡. Елико же есть городовъ на тои части, да не имать волости, князь Рускии, да воюеть на т‡хъ странахъ, и та страна не покаряется вам, тогда, аще просить вои оу насъ князь Рускии да воюеть, да дамъ ему, елико ему будеть треᇻ23, — гласит одна из статей договора. И далее: «Аще ли хот‡ти начнеть наше царство от васъ вои на противищаяся намъ, да пишю къ великому князю вашему, и послетъ к намъ, елико же хочемъ: и оттоле оув‡дять ины страны, каку любовь имеють Грьци с Русью»24. Вне зависимости от того, на каком языке первоначально был составлен текст договора25, совершенно очевидно, что в нём отразились русские юридические нормы и социально-политическая терминология. А между тем, хотя в первом отрывке фигурируют византийские «вои», никакого отношения к народному (и тем более «племенному») ополчению в принципе не имеющие, а во втором — русские, разницы в использовании этих терминов нет. В первой статье Византия обещает отправить в случае необходимости на помощь русскому князю «воев» из Корсуни (Херсона), не спрашивая, естественно, их на то согласия. Во второй похожее обязательство принимает на себя киевский князь, и опять ни о каком согласии «воев» на то, чтобы их отправили на помощь византийскому императору, дабы окрестные страны осознали, «каку любовь имеют Греци с Русью», и речи не идёт. Что касается терминологии, то «вои» здесь — просто воины, в самом широком смысле слова. Но оснований связывать русских «воев» договора Игоря с греками с народным ополчением, особенно с учётом того, что «воями» же называются и византийцы, нет.

Важен для нашей темы летописный рассказ под 946 г. о борьбе киевской княгини Ольги с древлянами. В нём описывается столкновение складывающегося Древнерусского государства с одной из последних восточнославянских догосударственных общностей, претендующих на автономию от Киева — древлянами. Какие же термины использует летописец для характеристики воинских формирований той и другой стороны? Фигурируют ли в его рассказе «вои»? Согласно летописи, «Ольга съ сыномъ своимъ Святославомъ собра вои много и храбры, и иде на Дерьвьску землю. Изидоша Деревляне противу. Съ(не)мъшемъся об‡ма полкома на скупь, суну копьемъ Святославъ на (РА) Деревляны, и копье лет‡ сквоз‡ оуши коневи, оудари в ноги коневи, б‡ бо д‡тескъ. И рече Св‡нелдъ и Асмолдъ: "Князь оуже почалъ; потягн‡те, дружина, по княз‡". И поб‡диша Деревляны. Деревляне же поб‡гоша и затворишася въ град‡хъ своих. Ольга же устремися с сыномъ своимъ на Искорост‡нъ град, яко т‡е бяху оубили мужа ея, и ста около града с сыномъ своимъ (РА), а Деревляне затворишася в град‡, и боряхуся кр‡пко изъ града...»26. Бросается в глаза разница в описании войск Ольги и древлян. По отношению к первому используются понятия «вои» и «дружина». В данном контексте это, возможно, одно и то же, поскольку не исключено, что в обращении Свенельда и Асмуда слово «дружина» используется в широком значении (как просто «войско»)27. Может быть, киевские воеводы обращались и собственно к дружине. Но так или иначе главной характеристикой «воев» в этом летописном отрывке является то, что они, в отличие от княжеской дружины, не постоянное войско: их специально собирают перед началом боевых действий. В этом смысле характер мобилизации «воев» Ольгой ничем не отличается от набора «племенных» воев во время походов Олега и Игоря на Византию. Разница лишь в том, что «племена» теперь не упоминаются. Но всё это относится к вооружённым силам Древнерусского государства.

