К ПОНЯТИЮ ЯЗЫКОВОЙ НОРМЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ НОРМА, СТИЛИСТИЧЕСКАЯ НОРМА

Лекция V

 

При описании конкретного языкового материала на стилистическом уровне[64] очень важно понятие «нормы». Для испанского языка в силу ряда специфических для него факторов (в первую очередь по причине его огромной тер­риториальной распространенности) осмысление данного по­нятия должно обязательно быть представлено в разных ра­курсах: в плане собственной языковой природы нормы, а также со стороны осознания и оценки обществом вариантных реализации языковых средств. При этом в последнем случае для испанского языка в сравнении с рядом других языков очень существенным дополнительным фактором является вы­работка взгляда на дифференцированность/недифференцированность литературной языковой нормы Испании и стран Латинской Америки.

В то же время в связи с тем, что вообще проблема нормы необыкновенно сложна и разноприродна (ее многоаспектность определяется как чисто лингвистическими, так и культур­но-социологическими и историческими факторами), среди языковедов имеются существенные расхождения в трактовке рассматриваемого понятия (заметим, что по вопросу нормы у нас и за рубежом накоплена большая и интересная литера­тура)[65].

В последние годы среди советских и зарубежных лингвис­тов широкую известность получили теоретические построения Э. Косериу, выдвинувшего на первый план соотношение нор­мы и системы языка. [Coseriu, (1); Косериу] Э. Косериу весьма широко трактует понятие нормы. Смысл его концепции сво­дится к различению системы (последняя характеризуется как «система возможностей, координат, которые указывают от­крытые и закрытые пути в речи, понятной данному коллекти­ву») и нормы («система обязательных реализации..., принятых в данном обществе и данной культурой»), [с. 174—175]

Иными словами, по теории Э. Косериу, система языка — это система структурных потенций языка, а норма — это реализация возможностей (заложенных в системе), принятая обществом.

Дальнейшее развитие и уточнение (особенно со стороны со­циально-исторического плана) эта теория нашла в трудах Г. В. Степанова. [(3), (4), (5), (6) ] Автор четко разграничивает два аспекта в понимании языковой нормы: 1) «объективный аспект понятия нормы» — «объективная норма» (возникнове­ние потенциальных возможностей различной реализации язы­ковых средств, предоставляемых языком как системой) и 2) «оценочный аспект нормы» — «аксиологическая норма» (при­нятие, осознание тех или иных средств языкового выражения как правильных, образцовых). [Степанов Г. В., (5), с. 226]

Очень важным для испанистики не только в плане теории, но и с практической стороны явилось обоснованное утверж­дение ученого относительно наличия в испанском языке стран Латинской Америки своих национальных американских норм, нетождественных испанскому академическому стандарту. Представляется ценной вытекающая из этой концепции точ­ка зрения о «равноправии» в качестве «объектов исследования» (а стало быть, преподавания и изучения) латиноамериканских и пиренейских норм национальной речи, поскольку последняя, «являясь исторической «точкой отсчета», не воплощает в себе в нынешнем состоянии безусловного идеала общего испан­ского языка» [Степанов Г. В., (7), с. 20]. Заметим, что о раз­личии норм литературного испанского языка в Испании и в странах Латинской Америки неоднократно говорил Р. А. Будагов [(1), с. 22; (5), с. 406].

Хотя, как справедливо отмечает Г.В.Степанов, «в испаноязычном американском ареале универсальность пи­ренейского стандарта подорвана» [(7), с. 24], тем не менее вплоть до наших дней в латиноамериканской лингвистичес­кой и учебно-методической литературе широко бытует тра­диционная пуристическая точка зрения, что эталоном испан­ской языковой нормы, образцом правильного употребления яв­ляется мадридский академический стандарт[66]. При данном подходе любое отклонение, даже регулярно повторяющееся и давно укоренившееся в речевой практике того или иного ла­тиноамериканского языкового варианта, расценивается как не­правильное, ошибочное[67]. До сих пор преподавание испанского языка в школах и вузах многих стран Латинской Америки ведется с традиционных позиций. В Эквадоре, например, он изучается, как правило, по грамматикам и учебникам (курс "Castellano" в трех частях), составленным акад. Г. Альфредо Хакоме. В предисловии к "Castellano" автор отмечает, что учебники написаны в соответствии с нормами проекта новой испанской академической грамматики [Academia Española, (5)]. Все отступления от стандарта европейского варианта расцениваются как факты ошибочные, неправильные, дефект­ные, и им противопоставляются в качестве «правильных», «образцовых» (formas correctas, castizas) академические эта­лоны. Так, в разряд «неправильных» попадают общеупотре­бительные в эквадорской обиходно-разговорной речи герундиальные реализации типа "dame haciendo esto, aquí viniendo a saludar"[68] («правильные» формы — hazme esto, vengo a saludar). В списки «ошибочных», «неправильных» Г. Альфредо Хакоме включает и такие давно вошедшие в обиход экваторианизмы, как guagua, guambra, ¡achachay! («правильное» употребление—niño(a), muchacho(a), ¡qué frío!), и т.д.

