Свобода и творчество
Особенности личности выражаются, формируются и развиваются в деятельности, но при условии, что это – свободная деятельность. Несвободная, принужденная активность человека ничего не может сказать о его личности. Если кто-то поставил перед вами цель, снабдил вас средствами, регламентировал последовательность действий, то как вы сможете проявить себя в такой активности? Никак. Такова активность раба на хлопковой плантации, рабочего в современном массовом производстве. Нужна свобода, чтобы в деятельности выразилась личность.
Обыденное мировоззрение включает в себя понятие свободы, нам известен лозунг Великой французской революции «Свобода, равенство, братство», мы стремимся увеличить свою свободу и горько жалуемся на сковывающую нас рутину повседневных дел и обязанностей. Понимание свободы, близкое обыденному мировоззрению, по-видимому, лучше всех выразил прекрасный нидерландский философ Б.Спиноза (1632 – 1677): «Свободной называется такая вещь, - писал он в своем главном труде «Этика», - которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой. Необходимой же или, лучше сказать, принужденной называется такая, которая чем либо иным определяется к существованию и действию по известному и определенному образцу»(Спиноза Б. Этика. – Избр. произв. М., 1957, т.1, с.362).
Отсюда мы легко получаем определение: деятельность свободна, если она осуществляется только благодаря воле и желанию ее субъекта. И, напротив, если деятельность не зависит от воли и желания действующего субъекта, она несвободна.
Чтобы лучше понять специфику свободной деятельности, начнем с ее антипода – с вынужденной активности. Допустим, вас обязывают явиться завтра на работу в новом костюме. Времени в обрез, вы бежите в магазин, а там – только один костюм подходящего размера. Вы вынуждены приобрести его, хотя вам он и не очень нравится. Здесь все задано извне: цель, условия, средства деятельности. Ваша покупка целиком вынуждена и, если кто-то упрекнет вас в дурном вкусе, он будет неправ: вы к этому костюму не имеете никакого отношения. Но вот вас не ограничивают сроками и, побегав по магазинам, вы встречаете несколько подходящих костюмов. Вы можете выбирать и в этом выборе уже проявить свой вкус, свои представления о прекрасном и пристойном, короче говоря, некоторые черты своей личности. Таким образом, свобода – это, прежде всего, возможность выбора.
Чем более велики возможности выбора, тем больше ваша свобода, тем полнее проявится в деятельности ваша личность. Однако свобода выбора – это еще не вся свобода, которая свойственна человеку. Выбирают ведь и животные, и в этом смысле человек от них недалеко ушел. Чтобы увидеть ограниченность такой свободы, представьте себе, что вам приходится выбирать из такого ряда альтернатив, которые вам все одинаково не нравятся. Ну, скажем, ни один из тех костюмов, которые вы встречаете в магазинах, не пришелся вам по вкусу, а выбирать надо – какая же здесь свобода?
Подлинная свобода – это способность творчества, способность созидания.
Грубо говоря, свобода творчества – это способность не просто выбирать из имеющегося диапазона возможностей, но создавать новые возможности. Если обратиться к нашему простому примеру, то можно сказать, что свобода – это способность самому создать ту одежду, которая вам нравится. Вы сами ставите перед собой цель, сами создаете средства, определяете последовательность действий и т.д. Поэтому полученный результат в наибольшей мере выразит особенности вашей личности. С этой точки зрения мы могли бы сказать, что личность, свобода, творчество – это, в некоторой степени, эквивалентные понятия, ибо самовыражение личности (ее существование) осуществляется только в свободном творчестве, а для феномена свободного творчества необходима личность. Личность есть свободное творчество, творчество есть свободная личность. Такая свобода действительно не знает никаких ограничений: существо, способное к свободному творчеству, может ускорять или замедлять ход времени, преодолевать законы природы, зажигать новые звезды. Свободный деятель всемогущ, поэтому Спиноза полагал, что такой свободой обладают лишь Бог или Природа, а человеку остается лишь выбирать из того, что они ему предлагают.
