А.П Чехов и Украина

Міністерство освіти і науки України

Відділ освіти Андрушівської райдержадміністрації Житомирської області

Нехворощанська загальноосвітня школа І-ІІІ ступенів

Чехов и Украина

Виконала учениця

Нехворощанської ЗОШ І-ІІІст.

Мельник Аліна

2007

А. П. Ч е х о в

( 1860 - 1904 )

Чехов родился и вырос в Таганроге. Это совсем близко от Украины. Естественно, что и украинский язык, и элементы украинской культуры были ему близки с детства. Интерес к Украине, тяготение к ней остались характерными для всей жизни писателя. Вот почему он с таким интересом готовился к первой длительной поездке на Украину летом 1888 г.

До этого времени все многочисленное чеховское семейство несколько лет подряд отдыхало в Бабкине, именин Киселевых. Там, в средней полосе России, было очень хорошо, весело: молодость, поэзия, разговоры об искусстве, музыке... И все-таки хотелось перемен. В ответ на приглашение А. С. Киселева провести еще одно лето в Бабкине Чехов писал 15 февраля 1888 г.: «...мать и батька, как дети, мечтают о своей Хохландии». Дело, конечно, было не только в родителях. Самому Антону Павловичу очень хотелось побывать на Украине, в гоголевских местах, поездить по ярмаркам (подобно Ноздреву, как он шутливо писал), насладиться чарующей природой...

С помощью доброго знакомого Чеховых А. И. Иваненко сняли дачу в излучине Пела (отсюда и название Лука), недалеко от города Сумы.

Еще до лета далеко, а Чехов уже только о поездке и думает. Он еще и не видел дачу, а уже с необыкновенным гостеприимством приглашает туда добрых друзей и знакомых. Известного поэта Я.П.Полонского он соблазняет идеей совместного путешествия от Дона до Днепра; А. Н. Плещееву желает, чтобы тот «понюхал украинский сенокос», зовет на Псел В. Г. Короленко. Наконец, уже приехав в Луку, он почти сразу же пишет И. А. Леонтьеву (Щеглову) 10 мая 1888 г.: «Вы найдете здесь немало сюжетов и запасетесь гарниром на пять повестей. А сколько здесь декораций, которые пригодились бы Вам!»

Летняя поездка 1888 г. была для молодого писателя не только и не просто отдыхом. Новые впечатления оказались очень важными для него в творческом отношении. Во-первых, его очень заинтересовала сама семья Линтваревых. Это были по-настоящему интеллигентные люди, с широкими культурными запросами, принципиальные и бескомпромиссные. В семье сохранялись и ценились демократические традиции.

Старшие дочки Зинаида и Елена принадлежали к числу немногих женщин-врачей и пользовались искренним и глубоким уважением крестьян. Младшая — Наталья — закончила Бестужевские курсы, построила школу для крестьянских ребятишек и сама преподавала там. Старший сын — Павел — был исключен из университета за участие в студенческих волнениях; младший — Георгий — обладал незаурядным музыкальным талантом (Чехов потом писал о нем П. И. Чайковскому).

Как вспоминал впоследствии брат Антона Павловича Михаил, все Линтваревы «были необыкновенно добрые люди, ласковые, отзывчивые и, я сказал бы, не совсем счастливые. Приезд к ним брата Антона, а с ним вместе и разных знаменитостей, вроде Плещеева, которому они привыкли поклоняться еще в дни своего студенчества в Петербурге, по-видимому, пришелся им по вкусу».

Насколько атмосфера, окружавшая Чехова на Сумщине, была интересной и даже до некоторой степени необычной для него, можно понять из сравнения. Выше уже упоминалось, что предыдущие несколько лет Чеховы провели в Бабкине. Владельцами усадьбы были вполне приличные люди, с которыми у Чехова надолго сохранились хорошие отношения: А. С. Киселев — земский начальник (он же — «прогоревший» помещик, послуживший в какой-то мере прототипом Гаева), племянник известного дипломата графа П. Д. Киселева; его жена, писательница, внучка известного журналиста и издателя XVIII в. Н. И. Новикова, дочь директора императорских театров в Москве В. П. Бегичева... Таковы были бабкинские знакомые Чехова — добрые и образованные, в меру либеральные, в меру причастные к искусству (не отсюда ли взяты какие-то черточки для изображения Туркиных в «Ионыче»?)