Что касается древлян, то о них говорится просто: «изидоша Деревляне», «деревляне же поб‡гоша» и т.д. Единственный «воинский» термин, применяющийся по отношению к ним — это самое общее понятие — полк. И то он понадобился летописцу, когда ему для характеристики столкновения двух противостоящих друг другу отрядов пришлось употребить единое наименование. Не связано ли всё это с тем, что, с точки зрения летописца, настоящее, «нормальное» войско («дружина», «вои») могло существовать только в условиях государственности, в данном случае — под командованием киевской княгини и воевод? Поэтому, если даже и допустить, как полагает И.Я.Фроянов, что в восточнославянских догосударственных общностях весь народ был вооружён, представляя собой «народ-войско»28, это не может быть перенесено на древнерусское войско даже на самых ранних этапах его существования. По крайней мере, ПВЛ, проводящая заметное различие между военной организацией Киева и древлян, не позволяет сделать такой вывод.

В знаменитой характеристике Святослава, помёщенной в ПВЛ под 964 г. упоминаются «вои»: «Князю Святославу възрастъшю и възмужавшю, нача вои совкупляти многи и храбры, и легъко ходя, аки пардусъ, воины многи творяше. Ходя возъ по соб‡ не возяше, ни котьла, ни мясъ варя, но потонку изр‡завъ конину ли, зв‡рину ли или говядину на оуглех испек ядяху, ни шатра имяше, но подъкладъ пославъ и с‡дло в головахъ; такоже и прочий вои его вси бяху»29. Речь здесь идёт, конечно, о воинах в самом общем значении слова. Но обращает на себя словоупотребление: когда летописец говорит о постоянном княжеском войске, он использует понятие «дружина», летописных же «воев» всегда «собирают», «совокупляют» и т.д. Это является, практически, неизбежным атрибутом контекста, в котором упоминается это слово.

Под 968 г. в летописи содержится рассказ о нападении печенегов на Киев. После того, как город был спасён, благодаря подвигу киевского отрока и хитрости воеводы Претича, киевляне заявили Святославу: «Ты, княже чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабивъ, малы бо насъ не взяша Печен‡зи, матерь твою и д‡ти твои. Аще не поидеши, ни обраниши насъ, да паки ны возмуть. Аще ти ни жаль очины своея, ни матере, стары суща и д‡тии своих”. То слышавъ Святославъ вборз‡ вс‡де на кон‡ с дружиною своею, и приде Киеву, ц‡лова матерь свою и д‡ти своя, и съжалися о бывшемъ от Печен‡гъ. И собра вои, и прогна Печен‡ги в поли, и бысть миръ»30. «Вои» и «дружина» здесь — разные вещи. Святослав собирает «воев», вернувшись с дружиной из Переяславца в Киев, т.е. «вои», таким образом, отделяются от «дружины». Кто такие эти «вои», сказать сложно. Но обращает на себя внимание то обстоятельство, что статья под 968 г. сохранила первое упоминание о социально-политической активности киевлян31. Возможно, что под «воями» подразумеваются те же самые «кияне», которые столь смело предъявили упрёк Святославу в том, что он бросил свой родной город. Во всяком случае, «племена» тут не упоминаются32.

Ярчайшим подтверждением бесплодности априорного подхода к понятию «вои» может служить описание в летописи под 971 г. похода Святослава в Дунайскую Болгарию. «Приде Святославъ в Переяславець, и затворишася Болгаре в град‡. И изл‡зоша Болгаре на с‡чю противу Святославу, и бысть с‡ча велика, и одолаху Болъгаре. И рече Святославъ воемъ своимъ: “Оуже намъ сде пасти; потягнемъ мужьски, братья и дружино!»33, — так описывается в ПВЛ сражение Святослава с болгарами. Обращаясь к “воям”, Святослав называет их «дружиной»! То есть, в этом контексте «вои» и «дружина» — синонимы.