Конечно, нам известно, что человек вынужден считаться с законами природы, с общественными законами, установлениями, нормами. Некоторые философы полагают, что вся деятельность человека подчинена внешним факторам и, следовательно, несвободна. Но ведь это неверно! Человек способен к творчеству, личность есть чистое творчество, и вся история человечества свидетельствует об этом. Например, согласно законам природы человек не может летать, и разум говорит ему, что сколько руками ни маши, от Земли не оторвешься: «Рожденный ползать – летать не может!». Однако же человек летает! На воздушном шаре, на самолете, на ракете. Эти возможности он сам создал, а не выбирал из того, что предоставляет природа. В процессе творчества он способен преодолеть любые препятствия и, как созидатель, способен соперничать с самой природой. Человек свободен.
5. Границы свободы: добро и зло
Вообще говоря, свобода человека безгранична – ничто внешнее не способно воспрепятствовать свободному самовыражению личности. Сфера этого самовыражения может быть ограничена лишь самой личностью. Кант когда-то писал: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением… - это звездное небо надо мной и моральный закон во мне». Ну, звездное небо сейчас уже мало кого удивляет – мы слишком хорошо его узнали за последние столетия. А вот моральный закон, живущий в душе каждого из нас, до сих пор вызывает благоговейное удивление. Каждый человек имеет представление о различии между добром и злом и в своей деятельности руководствуется этим различием как самой высшей мерой.
Добро есть нравственно положительное, благо, полезное, должное.
Зло – нравственно отрицательное, вредное, предосудительное.
Легко заметить, что это наше обыденное понимание добра и зла, философы почти ничего не добавляют к содержанию этих понятий. Конечно, философы пытались уточнять, что же такое «нравственно положительное», и этика, раздел философии, как раз занимается этим. Однако до сих пор нет какого-то общепризнанного истолкования добра. Каждый человек понимает добро и зло по-своему, и часто, пытаясь делать добро, мы приносим зло, а порой и сознательно делаем зло. Это не удивительно. Удивительно то, что каждый человек сознает это различие: городской житель и крестьянин, европеец и африканский абориген, добропорядочный гражданин и бандит, вор, мошенник, даже политик и журналист. Быть может, именно осознание различия между добром и злом и делает человека человеком.
«И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть;
А от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который вкусишь от него, смертию умрешь…
И сказал змей жене: нет, не умрете;
Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Бытие,2, 3).
Да, осознав различие между добром и злом, зверь умер, родился человек. И граница между добром и злом, которую проводит для себя человек, это и есть граница его свободы.
Вопросы
1. Природа и структура человеческого сознания.
2. Характерные особенности человеческой личности.
3. Деятельность как способ существования личности.
4. Понятие свободы.
5. Добро и зло как важнейшие категории этики.
Основная литература
1. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. М., 1998.
2. Философский энциклопедический словарь. Под ред. А.А.Ивина, М., 2003.
3. Введение в философию М., 2002, разд.II, гл.11.
4. Гуревич П.С. Философская антропология. М., 2001.
Дополнительная литература
1. Меркулов И.П. Эпистемология. Т.1, СПб., 2002.
2. Эволюция. Язык Познание. Под ред. И.П.Меркулова. М.,2000.
3. Швейцер А. Благоговение перед жизнью. М., 1992.
4. Идея смерти в российском менталитете. Под ред. Ю.В.Хен, СПб., 1999.
5. Смысл жизни. Антология. Вып.2., М., 1994.
6. Бородай Ю.М. Эротика. Смерть. Табу. М., 1995.
7. Дубровский Д.И. Проблема идеального. М., 2002.
8. Гуревич П.С. и др. Философия человека. Ч. 1 – 2. М., 2001.
Приложение 1.
Некоторые особенности философского исследования
Вы избрали философию в качестве сферы своей профессиональной деятельности. Это означает, что в дальнейшем вы будете не просто удовлетворять свою любознательность или преподавать философию, но и размышлять над какими-то ее проблемами и развивать те или иные разделы философии. Возможно, вам -–как будущим творцам философии – будет полезна рефлексия одного из авторов философских работ над собственной деятельностью. В ваших собственных исследованиях что-то может оказаться не так, что-то, быть может, будет похоже, но в любом случае попытаться отдать себе отчет в том, как ты работаешь, - полезно.