Нельзя не отметить, что весьма часто в зарубежной ис­панистике не учитывается фактор эволюции языка, в связи с чем отстаиваются отжившие нормы. Однако, как хорошо по этому поводу сказал еще А. А. Шахматов, «то, что вышло в языке из употребления, как бы оно ни было правильно или согласно с духом языка, не может быть насильно вновь навя­зано» [(1), с. 32].

Вплоть до настоящего времени испанские и латино­американские языковеды (как правило, рассматривающие эту проблему с аксиологической стороны) обычно в понимании нормы исходят из старого, наивного взгляда на литературный язык как на монолитное целое. При этом не учитывается фак­тор его функционального расслоения, постоянно смешиваются понятия «литературный язык» и «язык художественной лите­ратуры»[69]. Фактически нормы письменной формы художествен­ного литературного языка (как правило, пиренейского стан­дарта), принимаемые за единственный образец, переносятся на все подсистемы (функциональные стили) литературного языка. Совершенно прав австралийский лингвист Б. Стил, отмечающий, что грамматики испанского языка строятся таким образом, «как если бы в языке был один стиль и одна функция» [Steel, (1), р. 9]. В результате подобного подхода до известной степени искажается истинная картина состояния современного литературного испанского языка. Кроме того, это ведет к трактовке литературной нормы в качестве универ­сальной, общеканонической для всех функциональных сти­лей и их разновидностей. В этой связи нередко языковые средства, являющиеся нормативными для определенных сфер бытования языка, но отклоняющиеся от «универсального эталона», расцениваются как языковые «неправильности»[70].

В развитие теории нормы существенный вклад внесли отечественные и чешские лингвисты. К разрешению вопроса нормы они подходят с функционально-стилистических по­зиций, которые, в частности, приводят к «отрицанию отвле­ченных общеязыковых норм или, скорее, к отказу от приз­нания «не-нормой» того или иного явления в масштабе всего литературного языка» [Костомаров, Леонтьев, с. 10].

Приведем также важное по своей теоретической сути замечание Р. А. Будагова о том, что «не все нормы языка оказываются универсальными, годными для всех стилей языка... Языковые отклонения — понятие функциональное, а не абсолютное. То, что выступает как отклонение от нор­мы в одной сфере бытования языка, может выступать как нейтральная форма в другой сфере». [Будагов, (4), с. 127]

Итак, литературный испанский язык (имеющий различ­ные литературные нормы в Испании и в странах Латинской Америки), расслаиваясь на функциональные стили (под­разделяемые в свою очередь на ряд речевых разновиднос­тей), обладает целой системой дифференцированных норм.

Принимая во внимание функциональную природу нормы и исходя из соображений практического плана (ме­тодики обучения иностранным языкам), представляется це­лесообразным различать «литературную (традиционную) нор­му» и «стилистическую норму». Общепринятых трактовок данных понятий нет, и к тому же понятие «стилистичес­кая норма» до сих пор остается значительно менее разрабо­танным, чем понятие «литературная норма».

Наиболее фундаментальным, на наш взгляд, является определение литературной нормы, данное (с учетом трак­товки понятия «нормы» Э. Косериу) Н. Н. Семенюк: «Лите­ратурная норма — это некоторая совокупность коллектив­ных реализации языковой системы, принятых обществом на определенном этапе его развития и осознаваемых им как правильные и образцовые» [Семенюк, с. 566].

Различные функциональные стили и их жанровые под­системы обладают рядом только им присущих специфических черт, носящих общепринятый характер употребления, то есть узус языковых средств в разных сферах человечес­кой деятельности и общения имеет свои объективные нормы. В то же время эти утвердившиеся в определенных сферах функционирования языка реализации в ряде случаев не соответствуют традиционной литературной норме (как уже отмечалось, в испано-американистике весьма часто отклоне­ния подобного типа трактуются как языковые «неправиль­ности»). В этой связи представляется весьма плодотворным введение Г. О. Винокуром (еще в 30-х годах) в лингвистичес­кую и учебно-методическую литературу понятия «стилисти­ческой нормы» (см.: [Винокур Г.О. (2), с. 88—891), поднятого в настоящее время в отечественном языкознании на должную вы­соту Э. Г. Ризель [с. 117, 118] и М. Н. Кожиной [(4), с. 84].

В настоящей работе под стилистическими нормами понимаются общепринятые реализации заложенных в языке стилистических потенций, обусловленные целями, задачами и содержанием определенной сферы общения[71].

Литературная норма является тем идеальным фоном, той «точкой отсчета», с которой соотносятся стилистические нор­мы и по контрасту с которой они практически обнаружи­ваются. Как пишет И. Дубски, литературная норма «в сти­листическом плане нейтральна, другими словами, немарки­рована». [Dubsky, р. 10]

В большинстве случаев несоответствие языковых фактов литературной норме ведет к их соотнесенности с определен­ной стилистической нормой. В качестве примера можно указать на реализацию так называемого «настоящего косвен­ной речи». (О данном частном значении формы настоящего времени подробнее см. с. ...) Например: El portavoz dijo ayer quese propone llevar una delegación de 250 personas a la con­ferencia. ("El Tiempo")

Это употребление настоящего времени, отступающее от литературной нормы, является в то же время объективной стилистической нормой для жанра газетной информационной хроники.

