Астрономический период истории Земли»

Отец Стефан называет свет «первоосновой мiра». Он приводит третий (по его собственному исчислению – первый) библейский стих: И рече Бог: да будет свет (Быт. 1, 3)! – и сопровождает его следующим комментарием: «Свет – первооснова всего мiроздания. Первичная светящаяся туманность, рассеянная во вселенной, – есть тот первоисточник, до которого простирается человеческое познание о мiре» [88, с. 24].

Церковное учение иное. В начале Бог сотворил не свет, а небо и землю. Свет никак не есть «первооснова» мiроздания. Вовсе не «из света» была устроена Богом материя – весь видимый и невидимый мiр. Учить так – значит противоречить Библии и всей традиции православного богословия. Преподобный Ефрем Сирин, в частности, писал: «По свидетельству Писания, небо, земля, огонь, воздух и воды сотворены из ничего, свет же, сотворенный в первый день, и все прочее, что сотворено после него, сотворено уже из того, что было прежде» [41, с. 219].

Далее автор поясняет: «Свет с температурой свыше 15 тысяч градусов, в котором все химические элементы находились в газообразном состоянии. Остатки такого светящегося газа находятся в газовом кольце нашего солнца» [88, с. 24–25].

Что это за псевдонаучные уточнения? Откуда о. Стефан узнал (причем так точно узнал!) про температуру первичного Богом созданного света? Может ли вообще у света быть «температура»? Какая связь первичного света с нашим Солнцем? Что это за «светящийся газ», из которого якобы потом образовались небо и земля? Библия не сообщает нам ничего подобного. Это чистейшей воды научная фантастика.

Далее авторское воображение раскрывает картину становления мiра следующим образом. «Свет этот, светящийся газ, рассеянный по вселенной, творческим словом Божиим приведен в движение. Он сгущается в миллионы отдельных светил и они начинают вращаться вокруг своей оси и по орбите, разделяясь на отдельные сгустки, подвергающиеся тем же законам движения и тяготения друг к другу. Так создаются солнечные системы, входящие в состав Млечного пути, каковых современная астрономия насчитывает около восьмидесяти восьми, видимых как отдельные туманности (как, например, туманность Андромеды и другие)» [88, с. 25].

Какая хорошая научно-фантастическая книга может обойтись без упоминания об Андромедовой туманности! Но если кто-то постарается всерьез отыскать связь с Библией у этого псевдонаучного описания, то вряд ли найдет ее. Если же кто снова за разъяснением обратится к о. Стефану то к немалому своему удивлению узнает, что это описание, оказывается, является иллюстрацией к библейским словам: И отделил Бог свет от тьмы (Быт. 1, 4). «В межзвездном пространстве – мрак, подобный нашей ночи, и только светящимися точками должны казаться звезды и галактики. А изначально это межзвездное пространство было наполнено светящейся первоматерией («туманностью»). С образованием же звездных мiров отделился свет от тьмы» [88, с. 26].

Протоиерей Стефан не утруждает себя указанием существующих космогонических научных моделей или предложением новых физических механизмов такого «отделения света от тьмы». Он просто фантазирует.

Согласно библейскому Шестодневу, образование звезд и всех небесных светил относится к четвертому дню творения. Не считаясь с этим, о. Стефан образование звездных систем относит к первому дню, и связывает их появление с отделением света от тьмы.

Следует обратить внимание на то, что в космогонической гипотезе о. Стефана Ляшевского Бог творит не из ничего, а «из света». При этом про сам «свет» говорится весьма примечательно: «Что было до него и откуда этот свет, какова причина столь высокой температуры излучения – об этом человеческий разум безмолвствует или философствует всуе» [88, с. 24]. С одной стороны, о. Стефан вроде бы не отрицает, что свет сотворен Богом, но с другой стороны утверждает, что все сущее творится «из света» как «первоосновы всего мiроздания». Из такого учения недалеко до гностического или манихейского вывода совечности материи (представленной «светом») Богу. При таком мiровоззрении эволюция первичной материи («света») выглядит естественной и как бы неизбежной. Непонятно только одно – какое отношение это представление имеет к Библии и христианству.