1. Первичная и вторичная работа
Вероятно, многие из профессиональных философов, посмотрев на длинный список работ, написанных и опубликованных за 20 –30 лет деятельности в области философии, с огорчением обнаружат, как мало в этом списке статей, тем более – книг, которые были написаны на новую для нас тему, написаны под влиянием внутреннего интереса, в которые была вложена частица ума и сердца, и как много статей, написанных на заказ, на давно известную и основательно надоевшую тему, на чужой вкус и стандарт. Работы первого рода можно назвать творческими, оригинальными, я буду называть их «первичными»; работы второго рода – «вторичными». Соотношение первичных и вторичных работ в деятельности разных философов будет, конечно, различным, однако лишь очень немногие из них могут похвастаться тем, что никогда не писали вторичных работ. Это справедливо и для зарубежных философов.
По-видимому, можно с большой долей уверенности предположить, что философ любит свое профессиональное дело, ему нравится размышлять над мировоззренческими проблемами, сплетать хитроумные логические сети абстракций. И когда его увлекает некоторый вопрос, над решением которого он бьется недели, месяцы, иногда – годы, то только устойчивый интерес, искреннее внутреннее побуждение способны заставить его неотступно – в учреждении и дома, днем и вечером. На улице и в метро, даже на рыбалке – думать, размышлять, искать решение. И в найденном, наконец, решении выражаются особенности его интеллекта, мировоззрения, личности. Сам же этот процесс – поиски, разочарования, находки – доставляет ни с чем не сравнимое наслаждение (сродни тому восторгу, который испытал Пушкин, закончив «Бориса Годунова»). Итак, можно констатировать:
Первичная, или творческая, работа есть работа, совершаемая свободно под влиянием внутреннего интереса над новой для исследователя темой или проблемой, результат которой выражает взгляды, идеи, вкусы автора, которая, наконец, доставляет удовольствие.
Вторичная же работа побуждается не внутренним личным интересом, а внешними обстоятельствами. Действительно, часто мы пишем не потому, что нам интересно было размышлять над некоторой проблемой или овладевать новой для нас темой, не потому, что в душе выросло непреодолимое желание высказаться, а потому, что это требуется, скажем, планом, что подвернулся грант и есть надежда на получение гонорара или просто нужны публикации для очередного отчета. Ясно, что такая работа над известной или неинтересной для нас темой не может доставить большого удовольствия и чаще всего оказывается утомительным, скучным занятием – «работой» в неприятном смысле этого слова. Ясно также, что возможности творческого самовыражения здесь сильно ограничены как необходимостью сообразоваться с внешними требованиями, так и внутренним отвращением, скукой, да самовыражение и не является целью такой работы.
Для философа важна и ценна именно первичная работа, ибо только она открывает возможность для проявления и развития его творческих сил, только она позволяет ему выразить собственное мировоззрение и посредством этого – мировоззрение людей своего времени определенной социальной группы. Вторичная же работа – это ремесло, повторение пройденного, средство получения материальных благ. Следует заметить, правда, что общественная оценка вторичной работы иногда может быть выше, нежели оценка первичной работы. Например, вы затратили много сил, вкусили «восторг и слезы вдохновенья», написали статью, а ее не заметили, не прочли или не поняли. А вторичная работа, в который раз излагающая идеи, набившие у вас оскомину, вдруг привлекает внимание философского сообщества и получает высокую оценку. Еще чаще встречается ситуация, когда статья начинающего автора. Которую он писал со всем пылом молодой души, оказывается в глазах сообщества значительно ниже, чем вторичная статья поднаторевшего в своем ремесле профессионала, сколоченная им за несколько дней.
И это естественно, ибо общественная оценка философской работы определяется не только ее внутренними достоинствами, но и умонастроениями философского сообщества, господствующими вкусами и модой. Так, например, в период господства схоластики в средневековой Европе ценилась «ученость» – знание текстов и их обильное цитирование, самостоятельность мысли вызывала подозрения и встречала пренебрежительное отношение. Это был период господства вторичных работ. К сожалению, аналогичная ситуация существовала и в нашей стране в течение 70 лет: уважением пользовались толстые труды, цитирующие, пересказывающие, комментирующие работы классиков марксизма или результаты науки, идеи зарубежных философов и т.п. Только такие труды создавали философу имя, обеспечивали профессиональную карьеру и доставляли уважение философского сообщества. Попытки высказать что-то оригинальное рассматривались, в лучшем случае, как легкомыслие.
