Культура мифа

Ладыгина О.М.

Введение

Миф появляется еще на заре человечества и сопровождает его вплоть до наших дней, видоизменяясь, но не теряя своего значения. Сущность мифа изучалась многими исследователями с позиций литературы, фольклористики, этнологии, философии. Здесь предлагается анализ мифа как явления культуры, неотъемлемо с ней связанного, влияющего на нее и находящегося под ее влиянием. Этнические, социальные, культурологические процессы находят свое отражение в трансформациях мифа, позволяя судить о том, как они протекали и какой отпечаток накладывали на менталитет народов.

Легенды о Круглом Столе короля Артура появляются еще в период господства кельтов в Северной Европе, отвечая особенностям мышления и верований кельтов под воздействием определенных исторических событий - угрозы со стороны германских племен, породившей необходимость в героизации одного из военачальников.

Современные историки делят развитие англосаксонской Англии на два периода - с середины V по IX век и с IX по середину XI века. Ранний период рассматривают как время разложения родоплеменного строя и зарождения элементов феодальных отношений (это касается, в частности, экономики и социальной структуры общества). Ранний период (I-V вв.) характеризуется безусловным господством в Западной Европе кельтской группы варварских племен, с которыми в это время ведет борьбу Западная Римская империя.

На исходе VIII века произошло вторжение скандинавов, которые захватили значительную часть Англии. Это способствовало консолидации ряда варварских королевств в единое раннефеодальное государство. В 1066 году Англия была завоевана герцогом Нормандии Вильгельмом - потомком скандинавских викингов и вассалом французского короля. Дальнейший период принято считать относящимся к высокому средневековью.

Переход от государственных родоплеменных отношений к четко структурированным феодальным был тесно связан с формированием этнической группы англосаксов, а потом - англичан. Очевидно влияние влившихся в него этнических группировок - саксов, скандинавов, позже норманнов - на изменение социальной структуры рассматриваемого общества. Государство на территории Британии быстро развивалось, обретая свои классические формы. Все эти процессы ярко отразились в легендах о Круглом Столе короля Артура и их эволюции.

Миф «вбирает в себя» все особенности культуры, характерные для того или иного общества в тот или иной исторический период: это касается и этических норм, и материальной культуры, и религии. В легендах о Круглом Столе короля Артура, наряду с сохранившимися кельтскими мифологическими элементами, существуют нормы куртуазного вежества, привнесенные нормандцами, идеалы, проповедуемые христианством, и т.д., что делает миф чрезвычайно многослойным. Анализ его слоев дает ключ к пониманию менталитета народов, населявших Британские острова, а также того влияния, которое оказывали на него социокультурные процессы, происходившие в Британии.

Особое место в формировании мифа занимают авторские произведения, написанные Бенуа де Сен-Мором, Кретьеном де Труа, Марией Шампанской, Томасом Мэлори, Вольфрамом фон Эшенбахом и т.д. В зависимости от того, был автор французом, англичанином или немцем, в его произведении выходила на первый план та или иная тема (романтические отношения, героические подвиги или моральные нормы); резко отличались характеры персонажей, стиль написания произведений. Особенности национальной культуры ярко проявляются в мифотворчестве.

Несмотря на обилие книг, посвященных данной теме, до сих пор легенды о Круглом Столе короля Артура изучались в основном литературоведами (такими, как В.Шерер, А.Мортон, А.Д.Михайлов, Е.М.Мелетинский и др.). Это весьма специализированный подход, не рассматривающий особенности мифологичности данных легенд.

В этой книге предпринята попытка проследить, как культурологические особенности социума, его становления и развития преломляются в мифотворчестве, рассмотреть миф в качестве феномена культуры и разобрать, как изменения, происходившие на Британских островах с V по XV век, отображались в таком явлении, как миф.

Вся наша жизнь, в той или иной степени, пронизана мифами, и исследование отражения их в повседневности, а также мифотворчества как в прошлом, так и в настоящем является одной из важнейших задач культурологической и социальных наук.

