Ссылка на архив

Внутренняя политика Екатерины ІІ

Екатерина II родилась 21/04(02/05)/1729 г. в немецком приморском городе Штеттин, умерла 06(17)/11/1796 г. в Царском селе (г. Пушкин). Урожденная Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская происходила из бедного немецкого княжеского рода.

Е.II была довольно сложной и безусловно незаурядной личностью. С одной стороны она - приятная и любвеобильная женщина, с другой - крупнейший государственный деятель. С раннего детства ею был усвоен житейский урок - хитрить и притворяться.

В 1745 году Екатерина 2 приняла православную веру и была выдана замуж за наследника российского престола, будущего Петра 3. Попав в Россию пятнадцатилетней девушкой, она задала себе еще два урока - овладеть русским языком и обычаями и научиться нравиться. Но при всех способностях приспосабливаться великой княгине приходилось тяжело: имели место нападки со стороны императрицы (Елизаветы Петровны) и пренебрежение со стороны мужа (Петра Федоровича). Самолюбие ее страдало. Тогда Екатерина обратилась к литературе. Обладая недюжинными способностями, волей и трудолюбием, изучила русский язык, много читала, приобрела обширные познания. Она прочитала массу книг: французских просветителей, античных авторов, специальные труды по истории и философии, сочинения русских писателей. В итоге Екатерина усвоила идеи просветителей об общественном благе как высшей цели государственного деятеля, о необходимости воспитания и просвещения подданных, о главенстве законов в обществе.

В 1754 году у Екатерины родился сын (Павел Петрович), будущий наследник русского престола. Но ребенка взяли от матери в апартаменты императрицы.

В декабре 1761 года скончалась императрица Елизавета Петровна. На престол вступил Петр 3.

Екатерина II отличалась огромной работоспособностью, силой воли, целеустремленностью, храбростью, хитростью, лицемерием, неограниченным честолюбием и тщеславием, в общем, всеми чертами, характеризующими “сильную женщину”. Она могла подавлять свои эмоции в угоду развитому рационализму. Ей был присущ особый талант завоевывать общие симпатии.

Екатерина медленно, но верно, продвигалась к русскому престолу, и, в итоге, отняла власть у мужа. Вскоре после воцарения непопулярного среди родового дворянства Петра 3, опираясь на гвардейские полки, свергла его.

Коронована 22 сентября 1762 года.  В первые годы царствования Екатерина 2 напряженно искала пути утверждения на троне, проявляя при этом крайнюю осмотрительность. Решая судьбу фаворитов и фавориток, предшествующего царствования Екатерина 2 проявила великодушие и снисходительность. Она остерегалась рубить сплеча. В итоге многие действительно талантливые и полезные государству люди остались на своих прежних должностях. Екатерина любила и умела ценить заслуги людей. Она понимала, что ее похвалы и награды заставят людей еще усерднее трудиться.

В начале царствования Екатерина еще не освоилась с новой для себя ролью и либо продолжала претворять в жизнь политику, намеченную в предшествующее время, либо завершала ее. Отдельные новшества императрицы носили частный характер и не давали оснований относить царствование Екатерины к разряду выдающихся явлений в отечественной истории.

Екатерина не без основания указывала на довольно затруднительные обстоятельства, при которых она начала царствовать. “Финансы были истощены. Армия не получала жалованья за 3 месяца. Торговля находилась в упадке, ибо многие ее отрасли были отданы в монополию. Не было правильной системы в государственном хозяйстве. Военное ведомство было погружено в долги; морское едва держалось, находясь в крайнем пренебрежении. Духовенство было недовольно отнятием у него земель. Правосудие продавалось с торгу, и законами руководствовались только в тех случаях, когда они благоприятствовали лицу сильному”. Императрица, разумеется сгустила краски, но не настолько, чтобы считать ее характеристику положения страны совершенно недостоверной.

Сразу после воцарения Екатерина была заметна кипучая деятельность в государственном организме. При этом во всех отношениях выказывалось личное участие императрицы в решении всевозможных вопросов.

У счастливых народов нет истории: с точки зрения внутренней политики, начиная с 1775 года, русские могли причислять себя к таким счастливым народам. Подавив с громадным усилием Пугачевский бунт, Екатерина почувствовала себя утомленной и разочарованной и всецело отдалась внешним предприятиям: завоеванию Крыма, второй турецкой войне, второму и третьему разделу Польши и борьбе против французской революции. Но до 1775 года она применяла, отчасти поневоле, сою бившую ключом энергию ко всем сторонам внутренней жизни России. Ей пришлось защищать престол от более или менее опасных покушений, против которых ею были приняты меры, доставившие ее имени тоже лишь относительную славу.