Довольно много любопытных сведений может быть обнаружено в летописном рассказе о войне Святослава с Византией. «И пристроиша Грьци 100 тысящь на Святослава, и не даша дани. И поиде Святославъ на Греки, и изидоша противу Руси. Вид‡вше же Русь оубояшася з‡ло множьства вои, и рече Святославъ: “Оуже намъ н‡камо ся д‡ти, волею и неволею стати противу; да не посрамимъ земл‡ Рускi‡, но ляжемъ костьми, мертвый бо срама не имамъ; аще ли поб‡гнемъ, срамъ имамъ. И не имамъ оуб‡жати, но станемъ кр‡пко, азъ же предъ вами пойду: аще моя глава ляжеть, то промыслите собою”. И р‡ша вои: “Идеже глава твоя, ту и свои главы сложимъ”»34, — сообщает ПВЛ. Описания русского и греческого войск похожи: и то, и другое называются «воями» (в случае с русским войском этим понятием покрывается княжеская дружина и то, что мы пока будем условно называть «собственно воями»). Святослав обращается в трудную минуту ко всем своим «воям», а не к «дружине», как это делал Игорь. Безусловно, это обращение может быть сочтено легендарным, риторичным и т.п., но характерно, что в этой же статье процесс принятия решения византийцами изображается по-другому: «И созва царь боляре своя в полату, и рече им: “Што створимъ, яко не можемъ противу ему стати?”. И р‡ша ему боляре: “Поели к нему дары, искусимъ и, любьзнивъ ли есть злату, ли паво(ло)камъ?”»35. Византийский император («царь») советуется не с «воями», а с «боярами», т.е. с аристократической элитой, и вместе с ней принимает решение.

Ниже понятия «вои» и «дружина» вновь выступают как синонимы. После того, как греки выплатили Святославу дань, русский князь, «вид‡въ же мало дружины своея, рече в соб‡: “Еда како прельстивше изъбьють дружину мою и мене”, б‡ша бо многи погибли на полку. И рече: “Пойду в Русь, приведу боле дружинъ”»36. На этот раз всё войско Святослава в целом называется не «воями», а «дружиной». Вряд ли Святослав испугался того, что у него осталось слишком мало именно дружинников. Похоже на то, что «дружина» здесь — это те же «вои», к которым обращался Святослав перед сражением с византийцами.

Далее всё встает на свои места. После повторного взятия дани у греков Святослав начинает размышлять о том, заключить мир с ними или продолжить войну. Вот как описывается процесс принятия им решения в летописи: «Святославъ же прия дары, и поча думати с дружиною своею, рька сице: “Аще не створимъ мира со царемъ, а ув‡сть царь, яко мало насъ есть, пришедше оступять ны во град‡. А Руска земля далеча, а Печен‡зи с нами ратьни, а кто ны поможеть? Но створимъ миръ со царемъ, се бо ны ся по дань яли, и то буди доволно намъ. Аще ли почнеть не оуправляти дани, да изнова из Руси, совкупивше вои оумножавши, поидемъ Царюгороду”. Люба бысть р‡чь си дружин‡, и послаша л‡пши‡ мужи ко цареви, и придоша въ Деревъстръ, и поведаша цареви»37. Князь здесь советуется не с «воями», а с дружиной. При этом упоминаются «лепшие мужи» (видимо, из старшей дружины), выполняющие важную функцию, — посольство к византийскому императору. «Вои» также фигурируют в этой статье: в отношении их используется уже знакомое выражение, очевидно, подчёркивающее, что это непостоянное войско («совокупить»). Обязательство «не сбирать» воев содержится и в договоре Святослава с греками38.

Судя по приведённым выше отрывкам, русское войско состоит из двух частей: дружины и, условно говоря, «собственно воев» — непостоянного войска, которое нужно мобилизовывать во время серьёзных кампаний, «совокупляя», «собирая» их. В пользу такой трактовки свидетельствует и ещё один пассаж из договора Святослава с Византией. Формула клятвы русского князя в том, что не преступит условий мирного договора гласит: «Аз, Святослав, князь Рускии, якоже кляхъся, и оутвержаю на свещанье семь роту свою: хочю имети мир и свершену любовь со всякомь великимь царем Греческим, с Васильем и Костянтином, и с богодохновеными цари, и со всеми людьми вашими и иже суть подо мною Русь, боляре и прочий, до конца века». И далее: «Да аще ин кто помыслить на страну вашю, да и аз буду противен ему и борюся с ним. Якоже кляхъся ко царем Гречьским, и со мною боляре и Русь вся, да схраним правая съвещанья»39.