Семейство же Линтваревых было совсем иным. Перед Чеховым предстала повседневная жизнь не разорившихся помещиков, сохранивших, однако, привычки барского быта, а интеллигентных тружеников. И не случайно он пишет 30 мая 1888 г. письмо с подробнейшей характеристикой всех Линтваревых, заключая его выводом: «Семья, достойная изучения».

Привлекает внимание форма обращения в письмах к владельцам Бабкина и Луки. К А. С. Киселеву Антон Павлович обращался так: «Ваше высокородие!» Или: «Барин!» Это, конечно, шутка, но в ней есть и доля правды. К Киселевой: «Многоуважаемая Мария Владимировна!» Или (не без иронии): «Талантливая Мария Владимировна!» А к Е. М. Лингваревой совсем иначе: «Уважаемый товарищ,..» (письма от 9 октября и 23 ноября 1888 г.). Мы сегодня воспринимаем такое обращение как стандартную формулу, но в XIX веке оно звучало необычно. Вдумаемся: Чехов называет Елену Михайловну самым уважительным словом товарищ, ибо она тоже врач, тоже, подобно самому Антону Павловичу, лечит крестьян, не зная дня и ночи, всю себя отдает этой работе. Вот она — не барыня, а товарищ, коллега, соратник. А ведь в те времена женщина-врач — редкость. Было что изучать...

Примечательно, что кто-то из Линтваревых всячески отговаривал Чехова от дружбы с Сувориным. Чехов писал: «Она боялась политического влияния на мою особу. Да, эта барышня хорошая, чистая душа...».

Правда, он тогда считал, что «барышня» ошибается, но ведь она-то была права! И сам Чехов впоследствии это понял.

Дружеские отношения с семьей Линтваревых у Чехова продолжались долго. Об этом свидетельствуют письма, сохранившиеся в архиве. Так, после пребывания в Москве в гостях у Чеховых Н. М. Линтварева писала 29 ноября 1889 г.: «Вы были так добры ко мне, многоуважаемый Антон Павлович, что у меня не хватает слов для выражения моей глубокой благодарности всему Вашему семейству. На Луке мне скучно, и я не перестаю вспоминать про «Чеховский гостеприимный кров».

На Луке с самым живым интересом относились ко всем новым произведениям Чехова. 14 октября 1889 г. Е. М. Линтварева писала ему: «К нам доходят восторженные отзывы о Вашей «Скучной истории», привезла их Антонина Федоровна жена Павла Линтварева от слышавших ее у Плещеева, и сам Алексей Николаевич Плещеев писал Жоржу Георгию Линтвареву. Конечно, мы относимся к этому далеко не хладнокровно; не хладнокровно также ржидаем мы и Вашей пьесы».

Не меньшее значение имели для Чехова новые впечатления от природы, украинских просторов, приволья.

Пребывание на Украине так взволновало Чехова, показалось ему «так ново, хорошо и здорово», что он даже захотел купить хутор в Полтавской губернии. 27 августа 1888 г. А. П. Чехов писал А. Н. Плещееву с обычным юмором: «...не успеет наступить унылый октябрь, как я стану подписываться так: «Полтавский помещик, врач и литератор Антуан Шпонька». ...Если в самом деле удастся купить, то я настрою на берегу Хорола флигилей и дам начало литературной колонии».

Хутора, правда, Чехов так и не купил, но очень характерно для него желание купить место не столько для себя, сколько для братьев-писателей, целой литературной колонии.

Забыть о Луке он не сможет уже никогда, ни в Ялте, ни в Италии. Из Крыма он писал М. П. Чеховой, что там он, «сидя на берегу моря, воображает себя на Луке»(письмо от 18 июля 1889 г.). И через несколько лет, 1 октября 1894 г. напишет Н. М. Линтваревой из Италии: «Венеция чрезвычайно напоминает Луку».

В 1889 г. Чеховы также поехали к Линтваревым. Но этот год был печальным: там скончался брат Антона Павловича — Николай, талантливый художник.

В дальнейшем Чехов неоднократно ездил на Украину, побывал и в больших городах — Харькове, Одессе... Но для творческого развития писателя особо важное значение имели все же летние месяцы 1888 и 1889 годов. Впечатления, которые он тогда получил, надолго остались в его памяти.

Через несколько лет, в 1894 г., ему снова пришлось побывать в знакомых местах и он писал А. С. Суворину 15 августа 1894 г.: «Это такая поэзия, что хоть отбавляй. Тихо, просторно, масса воды и зелени и прекрасные люди».

Как же эти впечатления отразились в чеховском творчестве?