Культурологические качества мифа

Прежде чем рассматривать культурологические особенности конкретного мифа, необходимо пояснить, какой смысл заключается в понятиях «культура» и «миф». Существует большое количество определений для каждого из этих понятий1. Исследованием мифов занимаются литературоведение, фольклористика, этнология, религиоведение и другие науки - и каждая дает свою трактовку мифа, да не одну. Поэтому необходимо уточнить эти основополагающие для культурологии понятия.

Теории о культуре, на которых базируется современная культурологическая наука, уходят своими корнями в XVIII и XIX века. Так, например, в Германии в XVIII веке понятия «культура» и «цивилизация» противопоставлялись. Не имеет смысла подробно рассматривать весь опыт, который был накоплен в этой области с XVIII по XX век. Но следует отметить, что он нашел свое отражение в работах современных исследователей. В частности, исследователь А.Б.Есин вкладывает в термины «цивилизация» и «культура» следующее значение: «Цивилизация представляет собой способ выживания человека в мире при помощи изменения мира... Культура представляет собой прямо противоположный способ выживания. Ее сущность - приспособление человека к враждебному миру и, как результат, обретение душевного комфорта»2. Подобной точки зрения придерживается В. Библер, в своей статье о культуре предлагающий гипотезу, согласно которой «именно противостояние мегасоциума промышленной цивилизации (какую бы форму она ни принимала) и малых ядер социума культуре, - именно это противостояние будет решающим событием начала XXI века»3. Некоторые исследователи видят истоки данного противопоставления в различии между творчеством и обыденной деятельностью. Например, П.С.Гуревич утверждает: «Деятельность человека многообразна. В одном случае она порождает культуру, в другом - нечто иное... Человек, который изобрел колесо, - творец культуры. Работник, который на конвейере располагает колесо на ось, - человек цивилизации»4. Говоря о культуре и деятельности, представляется уместным привести также цитату из книги В.М.Межуева «Культура и история»: «Из того, что деятельность образует главную причину существования культуры, еще вовсе не следует, что культура и есть деятельность, что это - одно и то же, что можно свести культуру к деятельности»5.

С XVIII века ученые расходятся в оценке роли культуры. Продолжателями оптимистической теории, по которой развитие культуры идет по прогрессивному пути (выдвинута И.Г.Гердером), являются такие философы XX века, как Н.КРерих. Слово «культура» он перевел как «почитание света» («культ» - почитание, «ур» - свет). Он пишет: «Культура есть синтез возвышенных и утонченных достижений... Культура есть спасение. Культура есть двигатель»6. Оптимистического взгляда на культуру придерживается также современный исследователь А.И.Арнольдов, дающий в своем «Введении в культурологию» следующее определение понятия «культура»: «...нам следует подойти к пониманию культуры как явления синкретичного, воспринимать ее как динамичный творческий процесс, синтез созданных человеком материальных и духовных ценностей, гармоничных форм отношений человека к природе, обществу и самому себе, как результат его связи с миром и утверждения в нем»7.

Противоположный, так называемый «пессимистический», взгляд на культуру выдвинул Жан Жак Руссо - это теория культуры, по которой культура лишь наносит вред человечеству. В XX веке она получила развитие в трудах многих значительных философов. Так, З.Фрейд утверждал, что благодаря культуре «человек... стал чем-то вроде бога на протезах»8; Фрейд видел в ней причину комплексов и неустойчивой психики человека: «...культура вообще построена на отказе от первичных позывов... Эти «культурные лишения» являются доминирующими в большой области социальных взаимоотношений людей; мы уже знаем, что здесь кроется причина враждебности, с которой приходится бороться всем культурам»9. Кроме последователей З.Фрейда, пессимистического взгляда на культуру придерживались представители франкфуртской школы, в частности Г.Белль. В работе «Франкфуртские чтения» он утверждает, что «немцы - народ, травмированный образованием, эта травма создает питательную среду для демагогии, взращивает образовательные сословия, ограничения, рессантименты»10. Испанский мыслитель Х.Ортега-и-Гассет писал, что «тирания интеллектуальной пошлости в общественной жизни, быть может, самобытнейшая черта современности»11.

На тех же позициях стояли экзистенциалисты и некоторые другие ученые.