Таким образом, выявляется структура русского войска: князь, бояре и «вся Русь». Словоупотребление договоров Руси с греками несколько отличается от собственно летописного. Тем не менее, можно предположить, что в договоре под «боярами» подразумевается дружина, а «вся Русь» — это «вои» в узком смысле слова, т.е. недружинная часть войска, нерегулярная и собирающаяся князем ad hoc40. Все основные вопросы решаются в ходе совещаний князя с дружиной, какая-либо самостоятельная роль «собственно воев» не прослеживается. Хотя надо оговориться, что в источниках мы пока не встречали ситуаций, когда решение, принятое князем и дружиной, расходилось бы с мнением «воев». Туманный намёк на то, что некоторое одобрение со стороны «воев» решений элиты всё же требовалось, содержится в обращении к ним Святослава перед битвой с греками. Заметим, что это первый такой эпизод. Ничего подобного, когда в тексте речь шла о «племенных» воях, не было. Очвидно, «вои» Святослава для него в большей степени «свои», чем отряды из представителей «племён», которые «совокупляли» его предки.

Казалось бы, в сообщении о войне Ярополка и Олега Святославичей под 977 г., где описываются происходившие в «Деревской земле» события и фигурирует даже «един Деревлянин», понятие «вои» применяется по отношению к представителям «племени» — древлянам: «Пойди Ярополкъ на Олга, брата своего, на Деревьску землю. И изиде противу его Олегъ, и вполчитася. Ратившемася полкома, поб‡ди Ярополкъ Ольга. Поб‡гшю же Ольгу с вои своими въ градъ, рекомыи Вручии, бяше чересъ гроблю мостъ ко вратомъ граднымъ, г‡снячеся другъ друга пихаху въ гроблю. И спехнуша Ольга с мосту в дебрь. Падаху людье мнози, и оудавиша кони челов‡ци. И въшедъ Ярополкъ въ градъ Ольговъ, перея власть его, и посла искать брата своего; искавъше его не обр‡тоша. И рече единъ Деревлянин: "Азъ видехъ, яко вчера спехнуша с мосту”»41, — гласит летопись.

Однако, на самом деле всё обстоит иначе. Никаких атрибутов «племени» как независимой или автономной общности у «Деревской земли» нет. Ещё Ольга не только окончательно покорила древлян и установила чёткий порядок сбора дани («уставы и уроки»). Она сожгла древлянский «град» Искоростень, лишила «племя» его привилегированной группы («старейшин града» и, очевидно, князя), истребила часть племени, а другую отдала в рабство своим «мужам», т.е., вероятно, переселила. Наконец, заключительным этапом на пути включения территории древлян в Древнерусское государство становится посажение Святославом в 970 г. «в Деревех» своего сына Олега42. Таким образом, киевские князья, фактически, уничтожают древлян как «племя», т.е. как общность, обладающую определёнными социально-политическими характеристиками. Был перенесён даже центр «Деревской земли»: из Искоростеня во Вручий (Овруч), что, думается, далеко не случайно. Иными словами, «Деревская земля» сообщения 977 г. — это уже не территория «племени», а область, на которую распространяется власть Олега Святославича, князя из рода Рюриковичей. Кто такое «вои» деревского князя, сказать сложно. Скорее всего, под ними подразумевается всё войско Олега, как его дружина, так и «вои» в узком смысле слова — возможно, горожане, б. жители Вручего. Но с уверенностью об этом сказать нельзя. При этом у «воев» Олега были кони («падаху людье мнози, и оудавиша кони челов‡ци»), но, кто ими обладал, дружинники или «собственно вои», определить нельзя.