К науке описанная концепция также отношения не имеет, поскольку о. Стефан не пытается даже предлагать физический механизм, как из «света с температурой свыше 15 тысяч градусов» получилось вещество. Таким образом, как и следовало ожидать, выбранный о. Стефаном жанр science fiction не подчиняется ни правилам научного исследования, ни нормам богословия.

Все основные понятия, употребляемые пророком Моисеем в описании Шестоднева, объявляются прот. Стефаном Ляшевским ничего не значащими символами. Про UV (йом) – «день» он пишет, что это понятие не имеет отношения к астрономическим суткам, поскольку, дескать, «в то время, когда писались эти строки Библии, не было философских понятий и изощренного языка – выражались символами» [88, с. 26]. Прот. Стефан почему-то считает, что только лишь при описании четвертого дня «Моисей впервые упомянул о настоящем дне и ночи в нашем понимании, в отличие от образных символических “дней-йомов”» [87, с. 25]. Ниже мы увидим, что здесь о. Стефан противоречит сам себе, поскольку ни четвертый, ни последующие дни Шестоднева он вовсе не склонен понимать буквально как дни, но лишь как геологические эпохи.

Обратим внимание на еще одно любопытное противоречие между двумя книгами о. Стефана Ляшевского. В обеих книгах он ставит один и тот же вопрос: «Что было до четвертого дня творения»? В книге «Библия и наука о сотворении мiра» под номером 1 дается ответ: «Свет был отделен от тьмы» [87, с. 25]. Быть может, такой катехизически правильный ответ оказался в тексте благодаря редактору. В книге «Библия и наука» под тем же номером 1 дается ответ более пространный и богословски совершенно безграмотный: «Свет не был отделен от тьмы, а было, следовательно, какое-то промежуточное состояние, среднее между светом и тьмой, между днем и ночью, что и было в действительности (!! – свящ. К Б.) в раннем палеозое и частично в начале карбона, когда лучи солнца не проникали непосредственно на землю» [88, с.41]. Нам представляется, что данный вопрос может быть закрыт навсегда библейским свидетельством: И разлучи Бог между светом и между тмою (Быт. 1, 4). Причем это было совершено Творцом прежде всякого «палеозоя». Еще более ниспровергающе звучит комментарий о. Стефана к библейскому свидетельству о создании тверди посреде воды во второй день творения: «Ясно, что тут идет речь не об обыкновенном понятии воды, но здесь, по-видимому, на языке того времени выражается иное понятие, как и слово “йом-день” означает также период; а иначе нетдаже логического смысла» [88, с. 27–28]!

В учебнике «Догматическое богословие» архимандрита Алипия и архимандрита Исаии говорится определенно: «Воды под твердью – это те обычные земные воды, которые в третий день были собраны в моря» [3, с. 201].

Мы никак не можем согласиться с о. Стефаном, будто в описании второго дня творения «нет логического смысла». Мы не считаем также, что христианину прилично так думать и высказываться о Слове Божием. Если смысл ускользнул от о. Стефана, это еще не повод выдумывать иной смысл, искажающий Божественное Откровение, тем более – говорить, что смысла нет. Нам вовсе не «ясно», что пророк Моисей писал «не об обыкновенном понятии воды». Отца Стефана обличает святитель Василий Великий: «Известны мне правила иносказаний, хотя не сам я изобрел их... По сим правилам, иные, принимая написанное не в общеупотребительном смысле, воду называют не водою, но каким-нибудь другим веществом» [19, с. 137]. Вселенский великий учитель осуждает подобных толкователей, утверждая православное отношение к Шестодневу: «А я ... все, чем оно названо, за то и принимаю. Не стыжуся бо благовествованием (Рим. 1, 16)» [19, с. 138].

О втором дне библейского Шестоднева о. Стефан говорит еще следующее: «Из данного текста мы берем только основной смысл его: создание тверди или неба, то есть вселенной, космоса, звездных мiров» [88, с. 28]. Но согласно книге Бытия, небесных светил до четвертого дня еще не было создано, и слова: Да будет твердь посреде воды! – никем и никогда не воспринимались как создание «космоса и звездных мiров». Отец Стефан вовсе не берет из Библии, как он утверждает, «основной смысл», но как писатель-фантаст вкладывает в текст Священного Писания свой собственный смысл, которого и близко не имел в виду пророк Моисей.