Весьма интересна и точка зрения религиозных философов. Не употребляя собственно термина «культура», профессор прот. В.Зеньковский в работе «Основы христианской философии» уделяет целую главу «учению о "поврежденности" природы», где рассуждает о причинах возникновения зла: «Животные в борьбе друг с другом не ищут однако зла, а просто уничтожают друг друга. Это, конечно, верно в том смысле, что влечение ко злу как таковому мы находим только у людей, и тут кстати сказать, что среди других признаков, отличающих человека от дочеловеческой природы, это занимает очень веское место»12.

Некоторые исследователи утверждают, что существует много культур, присущих разным народам. Так, например, Алан Финкелькраут в статье о культурном самосознании говорит об эквивалентности культур, имея в виду в первую очередь европейскую культуру и культуры «народов "третьего мира"». Эва Берар в статье «Диалог культур» пишет, что «различия между культурами, имеющими общий источник, являются менее резкими, чем те, что существуют между европейскими метрополиями и колонизированными народами».13

В противовес подобным антропологическим взглядам Р.Робин предлагает структуралистское определение: «Культура - это область символики, <...> под термином "культура"... следует понимать всю область символического, а не только все поле коллективных представлений»14. Л.Е.Кертман, отвергая принадлежность материальных элементов к культуре, формулирует следующую дефиницию: «...это духовная жизнь общества, детерминированная в своих основных характеристиках условиями материальной жизни и социальных отношений, а также оказывающая на них обратное влияние»15. Культурой называл сферу духовных достижений человечества К,Маркс, исключая из этого понятия материальную культуру и религию 16.

Это лишь немногие теории, формулирующие понятие культуры. Однако каждая из них рассматривает этот феномен в каком-то одном из его аспектов. Здесь уместно процитировать К.Леви-Строса: «Мы называем культурой любое этнографическое множество, обнаруживающее при его исследовании существенные различия по сравнению с другими множествами. Если пытаться определить существенные отклонения между Северной Америкой и Европой, то их можно рассматривать как разные культуры; если же обратить внимание на существенные различия между, скажем, Парижем и Марселем, то эти два городских комплекса можно будет предварительно представить как две культурные единицы. ...Одно и то же объединение индивидов, если оно объективно существует во времени и пространстве, всегда имеет отношение к различным культурным системам: всеобщей, континентальной, национальной, провинциальной, местной и т.д.; семейной, профессиональной, конфессиональной, политической и т.д.»17. Если продолжить рассуждение философа, можно вывести определение, согласно которому к культуре будет относиться все, что создает человек; все, что не является природой: «Культура считается особой упорядоченной селективной областью феноменов, противопоставляемой "природному". "Природное" рассматривается как материал для "культуры" - реализованной способности человека специфичным образом "метить" окружение как свою "среду"»18. Нелогично ограничивать понятие «культура» одной или даже несколькими областями деятельности человека или рассматривать это понятие с точки зрения основного вопроса философии. «Особенностью процессов функционирования культуры является то, что любой факт культуры является единством материального и идеального, так как материальная культура всегда является воплощением определенной духовной культуры, равно как и духовная культура может существовать только будучи овеществленной, опредмеченной, получившей то или иное материальное воплощение. Таким образом, материальная и духовная культура диалектически взаимосвязаны, они воздействуют друг на друга, не могут существовать в отрыве одна от другой»19.

Здесь мы подходим, наверное, к наиболее общему определению культуры, которое дается, в частности, Э.В.Соколовым: «Культурой мы называем все то, что создано руками и разумом человека, весь искусственный - отличный от природы - мир явлений»20.

Таким образом, понятие «культура» охватывает все области - и материальную, и духовную; как прогрессивные достижения человечества, так и то, что может привести к гибели весь окружающий мир (как, например, атомная бомба). И каждый из элементов культуры находится в неразрывной связи с другими, они взаимовлияют друг на друга и несут на себе отпечаток этого влияния. Так, ярким примером этого процесса может послужить отношение к античным мифам в эпоху Возрождения: с одной стороны, будучи элементом третьего античного влияния (которое заключалось в том, что идеологи эпохи Возрождения искали истоки культуры в античности, а не в предшествовавшем данной эпохе средневековье), античные мифы часто отражаются и в философских работах (например, Ф.Бэкон «О мудрости древних»21) , и в искусстве (например, «Даная» Тициана, «Спящая Венера» Донателло), и в других областях. При этом мифам придается такая трактовка, которая вряд ли предполагалась античными народами. Ф.Бэкон приводит весьма смелые аллегории, уподобляя Кассандру Неуместной Откровенности, Сфинкса - Науке и т.п., а художники одевают античных героинь в платья своих современниц и помещают их в обстановку, не слишком отличающуюся от той, что окружала самих художников.