Под 980 г. встречаем одно из последних упоминаний о «племенных» воях в рассказе о походе Владимира Святославича на полоцкого князя Рогволода: «Володимер же собра вои многи, Варяги и Слов‡ни, Чюдь и Кривичи, и поиде на Рогъволода. В се же время хотяху (РА) Рогън‡дь вести за Ярополка. И приде Володимеръ на Полотескъ, и оуби Рогъволода и сына его два, и дъчерь его поя же퇻43. Это описание полностью соответствует проанализированным выше известиям о походе киевских князей на Византию, Олега на Киев и т.д. Вновь понятие «вои» используется в широком значении, вновь никаких следов народного ополчения не обнаруживается. Киевский князь собирает войско из подчиняющихся ему «племён» и использует его в борьбе за достижение своей, сугубо личной цели, не имеющей, как кажется, прямого отношения к интересам соответствующих «племён».

Целый спектр разных значений слова «вои» можно при внимательном чтении найти в летописном повествовании о борьбе Ярополка и Владимира Святославичей. Согласно ПВЛ, в том же 980 г. «...поиде (Владимир — П.Л. ) на Ярополка. И приде Володимеръ Киеву съ вои многи, и не може Ярополкъ стати противу, и затворися Киев‡ с людми своими и съ Блудомъ... Се бо Блудъ затворися съ Ярополкомъ, льстя ему, слаше къ Володимеру часто, веля ему пристряпати к граду бранью, а самъ мысля оубити Ярополка; гражены же не б‡ льз‡ оубити его. Блудъ же не възмогъ, како бы погубити и, замысли лестью, веля ему ни излазити на брань изъ града. Льстяче же Блудъ Ярополку: “Кияне слются к Володимеру, глаголюще: “Приступай къ граду, яко предамы ти Ярополка”. Поб‡гни за градъ”. И послуша его Ярополкъ, изб‡гъ пред нимъ затворися въ град‡ Родьни на оусть Рси (РА) р‡ки, а Володимеръ вниде в Киевъ, и ос‡де Ярополка в Родн‡... И рече Блудъ Ярополку: “Видиши, колько вои у брата твоего? Нама ихъ не перебороти. Твори миръ с братомъ своимъ”; льстя подъ нимъ се рече. И рече Ярополкъ: “Такъ буди”. И посла Блудъ к Володимеру, сице глаголя, яко “Сбысться мысль твоя, яко приведу к тоб‡ Ярополка, и пристрой оубити и. И Володимер же, то слышавъ, въшедъ в дворъ теремныи отень ... с‡де ту с вои и (РА) 44 съ дружиною своею. И рече Блудъ Ярополку: “Пойди къ брату своему и рьчи ему: что ми ни вдаси, то язъ прииму”. Поиде же Ярополкъ, (и) рече же ему Варяжько: “Не ходя, княже, оубьють тя; поб‡гни в Печен‡ги и приведеши вои45, и не послуша его”»46. Выясняется, что слово «вои» в одной и той же летописной статье может означать совершенно разные вещи. Во-первых, «вои» в значении «всё войско» («вои многи», приведённые Владимиром); Блуд говорит Ярополку: «Видиши, колько вои у брата твоего». Естественно, он имеет в виду общее количество воинов, без различения дружины и недружинного войска. Во-вторых, ниже «вои» отделяются от дружины: Владимир в «отнем тереме» с воями (курсив мой — П.Л.) и дружиной. В-третьих, ещё ниже «воями» называются потенциальные печенежские наёмники, помощью которых призывает Ярополка воспользоваться Варяжко.

Такое словоупотребление заставляет предположить, что «вои» в представлении летописцев конца XI — начала XII в. отличались от «дружины» не статусом (вои — народное ополчение, а дружина — княжеское окружение) а как непостоянное войско вне зависимости от типа мобилизации от постоянного47. Именно поэтому присутствие в источнике термина «вои» само по себе ничего не может дать исследователю — необходим в каждом случае тщательный анализ контекста. Нас, в первую очередь, интересует второе значение слова «вои» в приведённом выше отрывке — «вои» в узком смысле слова, отличающиеся от дружины. Трудно сказать, кто были те «вои», с которыми «сидел» Владимир. Ясно, что это были какие-то представители недружинной части войска (со всеми «воями» Владимир, конечно, не мог разместиться в «отнем тереме»). Нельзя исключать, что это были представители «племенных» воев: ведь, хотя в рассказе о походе Владимира на Ярополка они прямо не упоминаются, их участие следует предполагать, так как в летописи это повествование идёт сразу за изложением событий, связанных с походом Владимира на Полоцк и убийством Рогволода. Вряд ли князь успел распустить своё войско между двумя столь важными кампаниями.

