НАЧАЛА ГЕОПОЛИТИКИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Изложение геополитики в рамках пособия, предназначенного для общезначимых учебных целей, нуждается сегодня в специальном оправдании не меньше, чем аналогичное изложение, например, основ марксизма или оккультных наук. Относительно геополитики возникает целый комплекс сомнений: во-первых, не является ли данная отрасль знания общественно опасной и внутренне связанной с чудовищными событиями времен второй мировой войны; во-вторых, если даже можно доказать относительную независимость геополитики от политического учения и политических акций нацизма, то является ли геополитика наукой в строгом смысле слова; наконец, в-третьих, если даже удастся доказать возможность существования геополитики как науки среди прочих наук, то стоит ли преподавать ее как учебный предмет.


На каждое их этих сомнений следует ответить отдельно.


Что касается связи геополитики с нацизмом, то лучший способ дискредитировать рассматриваемую науку — это пытаться замолчать данную связь. Изучение геополитических истоков идеологии нацизма и нацистской версии геополитики столь же важно и полезно, как изучение самого нацизма. Таким образом мы можем не только усвоить исторический урок и понять опасность некоторых научных или не совсем научных теорий, но и, что называется, “отделить зерна от плевел”, то есть вычленить из комплекса идей, осужденных сообществом, те идеи, которые могут быть этому сообществу полезны. Возможность такой процедуры обусловлена тем, что геополитика появилась раньше нацизма, существовала вне нацизма одновременно с ним и продолжает развиваться в разнообразных формах после крушения нацизма.


Разнообразие форм геополитики оставляет открытой проблему ее научности. Мы можем встретиться и с оккультными, и с позитивистскими, и с крайне идеологизированными, и с беллетристическими, и даже со скрытыми версиями геополитики. В общем потоке есть немало концепций с признанием неких общих тезисов и подходов, но и есть и такие, которые полностью отрицают подобные подходы, претендуя на созидание совершенно новых форм этой дисциплины. Наконец, в наши дни распространено мнение, что геополитика вообще устарела, поскольку большинство ее выводов, сформулированных еще в первой половине нашего века, неприменимы к ядерно-космической эре. Однако геополитика продолжает развиваться и выдвигает уже собственные, техницистские версии. Такая “живучесть” геополитики позволяет надеяться, что ее приобщение к сонму академических наук вполне возможно. Это значит, что геополитику нельзя отбрасывать как псевдонауку, а пока строго научная линия в ней не определена, целесообразно рассматривать геополитику сквозь призму истории мысли — как череду концепций, вдохновленных одной и той же реальной проблемой.


Объективное существование такой проблемы — проблемы связи и взаимодействия пространства и политики, служит лучшим доказательством необходимости преподавать геополитику. Геополитика — это не только отрасль знания на стыке географии и политологии (каждая из этих наук уже давно и прочно обрела свое место в системе образования), но попытка осмыслить глубокие духовные факторы человеческой истории через физически ощутимые вещи. Такая постановка вопроса, помимо своей чисто практической значимости, может быть полезна и как школа мысли. Видеть в географическом пространстве не только пустое и случайное соотношение масс суши и воды, но некие знаки человеческого духа — это навык, который еще, к сожалению, нельзя отнести к заметным достижениям современного образования.


Ю.В. Тихонравов


ВВЕДЕНИЕ

Прежде чем приступить к изложению основ такой странной и такой модной науки, как геополитика, необходимо выразить авторскую оценку этой науки, ее проблематики, а также основанные на данной оценке принципы подачи материала. Геополитика возникла не на пустом месте, и источником ее существования явился не только и, по-видимому не столько какой-то социальный заказ, сколько реальное существование определенной проблемной сферы, не затронутой в должной мере другими науками. Поэтому оценка геополитики как перспективная, так и ретроспективная должна основываться на знании данной сферы. Это, однако, не освобождает от необходимости занимать четкие позиции в отношении к геополитике как к “набору напечатанных текстов”, поскольку в этих текстах мы находим независимые решения поставленных проблем, которые могут быть предметом отдельного рассмотрения. Характер такого рассмотрения в формальном плане предопределяет его структуру, а в содержательном — взгляд на будущее исследуемой науки. Именно в этом порядке мы и сформулируем авторскую позицию, что позволит избежать безотчетности оценок каких бы то ни было проявлений геополитики.