Начиная с античности, термину «миф» давали самую различную трактовку: приукрашенного исторического события (Геродот), аллегорического повествования (Ф.Бэкон), первобытной религии (этой весьма распространенной точки зрения придерживались, в частности, Э.Тайлор и Дж.Фрэзер); были попытки рассматривать миф как своеобразное описание природных явлений (Макс Мюллер и натурфилософы); миф исследовался с точки зрения структурализма (КЛеви-Строс), психологии (АЛеви-Брюль) и т.д. Однако, по-видимому, миф - явление значительно более широкое, чем любое из приведенных выше его истолкований. Он может охватывать и описывать почти любую область деятельности человека. Здесь, как нам кажется, мы можем согласиться с Ф.В.Шеллингом: «Она (мифология - ОЛ.) есть мир... Только в пределах такого мира возможны устойчивые и определенные образы, через которые только и могут получить выражение вечные понятия»22.

Попробуем сформулировать, что же характеризует этот мир. В первую очередь, существующий миф не ложь или вымысел. Он принимается теми, кто в него верит, за вполне реальный, достоверный и действительный факт. В работе А.Ф.Лосева «Диалектика мифа» сказано: «Для мифического сознания, как такового, миф вовсе не есть ни сказочное бытие, ни даже просто трансцендентное»23. А.Ф.Лосев утверждает, что «он (миф - ОЛ.) не выдумка, содержит в себе строжайшую и определенную структуру и есть логически, т.е. прежде всего диалектически, необходимая категория сознания и бытия вообще»24. Если этот мир, представленный мифом, не фантазия и не фикция, то что он собой представляет, откуда возникает и каковы его характеристики? Прежде всего, как бы ни был реален этот мир, он отнюдь не повторяет повседневную действительность, хотя в некотором роде опирается на нее. А.Ф.Лосев называет это «мифической отрешенностью», что значит «отрешенность от смысла, от идеи повседневной и обыденной жизни. По факту, по своему реальному существованию действительность остается в мифе тою же самой, что и в обычной жизни, и только меняется ее смысл и идея»25.

Здесь мы приходим к необходимости определить, что же входит в состав этого «иного мира», похожего на повседневную реальность. Ф.В.Шеллинг пишет, что мифология «представляет сам универсум первообразов»26, что, на наш взгляд, вполне объясняет такие особенности мифа, как его достоверность, которая сопровождается отрывом от повседневной действительности; его универсальность (мифы пронизывают поэтапно все области человеческой деятельности), а также бесконечность или, точнее, «вневременность», характерные для мифа. Здесь можно еще раз процитировать Ф.В.Шеллинга: «Мифология должна не только изображать настоящее или прошедшее, но также и охватывать будущее. Она как бы посредством пророческого предвосхищения должна наперед оказаться согласованной с будущими условиями и бесконечным развертыванием времени...»27.

Как некая система первообразов миф является чудесным миром. «Весь мир и все его составляющие моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и одинаково суть чудо»28.

Мифотворчество непосредственно связано с тремя аспектами: историей, личностью и словом как обобщающим понятием.

Исторический аспект - это то, что делает идеальный первообраз «выраженной идеей»29 (в отличие от отвлеченного смысла). При этом «миф не есть историческое событие как таковое, он всегда есть слово»30. Здесь в качестве уточнения кажется логичным привести точку зрения Р.Барта, утверждающего, что «перед нами уже не теоретический способ представления, а именно этот образ, наделенный именно этим значением...», причем данное слово, видимо, за счет первообраза, лежащего в основе, способно оказывать непосредственное воздействие на каждого отдельно взятого индивидуума. «Миф обладает императивностью оклика: исходя из некоторого исторического понятия, а непосредственным образом возникая из текущих обстоятельств, он обращен ко мне...»31.