Уже в октябре 1762 года был открыт заговор, составленный Петром Хрущевым, его братьями Семеном и Иваном и Петром Гурьевым, чтобы возвратить престол Иоанну Брауншвейгскому, томившегося в темнице с 1741 года. Все они были приговорены к вечной ссылке в Якутскую область. В 1772 году Хрущов принял участие в восстании ссыльных в Сибири, поднятым знаменитым Беньовским. Ему удалось бежать и, после ряда романтических приключений, он через Америку попал в Западную Европу; впоследствии он служил во французской армии в чине капитана.

Этот заговор - действительный или вымышленный, потому что виновность преступников так и не удалось установить на суде, - часто путают с другой историей, случившейся несколько позже и в которой была замешана сама княгиня Дашкова. В 1763 году, во время пребывания Екатерины в Москве по случаю коронационных празднеств, было произведено несколько арестов по обвинению в государственной измене. Но несчастный Иоанн, прозябавший в своей тюрьме, был на этот раз ни при чем. В обществе распространялся слух о желании Екатерины выйти замуж за Григория Орлова, и несколько человек, принимавших самое деятельное участие в возведении Екатерины на престол, с Федором Хитрово во главе, нашли , что это нарушает интересы государства. Они решили воспротивиться намерениям императрицы и, в случае упорства со стороны Екатерины, убить фаворита. Хитрово был выдан одним из своих товарищей, указавших и других его сообщников: Панина, Теплова, Пассека, княгиню Дашкову - всех героев событий 12 июля. Хитрово арестовали, и он подтвердил свое участие в заговоре, считал, что только исполнил свой долг по отношению к родине и к государыне. Княгиня Дашкова объявила на допросе, что ничего не знает о заговоре, но что, если бы что-нибудь и знала, то все равно молчала бы. Она прибавила, что если императрице угодно, что бы она, княгиня Дашкова, сложила голову на плахе, после того как она помогла возложить на голову Екатерины царский венец, - то она готова. Это дело, впрочем, не имело серьезных последствий. Один Хитрово был сослан в свое орловское имение. Кроме того, под барабанный бой на улицах Москвы был прочитан указ, являвшийся, в сущности, повторением указа Елизаветы от 5 июня 1757 года и воспрещавший жителям заниматься предприятиями, которые их не касаются. К этим предприятиям были отнесены все государственные дела. Указ этот был возобновлен и в 1772 году.

Почти в то же время ростовский митрополит Арсений Мацеевич поднял против Екатерины знамя бунта, и поднял его смелее придворных. Отношение императрицы к православному духовенству вызывало в представителях церкви законный ропот, вступив на престол, Екатерина осудила, и притом в самых дерзких выражениях, мероприятия Петра 3,восстановившего против него русское духовенство. Она велела распечатать домовые церкви, закрытые по приказанию императора, распретила представление языческих пьес, усилила цензуру книг; наконец, приостановила секуляризацию монастырских имений. И вдруг все это опять вошло в силу. Екатерина отменила ею только что данные приказания, не находя, по-видимому, нужным защищать интересы духовенства. Часть церковных имений, возвращенных монастырям, была вновь отнята в казну. Духовенству оставалось только молча поникнуть головой, как оно это сделало и при гонениях Петра 3. Но Арсений выступил защитником попранных прав. В своем гневе на государыню он дошел до того, что ввел новые слова в богослужение, в которых предавая анафеме врагов церкви, метил в Екатерину. Его арестовали и предали суду. Говорят, что в присутствии императрицы он вспылил и обратился к Екатерине с такой грозной речью, что она должна была заткнуть себе уши. Он был приговорен к лишению сана и заточению в монастырь, где, по особому приказанию из Петербурга, его заставили исполнять самую тяжелую работу. Но через четыре года, при новой попытке возмущения с его стороны, он должен был сменить монастырь уже на настоящую тюрьму. Его сослали в ревельскую крепость, обрекая, таким образом, на молчание, так как его сторожа не понимали иного языка, кроме как родного - латышского. Кроме того, Арсений был расстрижен, лишен имени и должен был отныне называться крестьянином Андреем Вралем или Бродягиным. Он умер в 1772 году, незадолго до этого за обиженное духовенство поднял голос и купец Смолин. В полном язвительных и бранных слов письме, обращенном к императрице, он открыто обвинял Екатерину в том, что она отнимает имения у духовенства лишь для того, чтобы раздавать их Орловым и другим фаворитам. Он говорил в своем послании: «Ты имеешь каменное сердце, как фараон….Воров повелеваешь за грабительство и обиды народа наказывать нещадно, а ты чего достойна за разорение святых монастырей; на тебя суда сыскать негде!» Екатерина решила доказать исступленному купцу, что он на нее клевещет: она обошлась с ним довольно милостиво. Смолин только пять лет просидел в крепости, после чего, кажется по собственному желанию, ушел в монастырь и скрылся из виду.