Иногда имеют место случаи несоответствия и литератур­ной, и стилистической нормам. В качестве примера можно указать на употребление формы будущего простого сослага­тельного наклонения, закрепленного за подсистемой законо­дательных документов, в разговорной речи. Подобный нор­мативный сдвиг ведет к созданию дополнительных коннотаций.

В заключение раздела отметим, что в силу традиционного подхода большинства зарубежных испанистов к основным признакам литературного языка и его нормам для испанской лингвистической литературы характерен огромный разрыв между объективно существующими в языке нормами и их отражением (кодификацией)[72] в грамматиках, словарях, спра­вочниках, учебниках и т.д. На несоответствие канонов, диктуемых испанскими грамматиками, современному реаль­ному употреблению языковых средств обратили внимание ведущие испанские филологи. Так, например, у М. Криадо де Валя мы находим следующие строки: «Испанские грамма­тики уже давно не могут научить ни правильно говорить, ни писать» [Criado de Val, (2), р. 13]. Выступая против ис­панских пуристов, стремящихся всячески ограничить свободу писателя в выборе языковых средств и выдвигающих в ка­честве эталона образцовой речи существующие грамматики, известный стилист Испании Х. Асорин пишет: «Грамматика как «искусство правильной речи» уже не существует... Дело в том, что Академия, Бельо, Куэрво, Сальва, Каммелеран ус­тарели» [Azorín, pp. 618—619]. Исследователь современного употребления различных языковых средств Э. Лоренсо ут­верждает, что между традиционными испанскими граммати­ками и реальным функционированием языка существует «пропасть» [Lorenzo, р. 38].

 

1 См., напр.: [Винокур Г.О., (1), (2); Виноградов; Костомаров; Кожина, (2)]. Здесь и далее цифры в круглых скобках указывают на номер работы данного автора в списке литературы, помещенном в конце книги.

[2] Приведем в этой связи следующее высказывание Р.А. Будагова: «Функциональное осмысление стилистики является ... единственно пра­вильным» [(4), с. 128].

[3] См.след. статьи в книге: «Пражский лингвистический кружок», М., 1967: [Матезиус, (1), с. 404 — 405; (2), с. 378 — 393; (3), с. 446 — 447, . 464—465; Гавранек, (1), с. 346 — 349, 361 — 368, 370 — 374, (2), с. 432 — 443]; Вахек И. Письменный язык и печатный язык, с. 537 — 541; Мукаржевский Я. Литературный язык и поэтический язык, с. 409; Едличка А. О пражской теории литературного языка, с. 547, 555; см. также: Тезисы Пражского лингвистического кружка [с. 24—31]; [Гаузенблас, с. 74 — 75]; см. также библиографию работ чешских линг­вистов в кн. М.Н. Кожиной [(2), с. 76].

[4] См.: «Вопросы языкознания», 1954, № 1 — 6; 1955, № 1. Следует отметить, что ряд теоретических проблем, которые отражались в ходе дискуссии, до сих пор сохраняет свою актуальность. См., напр., заклю­чительную статью В.В. Виноградова [(4)], а также статьи Г.В.Степанова, Р.А. Будагова, И.Р.Гальперина, Р.Г.Пиотровского, А.В.Федорова.

[5] Существуют разные мнения относительно числа функции языка. Абсолютное большинство лингвистов стоит на точке зрения полифункциональности языка. Так, Р. Якобсон выделяет шесть функций: референтную (Referential) — с ориентацией на контекст; экспрессивную, или эмотивную (Emotive)—функцию выражения чувств и воли говорящего; поэтическую (Poetic); конативную (Conative) — с ориентацией на ад­ресата; метаязыковую (Metalingual) — функцию, обусловливающую воз­можность говорить о языке с помощью языка; фатическую (Phatic) — относящуюся к установлению контакта. [Jakobson, (2), рр. 353—357]

В.В. Виноградов, К. Бюлер, Б. Гавранек вычленяют три функ­ции: В.В. Виноградов — функции общения, сообщения и воздействия [(6), с. 6]; К. Бюлер — функции выражения (Ausdruck), обращения (Арреl) и сообщения (Darstellung) (Бюлер К. Принципы изучения языка. — В кн.: В.А. Звегинцев. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1960, с. 25); Б.Гавранек — репрезен­тативную, экспрессивную и апеллятивную [(2), с. 438].

Есть сторонники и монофункциональности языка. Единственной его функцией они обычно считают коммуникативную. Этой точки зрения придерживается, например, Пазухин Р.В. (см.: Учение К.Бюлера о функциях языка как попытка психологического решения лингвисти­ческих проблем. — Вопр. языкознания, 1963, № 5). Признавая приоритет коммуникативной функции, нельзя не разделить мнение полифунк­ционалистов, поскольку конкретный материал неизменно свидетель­ствует об исключительной полифункциональности языка. Хотя не все функции языка равнозначны, и при речевом акте их разграничение не всегда представляется возможным, в то же время нет никаких осно­ваний отвергать полифункцнональную природу языковых средств.

[6] Данным фактором, кстати, объясняется и большое количество работ, названных авторов, переведенных на испанский язык.

[7] См.: Фосслер К. Позитивизм и идеализм в языкознании. (Vossler К. Positivismus und Idealismus in der Sprachwissenschaft. Heidelberg, 1904). — В кн.: Звегинцев В.А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях, ч. I. М., 1960, с. 291 — 293; Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика, ч. I. М., 1920, с. 162 — 163, 168.