Так, первообраз, трансформирующийся под влиянием определенных исторических событий, становится словом, с одной стороны, воздействующим на личность, а с другой - отражающим ее бытие. Причем здесь рассматривается уже не отдельно взятая личность, но составляющая определенной общности, будь то племя, социальный слой, возрастная или какая-либо другая группа. По мнению Ф.В.Шеллинга, «мифология не может быть созданием ни отдельного человека, ни рода (поскольку последний есть только собрание индивидуумов), но лишь рода, поскольку он сам есть индивидуум и подобен одному отдельному человеку. - Не отдельного человека, ибо мифология должна обладать абсолютной объективностью и быть вторым миром, который не может принадлежать отдельному человеку. Не некоторого рода, поскольку последний есть только собрание индивидуумов, ибо при таких обстоятельствах мифологии недоставало бы гармонического созвучия»32.

Так через слово «ни намеренно, ни преднамеренно» бытие (т.е. определенная система первообразов) определенной личности как части той или иной группы под влиянием определенных исторических событий проявляется в качестве мифа. От исторического и личностного аспектов зависит, каким будет это слово, а значит, - каков будет миф. В книге «Мифологии» Р.Барт анализирует ряд современных мифов: бытовых (глава «Пеномоющие средства»), идеологических («Бедняк и пролетарий»), политических («Предвыборная фотогения») и прочие. Эти мифы резко отличаются от античных, языческих, средневековых и других мифов. Данные мифы характерны для XX века, для личности, порожденной этим веком и его историческими событиями. Это и есть тот самый «второй мир», о котором было сказано выше. Анализируя данные мифы, Р.Барт утверждает, что «миф прочитывается как фактическая система, будучи в действительности всего лишь системой семиотической»; по его мнению, функция мифа - деформация действительности33. Но это противоречит утверждению, согласно которому миф достоверен; можно предположить, что несоответствие между мифом и повседневностью объясняется скорее расхождением между первообразом и результатом.

В этой книге миф как культурологический феномен будет рассматриваться на примере легенд о Круглом Столе короля Артура.

Легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола прошли в сво-ей эволюции несколько этапов, отразив особенности и изменения исторической и социальной обстановки в древней Британии. Корни сказаний об Артуре уходят в «темную» эпоху V-VII веков и, как полагают многие исследователи, еще дальше - «в верования и сказания дохристианской и доримской Британии, в культуру древних кельтов»34.

Принято рассматривать три этапа осмысления легенд об Артуре. Большинство историков, опираясь на «Хронику» Уильяма Малмсберийского, составленную около 1125 года, считают, что Артур был не королем, а предводителем отряда вольных стрелков, которые находились на службе у тогдашних бритгских королей и отражали нашествия древних германцев - саксов. После смерти Артура в V-VI веках бритты героизировали его, представив королем-защитником. Кстати, возможно, именно в связи с тем, что в реальности Артур королем не был, легенды уделяют такое пристальное внимание моментам его зачатия, появления на свет, воспитания в отдаленных владениях сэра Эктора.

Сомнения и недоверие двора побеждены не документальным подтверждением родословной Артура, а магическими указаниями на его королевское происхождение: только он может выдернуть меч Экска-либур, помещенный между камнями; волшебный камень Фал, находящийся под ступенькой к трону и убивающий любого самозванца, который собирается сесть на трон, радостно вскрикивает, когда Артур наступает на него.

Возникновение легенд о короле Артуре свидетельствует о генетической связи двух социокультурных уровней - родоплеменного и раннефеодального. Если на раннем этапе осмысления легенд о рыцарях Круглого Стола Артур и его двор защищают земли Британии в основном от саксов, то когда последние завоевали бриттов, врагами короля и рыцарей стали норманны. Легендарные владения Артура расширились; все настойчивее подчеркивалось, что он король Британии и Арморики (т.е. в сферу его влияния попадала и Северная Европа, откуда пришли саксы).

