Герменевтика как методология понимания

Новая концепция герменевтики была выдвинута немецким философом и теоретиком искусства Вильгельмом Дильтеем (1833-1911), рассматривавшим герменевтику как методологическую основу для гуманитарных наук, которые он относил к наукам о человеческом духе (Geistenwissenschqft). Все они имеют дело с пониманием человеческой мысли, искусства, культуры и истории. В отличие от естествознания, указывал В. Дильтей, содержание гуманитарных наук, в том числе и истории, составляют не факты природы, а объективированные выражения человеческого духа, мыслей и чувств людей, их целей и мотивов. Соответственно этому, если для объяснения явлений природы используются каузальные (причинные) законы, то для понимания действий и поступков людей их необходимо предварительно интерпретировать, или истолковать, с точки зрения целей, интересов и мотивов. Гуманитарное понимание существенно отличается от естественнонаучного объяснения, потому что оно всегда связано с раскрытием смысла деятельности людей в разнообразных формах ее проявления.

Хотя В. Дильтей и не принадлежал к неокантианцам, но он выдвинул в области исторического познания программу, аналогичную той, которую пытался осуществить И. Кант в «Критике чистого разума» для философского обоснования естествознания своего времени. Основные усилия В. Дильтея были направлены на «критику исторического разума», в целом они совпадали с критикой позитивизма в истории, в которой выступили неокантианцы. Как мы уже отмечали, антипозитивистская критика философов-неокантианцев В. Виндельбанда и Г, Риккерта в последней четверти XIX века была поддержана немецкими историками и социологами И. Дройзеном, Г. Зиммелем и др. Все они, как мы уже знаем, выступали против перенесения приемов, моделей и методов исследования естествознания в исторические и социальные науки, поскольку это приводит к игнорированию их специфических особенностей.

К данному антипозитивистскому направлению примкнул также В. Дильтей, но он не ограничился простым отрицанием и критикой позитивистской концепции, а задался конструктивной целью разработать положительную программу в области гуманитарных наук. Для чего в качестве основного средства он выбрал герменевтический метод, который у него из филологической, по своей сути, теории становится методологией наук, изучающих духовную деятельность человека.

В процессе работы над книгой «Жизнь Шлейермахера» В. Дильтей основательно изучил и усвоил методы текстуальной и исторической интерпретации своего предшественника, но придал им более общий методологический и философский характер. Он считал, что ни естественнонаучные методы, ни метафизические спекуляции, ни интроспективные психологические приемы не могут помочь понять духовную жизнь человека, а тем более общества. Внутренняя духовная человеческая жизнь, ее формирование и развитие, подчеркивал В. Дильтей, представляют собой сложный процесс, где связаны в единое целое и мысль, и чувство, и воля. Поэтому гуманитарные науки не могут изучать духовную деятельность людей с помощью чуждых им понятий, таких как причинность, сила, пространство и т.п. Не без основания В. Дильтей замечает, что в венах познающего субъекта, сконструированного Д. Локком, Д. Юмом и И. Кантом, нет ни капли подлинной крови. Эти мыслители рассматривали познание отдельно не только от чувств и воли, но и исторического контекста внутренней человеческой жизни[165].

Являясь сторонником «философии жизни», В. Дильтей считал, что категории гуманитарных наук должны быть выведены из живого опыта людей, они должны опираться на факты и явления, которые осмысленны только тогда, когда имеют отношение к внутреннему миру человека. Именно так возможно понимание другого человека, и достигается оно в результате духовного перевоплощения. Вслед за Ф. Шлейермахером, он рассматривал такой процесс как реконструкцию и переосмысление духовного мира других людей, проникнуть в который возможно только с помощью правильной интерпретации выражений внутренней жизни, которая находит свою объективацию во внешнем мире в произведениях материальной и духовной культуры. Решающую роль в гуманитарных исследованиях поэтому играет понимание, так как именно оно объединяет в единое целое внутренне и внешнее, рассматривая последнее как специфическое выражение внутреннего опыта человека, его целей, намерений и мотиваций. Только через понимание достигается постижение уникальных и неповторимых явлений человеческой жизни и истории. В отличие от этого при изучении явлений природы индивидуальное рассматривается как средство достижения знания об общем, т.е. класса одинаковых предметов и явлений; т.е. естествознание ограничивается лишь объяснением явлений, которое сводится к подведению явлений под некоторые общие схемы или законы, в то время как понимание дает возможность постигать особенное и неповторимое в социальной жизни, а это имеет существенное значение для постижения духовной жизни, например, искусства, где мы ценим частности ради них самих и больше обращаем внимание на индивидуальные особенности художественных произведений, чем их сходство и общность с другими произведениями. Аналогичный подход должен применяться при изучении истории, где мы интересуемся индивидуальными и неповторимыми событиями прошлого, а не абстрактными схемами общего исторического процесса. Такое резкое противопоставление понимания объяснению нашло свое яркое воплощение в хорошо известном афоризме Дильтея: «природу мы объясняем, а живую душу человека должны понять»[166].