1. Достаточно часто главная задача геополитики формулируется как выявление зависимости политических решений и их последствий от географического положения стран и народов, которых эти решения касаются. Для многих геополитических концепций это действительно так, однако для геополитики в целом ситуация складывается гораздо сложнее. Проблема, которая подвигла геополитиков на создание своих специфических теорий, состоит во взаимном влиянии политики и пространства. С одной стороны, свойства пространства, в котором предпринимаются те или иные политические акции, не могут не влиять на их характер и резонанс, но, с другой — политика как результат подчинения единой воле усилий множества людей не может не влиять на само пространство, не преображать его в соответствии сданной волей. Пространство, таким образом, становится политическим не только метафорически, но и реально; пространства становятся резонаторами политических импульсов. А поскольку политика в большинстве своих проявлений является итогом и слепком более глубоких пластов человеческого духа, можно говорить об отношениях духа и природы, представленных в отношениях политики и географии. Именно эта проблема, по нашему мнению, является подлинным, глубинным основанием геополитики.


2. В связи с этим смена геополитических концепций должна рассматриваться как судьба осознания исходной проблемы. Ее первоначальный импульс оказал на содержание первых вариантов геополитики влияние непосредственное и нерефлектированное. Авторы этих вариантов строили свои решения и оформляли свои тексты, безоговорочно следуя открывшимся им “вопросам бытия”, которые диктовали им и стиль, и терминологию, и даже политическую позицию. Только так можно объяснить, почему геополитика столь разительно отличается от естественнонаучных штудий Века Просвещения (Монтескье, Тюрго и др.), искавших именно зависимость социальных и духовных феноменов от простых и доступных наблюдению материальных факторов, комбинирующихся в географической среде. На принципах непосредственного, даже в известном смысле наивного, восприятия проблемы и ответа на нее строится вся классическая геополитика (Ратцель, Челлен, Мэхэн, Маккиндер, Спикмен и др.). Она не осознает специфику своей темы, но и не уходит от нее, чего, однако, уже нельзя сказать о наследниках классики — школе Карла Хаусхофера (Обст, Маулль, Вовинкель, А. Хаусхофер и др.), абсолютизировавшей роль бездушного пространства и поставившей его на место духа. Направления англо-американской геополитики, синхронные школе Хаусхофера, закономерно продвинулись в сторону позитивизма с его отрицанием самой постановки проблем духа и заменой этих проблем технически разрешаемыми эмпирическими задачами: что нужно сделать, чтобы покорить данное пространство; как параметры данного пространства влияют на поведение тех, кто его занимает, и т.п. Это, конечно, привело к выявлению практической значимости геополитики (сформировалась целая прикладная дисциплина — геостратегия) и достижению определенных реальных результатов, которые и сегодня порой служат аргументом в пользу реабилитации геополитики. Однако фактически геополитика подверглась влиянию методологии географического детерминизма, достигшей своих высот еще в XVIII столетии. И только ближе к концу XX века, когда уже в саму географию проникают так называемые “гуманистические” установки, геополитика начинает принимать во внимание духовный и “человеческий” фактор. Этот шаг, конечным итогом которого является формирование экзистенциальной географии, следует считать важнейшей ступенью на пути возвращения геополитики к самой себе.


3. Из сказанного ясно, что массив геополитических концепций далеко не однороден. Здесь возможны самые различные критерии систематизации материала, однако всякий раз подобные критерии будут зависеть от общей позиции систематизатора. Поэтому имеет смысл воспользоваться вышеизложенной авторской позицией и в данном случае. Таким образом, материал геополитики укладывается в следующую схему: 1) начала геополитики, включающие в себя введение в проблематику (определение границ рассматриваемой науки, ее методологии и категориального аппарата), а также ее предысторию, выраженную в отдельных концепциях древности и в упомянутых теориях географического детерминизма; 2) классическая геополитика; 3) отношения геополитики и нацизма; 4) послевоенная ревизия геополитики, выразившаяся в создании ее техницистско - позитивистских и гуманистическо – антропологических версий.