Особенно популярными легенды об Артуре стали в период завоевания Британских островов норманнами (древние северозападные германцы) в XI-XII веках. В них Артур сначала, опять-таки, выступает как защитник саксов, а после покорения Бретани и Уэльса становится королем вымышленного государства Логр, в котором царит справедливость. Он приобретает черты героя норманнов, ведь он и его королевство - образцы рыцарства, которое завоеватели принесли с собой.

В течение примерно пятидесяти лет в конце X - начале XI веков норманны захватывали земли Уэльса и Бретани. В этот период создаются основные версии древних сказаний, послужившие базой, на которой позже выросли литературные обработки легенд об Артуре, как английские, так и французские. С одной стороны, предания о рыцарях Круглого Стола распространялись все шире среди побежденных, так как они пробуждали у валлийцев патриотические чувства, напоминая им о героическом прошлом. С другой стороны, покорение Уэльса и Бретани познакомило норманнскую знать Франции со сказаниями об Артуре, которые после определенной переработки могли быть использованы в интересах завоевателей.

Англией, большей частью Франции и всеми землями Уэльса правила нормандская династия (заметим, что Вильгельм Завоеватель был всего только герцогом, к тому же внебрачным сыном дочери бочара). Ей нужен был миф, привлекающий симпатии общества, Артур же, кроме всего прочего, был хорош тем, что изначально являлся героем досаксонской эпохи и во многих легендах изображался как борец против саксонских завоеваний. Подвергшийся определенной обработке образ короля Артура был вполне пригоден для популяризации.

Аналогичная ситуация возникла и в Бретани. В X веке эта область подверглась вторжению норманнов, однако ей удалось сохранить независимость, а ее герцогу - власть вплоть до 1148 года, когда Плантагенет Жоффруа Анжуйский начал новый приступ. Следующий Жоффруа, сын английского короля Генриха II, женился на Констанции Бретанской, и ему пришлось долго бороться, прежде чем он сумел утвердить свои права на герцогство Бретань. Именно в это время с необычайной быстротой распространяется легенда о том, что Артур не умер, как простые смертные.

В 1187 году у Жоффруа и Констанции родился сын, которого крестили Артуром с явным намерением растрогать бретонцев (точно так же поступил позже Эдуард I, провозгласив своего новорожденного сына принцем Уэльским). Буквально через два года после рождения Артура Бретонского была «обнаружена» могила Артура в Гластонберийском монастыре. Это была очередная попытка правящего класса из Нормандии подорвать веру народа в чудесное спасение Артура, сохранив в то же время определенные черты его культа, которые отвечали интересам Плантагенетов; впрочем, подобные попытки никогда не удавались.

Нормандское завоевание Англии стимулировало социальное разграничение, происходившее повсеместно. К XII столетию завершилась эпоха переселений и завоеваний, и жизнь, по крайней мере правящего слоя, стала более спокойной, безопасной и изысканной. Этот новый правящий слой нуждался в новой этике, новом кодексе манер и норм поведения, а также в новой идее, которая подчеркнула бы его резкий отход от народных масс, чья жизнь изменилась в значительно меньшей степени. Идеи рыцарства становились как бы цементом, скрепляющим среду правящей элиты.

Воин превращался в рыцаря; войну, которой не требовалось никаких оправданий в «героический век», теперь стало нужно объяснять какими-то нравственными соображениями. Таким образом, военный отряд, объединенный ранее родственными началами, отныне держался на личной преданности военачальнику. И сам этот отряд можно рассматривать как переходную форму; он был связующим звеном между родовой группой и феодалом с его вассалами. По мере развития феодального общества война утрачивала свое значение как источник наживы. Основным ее двигателем стала постоянная эксплуатация крестьян.

Можно проследить и соответствующую перемену в отношении к самой войне. Раньше воин сражался за добычу, и ему не приходилось оправдываться. Рыцарь же должен, хотя бы для вида, прикрывать свою воинственность христианолюбием. Он не просто сражается, но бьется за справедливость, за честь, за свою возлюбленную или за христианский мир. Именно в эти столетия артуровский цикл претерпевает многочисленные переработки и изменения, отражая трансформирующееся соотношение старых и новых сил. Ведь, хотя феодализм и был новой эрой, он вел свое происхождение от предшествующей ему исторической эпохи и в течение длительного времени сохранял ее черты.