После ропшинской драмы смерть Иоанна Антоновича Брауншвейгского наложило новое кровавое пятно на светлое царствование Екатерины. Как мы помним, двухлетний император Иоанн был свергнут Елизаветой в 1741 году. Вначале сосланный с семьею в Холмогоры, он был перевезен впоследствии в Шлиссельбургскую крепость и здесь вырос в одиночестве и во мраке тюрьмы. Ходили слухи, что он слабоумен и заика; но все - таки он царствовал когда-то, и дворцовая революция, лишившая его престола, могла в один прекрасный день опять возвести его на трон. Он оставался угрозой. Его печальный образ беспокоил даже Вольтера, предвидевшего, что философы не нашли бы себе друга в этом императоре. А в 1764 году Иоанн Антонович скончался. Это событие дало повод к разноречивым толкам. Желая оказать услугу своей августейшей покровительнице, Вольтер постарался «замять это дело». Ему помогали в этом и другие, в том числе, сама Екатерина. А «дело» состояло в следующем. Офицер Мирович, несший караульную службу в Шлиссельбургской крепости, склонил на свою сторону часть гарнизона, чтобы освободить «Царя Ивана». Но при Иоанне Антоновиче находилось безотлучно два сторожа, которым было строго наказано - умертвить пленника, но не выпускать его на волю. При поднявшейся тревоге они его и убили. Екатерину обвинили в этой смерти : говорили, что заговор Мировича был ловушкой, устроенной им с согласия императрицы. Мировича, правда, судили, приговорили к смертной казни и казнили, - и он не выдал Екатерину ни одним словом. Но, может быть, его уверили в том, что его спасут в последнюю минуту? Подобные случаи бывали в прежние царствования: при Елизавете несколько сановников, в том числе Остерман, были оправданы, когда их головы уже лежали на плахе.