4. Общий ход развития геополитики непосредственно наталкивает на оценку ее перспектив. Главным событием последних десятилетий истории этой науки является ее “антропологический поворот”. Однако инерция предшествующих подходов, не утративших своего влияния, а также идеологическая двусмысленность существования геополитики не позволяют твердо рассчитывать на успешное развитие данного подхода. Вместе с тем просто-таки гигантский рост интереса к геополитике в постсоциалистическом мире вносит свежую струю в жизнь уже существующих традиций. От того, в каком русле будет развиваться геополитика в этом регионе и, особенно в России, зависит вся ее дальнейшая судьба. Данное обстоятельство можно считать одним из мотивов публикации настоящего пособия.


I. НАЧАЛА ГЕОПОЛИТИКИ

§ 1. Взаимосвязь природы и политики как предмет познания

В современных гуманитарных и даже социальных науках стало модно для объяснения смысла какого-либо термина обращаться к его этимологии. Такой подход, конечно же, удачен далеко не всегда, но в отношении геополитики он помогает разобраться в сути этой дисциплины. Само объединение слов “гео” и “политика” должно обратить внимание на существенную связь между землей, географическим пространством и политикой государств. Однако таким определением сторонники геополитики не удовлетворяются — они хотят выразить при помощи понятия “геополитика” взаимообусловленность политики государств и географических факторов, таких, как географическое положение, климат, полезные ископаемые и др.


Если смысл первой части “гео” примерно понятен, то смысл слова “политика” нуждается в специальном разъяснении. Политика есть активность, направленная на достижение и осуществление максимально возможной власти над людьми в данном обществе и в мире вообще. Под это определение подпадает и муниципальная деятельность, и предвыборные кампании, и закулисные интриги, и дипломатия. Право есть только одна из форм осуществления политики; политика может осуществляться на основе чистого произвола, вне всяких правил.


Политическая деятельность, будучи весьма тесно связанной с деятельностью экономической и другими сферами общественной жизни, обладает, вместе с тем, значительной степенью самостоятельности. Это открывает путь для политических акций, противоречащих законам естественного социального развития или, что встречается несколько чаще, учитывающих действие этих законов не полностью, частично. Относительная самостоятельность политики открывает широкие возможности для различного рода произвольных воздействий на естественный социальный процесс и вообще на ход истории.


Политика предполагает наличие системы специфических императивов поведения людей, называемых политической целесообразностью. Политическая целесообразность — самостоятельная регулятивная система, наряду с религией, моралью, культурой, правом и т.п.; и если именно эта система преобладает для данного человека в данный момент его жизни, то можно говорить о политическом человеке. Суть политической целесообразности состоит в следующем: должны предприниматься любые усилия, способствующие приобретению, осуществлению, укреплению или расширению власти. При этом религиозные, нравственные, культурные, правовые и прочие ограничения подобных усилий выступают лишь как технические условия политической деятельности.


Если сопоставить политическую целесообразность с другими регулятивными системами, то можно определить, что политика есть определенная ступень, или форма, духа. Дух есть стремящаяся к определенности и непротиворечивости система императивов, а также связанных с ними представлений, откуда бы они ни исходили и чем бы они ни были подкреплены. К представлениям, связанным с императивами, относятся представления о причинности, а также представления о наилучших доступных результатах. В ходе истории той или иной человеческой общности дух деградирует от состояния напряженной чистоты и абсолютной .независимости от опыта к состоянию ни на чем не основанного произвола. В политике выражается не только абсолютный произвол чистой субъективности, но и иррациональное животное стремление к власти. Это стремление уже не имеет никакого смысла, помимо самой власти; зачем нужна сама власть, уже неизвестно. С одной стороны, в политике мы видим абсолютную концентрацию и синтез биологических и экономических устремлений, здесь экономика и природа предельно сближаются и становятся верховной доминантой; с другой стороны, эти устремления, наталкиваясь на промежуточный этап — власть как абсолютный гарант их осуществления, — теряют самих себя. Власть становится главной целью, важнее всех благ мира, ею доставляемых. Человек становится рабом влечения, которое уже не дает ничего не только его духу, но и его телу. Это влечение ведет в никуда. Его предел — обладание абсолютной властью над миром — фактически совпадает с пустотой, поскольку, достигнув его, человек уже не будет знать, что делать со своей властью. Именно поэтому политический человек есть наихудшее из животных. Ему не нужно ничего, кроме власти, и ничто не может его остановить или хотя бы отвлечь на пути к ней. Нет никаких правил или закономерностей, нет никаких иных целей или благ. Обращаясь в абсолютный произвол, дух окончательно теряет самого себя и по своему характеру сливается с природными влечениями. Однако в этом виде дух хуже любой самой низменной природы, поскольку он совершенно беззаконен и лишен всякой определенности.