Однако историческое понимание не сводится к эмпатии, или психологическому вживанию, исследователя во внутренний мир участников событий прошлого. Как мы показали во второй главе, такое вживание в духовный мир даже отдельной личности, а тем более, личности выдающейся реализовать крайне трудно. Что касается, мотивов действий и интенций участников широких общественных движений, то они могут быть очень разными, и поэтому найти равнодействующую их общего поведения бывает очень трудно. Главная трудность здесь заключается в том, что В. Дильтей, как и другие антипозитивисты чрезмерно преувеличивает индивидуальность и неповторимость исторических событий и, тем самым, выступает против обобщений и законов в исторической науке. Тем не менее, герменевтический метод исследования, который он пропагандировал для изучения истории, заслуживает особого внимания.

Необходимость обращения к методам интерпретации и понимания герменевтики объясняется тем, что историк-исследователь работает, прежде всего, с различного рода текстами. Для их анализа и истолкования в классической герменевтике разработаны многие общие и специальные приемы и методы раскрытия смысла этих текстов, а, следовательно, их интерпретации и понимания,

Специфические особенности при интерпретации текстов не только в гуманитарных и естественных науках, но также и исторических и юридических документов, несомненно, существуют. Тем не менее, интерпретациям целом происходит по общей схеме, которую в естествознании иногда называют гипотетико-дедуктивным методом. Лучше всего такую схему следует рассматривать как вывод заключений, или следствий, из гипотез, которые возникают в виде своеобразных вопросов при истолковании текстов. Когда естествоиспытатель ставит эксперимент, он, по сути дела, задает определенный вопрос природе. Результаты эксперимента - факты представляют собой ответы, которые дает природа. Чтобы понять эти факты, ученый должен их интерпретировать, или истолковать, для чего их в первую очередь необходимо осмыслить, т.е. придать им определенное, конкретное значение или смысл. Несмотря на то, что В. Дильтей, как мы знаем, противопоставлял естественнонаучное познание социально-гуманитарному, тем не менее, он признавал, что всякая интерпретация начинается именно с выдвижения гипотезы общего, предварительного характера, которая в ходе ее разработки и интерпретации постепенно конкретизируется и уточняется. Если при постановке эксперимента задают вопрос природе, то в ходе исторического исследования этот вопрос задают историческому свидетельству или тексту сохранившегося документа. Таким образом, в обоих случаях задаются определенные вопросы, формулируются предварительные ответы на них в виде гипотез и предположений, которые затем проверяются с помощью существующих фактов (в естествознании) или свидетельств и других источников (в истории). Такие факты и исторические свидетельства становятся осмысленными потому, что они включаются в некоторую систему теоретических представлений, которые в свою очередь есть результат сложной, творческой, познавательной деятельности. С чисто логической точки зрения, процесс интерпретации и понимания исторических свидетельств источников и авторитетов можно рассматривать как гипотетико-дедуктивный метод рассуждения, который действительно связан с выдвижением гипотез и их проверкой. В настоящее время немало ученых считает, что этот метод может быть использован в разных отраслях социально-гуманитарного познания. Некоторые философы, как, например, швед Д. Фолесдал, даже утверждают, что сам герменевтический метод по существу сводится к применению гипотетико-дедуктивного метода к специфическому материалу, с которым имеют дело социально-гуманитарные науки[167]. Однако, гипотетико-дедуктивный метод служит здесь скорее общей схемой, своего рода стратегией научного поиска и его рационального, обоснования, и главную роль в этом поиске играет именно стадия генерирования и изобретения гипотез, связанная с интуицией и воображением, мысленными моделями и другими творческими и эвристическими способами исследования.

Различие между естественнонаучной и исторической интерпретацией заключается прежде и больше всего в характере объекта интерпретации.

Интерпретация и основанное на ней понимание, должны учитывать, с одной стороны, все объективные данные, относящиеся к историческому свидетельству или тексту документа, с другой - никакой исследователь, даже в естественных науках, а тем более в исторических и гуманитарных науках, не может подходить к своему объекту без каких-либо идей, теоретических представлений, ценностных ориентации, т.е. без того, что связано с духовной деятельностью познающего субъекта. Именно на эту сторону дела обращают внимание В. Дильтей и его последователи. Нам уже приходилось отмечать, что интерпретация в их представлении рассматривается, прежде всего, как эмпатия, или вчувствование, вживание в духовный мир личности. Но при таком психологическом и субъективном подходе исследование деятельности выдающихся исторических личностей сводится к гипотетическому анализу их намерений, целей и мыслей, а не поступков и действий. И уж совсем не приходится при этом говорить об интерпретаций деятельности больших групп и коллективов людей.