[8] X. Касарес по этому поводу пишет: «Индивидуальная стилистика в последнее время получила такое широкое и глубокое развитие, что оно представляется почти аномальным» [с. 117].

[9] См., напр.: Alonso Dámaso. La lengua poética de Góngora. Madrid, 1935; Он же. Góngora y el "Polifemo". En 3 vols., Madrid 1967; Он же. [(1), (2)]; Он же. Estudios y ensayos gongorianos. Madrid, 1959; Он же. Cuatro poetas españoles (Garcilaso, Góngora, Maragall, Antonio Machado). Madrid, 1962; [Alonso Amado, (2)]; Он же. Poesía y estilo de Pablo Neruda. B.A. 1966; Bousoño C. Teoría de la expresión poética. Madrid, 1966; Он же. La poesía de Vicente Aleixandre. Madrid,1956.

[10] Это положение отмечают и сами испанские ученые (см. [Alonso D. у Bousoño, р. 12]). В.Гарсия де Диего, говоря о выражении аффективности средствами языка (как известно, категория аффективности является одной из важнейших в лингвостилистике), указывает: «Почти вплоть до наших дней тема аффективности в языке даже не ставилась». (Цит. по кн. А.Переса Риохи [Pérez-Rioja, (I), p. 234].)

[11] См., напр., его работы: El romancero hispánico. En 2 vols., Madrid, 1953; Poesía juglaresca y juglares. Madrid, 1924; Romances tradicionales de América. Madrid, 1934.

[12] Исключение представляет работа чешского испаниста И. Дубского (см.: Dubsky J. Introducción a la estilística de la lengua. Santiago de Cuba, 1970).

[13] О современном «кризисе» и «отставании» испанской лингвисти­ческой школы пишет испанский филолог Д.Каталан (см.: Catalán D. Lingüística ibero-románica: Crítica retrospectiva. Madrid, 1974, p. 325 — 343). В частности, автор отмечает: «В послевоенный период ... испанские языковеды, робея перед трудами теоретического плана, продолжали довольствоваться ролью наблюдателей тех изменений, которые происхо­дили в лингвистике в последние десятилетия» (р. 326 — 327; перевод — Н.Ф.), — и далее указывает, что в эти годы испанское языкознание бы­ло нацелено на изучение прежних локальных проблем прежними, уже устаревшими, методами.

[14] Cм. [Lorenzo; Criado de Val, (2); Alonso M., (3)]; Carnicer R. Sobre el lenguaje de hoy. Madrid, 1909; Он же. Nuevas reflexiones sobre el lenguaje. Madrid, 1972; Cardona D., Berasarte F. Lingüística de la publicidad. El idioma español y la publicidad. Madrid, 1972; Gómez de Ivashevski A. Lenguaje coloquial venezolano. Caracas, 1969; [Dubsky; Beinhauer; Steel, (1), (2)]; Block de Bеhar L. El lenguaje de la publici­dad. Buenos Aires, 1973; Calvo Ramos L. Introducción al estudio del lenguaje administrativo. Madrid, 1980.

[15] Интересно отметить, что в противоположность испанистике в не­мецком зарубежном языкознании изучение грамматических средств с точки зрения их стилистических качеств имеет уже довольно широкое развитие. См. нaпp.: Schneider W. Stilistische deutsche Grammatik. Basel – Freiburg – Wien, 1959; Müller G. Deutsch von heute. Leipzig, 1962; Faulseit D., Kühn G. Stilistiche Mittel und Möglichkeiten der deutschen Sprache. Halle (Saale), 1963; Они же. Einführung in die Methodik der Stiluntersuchung. Berlin, 1968; Kerkhoff E. Kleine deutsche Stilistik. Bern – München, 1962.

[16] Так, например, рассмотрение стилистических качеств всех грамматических категорий имени существительного занимает всего полторы страницы; столько же отводится и глаголу, включая стилистическое освещение неличных глагольных форм.

[17] Нельзя не отметить, что некоторые наши филологи не поддержи­вают идею разграничения стилистики на литературоведческую и лин­гвистическую. Против подобного деления выступают, например, А. И. Ефимов, М.Д. Кузнец, Ю.М. Скребнев, Н.П. Потоцкая.

[18] См.: Проблемы лингвистической стилистики. — Научная кон­ференция. М., 1969; Сборник научных трудов МГПИИЯ. М., 1973, вып. 73.

[19] Дальнейшая разработка вопросов испанской лингвостилистики (уже после выхода в свет в 1984 г. «Грамматической стилистики испанского языка») нашла отражение в нескольких кандидатских диссертациях (см.: Н. А. Забашта, А. П. Денисова, Н. А. Потапушкин, В. П. Енин, А. В. Чичин, Е. М. Емильяненко, А. А. Еременко), выполненных под рук. Н.М. Фирсовой.

[20] Так, например, Д.Э.Розенталь [с.89-120], Р.Г. Пиотровский [(1), c.31 – 32], И.В.Арнольд [(2), с.2] используют термин «грам­матическая стилистика»; Т.И.Сильман [с.5], Г.Я.Солганик [с.3] - «синтаксическая стилистика»; Е.И.Шендельс [(3), с. 104 - 105], В.В.Пурцеладзе [c.52 – 56], Н.Н.Раевская [c.7] - «стилистическая грамматика».