Пока политика есть лишь средство осуществления идеи либо раздел экономических или правовых отношений, нет смысла говорить о ней как о форме духа; здесь она есть лишь необходимая профессия в рамках войны, экономики и права. Но когда она превращается в самоцель, политика уже есть некая ступень духа, на которой дух вырождается до неузнаваемости, окончательно разлагается. Истинным историческим и социальным парадоксом является тот факт, что в большинстве обществ порядок поддерживается носителями власти, которые, в свою очередь, утратили всякий порядок внутри себя, поскольку условием всепоглощающего стремления к власти и достижения ее у них явился полный внутренний хаос, называемый волей к власти, разрушающей всякую систему духа и направляющей человеческую активность в беспредельную пустоту.


На уровне политики как формы (точнее, лишенности формы) духа все — и религия, и мораль, и культура, и право, и даже экономический интерес — превращается в идеологию, то есть в средство достижения и осуществления власти. Таким образом, для политического человека и общества, в котором господствует этот тип людей, религия, мораль, культура, право и экономика — все превращается в идеологию. Человеку, одержимому волей к власти, важно, чтобы те, от кого может зависеть осуществление этой воли, знали, что этого требуют религия, мораль, обычай, закон и их экономический интерес. Стремящийся к власти апеллирует ко всему, что только может затронуть сердца людей, кем бы эти люди ни были.


Итак, политика есть не только сфера деятельности, но и своеобразная форма духа. Геополитика должна установить связь этой формы духа с землей, то есть со стихиями природы в их географическом проявлении и единстве. Сама по себе природа в ряде концепций также рассматривается как форма духа. Если можно назвать императивы, существующие в природе независимо от наших представлений, или хотя бы прямо выводимые из непосредственных наблюдений о природе, то можно говорить о духе природы или даже отождествлять природу и дух. Именно так поступает идеалистическая натурфилософия, некоторые направления которой (например, витализм) достаточно влиятельны и в наши дни.


Следовательно, отношения между природой и политикой могут быть истолкованы как отношения между двумя формами духа. Если дух природы есть непротиворечивая система естественных императивов и врожденных представлений, а политика есть форма, в которой дух теряет сам себя как систему, то между природой и политикой должны быть такие же отношения, как между исходной системой и ее полной деградацией, между строгой спонтанностью, выражающейся в инстинктах, и искусственным хаосом, выражающимся в воле к власти. Немецкий мыслитель Фридрих Ницше (1844 — 1900) считал волю к власти самым что ни на есть естественным влечением, характерным для любого живого существа и свидетельствующим о его здоровье и жизнеспособности. Однако любая естественная потребность связана с некоторым недостатком или избытком в живом организме; если недостаток восполнен или избыток устранен, потребность удовлетворена. Иначе с волей к власти: чем больше власти, тем больше стремление к ней. Жажда власти никогда не может быть удовлетворена, ничто не может унять ее. Если у вас чего-то в излишке, вы избавляетесь от этого; если вам чего-то не хватает, вы это приобретаете. Это можно в принципе назвать природной целесообразностью на уровне индивида. Констатировать подобную целесообразность на иных уровнях (коллектива, общества, мира в целом) уже проблематично. С властью совсем иное дело. Даже если поначалу она является средством к удовлетворению естественных потребностей или достижению религиозных, нравственных, культурных, экономических целей, то затем она превращается в самоцель.