Тело как источник символизации и классификации.

Самые древние религии – это «религии тела», поскольку в них духовное еще, по-видимому, не начинало осознаваться в его относительной автономности, так как оно еще не сформировалось онтологически. Есть масса пережитков языческих культов в Ветхом Завете: культ крови, культ молока и др.

Религии многих древних народов можно считать «религиями тела» еще и потому, что их боги телесно антропоморфны. «Бесконечно телесны», на-пример, антропоморфные боги у древних греков и римлян, для них не было лучшей формы для помещения божественной души, чем человеческое тело.

"Телесен" анимизм, являющийся самой первой формой перво-бытной религии, так как именно вера в душу (сначала в телесную, а позже в нематериаль-ную) – это зародыш, из которого развились все последующие религии (Э. Тайлор, Г. Спенсер). Ирокезы верили, что и самая малая травинка имеет душу, а плодовое дерево в цве-ту подобно беременной женщине. Анимизм оживляет все вокруг, приписывая всем предме-там такую же двойную жизнь, каковой наделен сам человек.
Первобытный человек уверен, что в его теле живет второе «Я», его двойник, его душа, которая может покидать его тело и возвращаться в него. К этой идее дикарь приходит от наблюдений сна, болезни, обморока, смерти. Так, во время сна он куда-то уходил. Но свидетели говорят, что он никуда не отлу-чался, – значит, уходила его вторая индивидуальность, но возвратилась ко времени пробуж-дения; следовательно, он имеет двойное существование, как и все другие вещи. Обморочные состояния тоже поддерживают веру примитивного человека в двойника, который то покида-ет тело, то возвращается в него. Состояние «вне себя», отделенность от своего тела следует также за ранами и ударами. Раненый человек может скоро «прийти в себя» и не уходить бо-лее или, придя в себя после продолжительного отсутствия, вновь оставить свое тело на не-определенное время; или, наконец, сильный удар может вызвать непрерывно продолжающееся удаление из тела. Смерть с ее уничтожением тела, изымаю-щим у телесной души ее субстрат, еще более развивает представление о душе, отделяющей-ся от тела. Так формируется едва ли не у всех народов мира вера в особый мир душ, куда они отправляются после телесной смерти.

Телесные аспекты инициации.
Телесные испытания и боль не являются самоценностью и самоцелью инициаций. Их назначение не в том, чтобы воспитать в подростке качества, необходимые взрослому мужчине (выносливость, терпеливость и др.), хотя нельзя отрицать этот эффект. Телесные операции обретают определенный смысл только в контексте всего процесса посвящения. Следы, оставляемые ими на теле, могут обретать функцию знаков, свидетельствующих о степени посвящения человека, согласно которой будут строиться его взаимоотношения с окружающими.

Ритуальная чистота и нечистота.

В нашей культуре «священное» и «нечистое» разведено, и «нечистое» вытеснено практически в область мирского. Это разделение, однако, не было изначальным. В древних, примитивных культурах сакральность, табу одинаково относится к тому, что мы назовем и «священным», и «нечистым»: и то, и другое объединяет их отделенность от мирского.

…основное различие между примитивным табу и примитивной святостью сводится к различию между добрыми и злыми божествами. Отделение святилища, священных вещей и людей от мирских, обычно имеющееся в культах, основывается на страхе злых духов. Именно разделение является принципиальной идеей и в том, и в другом контексте, только мотив различен — и даже не особо и различен, поскольку дружественных богов тоже следует опасаться.

Двусмысленность священного не только психологического порядка (так что она и притягает, и отталкивает), но и ценностного: священное одновременно и «сакрально», и «нечисто».

Итак, кажущееся странным соединение в слове sacer понятий сакрального и нечистого восходит к древности, где эти понятия и в самом деле не разделялись. Дуглас приводит еще один пример подобного корня: к-д-ш в древнем иврите. В канонических переводах Ветхого завета kadosh переводится как «святой»: «Итак будьте святы, потому что Я свят» (Левит 11 Однако)корень к-д-ш восходит к идее разделения, и монс. Р. Нокс переводит это же место иначе: «Я отделен, и вы должны быть отделены подобно Мне»

 

29) символика бинарных оппозиций. Бинарная оппозиция - установление отношений двух символических средств, чьи явные противоположные качества или количества предполагают, в понятиях ассоциативных правил культуры, семантическую оппозицию. Разумеется, бывает много типов бинарной оппозиции. Члены пар символов могут быть асимметричными (А > В, А < В); они могут быть похожими или непохожими, но равными по ценности; они могут быть антитетичными; один из членов может мыслиться кат производный от другого; один может быть активным, другой — пассивным и т. д. Таким образом, ндембу вынуждены считать природу и функцию отношений, так же как природу и функцию переменных, соотнесенными друг с другом, поскольку у невербальных символических систем существуют эквиваленты грамматики, синтаксиса, морфологии и частей речи. Также говорят ндембу, есть кровь мужская и кровь женская. Первая — это кровь, проливаемая воинами, охотниками и теми, кто делает обрезание по долгу службы; последняя — это менструальная и родовая кровь. Другая бинарная оппозиция в семантическом поле крови — это текущая кровь и свертывающаяся кровь. Последняя — хороша, первая — опасна. Так, длительная менструация означает, что женская кровь вытекает понапрасну; она должна бы свернуться для образования зародыша и плаценты. А поскольку мужчины — грозный пол, то кровь, которую они вынуждают литься во время охоты и войны, может быть доброй, т. е. благоприятствующей группе, к которой они принадлежат.

Иногда бинарная оппозиция может возникнуть между комплексами символических средств, каждый из которых содержит систему доминантных и второстепенных символов. Так, в обрядах обрезания у вико в Замбии¹³ одна группа танцовщиков в масках может мимически изображать свою противоположность (opposition) другой группе; при этом каждая маска и головной убор сами по себе уже являются комбинацией многозначных символов. Однако одна из групп может символизировать охранительность, другая — агрессивность. В самом деле, нет ничего необычного в том, что в сложных символических формах, например в статуях или святилищах, содержится простое значение, в то время как простые формы, например знаки, нарисованные белой или красной глиной, могут быть в высшей степени многозначными почти в любой ритуальной ситуации, в которой они используются. Простая форма, представляющая определенный цвет, очертания, текстуру или контраст, встречающийся обычно в чьем-либо опыте (например, белизна мудьи или краснота мукулы), может буквально или метафизически связать большой ряд явлений и понятий. В противоположность этому сложная форма — на уровне чувственного восприятия — уже проведена через множество контрастов, и это сужает и ограничивает ее миссию. Вероятно, поэтому великие религиозные символические формы, такие, как крест, лотос, полумесяц, ковчег и т. п., сравнительно просты, хотя их значения составляют целые теологические системы и контролируют литургические и архитектурные структуры чрезвычайной сложности. Можно почти наверняка предположить, что, чем сложнее ритуал (много символов, сложные формы), тем более частной, локальной и социально структурированной предстает его миссия; чем ритуал проще (мало символов, простые формы), тем более универсальна его миссия.