Через несколько лет Екатерине пришлось пережить уже опасное и грозное восстание, продолжавшееся с 1771 по 1775 год. Во все времена, вплоть до начала 19 столетия, Россия была классической страной самозванцев. С первой половины 17 века, когда пресеклась династия Рюриковичей, самозванцы появляются один за другим через краткие промежутки. В царствование Екатерины они следовали непрерывно. В 1765 году два беглых солдата, сперва Гаврила Кремнев, а потом Евдокимов, называли себя Петром 3. В 1769 году окровавленная тень убитого царя воскресла вновь в лице солдата Мамыкина, тоже беглого. Емельян Пугачев явился, таким образом, продолжателем дела, уже начатого до него другими. На этот раз Екатерине пришлось бороться уже не с темным заговором или ничтожным покушением, которому было легко положить конец несколькими ударами топора или плети. За спиною мрачного самозванца поднялась стихийная буря, грозившая снести не только престол, но и самые основы государства, весь его политический и общественный строй. Это не был уже поединок между узурпаторами, более или менее хорошо подготовленными для защиты или завоевания короны, уже много лет принадлежащей в России тому, кто умел ее взять,- какими являлись все прежние революции. Нет, это была борьба совершенно другого характера, и другого, неисчислимого значения. Это была война между современным государством, которое Екатерина по завету Петра 1 , оставленному потомкам, хотела создать в России, и тем первобытным состоянием, в котором продолжали прозябать массы народа. Между организованным обществом и хаосом, не поддающимся никакой организации, между централизацией власти и центробежной силой, всегда увлекающие за собою самые дикие и вольные племена. Это был крик убогой нищеты многомиллионного народа против роскоши и богатства ничтожной кучки избранников. Это был безотчетный протест национальной совести против панегириков, в которых и философы, и поэты, и Вольтеры, и Державины наперебой друг перед другом воспевали великолепие нового царствования. Ведь если Екатерина действительно прославила свое имя и власть на той высоте, где она парила со свитой сановников и фаворитов в блеске и величии своего царского сана, то зато она не сделала ничего для тех, кто стоял внизу, - для бедного, трудового крестьянства; оно страдало, как и прежде, не принимало никакого участия и ничего не понимало в триумфах и победах, совершавшихся на высоте престола, и только раздражалось при виде сияния, окружавшего царицу и еще отчетливее освещавшего ему всю глубину его черного горя и нищеты. Короткое царствование петра3 разбудило было его надежды и оставило в нем сожаление. Крестьяне смотрели на секуляризацию церковных имений как на первый шаг по пути к уничтожению крепостного права; и действительно, секуляризация и вела туда: бывшие монастырские крестьяне вышли из крепостной зависимости. Екатерина же остановила этот процесс. Петр высказывал полную веротерпимость по отношению к сектантам: стал бы он играть роль жандарма православной церкви! А легенда, как это всегда бывает, преувеличила его заслуги. Его особенно почитали скопцы и считали его святым и мучеником, пострадавшим за их веру: Петр был будто бы убит именно за принадлежность к их секте. Но Екатерина и в этом отношении не последовала примеру мужа, и ее недавняя победа обернулась теперь против нее. Раскол сыграл большую роль в поднявшемся восстании. Все, что имело в России повод к недовольству или стремилось к свободной, беспорядочной жизни, даже мятежные азиатские племена, боровшиеся в окрестностях Казани и под Москвою против русификаторской гегемонии государства,- все это теперь заключило союз против Екатерины и режима, созданного или поддерживаемого ею. Емельян Пугачев послужил только предлогом для того чтобы сразу взбаламутилось море вековых обид и жадных вожделений бесчисленного пролетариата. Еще до его появления среди крестьян поднимались то тут, то там отдельные восстания. В 17687 году в одной Московской губернии было девять случаев убийства крепостными своих помещиков. В следующем году таких убийств было восемь, в числе жертв оказался герой Семилетней войны генерал Леонтьев, взятый в плен в битве при Цоридорфе и женатый на сестре победоносного Румянцева.

Емельян Пугачев был сыном донского казака. Он тоже, как простой солдат, принимал участие в Семилетней войне. Отличился в ней, потом сражался против турок и затем дезертировал. Его поймали, но он опять бежал и начал жизнь бродяги, завершившуюся страшною, кровавою эпопеей. Рассказ о том, что случайное сходство с Петром3 помогало ему играть роль самозванца, теперь опровергнут, и, по-видимому, не имел никаких серьезных оснований. В сохранившихся портретах Пугачева нет ни одной черты, напоминающей Петра: тот походил на кривлявшуюся обезьяну, а Пугачев был типичный русский мужик. Он принял имя покойного императора только потому, что другие поступали так до него. Но, в противоположность другим, он сумел выбрать подходящий момент для общественного переворота. Он не вызвал движения, приготовлявшегося издавна; напротив, скорее это движение овладело им. И Пугачев даже не пытался им руководить. Он только встал во главе его и, ничего не разбирал на своем пути, ринулся вперед, увлеченный бушующими грозными волнами восставшего народа. Шествие это было ужасно: оно покрыло дымящимися, окровавленными развалинами половину громадной России. Но через четыре года дисциплинированная сила одолела силу дикую и неорганизованную. Пугачев был взят в плен помощником Панина, привезен в Москву в деревянной клетке, приговорен к четвертованию и казнен. Но палач отрубил ему голову прежде, чем начал пытку. Екатерина уверяла, что это было сделано по ее приказанию: она хотела показать, что у нее больше гуманности, чем у Людовика 15, четвертовавшего Дамиена. А между тем преступления Пугачева были неизмеримо тяжелее: жертв, погубленных им и его шайкой, было положительно не счесть. И хотя, - пока он не был пойман, - Екатерина и посылала Вольтеру более или менее язвительные остроты по адресу «маркиза Пугачева», но в душе сознавала, какая это была грозная сила, и до трепета боялась его!