[21] В испанистике о синтаксической стилистике говорят X. Касарес [с. 139], а также М.Алонсо [(1), (2), (3)], причем в трудах Мартина Алонсо даже имеет место смешение стилистики с синтаксисом. Так, например, в одной из работ этого автора встречается следующее утверж­дение: «В современную эпоху стиль — это синтаксис» [(2), р. 364].

Отметим также, что для испанских грамматик является традицион­ным включение раздела фигурального синтаксиса (sintaxis figurada), в котором рассматриваются так называемые фигуры речи, то есть целе­направленные (для достижения большей экспрессии) отклонения от установленных синтаксисом норм.

[22] На недостаточную исследованность языковых фактов в стилистическом ракурсе указывает И.Р.Гальперин в предисловии к «Сборнику научных трудов МГППИЯ» (М., 1973, №73, с. 4), специально посвящен­ному проблемам лингвистической стилистики.

[23] Cм., напр.: Степанов А.В. К истории изучения стилистического своеобразия и функций частей речи в художественном произведении. — Филол. науки, 1958, № 1; Романов Ю.В. Ситуативно-речевые функции испанских личных местоимений.—Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1979, вып. 148.

[24] См., напр., работы: [Кожина, (3), с. 138—317]; Петрова Т.Н. Морфология как стилеобразующее средство. — В сб.: Романское и гер­манское языкознание. Минск, 1977, вып. 2.

Вопрос о языковом или речевом статусе функциональных стилей породил среди лингвистов многочисленные споры. При решении данной проблемы мы опирались на учение В.В.Виноградова о различении трех стилистик, взаимосвязанных друг с другом: «Это, во-первых, стилистика языка как «системы систем», или структурная стилистика; во-вторых, стилистика речи, т.е. разных видов и актов общественного употребле­ния языка; в-третьих, стилистика художественной литературы» [(6), с. 5]. Как справедливо отмечает М.Н. Кожина, функциональные стили более заметно различаются на лексико-фразеологическом уровне (по совокупности стилистически окрашенных средств), что в целом делает стилистическую системность языка ущербной [(4), с. 41, 42]; в то же время функциональные стили—«это стили и языка, и речи» [(4), изд. 2-е, с. 61]. Поскольку функциональный стиль, как стилистико-системное явление, отражает в полной мере именно речь, для краткости в работе используется термин «функциональный стиль речи».

 

[25] Говоря о любых значениях (значимостях) морфологических еди­ниц, необходимо учитывать, что данные единицы функционируют не самостоятельно, а лишь в составе слова и что эти значения (значимости) передаются не только морфологическими единицами, но и контекстом в целом, то есть данные термины в какой-то степени условны. В трактовке понятия значения грамматических средств были использованы работы Шендельс Е.И. (см., напр.: [(3), с. 105—106], а также Степанова Ю.С. [(1), с. 71—74], различающих денотативные и коннотативные элементы значения грамматических форм, денотативный и коннотативный уровни анализа.

[26] Поскольку специфика конкретного языка играет немаловажную роль в выборе системы общих понятий, мы учитываем в наших рассужде­ниях особенности испанского языка.

[27] Вопрос о стилистических возможностях словообразовательных средств, относящихся к особой подсистеме рассматриваемого уровня языка и имеющих специфические особенности, затрагивается в пособии мимоходом. Это отдельная, очень емкая и в стилистическом аспекте пока еще мало изученная тема.

[28] Как справедливо замечает В.А. Звегинцев [(3), с. 53], в лингвис­тической литературе обычно «грамматические значения не отграничи­ваются от экспрессивно-стилистических (или стилистических) значений». Термин «стилистическая информация» понимается нами широко, а не только как «та дополнительная информация, которая доставляется самим стилистическим приемом и его конкретным воплощением» (см.: [Галь­перин, с. 163]).

[29] Абсолютное большинство ученых обозначает этим термином раз­нообразные выразительные свойства языкового средства (X.Касарес, Э.С.Азнаурова), другие — его функционально-стилевую то­нальность (В.П.Мурат, Л.А.Дзекиревская, М.Натадзе), третьи (их абсолютное меньшинство) в «стилистическое значение (окраску)» вклю­чают дифференцированно как «функционально-стилистические» признаки, так и «экспрессивно-стилистические» (Т.Г.Винокур, В.Н.Виноградова). Параллельно данному термину используются также такие термины, как «аффективные элементы» (Ж.Вандриес), «экспрессивно-эмоциональ­ный элемент» (Р.А.Будагов), «стилистическая окраска» (Р.Г.Пиотров­ский), «экспрессивно-эмоциональнооценочный обертон» (О.С.Ахманова), «эмоциональное значение» (И.Р. Гальперин), «эмоционально-экспрес­сивные моменты» (К.А.Левковская), «экспрессивно-стилистическая ок­раска» (Д.Н.Шмелев).

[30] Интересна мысль В.Г.Гака относительно постановки вопроса о создании двух грамматик – грамматики языка и грамматики речи (см.: [Гак (1), с. 24].

