Из воспоминаний о публичных выступлениях

Приемы изложения и объяснения: дедукция, индукция, аналогия

Эти приемы разнообразны. Так, выступающий может не только рассказывать, но и показывать таблицы, схемы, графики,

 

Плевако Федор Никифорович (1843—1908)—известный русский адво­кат и выдающийся судебный оратор.

Скуластое, угловатое лицо калмыцкого типа с широко рас­ставленными глазами, с непослушными прядями длинных тем­ных волос могло бы назваться безобразным, если бы его не осве­щала внутренняя красота, сквозившая то в общем одушевлен­ном выражении, то в доброй, львиной улыбке, то в огне и блеске говорящих глаз. Его движения были неровны и подчас неловки;

неладно сидел на нем адвокатский фрак, а пришептывающий го­лос шел, казалось, вразрез с его призванием оратора. Но в этом голосе звучали ноты такой силы и страсти, что он захватывал. слушателя и покорял его себе.

В речах Плевако, как и в речах Спасовича, всегда над житей­ской обстановкой дела, с его уликами и доказательствами, воз­вышались, как маяк, общие начала, то освещая путь, то помогая его отыскивать. Стремление указать внутренний смысл того или ино­го явления или житейского положения заставляло Плевако брать краски из существующих поэтических образов или картин или рисовать их самому с тонким художественным чутьем и, оду­шевляясь ими, доходить до своеобразного лиризма, производив­шего не только сильное, но иногда неотразимое впечатление. (...)

Его речи по большей части носили на себе след неподдельно­го вдохновения. Оно овладевало им, вероятно, иногда совершен­но неожиданно и для него самого.

Мне вспоминается защита им в Сенате бывшего председате­ля одного из крупных судов, обвиняемого в преступном попусти­тельстве растраты его непосредственным подчиненным денег, от­пущенных на ремонт здания. Несчастный подсудимый, попав­ший с блестящего судебного пути на скамью подсудимых, уби­тый и опозоренный, постаревший за два года на двадцать лет, сидел перед сенаторами и сословными представителями, низко опустив свое исхудалое, пожелтевшее лицо. (...)

Фактическая сторона речи Плевако была, как и сле­довало ожидать по перекрестному допросу, довольно слаба, но зато картина родной благодушной распущенности, благодаря которой легкомысленная доверчивость так часто переходит в преступное пособничество, была превосходна. Заключая свою защиту, Плевако “нашел себя” и, вспомнив слова обвинителя, сказал голосом, идущим из души и в душу:

Вам говорят, что он высоко стоял и низко упал, и во имя этого требуют строгой кары, потому что с него должно “спроситься”. Но, господа, вот он перед вами, он, стоявший так высоко! Посмотрите на него, подумайте о его разбившейся жизни — разве с него уже недостаточ­но спрошено? Припомните, что ему пришлось перестра­дать в неизбежном ожидании этой скамьи и во время пребывания на ней. Высоко стоял... Низко упал... ведь это только начало и конец, а что было пережито между ними! Господа, будьте милосердны и справедливы и, вспоминая о высоте положения и о том, как низко он упал, подумайте о дуге падения!

В известном стихотворении Пушкина говорится о поэте: “Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется — душа поэта встрепенется, как пробудившийся орел”. Но “божествен­ный глагол” говорит сердцу чуткого человека не одними словами красоты и любви: он будит в нем и чувство прощения и милости. Такой голос, очевидно, прозвучал для Плевако и заставил его проснуться и встрепенуться. Надо было слышать его в эти мину­ты, видеть его жест, описавший дугу, чтобы, по выражению его преобразившегося от внутреннего восторга лица, понять, что на него “накатило”...

А. Ф. Кони

чертежи, модели, диапозитивы, демонстрировать опыты, чертить, писать. Все эти приемы необходимы для того, чтобы в яркой, до­ступной, запоминающейся форме донести содержание выступле­ния до слушателей.

Можно строить изложение таким образом, чтобы от общих положений и правил переходить к частному, конкретному. Это так называемая дедукция. Например, М. В. Ломоносов в полемике утверждает:

Напрасно рассуждают, что в теплых краях действием солнца больше дорогих металлов, нежели в холодных, родится, ибо по нелживым физическим исследованиям известно, что теплота солнечная до такой глубины в землю не проникает, в которой металлы находятся. Это об­щее положение. И знойная Ливия, металлов лишенная, и студеная Норвегия, чистое серебро в камнях своих содержа­щая, противное оному мнению показывают. (Это конкретизация общего положения.)

 

Можно строить изложение от частного (анализ известных или новых фактов, примеров) к общему выводу. В таком случае ора­тор имеет дело с индукцией. Блестяще использовал индук­цию в своих лекциях П. Ф. Лесгафт. “Вот идет дама с перетяну­той талией” — так начинал свое рассуждение ученый. Далее он говорил о неестественном положении ее внутренних органов, за­тем о следствии этого— неосознанных ощущениях, беспокоящих и раздражающих ее, а затем о ее поведении — капризах и раз­дражении. И в результате делался вывод: нарушенные функции организма человека неблагоприятно отражаются на характере и поведении человека.

Кроме дедукции и индукции существует еще очень распро­страненный прием изложения и объяснения — аналогия. Это умозаключение о принадлежности предмету определенного при­знака на основе сходства в существенных признаках с другим предметом.

Профессор МГУ Валентин Фердинандович Асмус приводил в своих лекциях по логике такой исторический пример умоза­ключения по аналогии. Открытие Галилеем четырех больших планетоподобных спутников у Юпитера позволило подкрепить гипотезу Коперника о центральном положении Солнца и движе­нии вокруг него других планет. Он сравнил систему спутников Юпитера с Солнечной системой. В обеих системах имеется ряд общих для них признаков. Это позволило сделать умозаключение по аналогии.

При использовании аналогии следует соблюдать правила:

1) аналогия действительна лишь тогда, когда два явления сход­ны между собой в существенных признаках; 2) при уподоблении двух явлений или событий следует учитывать различия между ними.

Знание особенностей и правил дедукции, индукции и анало­гии способствует доказательному построению выступления.