Во всей этой истории характерно то, что, между тем, повторяется нередко при аналогичных обстоятельствах: восстав против государства и той его формы, в которую оно вылилось при Екатерине, Пугачев и его товарищи не нашли ничего лучшего, как начать именно с подражания этому самому государству, или, вернее, с рабского и грубого копирования его в мелких внешних подробностях. Женившись на девушке из народа, самозваный император сейчас же окружил ее свитой «придворных дам». Выдрессированные под палкой, они – с бесконечно грубым комизмом - разыгрывали фрейлин, упражнялись в церемонных реверансов и почтительно целовали ручку «императрицы». Чтобы усилить иллюзию своего царского сана, Пугачев назвал приближенных себе разбойников именами первых сановником Екатерины: казак Чика получил фамилию Чернышева с чином генерал-фельдмаршала; другие назвались графом Воронцовым, графом Паниным, графом Орловым и т.д.

Но за эту комедию все заплатили дорогою ценой. Екатерина потеряла в ней последнюю веру в возможность восстановить справедливость в классовых отношениях, а Россия, не считая громадных материальных убытков, потеряла те великие реформы, которые молодая императрица могла бы дать ей, судя поначалу ее гуманного царствования. С тех пор на внутренней политике Екатерины неизгладимый отпечаток этих четырех лет - точно кровавый след от ран, полученных во время смертного боя. В этой войне погибли не только сраженные огнем и мечом. В ней погибли идеи Екатерины, с которыми она вступила на престол и которые были, может быть, самым ценным из всего, что она принесла на служение России.

По сравнению с режимом Петра 3 внутреннюю политику Екатерины, начиная с 1775 года, можно назвать реакционной. Петр упразднил мрачную Тайную канцелярию. Она была позорным наследием веков, которые русские вправе были считать безвозвратными, и Екатерина не посмела восстанавливать ее в ее отвратительной и устаревшей форме. Но она сумела устроить у себя ту же канцелярию в замаскированном виде: ее роль играл Степан Иванович Шешковский. Вокруг таинственной личности этого сподвижника Екатерины сложилась целая легенда, и легенда, неразрывно связанная с именем императрицы. И хотя Шешковского нельзя сравнивать с заплечных дел мастерами, пытавшими жертвы царя Ивана Васильевича, он, без сомнения, бросал темную тень на императрицу, желавшую оправдать свою репутацию друга философов. Шешковский был в ее руках тонким и кровавым орудием полицейского сыска. Он не имел никаких официальных полномочий, никакой определенной организации для своей инквизиторской деятельности. Но он все видел и все знал. Его можно было назвать вездесущим. Он никогда не арестовывал - только приглашал к себе пообедать, но никто не смел уклониться от этого приглашения. После обеда он вступал с гостем в разговор, и глухие стены его уютной квартиры никогда не выдавали тайн этих бесед. Говорят, что в кабинете у него стояло особенное кресло, в которое Шешковский - всегда любезно, но настойчиво - просил гостя садиться. Ручки этого кресла неожиданно смыкались, обхватывали жертву, словно железным кольцом, и кресло опускалось, но так, чтобы голова и плечи гостя оставались в кабинете хозяина. Таким образом, находившиеся внизу агенты Шешковского не знали, с кем имеют дело, и подвергали нижнюю часть тела незнакомца более или менее чувствительному наказанию. Шешковский в это время отворачивался и делал вид, что не замечает маленькой неприятности, случившейся с его гостем. Когда экзекуция заканчивалась, кресло поднималось наверх и Шешковский, повернувшись к собеседнику, с улыбкой продолжал разговор, прерванный на полуслове. Сохранился рассказ, что один из его приглашенных, человек находчивый и большой физической силы, зная о том, что его ожидает, заставил самого Шешковского сесть в роковое кресло, после чего спокойно ушел из кабинета. О том, что произошло дальше, нетрудно догадаться. Шешковский умер в 1794 году, оставив огромное состояние.

В законах, которые Екатерина в 1767 году хотела даровать России, заимствуя их у Монтескье и Беккариа, очевидно, не предвиделась такая форма судебного следствия.