Тут важно выяснить, какое идейно-художественное значение имели для писателя его украинские впечатления, как они отразились в его творчестве, быть может, даже в таких его произведениях, сюжет которых вовсе не связан с Украиной. Самое главное — не сбиваться на мелочи, не увлекаться мелкими деталями.

В качестве некоторой аналогии можно вспомнить, что знаменитое чеховское путешествие на Сахалин прямо и непосредственно отразилось всего лишь в нескольких его рассказах. Но никто не сомневается в значении этой поездки для творческого развития писателя. Однажды Чехова спросили: почему Сахалин занял такое малое место в его творчестве? Писатель сначала ответил какой-то шуткой, а после долгого раздумья сказал: «А ведь кажется — все просахалинено» . Примерно так же обстояло дело и с его путешествием по Украине. Первоначально делались выводы о бесплодности в литературном отношении его пребывания на Луке. Такое мнение высказал брат писателя — М. П. Чехов: «...Жизнь на Украине почему-то не давала ему столько тем, как в предшествующие годы в Бабкино».

Затем ту же мысль повторил И. А. Бунин: «И странно, как много дали его произведений подмосковные места, так ничего не дал Псел, где он прожил два лета 88, 89, хотя восторгался этими местами выше меры, но в литературе они не отразились».

Обратим все же внимание на те годы, которые упоминает Бунин: 1888, 1889... Это ведь не случайные даты в творческой биографии Чехова. Совершенно справедливо на это в свое время обратил внимание М. А. Левченко: «Два лета, проведенные на Украине, сыграли важную роль в том переломном периоде жизни и творчества писателя, которые приходятся именно на эти годы».

Действительно, есть основания полагать, что пребывание Чехова на Украине дало ему не просто новые впечатления (в смысле расширения кругозора), но заставило задуматься над большими и важными проблемами. Так случилось, что поездка на Украину, задуманная прежде всего ради летнего отдыха, во многом помогла писателю укрепиться на новых позициях, начать новый этап в творчестве. Что же могло так воздействовать на Чехова? Знакомство с семейством Линтваревых, о чем речь уже шла, но не только это.

Не менее важными оказались для Чехова и другие встречи: с простыми людьми, украинскими крестьянами. «А какие разговоры! — писал Чехов брату Ивану Павловичу.— Их передать нельзя, надо послушать!» (10 мая 1888 г.), И несколько позже Суворину — коротко, но многозначительно: «Разговоры бывают интересные».

«Все, что я видел и слышал, писал Чехов 21 июня 1888 г. Лейкину,— так ново, хорошо и здорово, что во всю дорогу меня не оставляла обворожительная мысль — забросить литературу, которая мне опостылела, засесть в каком-нибудь селе на берегу Пела и заняться медициной».

Стоит обратить внимание на два обстоятельства: во-первых, на подчеркиваемую Чеховым новизну впечатлений, а во-вторых, на недовольство профессией литератора. Может быть, повышенная требовательность к себе, к литературе (а отсюда и недовольство) вызвана как раз тем новым, что открылось писателю летом 1888 г.? В этом смысле пребывание на Украине оказалось важным не для одного Чехова. Гостил у него на Луке писатель К. С. Баранцевич. По возвращении в Петербург он писал Чехову (9 июля 1888 г.), пораженный разительным контрастом, который теперь открылся ему: «Какая насмешка! Город чиновников, биржевиков, литераторов и прохвостов, оторванный от России, замкнутый в свои узкие, специальные интересы,— каким он мне показался приниженным, мелким...».

Это не случайные слова, вырвавшиеся, как говорится, «под настроение». Вот мнение самого Чехова, высказанное до получения письма Баранцевича, 28 июня 1888 г.: «Под влиянием простора и встреч с людьми, которые в большинстве оказываются превосходными людьми, все петербургские тенденции становятся необыкновенно куцыми и бледными». И далее Чехов добавляет, что тот, кто в Петербурге близко к сердцу принимал лишь интересы узкого литературного круга, здесь, «ознакомившись с простором и людьми, заявляет громогласно: «Нет, не то мы пишем, что нужно!»