С другой стороны, это могут быть новгородцы, автономное в определённом смысле участие которых в социально-политической жизни Древней Руси и, в частности, в войнах началось довольно рано (об этом см. ниже). В этой связи обращает на себя внимание и свидетельство этой же статьи о социально-политической активности «киян». Ведь летописец замечает, что, пока Ярополк находился в Киеве, сделать с ним что-либо было невозможно из-за горожан. Вряд ли это было так, если бы они не были вооружены. Поэтому, на наш взгляд, более предпочтительным кажется предположение о том, что Владимир «сидел» всё же с городскими (новгородскими), а не «племенными» воями, тем более, что подобных совещаний с представителями «племён» нигде зафиксировано не было, а совещания князя во время походов не только с дружиной, но и с городскими «воями», как будет показано ниже, случались.

Следующий пример может служить еще одним подтверждением расплывчатости и многозначности понятия “вои”. Статья ПВЛ под 988 г., в которой сообщается о походе Владимира на Корсунь, начинается так: “Иде Володимеръ с вои на Корсунь, градъ Гречьскии, и затворишася Корсуняне въ гра䇔, а заканчивается следующим пассажем: “Людье изнемогоша водною жажею и предашася. Вниде Володимеръ в град и дружина его...” 48. Вряд ли Владимир вошёл в Корсунь лишь с дружиной, а остальных «воев» оставил вне города. Несомненно, «дружина» и «вои» тут синонимы.

Некоторые особенности взаимосвязи между дружиной и «воями» раскрываются в рассказе о подвиге юноши-кожемяки, помещённом в ПВЛ под 992 г.: «И при‡ха князь Печен‡жьскыи к р‡к‡, возва Володимера и рече ему: “Выпусти ты свои мужь, а я свои, дя ся борета. Да аще твои мужь оударить моимь, да не воюемъ за три л‡та; аще ли нашь мужь оударить, да воюемъ за три л‡та”. И разидостася разно. Володимер же приде в товары, и (РА) посла бирiчи по товаромъ, глаголя: “Н‡ту лi такого мужа, иже бе ся ялъ с Печен‡жиномь?”. И не обр‡теся никд‡же. Заутра при‡хаша Печен‡зи и свои мужь приведоша, и въ наших не бысть. И поча тужити Володимеръ, сля по всем воемъ, и прiде единъ старъ мужь ко князю и рече ему: “Княже! Есть оу мене единъ сынъ меншеи дома, а с четырми есмь вышелъ, а онъ дома... И наоутрия придоша Печен‡зи, почаша звати: “Н‡ ли мужа? Се нашь досп‡лъ”. Володимеръ же повел‡ тои нощи ся облещи (Р) въ оружь, и приступиша ту обои. Выпустиша Печен‡зи мужь свои, б‡ бо превеликъ з‡ло и страшенъ. И выступи мужь Володимерь, и оузр‡ и Печен‡зинъ и посм‡яся, — б‡ бо середнии т‡ломь... Володимеръ же великимь мужемъ створи того и отца его. Володимеръ же възвратися въ Кыевъ с поб‡дою и съ славою великою”49.

Поиски Владимиром человека, способного противостоять «печенежину» проходили в два этапа. Сначала он отправляет биричей в лагерь, и, очевидно, первоначальные поиски охватывали, прежде всего, дружину — отборную, постоянную часть княжеского войска. Затем, когда первая попытка оказалась неудачной, Владимир начинает искать подходящую кандидатуру среди «всех воев», т.е. в том числе и среди недружинной части войска, «собственно воев». Именно среди них и отыскиывается «един стар муж», советующий князю восп