В 1765 году Екатерина писала Даламберу, что вскоре пришлет ему рукопись своего сочинения, о котором хотела знать бы его мнение:

«Вы увидите, как в нем для пользы моего государства я ограбила президента Монтескье, не называя его: но надеюсь, что если он с того света увидит мою работу, то простит мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов людей, которое должно от этого произойти. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться на меня. Его книга для меня молитвенник». Но и через два года эта работа не была еще готова, и Екатерина так объясняла великому философу, на суд которого она отдавала свой труд, причину этого замедления: «То, над чем я работаю теперь, как я много раз вам говорила, не похоже на то, что я хотела прежде послать вам я больше половины вычеркнула, разорвала и сожгла, и Бог знает, что станется с остальным».

Только к середине 1767 года творение Екатерины было, наконец доведено до конца и напечатано; это был знаменитый Наказ комиссии, которую императрица решила созвать для составления нового Уложения. Последняя страница этого наказа заключала следующие строки:

«Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающ на земле; намерение законов наших было бы не исполнено: несчастье, до которого я дожить не желаю!»

Екатерина придавала Наказу огромное значение. При помощи президента Монтескье она рассчитывала произвести настоящую революцию и положить начало новой эре не только в истории России, но и всех европейских народов. Управляемые новыми законами, созданными ею, русские встали бы во главе цивилизованного мира. Но, указывая на автора «Esprit des lois» как насвоего единственного помощника в создании этого великого дела, Екатерина умалчивала о другом своем сотруднике, таком же анонимном и невольным, как и Монтескье. Весь Наказ разделен на главы и параграфы, заключающие в себе политические или философские формулы, которые должны были руководить будущими законодателями при составлении ими нового Уложения для России. И из этих пятистах двадцати шести параграфов только половина заимствована у Монтескье; все остальные почти дословно списаны из книги Беккариа « О преступлениях и наказаниях».

Мы имели уже случай говорить о ценности этого произведения Екатерины с точки зрения формы. Что касается содержания, оно отвечало общему характеру идей и стремлений русской императрицы в тот период ее жизни. В нем преобладает либерализм, оптимизм и сентиментальность. Екатерина на каждом шагу взывает к чувству, к патриотизму, к человечности, любви к ближнему. Она говорит «о хорошем установлении, которое воспрещало богатым удручать меньшее их стяжение имеющих»; о «любви к человечеству»; как о «средстве укротительном и могущем воздержать множество преступлений». Такие параграфы встречаются очень часто. От одного, стоящего обособленно, веет даже социализмом. Опасность контраста между богатством и нищетой, так часто сталкивающимися в жизни, обрисована в нем красками, которые удовлетворяли бы самых крайних последователей социалистического учения. Вообще, о равенстве и свободе в Наказе упоминается нередко, так же как и о собственном праве в его столкновениях с правом государственным. Противоположение законов и нравов, преступлений политических и преступлений против нравственности, разница между арестом и заключением в тюрьме доказаны с глубиной, блеском и оригинальностью, свойственными идеям Монтескье и Баккариа. Пытки и квалифицированные казни были заклеймены, как они того и заслуживали. Параграфы 209 и 210 осуждают даже смертную казнь вообще, допуская их лишь в случае государственной необходимости. Тут никакие философы и законоведы не могли бы помешать императрице защитить свой престол от Петров 3 и Иоаннов 6, подлинных или самозваных. Но зато параграф 520 содержит благородные слова, заключающие в себе сущность либеральной политики: «Ласкатели……по вся всем земным обладателям говорят, что народы их для них сотворены. Однако мы ж думаем за славу себе вменяем сказать, что мы сотворены для нашего народа». Но значило ли это, что Екатерина осуждала абсолютизм? Нисколько. Опираясь на того же Монтескье, Екатерина находила, что он считает лучшей формой правления самодержавия и стоит также за сословные преимущества, особенно за привилегии дворянства., как отнеслась Екатерина к третьему сословию? Она дает в Наказе довольно туманное определение. Что же касается крестьян, то она почти вовсе не упоминает о них. Может быть, она боялась откровенно высказаться по этому поводу и, чтобы как-нибудь выйти из затруднения, умолчала о крепостном праве? Это возможно, но, во всяком случае, она едва коснулась его, и притом в очень неопределенных выражениях, которые не могли послужить основанием для новых законов. Мимоходом ею было выражено убеждение, что людей можно обращать в рабство только при крайней необходимости, и сто крепостных следует защищать от злоупотреблений помещичьей власти. Это была теория просвещенного рабства, поставленная в противовес учению о просвещенном деспотизме. И действительно, параграф 260, открыто высказывается против крепостного права.