[31] Языковые стили в некоторых относительно новых лингвистических работах рассматриваются в рамках японской теории «языкового существования» («форм существования языка»). Эта тема в нашей стране была начата статьей Н.И.Конрада (см.: Конрад Н.И. О языковом существовании. — Японский лингвистический сборник. М., 1959). Поскольку данное направление интересуют в значительной сте­пени собственно общесоциологические (в частности, диалектологичес­кие) и психологические аспекты в исследовании языка, в настоящей работе мы придерживаемся более старой традиции отечественной линг­вистики. Кроме того, основанием для такого подхода служит глубокое различие, существующее между функциональными стилями, бытующими в рамках общенационального языка, и теми разновидностями языка, которые связаны с диалектальными особенностями и не зависят от со­циально обусловленных целей его применения.

[32] Представляется целесообразным для теоретического осмысления и удобства описания коннотативных характеристик языковых средств выделение «нормативной окраски», которое мы находим у Ризель Э.Г. [Riesel, S.20] и Долинина К.А. (см.: О некоторых понятиях лингвисти­ческой стилистики. — Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1973, вып. 73, с. 40).

[33] Заметим, что если в отечественной лингвистике вполне обоснованно выдвигается требование разграничения терминов «экспрессивный» и «эмо­циональный» применительно к единицам лексического уровня (см., напр.: Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке. —В кн.: Сборник статей по языкознанию. Проф. МГУ акад. В.В. Виноградову. М., 1958, с. 104— 124; Киселева Л.А. Некоторые проблемы изучения эмоционально-оценочной лексики современного русского языка. — В сб.: Проблемы русского языкознания. Уч. зап. ЛГПИ, 1968, т. 28, с. 328 — 383), то в известных нам работах испанских и латиноамери­канских языковедов рассматриваемые термины используются нерасчлененно (см., напр.: [Alonso М., (2), р. 89; Pérez-Rioja, (2), р. 17; Retamar, р. 13; Adrados, p. 162]).

[34] И.Р. Гальперин, рассматривая вопрос информативности единиц морфологического уровня на материале английского языка, отмечает, что, например, морфема -self или префикс anti- имеют, кроме «грамматического значения», «эмоциональное значение» (см.: [Гальперин, (3), с. c.65, 68). О стилистических возможностях словообразования в немецком и русском языках см.: Степанова М.Д. Словообразование и вопросы стилистики. — Сб. науч. трудов МГПИИЯ, 1973, вып. 73; Виноградова В.Н. Стилистические средства словообразования. — В кн.: Стилисти­ческие исследования на материале современного русского языка. М., 1972. О стилистических потенциях словообразования в испанском и русском языках см.: Чичин А.В. Стилистический аспект объективного словообразования в испанском и русском языках (сопоставительный анализ). АКД., М., 1988.

[35] Е.И. Шендельс отрицает возможность наличия коннотативного элемента в значении грамматических форм на парадигматическом уровне [(3), c. 106-107]). Следует отметить, однако, что исследователь в понятие «коннотативное значение» не включает стилистическую информацию логического, например функционально-стилевого плана. Коннотативные значения словообразовательных средств этим автором не рассматривались.

Заметим также, что не все языковеды признают наличие стилистического значения в семантической структуре слова (см., напр.: [Звегинцев, (1), с.78; (2)б с. 170-171; Вандриес Ж., с. 136, Сепир; с. 31-32]); в то же время в большинстве лингвистических работ этот вопрос решается положительно (см.: [Винокур Г.О., (4), с. 221; Винокур Т.Г., с. 14; Колшанский, с. 51, Шмелев, (2) с. 254]).

[36] На стилистические характеристики лексических единиц, связанные с «прикрепленностью» к различным функциональным сферам употреб­ления, указывает (в разном терминологическом оформлении) ряд авто­ров (см., напр.: [Riesel, S. 20; Медникова, с. 56]).

[37] Подр. см.: [Швыркова, с. 84].

[38] Ср., с пониманием этого термина В.Е. Ярнатовской (К вопросу о стилистической вероятности и компонентном анализе в стилистике. —Сб. науч. трудов МГПИИЯ. М., 1973, вып. 73, с. 166.)

[39] Данная окраска находится в неразрывной связи с экспрессивно-эмоциональной и функционально-стилевой окрасками и вычленяется условно, в целях теоретического осмысления.

[40] Интересны в этом плане наблюдения У. Вейнрейха, отмечающего в языке идиш более широкое выражение показателей оценки у имени, чем у глагола [Вейнрейх, с. 176].

[41] Если на материале восточнославянских языков в вопросах сопо­ставительной стилистики уже достигнуты немалые успехи (см. напр., сборник «Проблемы сопоставительной стилистики восточнославянских языков» (Киев, 1977), то на базе сопоставительного анализа испанского языка с другими языками эта интереснейшая область стилистики еще очень мало разработана. См.: Забашта Н.А. Стилистическое использование форм множественного числа абстрактных имен существительных в русском и испанском языках (сопоставительный анализ). АКД., 1984; Потапушкин Н.А. Структурные и семантико-стилистические характеристики имен существительных – наименований лиц по профессии в испанском и русском языках. АКД., М., 1986.

[42] См.: Степанов Г.В. К проблеме языкового варьирования. М., 1979; Фирсова Н.М. 1) Языковая вариативность и национально-культурная специфика речевого общения в испанском языке М., 2000; 2) Национально-культурная специфика пуэрториканского национального варианта испанского языка. (В печати.)