Важнейший смысл этого признания Чехова несомненен. Здесь явно слышится отзвук тех новых идей и настроений, которые чем дальше, тем все увереннее и последовательнее будут проявляться в творчестве писателя. Вот что дала Чехову Украина. И не так уж существенно количество произведений, прямо написанных на украинском материале. Это легко проиллюстрировать на примере повести «Скучная история» (1889), значение которой в творчестве Чехова общеизвестно. Здесь появляется новый мотив: тоска по «общей идее», убеждение, что, как писал Чехов, «осмысленная жизнь без определенного мировоззрения — не жизнь, а тягость, ужас». Действие повести в основном происходит в Москве. Но в высшей степени знаменательно, что при первой публикации повести в журнале «Северный вестник» после подписи автора стояла помета: «Село Лука, Сумск. уезд, 1889». Чехов не так уж часто специально оговаривал место создания своих произведений. Однако в данном случае он посчитал такую информацию необходимой.

Разумеется, не нужно абсолютизировать факты. Не стоит, конечно, делить творчество Чехова на периоды до поездки на Украину и после поездки... Но ведь факт остается фактом: к концу 1880-х годов в творчестве писателя происходят существенные перемены. Он перестает сотрудничать в юмористических журналах; его «Степь» (опубликованная весною 1888 г.} восторженно встречена подлинными ценителями литературы. Затем Чехов печатает «Именины», «Припадок», «Княгиню», «Скучную историю» — произведения, утвердившие его в ряду самых крупных русских писателей. Есть основания говорить о начале нового этапа творчества. И среди многих причин, обусловивших этот этап, нельзя забывать о тех новых жизненных впечатлениях, которые дали Чехову его украинские путешествия 1888 и 1889 годов.

Пребывание на Украине усилило и укрепило новые тенденции, которые уже появились у Чехова к тому времени.

Вот первый, по существу, отклик на пребывание у Линтраревых: рассказ «Именины». Это своего рода программное произведение тех лет (рассказ написан в 1888 г). Чехов теперь стремится дать читателям более четкое представление о своей позиции, в письме к Плещееву (10 или 11 октября 1888 г.) он настойчиво спрашивает: «Неужели и в последнем рассказе не видно «направления»? Вы как-то говорили мне, что в моих рассказах отсутствует протестующий элемент, что в них нет симпатий и антипатий... Но разве в рассказе от начала до конца я не протестую против лжи? Разве это не направление?»

Правда, исследователи обычно относят этот рассказ к числу произведений, которые написаны под явным влиянием Л, Н. Толстого. Однако стремление А.П.Чехова наметить некую положительную программу (хотя бы и морально-этического плана прежде всего) не случайно становится доминирующим как раз с 1888 г.

Впоследствии Чехов многое переделал в рассказе «Именины». При первой публикации там были страницы, вызвавшие серьезные замечания А. Н. Плещеева. И хотя сначала Чехов с этими замечаниями не согласился, в дальнейшем он все же исправил текст. Одно изменение особенно знаменательно. В журнальном варианте рассказа был некий персонаж (даже без имени), которому Чехов придал черты украинофила. Плещеев специально остановился на этом эпизоде: «...в Вашем рассказе Вы смеетесь над украинофилом, «желающим освободить Малороссию от русского ига». ...Украинофила в особенности я бы выбросил. ...Мне кажется, что Вы, изображая этого украинофила, имели перед собой Павла Линтварева».

Понятно, что в данном случае Чехов имел в виду совершенно определенный тип людей, с которыми ему также приходилось встречаться на Украине — тип буржуазного националиста. Вот почему он самым решительным образом возражал против отождествления этого персонажа с кем-либо из семьи Линтваревых: «Я не имел в виду Павла Линтварева. ...Павел Михайлович умный, скромный и про себя думающий парень, никому не навязывающий своих мыслей. Украинофильство Линтваревых — это любовь к теплу, к костюму, к языку, к родной земле! Оно симпатично и трогательно. Я же имел в виду тех глубокомысленных идиотов, которые бранят Гоголя за то, что он писал не по-хохлацки, которые, будучи деревянными, бездарными и бледными бездельниками, ничего не имея ни в голове, ни в сердце, тем не менее стараются казаться выше среднего уровня и играть роль, для чего и нацепляют на свои лбы ярлыки».

Эти слова Чехова свидетельствуют о его проницательности: он не смешивал подлинной любви к родине с теми националистическими тенденциями, которые ничего общего не имели с высокими и благородными чувствами украинской демократической интеллигенции. И все-таки Чехов в последующих публикациях исключил из рассказа строки об украинофиле, очевидно, чтобы не подавать никакого повода к кривотолкам и чтобы хотя бы невольно не бросить тень на ставшую ему близкой семью его новых знакомых.