Чаще всего историки имеют дело с текстами, нередко плохо сохранившимися и малопонятными; тем не менее, именно эти тексты являются фактически единственными свидетельствами о прошлом, отсюда некоторые ученые заявляют, что все, что можно сказать о прошлых событиях, содержится в исторических свидетельствах. Аналогичные заявления делают и переводчики, историки литературы и искусства, критики и другие специалисты, занимающиеся проблемами интерпретации различных по конкретному содержанию текстов. Но сам текст, будь то историческое свидетельство или художественное произведение, в точном смысле слова представляет лишь знаковую систему, которая приобретает смысл в результате соответствующей интерпретации; от того, как интерпретируется текст, зависит и его осмысление или понимание. В какой бы форме не осуществлялась интерпретация, она теснейшим образом связана с деятельностью познающего субъекта, который придает определенный смысл тексту. При таком подходе понимание текста не ограничивается тем, как понимал его автор. Как справедливо подчеркивал М.М. Бахтин, «понимание может и должно быть лучшим. Понимание восполняет текст: оно активно и носит творческий характер»[168]. Однако историческое понимание не следует смешивать с обыденным пониманием, которое означает усвоение смысла чего-либо (слова, предложения, мотива, поступка, действия и т.п.).

В процессе исторической интерпретации понимание текста свидетельства или документа также связывают, прежде всего, с раскрытием того смысла, который вложил в него автор. Очевидно, что при таком подходе смысл текста остается чем-то раз и навсегда данным, неизменным и его остается лишь однажды выявить и усвоить. Не отрицая возможности такого подхода к пониманию в процессе повседневного речевого общения и даже в ходе обучения, следует, однако, подчеркнуть, что этот подход является неадекватным и потому неэффективным в более сложных случаях, в частности в историческом познании. Если понимание сводится к усвоению первоначального, фиксированного смысла текста, то тем самым исключается возможность раскрытия более глубокого его смысла, а, следовательно, лучшего понимания результатов духовной деятельности людей. Следовательно, традиционный взгляд на понимание, как воспроизведение первоначального смысла, нуждается в уточнении и обобщении. Такое обобщение может быть сделано на основе семантического подхода к интерпретации, согласно которому смысл или значение можно также придавать тексту как знаковой структуре, т.е. понимание зависит не только от того смысла, который придал тексту автор, но и интерпретатор. Стремясь понять, например, историческую хронику или свидетельство, историк раскрывает первоначальный авторский смысл, но привносит нечто и от себя, так как подходит к ним с определенных позиций, личного опыта, собственных идеалов и убеждений, духовного и нравственного климата своей эпохи, его ценностных и мировоззренческих представлений. Поэтому вряд ли в таких условиях можно говорить об одном - единственно правильном понимании

Зависимость понимания текста от конкретно-исторических условий его интерпретации ясно показывает, что оно не сводится к чисто психологическому и субъективному процессу, хотя личный опыт интерпретатора играет здесь далеко не последнюю роль. Если бы понимание целиком сводилось к субъективному восприятию смысла текста или речи, тогда была бы невозможна никакая коммуникация между людьми и взаимный обмен результатами духовной деятельности. Такие психологические факторы, как интуиция, воображение, сопереживание и т.п., несомненно, очень важны для понимания произведений литературы и искусства, но для постижения исторических событий и процессов необходим глубокий анализ объективных условий общественной жизни. Однако В. Дильтей пытался построить методологию исторического и гуманитарного знания исключительно на психологической концепции понимания. «Всякая попытка создать опытную науку о духе без психологии, - указывал он, - никоим образом не может повести к положительным результатам». По-видимому, руководствуясь данной идеей, он в своей последней работе по истории философии, сводит изучение этой истории к исследованию психологии философов. Такой подход не мог не вызвать критические возражения даже со стороны ученых, в целом сочувствующих его антипозитивистским взглядам на историю и гуманитарные науки.

Процесс понимания в широком контексте представляет собой комплексную проблему, решение которой требует привлечения различных средств и методов конкретного исследования. Особую роль в историческом познании приобретает использование текстологических, аксиологических, палеографических, археологических и других специальных методов исследования.

 

 

Литература

Основная:

Герменевтика. История и современность. – М., 1985.

Иванов Г.М.. Коршунова А.М„ Петров Ю.В. Методологические проблемы исторического познания. - М., 1981.

Первоисточники:

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979.

Вригт Г.Х. Логико-философские исследования. - М., 1986.

Тадамер Г.Г. Истина и метод. - М., 1991.

Дильтей В. Описательная психология. - М., 1924.

Дильтей В. Описательная психология. - М., 1924. - С. 12.