На теоретическом либерализме Екатерины уже в 1767 году начинают сказываться столкновения ее с действительностью, и стой общественной и политической средою, в которой вращалась императрица. Весь текст Наказа в том виде, как он был напечатан в 1767 году и дошел до нас , имеет вид мировой сделки между собственными идеями Екатерины и посторонними влияниями, заставившими ее много раз переделывать свой труд, что затянуло его на целые два года. Прежде чем послать Наказ Даламберу, Екатерина отдала его на суд нескольким своим приближенным, желая услышать голос русских людей наряду с мнением французского философа. Из докладных записок, написанных по поводу этого законодательного труда, сохранились только заметки: писателя Сумарокова и чиновника Баскакова. Их замечания невольно должны были остановить Екатерину на том пути, куда влекли ее друзья с Запада. Екатерина писала Даламберу, что ее работа уже не походила в 1767 году на то, чем была два года назад. До нас дошло несколько отрывков этой первоначальной рукописи. Читая их, невольно жалеешь, что они пропали для России бесследно. Относительно жгучего вопроса о крепостной зависимости мы читаем в них, например, такие строки: «Великое злоупотребление есть, когда оно(холопство) в одно время и личное и существенное. Всякий человек должен иметь пищу и одежду по своему состоянию, и сие надлежит определить законом. Законы должны и о том иметь попечение, чтоб рабы и в старостях и в болезнях были не оставлены…Когда закон дозволяет господину наказывать своего раба жестоким образом, то сие право должен он употреблять как судья, а не господин…Законы могут учредить нечто полезное для своих рабов имущества и привесть их в такое состояние, чтоб они могли купить сами себе свободу».

Найденные опасными, все эти места были вычеркнуты в окончательной редакции Наказа. Но здесь нужно заметить, что , черпая материал для своей работы у Монтескье и Беккариа, Екатерина заимствовала у них скорее отдельные мысли и статьи, нежели общий дух их учения. Можно сказать, что она смотрела на них с точки зрения философии Вольтера и в то же время сквозь призму практических соображений старых русских консерваторов. Этим и объясняется разнохарактерность ее работы, хотя мысль ее высказана практически везде довольно ясно.

В общем, Наказ был проникнут учением Вольтера об абсолютизме. Та же теория наложила свой отпечаток и на работу комиссии, которая должна была привести в исполнение намерения императрицы.

Да и сама идея Наказа, данная законодателям как готовая канва, выработанная иностранными мастерами, по которой они не имели права вышивать свободно русских узоров, - потому что никто не спрашивал их о русских правах, обычаях и традициях, - желание заменить коллективную волю представителей России индивидуальной воли императрицы - идея чисто вольтерьянская. Поэтому Фернейский патриарх и не придавал никакого значения трудам законодательной комиссии Екатерины. Единственное, что интересовало его в них, это возможность найти здесь подтверждение своим взглядам на веротерпимость. Екатерина писала ему, что в комиссии придется работать представителям различных религий - и христианской, и магометанской, и даже языческой. Воображение Вольтера разыгралось в этом направлении, и ему казалось, что Москва становится центром цивилизации и культуры: ему хотелось бы перенести туда парижскую Сорбонну. Но в отношении законодательства он находил, что Екатерина одна справится с ним лучше, нежели все выборные, взятые вместе.