О том, что в творчестве Чехова в 1888 г. происходили существенные перемены, свидетельствует также его автохарактеристика следующего (по времени написания) рассказа— «Княгиня». 18 ноября 1888 г. Чехов писал Суворину: «...Хочу я в этом сезоне писать рассказы в протестующем тоне— надо поучиться». Показательно, что у Чехова возникает стремление к новой тональности именно в этом сезоне. Иными словами, мы снова имеем возможность говорить — теперь уже с ссылкой на мнение самого писателя — об особом значении для его творчества лета 1888 г. И действительно, начиная с этого сезона, протестующее начало укрепляется в творчестве Чехова и, пожалуй, наиболее отчетливо проявляется в рассказе «Человек в футляре» (1898).

Известно, что в этом рассказе явно отразились воспоминания Чехова о пребывании на Сумщине.

Уже давно отмечено, что в «Человеке в футляре» образы учителя Коваленко и его сестры Вареньки прямо противопоставлены хмурой, зловещей фигуре учителя греческого языка Беликова. Тут многое знаменательно: и контрастное сопоставление портретов, и манер поведения, и языка. Не случайно, разумеется, Чехов придает речи Коваленко, когда он возмущается Беликовым, ярко выраженный украинский колорит, резко противостоящий обесцвеченным фразам древнегреческого (мертвого) языка. Коваленко же дал Беликову прозвище «Глитай або ж паук». Не менее интересен в рассказе яркий, колоритный образ Вареньки, также созванный в контрастном сопоставлении с унылым, каким-то серым и однообразным Беликовым. Здесь был очень удачно воссоздан национальный характер, прямо связанный с давними воспоминаниями Чехова. Несомненно, что писатель наделил Вареньку некоторыми чертами, присущими Н. М. Линтваревой, о которой он писал еще в 1888 г.: «Мускулистая, загорелая, горластая... Хохочет так, что за версту слышно».

Очевидно, не случайно Варенька поет с чувством «Виют витры» (из оперы «Наталка-Полтавка»), с таким же чувством рассказывает о своей родине — Гадячском уезде (Полтавской губернии). Но дело в конце концов не в деталях, а в общем принципе использования в рассказе украинских впечатлений писателя, в идейно-художественном значении включенных в повествование украинских мотивов.

И еще один пример, имеющий целью подтвердить мысль о принципиальной важности для творчества Чехова украинских впечатлений и образов. Речь идет о пьесе «Вишневый сад».

И. А. Бунин несколько скептически отнесся и к названию, и к сюжету последней пьесы А. П. Чехова: «...вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых...». В другом месте Бунин язвительно заметил, что «вишневый садок» «был только при хохлацких хатах», утверждая тем самым его нехарактерность для России.

Но в том-то и дело, что действие «Вишневого сада» происходит на Украине, чего не хотел увидеть Бунин и что не всегда отмечается в современных литературоведческих исследованиях. Отсюда, в частности, и звук сорвавшейся в шахте бадьи, и упоминания о Харькове, куда постоянно по делам ездит Лопахин.

О. Л. Книппер-Чехова вспоминала, что Чехову не понравились декорации спектакля «Вишневый сад» в Московском Художественном театре: «...во втором акте он хотел видеть более южную природу, ему не нравился унылый север, в обстановке которого казался страшным звук сорвавшейся бадьи в шахте». И действительно, откуда на севере шахты?

Наконец, особо пристальное внимание должно вызывать в этой связи самое название пьесы, которое, как известно, становится символом красоты, счастья.

В русском фольклоре определение «вишневый» встречается не очень часто. Обычно оно имеет «идеальный, качественно-оценочный смысл, оно из того же ряда, что и эпитеты золотой, серебряный, жемчужный». Но образ вишневого сада в русских песнях вообще не упоминается. Он обычен в фольклоре украинском, который Чехов хорошо знал. Там нередко слова «вишневый сад» (или «вишневі сади») «начинают первую строку песни и по своей функции близки к заглавию литературного произведения».

В данном случае на память сразу же приходят стихи Г. Г. Шевченко «Садок вишневий коло хати...» Возможно, У Чехова и не было сознательного использования именно этих строк великого украинского поэта. Но существует память искусства — то, что вошло уже в культурную традицию. И в этом смысле вполне правомерно говорить об определенной ориентации Чехова при создании «Вишневого сада» и на украинские впечатления, и на его память об украинском фольклоре и украинской литературе.

Украинская литература всегда живо интересовала Чехова. Он знал произведения многих представителей украинской культуры. Так, еще в детстве Чехов познакомился с пьесой И. П. Котляревского «Москаль-чарівник». Но особенно ценил он творчество великого сына украинского народа Тараса Шевченко.