[43] В лингвистической литературе, посвященной вопросам значения грамматических форм, имеются различные классификации, отражающие разницу в подходах к семантической структуре формы и к иерархии вхо­дящих в нее элементов. В основу принятого в работе понятия основных и частных значений грамматических форм положен принцип оппозиционного анализа по дифференциальным семантическим признакам (см. [Якобсон, (2)]), развиваемый в трудах А.В. Бондарко, Е.И. Шендельс, Е. Кржижковой, M. Докулила, Е. Куриловича. Мы считаем, что в ме­тодологическом плане более четким и удобным в работе является дву­членное противопоставление основного (первичного) и частного (вторич­ного) значения (см.: [Курилович; Кржижкова, (1), (2); Шендельс, (1), (4); Докулил]), а не трехчленное — общего, основного и частного значения (см.: [Якобсон, (2); Бондарко, (2), (3) ]) — в силу чрезмерной абстрактности общего значения и уязвимости критерия выделения ос­новного значения, устанавливаемого по признаку наименьшей степени зависимости от контекста.

[44] Думается, что прав M. Докулил, когда при рассмотрении понятия «инвариантное значение» языковой единицы он пишет: «Подобное (ин­вариантное — Н.Ф.) значение, конечно, следует искать, как убедительно показал П. Гард, не только вне контекста, т.е. в изолированном употреблении слова, но и в таких контекстах, которые практически не влияют на значение слова». [Докулил, с. 15]

[45] Подробнее по этому вопросу см.: [Арутюнова, (6), с.30; (3), с. 126; (5), с. 275].

[46] О грамматической фразеологизации см., напр.: Шведова Н.Ю. О некоторых типах фразеологизированных конструкций в строе русской разговорной речи.—Вопр. языкознания, 1958, №2; [Шмелев, (3); Москальская].

[47] На два вида лексической обусловленности значений граммати­ческих форм, а именно «внутреннюю лексическую обусловленность и внешнюю лексическую обусловленность», указывает Шендельс Е.И. [(2), с. 92 ]. Наш анализ показал наличие еще и третьего вида.

[48] Это связано с тем фактором, что «категория числа в ее лексическом аспекте обусловлена значением слова» [Арутюнова, (5), с. 233].

[49] В то же время нужно сделать оговорку в отношении русского и немецкого языков, в которых в этой области уже накоплен обширный фактический и теоретический материал. См., например, работы В.Н.Ярцевой, И.И.Ковтуновой, Д.Э. Розенталя, Е.И. Шендельс.

[50] См. в немецком языке: [Шендельс, (1), с. 77, 81]; в английском: [Раевская, с. 20-21].

[51] Подробнее об этом см.: Арутюнова Н. Д., Климов Г. А., Кубрякова Е.С.. Американский структурализм. — В кн.: Основные направления структурализма. М., 1964, с. 187—188.

В некоторых современных работах по стилистике используются теоретико-информационные трактовки стилистических проблем. (См., напр.: Riffaterre M. The Stylistic Function: Proceedings of the 9th Intern. Congress of Linguistics; Он же. Essais de Stylistique Structurale. Paris, 1971.) Думается, что применение в данной области языкознания понятий и терминологии теории информации должно осуществляться с большой осторожностью. Для теории информации, как известно, наиболее важен количественный анализ знаковой структуры сообщении (измерение разнообразия), а не качественные, содержательные, смыс­ловые характеристики, являющиеся главными для семантики языка.

[52] Горячо отстаивает «правильность» и действенность метода наблю­дения при стилистическом анализе материала Л.Шпитцер [с. 214 - 215].

[53] Среди различных традиционных приемов стилистического анализа нельзя не отметить очень результативный метод речевого, или лингвис­тического, эксперимента, предложенный еще в 30-х годах проф. А.М Пешковским и акад. Л.В. Щербой (см.: [Пешковской, (4), с. 133—134. Щерба, с. 121—122]. Его сущность заключается в опробовании разнообразных видоизменений того или иного языкового средства, создаваемых самим исследователем на основе его собственной лингвистической интуиции для подтверждения правильности грамматического постулата. Л.В.Щерба подчеркивает «полную законность» и «громадное значение» »метода при изучении живых языков. А.М.Пешковский считает его «правой рукой аналитика». В настоящей работе применяется данный метод, поскольку предметом исследования является не родной, а иностранный язык, его использование осуществляется с помощью широкого опроса информантов (подробнее см. ниже).

[54] Суть компонентного смыслового анализа вкратце состоит в следующем: грамматическое значение форм разлагается на минимальные дифференциальные семантические признаки (семы). В совокупности они составляют основное значение грамматической формы, отличающее данную форму от других членов этой системы грамматических форм. Одна грамматическая форма в различных условиях употребления может иметь разные значения (потенциальная многозначность словоформы). Семы раскрывают денотативное содержание формы. С изменением значения формы меняется состав дифференциальных признаков. (Подробнее см., напр.: [Селиверстова, (1); Bendix, p. 2-5].)

[55] В понятие «формализация» мы вкладываем широкое содержание, включающее и изучение системного характера языковых средств.