Легко заметить, что различие между первичной и вторичной работой в значительной мере субъективно: первичное для меня может быть вторичным для другого, если он уже исследовал эти ходы мысли. Данное различие, кроме того, не является достаточно четким: в любой статье могут соединяться элементы как первичной, так и вторичной работы. Работа, начатая как вторичная, постепенно может вызвать искренний интерес и превратиться в первичную. Ситуации подобного рода часто встречаются и в искусстве. Наконец, это различие почти ничего не говорит об общественной значимости работы: первичная для меня работа вполне может оказаться тривиальной пустышкой для философского сообщества. Зачем же в таком случае нам нужно это туманное различие? Для того чтобы подчеркнуть: только первичная, творческая работа вносит реальный вклад в развитие философии, ибо только такая работа может оказаться новаторской не для одного только автора, но и для философии в целом. У вторичной работы такой возможности заведомо нет.
Вы пишете или собираетесь писать кандидатскую диссертацию. Сейчас от такой диссертации никто не требует новых и смелых идей. Более того, обилие таких идей в кандидатской диссертации чаще всего свидетельствует о низкой квалификации автора. Достаточно, если вы обнаружите знание литературы по избранной теме, понимание проблем и трудностей, связанных с тем или иным их решением. Короче говоря, от вас ждут именно вторичной работы. И в то же время от вас ждут также хотя бы одной вашей мысли – той мысли, которая и всему чужому собранному вами материалу придаст оттенок свежести и новизны.
2. Выбор проблемы или темы
Как обстоит дело в науке? Согласно представлениям большинства современных философов, здесь имеется круг общепризнанных проблем, вопросов, задач. Ученый выбирает для себя задачу, руководствуясь внутренним интересом, общественной значимостью проблемы, сознанием границ своих способностей и т.п. Как правило, ученые не ставят перед собой и не разрабатывают таких проблем, которые не признаны в качестве таковых научным сообществом.
Удивительно, но проблем в этом смысле в философии почти нет, т.е. нет каких-то общепризнанных вопросов, на которые все философы хотели бы получить ответ. Очень трудно указать философский вопрос, на который не было бы предложено ни одного ответа. Поэтому философские сочинения часто начинаются довольно стандартно: «Иванов решает данную проблему так-то, Петров решает ее иначе, а я, Сидоров, предложу третье решение». Ответы есть практически на все философские вопросы, но дело в том, что эти ответы не удовлетворяют тебя.
Поэтому исходный пункт философского исследования – не вопрос, не проблема, с которых начинает наука, а субъективная неудовлетворенность философа существующими решениями и желание устранить эту неудовлетворенность. Часто она носит довольно-таки неопределенный характер: какая-то беспокоящая неясность, непонимание известных слов, утверждений, смутное подозрение, что здесь что-то не так.
В нашем философском сообществе встречаются люди, которым уже все в философии ясно и которые из работ Маркса, Хайдеггера, Гадамера, Фуко или из основоположений какого-нибудь философского учения способны за пять минут извлечь ответ на любой вопрос. Едва ли их можно считать философами. Неудовлетворенность существующим, способность видеть открытые вопросы и недостатки предложенных решений – отличительная черта философа и необходимая предпосылка философского исследования. Как часто при попытке поставить или обсудить некоторую философскую проблему вдруг возникает самоуверенный знаток, ворохом цитат заваливающий обсуждение и парализующий движение зарождающейся самостоятельной мысли! К тому же этот несчастный еще и преисполнен гордости по поводу того, что он «знает» ответ, в то время как вопрошающие «не знают». Эти динозавры начетничества бывают полезны, но не в начале исследования.
Вы можете встретить людей другой породы, которые, напротив, всем неудовлетворены и все готовы критиковать. Как правило, это весьма квалифицированные специалисты с критическим складом мышления, и они гораздо больше похожи на философов, чем первые. Безуспешные многолетние попытки продвинуться в решении тех или иных философских проблем порой рождают усталость и скепсис. То, что проповедуют с официальных кафедр – глупость, но и робкое стремление выдумать что-то свое – тоже глупость, ибо никому из нас не дано сравняться с Кантом. Гегелем или Ницше. Нет и не может быть пророка в своем отечестве! Такая позиция парализует столь же сокрушительно, как и догматизм.
Подлинным философом, по-видимому, будет тот, кто не только чем-то удовлетворен, не только в чем-то сомневается или что-то критикует, но и что-то отстаивает. Философу должно быть присуще стремление устранить имеющуюся у него неудовлетворенность и готовность приложить усилия для этого. Он не может обойтись без простодушной веры в найденные им решения. И в этом отношении он похож на ученых и изобретателей – бескорыстных создателей новых идей и машин.