Расцвет артуровского цикла пришелся на период, последовавший сразу же после окончания «героического века». Прежние темы, древние представления устарели, но полностью забыты не были. И образ Артура сохраняет отдельные свои черты и в новое время, хотя и трансформируется в духе идей XII века.

Говоря о причинах, повлиявших на формирование и эволюцию мифов об Артуре, нельзя упускать из виду и то, что в V веке, примерно в одно время с возникновением этих сказаний, на Британских островах утверждается христианство. Причем кельты принимают его вполне безболезненно. Как пишет С.В.Шкунаев: «В Ирландии имел место не разрыв, а сращивание, правда, очень своеобразное, двух традиций, наследие древнейшей из которых вписалось в систему новоявившейся, было урезано и преображено, но не отвержено и проклято»35. В частности, Бригита - одна из наиболее почитаемых языческих богинь - с приходом христианства становится святой, не меняя при этом ни имени, ни своих древних функций, и занимает свое место в христианском культе не менее прочно, чем в языческом пантеоне. И это не единственный случай.

Есть основания полагать, что христианская церковь у кельтских народов во многом наследовала модель системы друидов. Так, «большинство ирландских монастырей располагались на племенных границах, то есть там же, где находились священные места и центры друидов, как хорошо известно, имевшие общенациональный надплеменной характер. Система связей ирландских монастырей между собой также напоминает организацию касты друидов»36.

Таким образом, мы видим, что в дошедших до нас мифах об Артуре нашли свое отражение различные социокультурные пласты, анализ которых поможет понять особенности рассматриваемой эпохи.

Попробуем проследить в хронологической последовательности, как же формировалась Артуриана.

Исходные посылки формирования мифов об Артуре

Кельтский элемент в артуровских легендах - древнейший и наиболее значительный. Кельтская цивилизация уже к началу нашей эры распалась на несколько автономных ветвей, между которыми существовал, конечно, постоянный обмен, у них были общие истоки, но пути и судьбы разные, как и вклад в формирование артуровских легенд. Немаловажным являлось и то, что у многих кельтских племен существовал запрет на запись сакральных и литературных текстов. Когда этот запрет был снят, а точнее, забыт, записанными оказались лишь самые поздние версии кельтских легенд и преданий.

Следы ирландских и валлийских вариантов мифов и легенд в артуровских сказаниях просматриваются гораздо определеннее, чем пра-кельтский элемент. Однако, например, кельтский культ озер и источников дошел до артуровской традиции, в которой о воде говорится очень много: герои проводят в недрах озер целые периоды своей жизни (Ланселот получил воспитание в подводном замке у Владычицы Озера), из озера появляется и в озеро возвращается меч короля Артура - Экскалибур. Тема брода, который не каждому дано отыскать и у которого происходят решительные схватки героев, тоже весьма характерна для артуровских сказаний. Нельзя не отметить также распространенный у кельтов культ животных, которые часто наделялись сверхъестественной силой и находились с человеком в сложных отношениях то вражды, то дружбы. В артуровских легендах кони, вепри, ястребы, собаки почти обязательно имеют собственные имена и вступают в активное общение с людьми, сохраняя в то же время независимость от них.

Здесь интересно упомянуть о роли ворона в артуровском цикле: по преданию, Артур не умер, а превратился в ворона, и, когда Британии будет угрожать смертельная опасность, он вернется и спасет ее. У кельтов ворон был мифическим персонажем. «Эта птица... была связана с культом Солнца, а позже... ассоциировалась и с божествами-воителями...»37.

Было бы ошибочным утверждать, что кельтские сказания являются прямым источником легенд о Круглом Столе короля Артура, но они лежат в основе этих легенд, и, вероятно, как замечает АД.Михай-лов, «...ирландские саги - ...параллель, в известной мере даже модель легенд о короле Артуре. Здесь не следует выстраивать прямолинейных генетических рядов*38. Так, неосмотрительно видеть в короле Улада Конхобаре прообраз короля Артура, но его мудрость и справедливость аналогичны качествам короля Арморики, а его двор в Эмайн-Махе напоминает артуровский Камелот. «Поистине все доблестные воины из числа мужей Улада находили себе место в королевском доме во время попоек, и все же не было при этом никакой тесноты. Блестящи, статны, прекрасны были доблестные воины, люди Улада, собиравшиеся в этом доме. В нем происходило много великих собраний всякого рода и дивных увеселений. Были там игры, музыка и пение, герои показывали подвиги ловкости, поэты пели песни свои, арфисты и музыканты играли на разных инструментах»39.