[56] Рассматривались современные тексты различных ареалов. Наши наблюдения подтверждают мнение Г.В. Степанова о «единстве испанского языка Испании и Аргентины, Кубы и Филиппин, Колумбии и Мексики и т.д.», а также о том, что из всех аспектов языка грамматический обна­руживает наименьшее своеобразие американских вариантов по сравнению с собственно испанским. [Степанов Г.В., (3), с. 46]

[57] Подробнее о проведении данного количественного анализа мате­риала см.: Фирсова Н.М. К вопросу функционально-стилистической специализации временных форм индикатива в современном испанском языке. — В сб.: Современное состояние романских языков в их лекси­ческом, грамматическом и стилистическом аспектах. М., 1979.

[58] Отдавая себе отчет в том, что содержательные аспекты изучаемого объекта представляют собой диалектическое единство, следует подчерк­нуть его структурный характер. В данном случае стилистический аспект искусственно вычленяется в целях удобства его изучения и описания.

[59] Об анализе семантических структур грамматических форм см., напр.: [Якобсон, (2), Kržižkova, (1), с. 203 — 231; Шендельс (4), с. 22—29, Бондарко, (3)].

[60] О круге проблем, изучаемых семантической грамматикой см.: [Gak, р. 32].

[61] О проблемах семантического синтаксиса на материале испанского языка см.: [Супрун].

[62] Этот метод был применен нами при исследовании стилистических свойств временных форм глагола. Стилистические возможности грам­матических форм имени существительного, в отличие от временных глагольных форм, описываются в данной работе без предварительного семантического анализа их структур: при настоящем состоянии изучен­ности проблем семантической грамматики и лингвостилистики исполь­зование семантико-стилистического метода в отношении всех рассмат­риваемых нами форм в рамках одной книги является нереальным.

[63] В настоящей работе для дополнительной проверки выявленных семантико-стилистических данных привлекалось не менее 10 информан­тов на каждый конкретный случай.

[64] Мы разделяем точку зрения И.Р.Гальперина на стилистику «как на высший уровень языковой структуры, уровень, в котором своеобраз­но сливаются другие уровни» [(1); (2), с. 28].

[65] Богатая библиография по данной теме приводится в обобщающей глубокой работе Семенюк Н.Н. [с. 593—596].

[66] См., напр.: [Rodríguez Gástelo, р. 5—8; Oroz, р. 11—12; Roña, р. 19].

Против традиционно-пуристского понимания нормы, трактуемой как «нечто единое», выступает испанский лингвист Д. Каталан Менендес Пидаль, который пишет о «сосуществовании и борьбе различных норм» [Catalán Menéndez-Pidal, р. 23—32].

[67] Ярко и образно характеризует взгляд пуристов на латиноамериканс­кий речевой узус известный венесуэльский лингвист А. Розенблат: "La (visión — Н.Ф.) del purista es más bien terrorífica. No ve por todas partes más que barbarismos, solecismos, idiotismos, galicismos, anglicismos y otras enfermedades malignas". [Rosenblat, (1), р. 21] Заметим, что на заре отечественной испанистики это несостоятельное с научной точки зрения суждение бытовало и среди многих преподавателей испанского языка.

[68] По поводу вышеприведенных примеров любопытно привести вы­сказывания известного эквадорского лингвиста Л. Москосо Веги, который пишет, что Эквадорская академия языка на V конгрессе Академий ис­панского языка выступила с ходатайством о признании в качестве нормы данных герундиальных употреблений. «Формы dame haciendo, aquí viniendo a saludar... возможно получат академическое узаконение, — отмечает автор. — Пока же Академическая грамматика (имеется в виду мадридская — Н.Ф.) их не легализует, мы обязаны уважать ныне действующие академические каноны» (см.: Moscoso Vega L. Hablemos y escribamos. Cuenca, 1972, р. 49).

[69] О различии данных понятий ясно и четко говорит Р.А. Будагов: «Как общее правило, понятие литературного языка гораздо шире понятия языка художественной литературы. На литературном языке говорят все люди, овладевшие его нормами, тогда как само понятие языка ху­дожественной литературы не может выходить за пределы различных жанров данной литературы». [Будагов, (3), с. 7].

[70] Думается, что в подходе к трактовке грамматических отклонений, грамматических «неправильностей» необходимо учитывать три момента: в первую очередь, что является точкой отсчета, то есть от чего откло­няется, затем как отклоняется и почему отклоняется. Так, если подходить с функционально-стилистических позиции к пониманию нормы литературного языка, то, например, реализация перфекта в придаточных предложениях в конструкциях косвенной речи в газетном стиле типа El secretario informó que el magistradoha tomado conocimiento de varios procesos... не является «неправильностью» и отклонением от нормы этой речевой разновидности. Если же исходить из традиционной трак­товки нормы, то данная реализация должна расцениваться именно как некорректная, что противоречит современным объективным нормам жанра газетной информационной хроники.

[71] Ср. схожую дефиницию стилистической нормы у М.Н. Кожиной [(4), с. 84].

[72] Термин «кодификация» в значении «установление и описание норм литературного языка» введен Б. Гавранком [Гавранек, (1), с. 338—339]. Ученый указал на необходимость дифференциации объективно сущес­твующей языковой нормы и ее отражения в специальной лингвистичес­кой литературе.