Поскольку неудовлетворенность возникает в значительной мере стихийно и заранее весьма трудно предсказать, что именно привлечет ваше внимание и вызовет у вас сомнения, постольку можно было бы даже сказать, что не философ выбирает тему своего исследования, а скорее тема выбирает, захватывает его, отвечая каким-то глубинным пластам его духа. Поэтому когда вы встречаете человека, спрашивающего, на какую бы тему ему поразмышлять, написать статью, то с уверенностью можно предположить, что у него еще не проснулся интерес к философии или в эту сферу его загнали внешние обстоятельства. Итак, вас интересует какая-то мировоззренческая проблема, существующие ее решения кажутся вам плохими и вы пытаетесь найти такой ответ, который бы вас устроил.
И еще одно. Порой вы над чем-то бьетесь, что-то сочиняете, а это никого не интересует. Иногда человек всю жизнь разрабатывает некоторую проблему, пишет и даже публикует статьи и книги, но все это оказывается никому не нужным.
«Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пище,
Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рожденны,
Пылая, с легким дымом исчезали» (А.С.Пушкин. Моцарт и Сальери).
В науке такое случается редко, ибо ученые работают над общепризнанными проблемами. Философ же часто сам изобретает для себя проблему, следовательно, рискует остаться в одиночестве в своем интересе к ней. Поэтому для философии, как представляется, имеет смысл вопрос о различении проблем и псевдопроблем. Едва ли здесь можно надеяться найти какие-то четкие критерии. Однако в качестве одного из возможных ориентиров можно предложить следующий: псевдопроблема от проблемы отличается тем, что то или иное ее решение никак не влияет на рассмотрение других проблем. Таким образом, если то или иное решение некоторого вопроса заставляет вас и смежные вопросы решать в определенном направлении, то вы столкнулись с проблемой. Если же прямо противоположные ответы на некоторый вопрос оставляют вам полную свободу в решении других вопросов, то вполне возможно, что вам попалась псевдопроблема. Например, в 60-е годы ХХ в. в нашей философской литературе широко обсуждался вопрос о единстве (или тождестве) диалектики, логики и теории познания. Шли ожесточенные споры, издавались статьи и книги. Но признаем ли мы их тождественными или только едиными, это никак не скажется на рассмотрении всех иных вопросов. Это была типичная псевдопроблема.
Избрав или выдумав себе проблему для последующего исследования, посмотрите: окажет ли то или иное ее решение какое-либо влияние на интересующую вас область философии, на ваше мировоззрение?
3. Поиск решения
Философ вступает в схватку с проблемой безоружным, и в этом заключается еще одна особенность философского исследования. У философа нет ни приборов, ни инструментов, он не может поставить эксперимент или провести наблюдения, ему не помогает математика и даже сама логика. В его распоряжении, как говорил Маркс, только сила абстракции. Философ изучает работы тех авторов, которые думали над интересующим его вопросом или близкими вопросами, и размышляет. Как возникает решение, мысль, приходит нужное слово? По-видимому, процесс философского творчества напоминает тот, который описан А.Пуанкаре и Ж.Адамаром как характерный для математики (Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. М., 1970. В «Приложении» помещена поистине блестящая статья Анри Пуанкаре «Математическое творчество», которую в своей книге комментирует и развивает Адамар).
Адамар проводит различие между «открытием» и «изобретением». Открыть можно то, что уже существует, - так Колумб открыл Америку, которая конечно же существовала до его путешествия, или Галилей открыл спутники Юпитера. Изобретением Адамар называет создание чего-то такого, чего раньше не существовало в природе. Громоотвод, паровоз, самолет – все это результаты изобретения. С этой точки зрения и роман, и картина, и музыкальная пьеса – также изобретения, ибо они созданы писателем, художником, композитором. Как свидетельствует название книги Адамара, математик, по его мнению, изобретает, хотя, оговаривается он, быть может, «было бы точнее говорить об открытии». Что касается философа, то он безусловно изобретает.