На первых порах Екатерина относилась к своей комиссии очень серьезно. Мысль о созыве законодательного собрания не была новой. Еще в 1648 году новое Уложение, составленное по приказанию царя Алексея Михайловича, было прочитано и обсуждено в Земском соборе. В 1720 году опять была собрана кодификационная комиссия, в состав которой Петр 1 пригласил даже иностранцев, но работы ее ни к чему не привели. В последние годы великого царя оригинальный мыслитель, достойный звания русского Монтескье, Иван Посошков, совмещавший в себе философа и бесхитростного мужика, говорил о необходимости собрания, в которое вошли бы представители всех общественных классов для составления законов. Вопрос о таком собрании поднимался и в царствования Екатерины 1, Петра 2 и Елизаветы. Но, вопреки обычному порядку вещей - уже одно это характеризует культурный уровень России той эпохи, - все эти попытки встретили сопротивление со стороны самого же народа. Масса населения не хотела придти на помощь государству в работе, предоставляемую до тех пор только правительству. Но Екатерина 2 решила сломить эту косность. Манифест о созвании законодательной комиссии, изданный ею 14 декабря 1766 года, был на этот раз быстро приведен в исполнение. Почти все избирательные округа прислали своих депутатов. Только Малороссия воспользовалась случаем проявить сепаратистские тенденции и уклонялась от выборов. Избирательным собраниям было дано шесть дней для редактирования наказов, и, несмотря на этот короткий срок, работа была выполнена довольно хорошо. Издавна дарованное населению право челобитных подготовило умы в этом направлении. Ведь у всех было столько причин жаловаться! В общем, было составлено около полутора тысяч наказов, из которых две трети принадлежало крестьянам - не крепостным, разумеется, а малороссам и казенным крестьянам; крепостные же, т.е. большинство, не имели голоса. Из этих наказов лишь немногие были написаны в тоне, оправдывавшем воззрение Вольтера на законодательную комиссию, - это были главным образом наказы дворянства. Муромские дворяне, например, заявили, что им не о чем просить и решительно не на сто жаловаться, но остальные знали, что им нужно, и работы для законодателей было подготовлено очень много.

К несчастью, Екатерина упустила из виду, что надо эту работу организовать заранее. Она вспомнила об этом только в апреле 1768 года, т.е. через девять месяцев после открытия комиссии, состоявшегося 31 июля 1767 года.  И правила, изданные ею задним числом, уже не могли помочь делу. Вся работа по составлению проекта нового Уложения перешла в руки подкомиссий (всего их было девятнадцать) и дальше этих подкомиссий не пошла. Что касается самого собрания, то его можно было назвать просто кабинетом для чтения. В нем прочли сперва Наказ, написанный Екатериной, и пролили слезы умиления над его заключительными словами. Правда императрица присутствовала при этом в зале. Затем стали читать наказы. Вопреки ожиданиям, заседания были чрезвычайного мирными. Но зато и прений в прямом смысле этого слова, не было вовсе. Члены собрания высказывали иногда свои замечания по поводу прочитанного, но всегда в виде коллективных записок от целой группы депутатов. Эти записки обыкновенно опаздывали – собрание читало уже другой наказ и утрачивало интерес к предыдущему.

Была, впрочем, основная причина, мешавшая комиссии выполнять свое назначение: большинство ее чинов не имели представления о том, для чего они созваны, и так и не поняли этого до конца. Первые шесть заседаний были посвящены тому, как отблагодарить императрицу за оказанную ею милость народу. Григорий Орлов предложил назвать ее «Великой, Премудрой и Матерью отечества». Екатерина резко осудила эти дебаты. «Я им велела делать рассмотрение законов, - написала она своему маршалу (председателю собрания) Бибикову, - а они делают анатомию моим качествам». Она наотрез отказалась от поднесенного ей титула. Но это не послужило для депутатов уроком. Работа комиссии никак не могла наладиться. Во время прений о правах купечества Лев Нарышкин попросил слова, чтобы прочесть заметку о гигиене. Права купечества сейчас же были забыты, и они больше не вспоминали о правах купечества. Обсуждение другого важного вопроса было прервано одним из членов комиссии, пожелавшим сообщить присутствующим о прекрасном средстве против обмораживания.

Так шла работа законодательного собрания сперва в Москве, а с 1768 года – в Петербурге. Екатерина постепенно разочаровывалась в своей комиссии и, в конце концов, начала открыто ею тяготиться. Она понимала, что заседания ее не привели ни к чему, да и в будущем вряд ли приведут к чему либо. А может быть, императрица уже начинала поддаваться влияниям, и прежде враждебным к ее затее, а теперь, при очевидной бесплодности законодательной работы комиссии, еще громче возвысившим голос? Впрочем, по самому складу своего подвижного ума, Екатерина долго не могла интересоваться одним предметом. Тут же, кстати, была объявлена Турецкая война. И, воспользовавшись этим, маршал Бибиков возвестил 18 декабря 1768 года членам собрания, что ввиду необходимости для большинства из них стать в ряды армии, заседания комиссии, по приказу ее императорского величества, закрываются. Один из депутатов имел наивность спросить, будут ли они возобновлены после заключения мира. Бибиков ответил утвердительно; но в эту минуту, по словам одного современника, в императорской ложе с шумом опрокинулось кресло, раздались шелест шелкового платья и быстрые и гневные шаги удалявшейся императрицы: это