Порою проявление интереса Чехова к Шевченко связывают с пребыванием русского писателя у Линтваревых. Это не совсем верно. Еще в 1887 г. И. А. Белоусов, тогда начинающий поэт, прислал Чехову книжечку «Из Кобзаря Шевченко (Украинские мотивы)», изданную в Москве. Чехов ответил ему 3 августа 1887 г.: «Самый выбор Шевченко свидетельствует о Вашей поэтичности, а перевод исполнен с должной добросовестностью».

Это очень важное письмо. Из него следует, во-первых, что Чехов хорошо знал стихи Шевченко и высоко ценил их: по его убеждению, сам по себе выбор произведений великого Кобзаря для перевода уже давал представление о вкусе переводчика, о его поэтичности. Во-вторых, из письма можно сделать вывод, что Чехов достаточно хорошо знал украинский язык, ибо имел возможность судить о добросовестности перевода.

Нельзя, конечно, исключить и воздействия на Чехова разговоров с Линтваревыми, особенно с Натальей Михайловной, которая буквально боготворила великого украинского поэта. Не случайно именно ей написал Чехов 21 сентября 1894 г.: «Был я в Львове (Лемберге), галицийской столице, и купил здесь два тома Шевченки».

Украинская общественность знала о постоянном интересе русского писателя к украинской культуре, В 1898 г. вышла в свет книга О.Е.Судовщиковой-Косач (под псевдонимом Грицько Григоренко) «Наші люди на селі. В самом начале следующего года начинающая писательница послала свою книгу Чехову: «Зная, что Вы хорошо владеете тем языком, на котором написана моя книга.., решаюсь послать Вам ее. Не откажите высказать о ней, если это Вас не затруднит, откровенно Ваше мнение».

Неизвестно, на чем основывалось убеждение О.Е.Судовщиковой-Косач, что Чехов хорошо владеет украинским языком. Неизвестно также, ответил ли ей Чехов; но книгу ее он прочел.

Еще при жизни Чехова начались переводы его произведений на украинский язык. Особенно много сделал для популяризации творчества А. П. Чехова И. Я. Франко. Он высоко ценил творчество Чехова и даже посвятил ему отдельную статью, которая, к сожалению, до сих пор не найдена. О статье мы знаем только из письма М. Горького Чехову (конец апреля 1899 г.): «...еще о Вас написал Франко, галициец, в своей газете — говорят, удивительно задушевно написано. Мне пришлют газету — хотите — перешлю Вам».

Под непосредственным воздействием Франко очень влиятельный в ту пору львовский журнал «Літературно - науковий Вісник» систематически печатал переводы великого русского писателя. Некоторые из этих переводов были посланы Чехову известным писателем и ученым А. Е. Крымским в ноябре 1901 г. Крымский сообщал, что делает это по просьбе редакции журнала. 21 ноября 1901 г. Чехов в письме сердечно поблагодарил Крымского за присланные издания и добавил: «Насколько я понимаю, переводы сделаны... очень хорошо». Сами журналы переслал в Таганрог (известно, что он всю жизнь заботился о пополнении таганрогской библиотеки). Интересен и следующий факт: обращение украинских писателей к жанру короткого рассказа (И. Франко, М. Коцюбинский, В. Стефаник, Л. Мартович, М. Черемшина и др.). Эти жанровые поиски объяснялись многими причинами. Здесь можно говорить о быстро меняющейся действительности, которая требовала от писателя и быстроты художественного отклика. Но, очевидно, можно говорить и о творческом опыте А. П. Чехова, мимо которого, конечно, не могли пройти украинские демократические писатели.

Особенно показательна в этом отношении творческая близость М. М. Коцюбинского и А. П. Чехова. Исследователи давно уже обратили внимание на типологическое сходство рассказов Чехова «Крыжовник» и Коцюбинского «В до-роз!» (1907). И Чимша-Гималайский («Крыжовник»), и Мария вместе со своим мужем («В дороге») превратились в жалких и ничтожных обывателей, думающих только об удовлетворении самых примитивных потребностей. Напротив, положительные герои Чехова и Коцюбинского никогда не заботились о личном благополучии. Собственно, это была уже устоявшаяся традиция и русской, и украинской демократических литератур.

Наиболее «чеховским» является у Коцюбинского рассказ «Сон», где особенно отчетливо звучит протест против обывательщины, принижающей и уродующей человека. В научной литературе также отмечалась прямая близость к чеховским настроениям и темам рассказа Коцюбинского «Лялечка» (1901), героиня которого, Раиса Левицкая, глубоко несчастна, ибо потеряла высокую цель в жизни. Можно также наметить определенную творческую перекличку двух писателей и в разработке детской темы.