Однако, несмотря на все сходство с Круглым Столом, нельзя не учитывать, что двор Конхобара примитивнее и грубее двора Артура, а в самом Конхобаре видится идеал не феодального короля, а племенного вождя. И это неудивительно - ведь сказания о короле Улада складывались в гораздо более давние времена, в первобытноплеменной среде, где разложение родового строя только начиналось и социальная структура была явно примитивнее, чем в обстановке складывающегося феодального общества, когда возникали артуровские сказания, которые и отражают более сложную иерархию и систему поведения, руководствующуюся законами куртуазного вежества.

Тем не менее в преданиях о короле Артуре мы находим отзвуки кельтских мифов. Как замечает А.Д.Михайлов: «При этом многослойность мифов вряд ли может быть с достаточной точностью учтена. Добавим, что сказания об Артуре, зафиксированные в валлийских текстах, - вторичного происхождения, <...> в них немало ирландских элементов. В кельтской мифологической системе - не один слой. Эта система развивалась в постоянном взаимодействии и столкновении с рудиментами мифологии пиктов (давших мировой культуре прообраз Тристана) и со сказаниями соседних народов (в частности, очевидно, скандинавов, издавна совершавших набеги на Британские острова)»40. Кроме многослойности культурных традиций, влиявших на становление преданий о Круглом Столе короля Артура, весьма действенным фактором их развития являлось христианство. Британские острова, особенно Ирландия, христианизировались очень рано и очень мирно. Как уже отмечалось, кельтская языческая культура не была уничтожена, но обогатила христианскую, которая, в свою очередь, принесла с собой традиции греческой и римской литератур, и они обрели здесь твердую почву. Именно благодаря не вытесненным христианством, а приспособившимся к нему народным верованиям артуровские легенды оказались в такой степени насыщенными мотивами сверхъестественного, чудесного, фантастического. Таким образом, характерные черты кельтского мироощущения кое в чем даже усилились благодаря трансформациям, вызванным христианством.

Это можно увидеть на конкретных примерах. Так, Мерлин, вероятно, унаследовал черты кельтского поэта и прорицателя Мирддина, ясновидящего, способного проникать во все тайны прошлого, настоящего и будущего. Этот персонаж воплощал в себе все сверхъестественные черты, присущие, по мнению кельтов, филидам. Мирддин, в средневековых легендах превратившийся в Мерлина, родился от девицы и младенцем уже был мудр, как старец41.

Весьма интересна история происхождения короля Артура и описание его пути к трону. По кельтским традициям, «при вступлении на трон нового короля филид должен был подтвердить благородное происхождение претендента и принять от него присягу на верность древним обычаям»42. Когда Артур вытаскивает из камня меч Экскалибур, при этом присутствуют маг Мерлин, свидетельствующий о благородном происхождении Артура, и христианский архиепископ, благославляющий его на царство, а также принимающий от него клятву быть истинным королем и стоять за справедливость (вспомним, как легко и быстро прошла христианизация в кельтской среде).

Некоторые исследователи находят также отголоски кельтских преданий в истории о том, как Артур, сын Утера и Игерны, появился на свет. Так, X.Адольф пишет в своем очерке «Концепция отражения в артуровском рыцарском романе первородного греха»: «Мы не знаем, что такое Утер - неверное прочтение имени, человек или Бог; не знаем мы и что именно предположительно совершила Игерна; принадлежал ли этот простой «военный вождь» к правящей семье, был ли новым Геркулесом, происходил ли от кельтского Бога»43.

Обращает на себя также внимание роль женщин в артуровском цикле. У кельтов был принят «обычай наследовать по женской линии. Например, герой средневековой легенды кельтского происхождения Тристан наследовал брату своей матери королю Марку»44. Интересно заметить, что имя жены короля Артура, играющей значительную роль в цикле, встречается в старых валлийских текста