Когда речь идет о творческом восприятии чеховских традиций украинской прозой, никак нельзя обойти молчанием В. Стефаника. Еще в гимназии Стефаник с увлечением читал произведения Чехова. С Чеховым его роднят жанровые поиски, стремление передать в небольшой эпической форме большое содержание, «скрытый психологизм», расчет на «домысливание» читателей, внешняя авторская объективность, умелое использование деталей и т. д. Для того, чтобы показать их творческую близость, можно сопоставить чеховский рассказ «Горе» и «Катрусю» Стефаника.

После Великой Октябрьской социалистической революции появляются новые переводы произведений А. П. Чехова на украинский язык. Особенно важное значение имел трехтомник «Вибрані твори» (1930). Во втором томе была опубликована статья «Чехов по українському», написанная выдающимся поэтом Максимом Рыльским. М. Рыльский был также редактором издания избранных произведений Чехова на украинском языке, которое вышло в годы Отечественной войны (Киев, 1944). В предисловии он писал: «Пусть эта книжечка, изданная в дни священных боев за Отечество, будет почтительным знаком нашей памяти, скромным венком на могилу... гениального художника слова и верного сына братского народа».

Еще одна статья М. Рыльского была написана к 100-летию со дня рождения А. П. Чехова. В ней М. Рыльский писал о любви к Чехову его современников, о связях с его творчеством всей новейшей украинской литературы.

А. П. Чехов внимательно и заинтересованно следил за развитием украинского театра. Из театральных деятелей Украины ближе всего он знал замечательную актрису М. К. Заньковецкую, которая оставила о встречах с писателем очень теплые воспоминания. Они сравнительно недавно были перепечатаны в «Литературном наследстве». Очень интересный материал (который можно использовать на заседании литературного кружка или на литературном вечере) учитель найдет во вступительной заметке к этим воспоминаниям А. М. Борщаговского. Там собраны сведения как о самой актрисе, так и о ее встречах с Чеховым. Мы узнаем о дружбе двух замечательных представителей братских культур, о высокой оценке Чеховым самобытного искусства Заньковецкой.

А. П. Чехов не мог не знать о мучительно трудном пути Марии Константиновны на сцену: «Ведь ей пришлось преодолеть много препятствий... Все было — и мольбы родных, и отречение отца от дочери, и каверзы мужа, который ее не любил, и колючие шпильки и едкие насмешки посредственностей — коллег по труппе... И все это было преодолено во имя высокого идеала — служения родному искусству, народу, родине». Вполне справедливо предположение, что ее судьба дала Чехову некоторый материал для образа Нины Заречной из «Чайки».

Положение украинского театра в те годы было очень трудным. После долгой борьбы все же удалось отстоять его существование, но с очень большими ограничениями. Было запрещено играть по-украински классические пьесы, а также пьесы из жизни интеллигенции. Но даже и в этих тяжелых условиях передовые украинские драматурги и деятели театра создали ряд выдающихся спектаклей, проникнутых социальным протестом и демократическими идеалами.

Большим событием были гастроли украинского театра в Петербурге и Москве. Во время таких гастролей (в октябре 1887 г.) и увидел впервые А. П. Чехов Марию Заньковецкую. В письме к брату Александру он написал: «Заньковецкая — страшная сила».

Личное знакомство произошло несколько лет спустя —3 января 1892 г.

Мария Константиновна вспоминала: «Чехов очень хорошо ко мне относился, дорожил моим обществом, но не кавалерствовал и не влюблялся. Я потом часто виделась с ним в Москве. Он любил беседовать со мною, навещал меня, когда я тосковала. Говорил, что у меня «красивая душа» и много милого, задушевного, чеховского».

Вполне вероятно, что в Заньковецкой Чехов увидел такую актрису, которая была рождена для воплощения на сцене созданных им образов. По словам Марии Константиновны, он «обещал написать пьесу, в которой для меня будет одна роль исключительно на украинском языке».

Мария Павловна Чехова вспоминала впоследствии: «М. К. Заньковецкая очень интересовала покойного брата и своим талантом заставляла его любить украинский театр».

Сохранилось письмо А. П. Чехова Марии Заньковецкой от 12 января 1892 г. В нем, между прочим, упоминается проект костюма бродячей цыганки. Судя по всему, Чехов помогал актрисе в выборе костюма для роли цыганки Азы в одноименной пьесе М. П. Старицкого.

В школах можно организовать краеведческий поиск: «Чеховские спектакли на сценах нашего города». Ведь еще не выявлены все театральные рецензии, фотографии актеров, истории постановок чеховских пьес на Украине. Здесь нужно поднять старые газеты, обратиться в местные архивы. Такого рода работа может иметь и научное значение. Исходный материал для поисков находится в комментариях к пьесам Чехова в новом академическом издании (т. XIII).

Интересно, например, отметить, что первый успех к чеховской «Чайке» пришел именно на Украине. Это было прежде всего заслугой актера и режиссера Н. Н. Соловцова, который много сделал для пропаганды чеховской драматургии на Украине. В 70-е годы прошлого века Соловцов играл в Таганрогском театре (там Чехов и познакомился с ним), в 80-х годах — в театре Корша (Москва), позднее переехал на Украину, был антрепренером Киевского театра. Он выстроил для него здание, в котором теперь помещается Украинский Академический театр им. И. Я. Франко.

Как известно, пьеса «Чайка», поставленная впервые 17 октября 1896 г. в Петербурге на сцене императорского Александрийского театра, провалилась. Чехов переживал это очень тяжело. И тогда Соловцов, зная о судьбе пьесы в Петербурге, не побоялся поставить ее через несколько недель в Киеве. Текст пьесы, тогда еще неопубликованный, в Киев послал сам автор. Спектакль имел большой успех — и это задолго до той реабилитации «Чайки», которую обычно связывают с ее постановкой на сцене Московского Художественного театра в конце 1898 г.

И после «Чайки» все пьесы Чехова с успехом шли в различных городах Украины. Так, осенью 1898 г. «Дядя Ваня» ставился драматической труппой под руководством того же Н. Н. Соловцова в Одессе и Киеве. Есть сведения, что А. П. Чехов видел этот спектакль и остался им доволен.

В Харькове весной 1901 г. проходили гастроли великой русской актрисы В. Ф. Комиссаржевской. С ее участием был поставлен «Дядя Ваня».

Одной из лучших постановок «Трех сестер» на провинциальной сцене был спектакль, поставленный в день московской премьеры Н. Н. Соловцовым в Киеве. После киевского спектакля Соловцов послал Чехову восторженную телеграмму: «Давно я и мои товарищи артисты моей труппы не испытывали высокохудожественного наслаждения, какое доставила нам постановка Вашей пьесы. Репетированье ее вызвало среди нас тот нравственный подъем, то редкое настроенье, вдохновенье и то сценическое единенье, какие способны вызвать только произведения глубокого, яркого таланта...» В начале следующего сезона Соловцов приглашал Чехова в Одессу, сообщая, что там «Три сестры» имеют громадный успех».

В 1902 г. один из актеров Московского Художественного театра (в будущем выдающийся режиссер) В. Э. Мейерхольд переехал в Херсон и основал там собственную труппу. В связи с этим Чехов писал О.Л.Книппер 13 марта 1902 г.: «Я хотел бы повидаться с Мейерхольдом и поговорить с ним, поддержать его настроение; ведь в Херсонском театре ему будет не легко!»

Новый театр открыл сезон спектаклем «Три сестры». В первую же херсонскую зиму были поставлены все пьесы, которые Чехов к тому времени написал (и даже водевиль «Медведь»).

По просьбе Мейерхольда Чехов прислал в Херсон текст новой своей пьесы «Вишневый сад». Премьера состоялась 4 февраля 1904 г. Сам Мейерхольд играл Петю Трофимова.

Еще раньше, в день премьеры в Московском Художественном театре, т. е. 17 января 1904 г., «Вишневый сад» был сыгран в Харьковском-драматическом театре. Сохранилась телеграмма, адресованная Чехову: «Харьковский театр гордится честью, Вами ему оказанной, счастлив успехом «Вишневого сада», благодарит за украшение своего репертуара новым истинно художественным произведением». Но лишь после Великой Отечественной войны «Вишневый сад» был поставлен на украинском языке. Премьера состоялась в марте 1946 г. одновременно на сценах Киевского театра им.И. Я. Франко и Львовского театра им. М. К. Заньковецкой. Как знаменательно, что чеховская пьеса была поставлена в театрах, носящих великие имена: Ивана Франко, так много сделавшего для пропаганды чеховского творчества на Украине, и Марии Заньковецкой, которую связывала с Чеховым большая человеческая дружба и глубокое взаимное уважение.