«Изобретательская» сущность математики и философии влечет и сходство процессов творчества в этих областях. Вслед за Пуанкаре Адамар выделяет 4 этапа поиска решения: 1) более или менее длительный период сознательных усилий решить проблему; 2) инкубационный период – внешнее отвлечение от работы, во время которого происходит бессознательное продуцирование и отбор различных идей, ведущих к решению; 3) инсайт, озарение – неожиданное решение, приходящее как бы само собой, без специальных усилий; 4) обработка и проверка найденного решения. По-видимому, все эти этапы присутствуют и в философском исследовании: мы стараемся уяснить себе свою проблему, читаем работы авторов, размышлявших об этом или около этого, пытаемся ясно осознать, что именно нам не нравится в существующих ответах, и т.д.; на какое-то время обращаемся к другим делам и заботам; и точно так же среди этих других дел и забот вспыхивает нужная мысль. Правда, для философии важен еще один, 5-й этап: изложение своего решения. Этот этап может воздвигать свои трудности.
Самое примечательное здесь – инсайт, озарение. Кто испытал хотя бы раз это состояние внезапной ослепительной вспышки, в свете которой окружавший тебя мутный хаос вдруг приобретает четкие очертания и груда кирпичей легко выстраивается в стройное здание, тот стремится пережить его еще и еще раз. Вот как рассказывает об этом Пуанкаре:
«В этот момент я покинул Кан, где я тогда жил, чтобы принять участие в геологической экскурсии, организованной Горной школой. Перипетии этого путешествия заставили меня забыть о моей работе. Прибыв в Кутанс, мы сели в омнибус для какой-то прогулки; в момент, когда я встал на подножку, мне пришла в голову идея, без всяких, казалось бы, предшествовавших раздумий с моей стороны, идея о том, что преобразования, которые я использовал, чтобы определить автоморфные функции, были тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии. Из-за отсутствия времени я не сделал проверки, так как, с трудом сев в омнибус, я сейчас же продолжил начатый разговор, но я уже имел полную уверенность в правильности сделанного открытия. По возвращении в Кан я на свежую голову и для очистки совести проверил найденный результат.
В то время я занялся изучением некоторых вопросов теории чисел, не получая при этом никаких существенных результатов и не подозревая, что это может иметь малейшее отношение к прежним исследованиям. Разочарованный своими неудачами, я поехал провести несколько дней на берегу моря и думал совсем о другой вещи. Однажды, когда я прогуливался по берегу, мне так же внезапно, быстро и с той же мгновенной уверенностью пришла на ум мысль, что арифметические преобразования квадратичных форм тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии» (Пуанкаре А. Математическое творчество; там же, с.139).
Возвращаясь к различиям между первичной и вторичной работами, мы можем теперь отметить, что инсайт присущ только первичной работе. Следовательно, если вы написали статью, не пережив его хотя бы в легкой форме, не преодолев разочарований и неудач, то почти с уверенностью можно утверждать, что ваша работа – вторична. При этом следует иметь в виду, что озарение возникает только благодаря предшествующему упорному труду – пусть безуспешному и разочаровывающему. Оно не приходит к тем, кто не способен заставить себя упорно и неотступно думать над чем-то одним. Можно даже предположить, что величина способностей мыслителя пропорциональна способности концентрироваться на интересующем его вопросе, и результат его будет тем значительнее, чем дольше и напряженнее он работал над его получением. Но допустим, крик «Эврика!» однажды прозвучал.
Простейшей ситуацией будет та, когда вам удалось изобрести совершенно новую мысль, никогда ранее не встречавшуюся в литературе. По-видимому, такие события иногда должны происходить, хотя и встречается мнение, что в философии уже все давно высказано и мы лишь отряхиваем пыль со старых идей и понятий, возвращая их к новой жизни. Это мнение очевидно ошибочно, ибо из него следует, что мы уже потеряли способность изобретать новые понятия и устанавливать новые связи между ними. Развитие современной науки показывает, что это не так. Тем более это неверно по отношению к философии. Новые идеи в ней появляются, хотя, быть может, и реже, чем хотелось бы нам.
Увы, гораздо чаще встречается случай, когда, предложив некоторое решение, высказав некоторую мысль, вы (сами или с помощью коллег) обнаруживаете, что эта мысль, это решение или что-то весьма похожее уже давно кем-то высказано, и даже не один раз. По-видимому, в науке такое бывает гораздо реже. Встречаются, конечно, ситуации, когда одно открытие делается независимо разными людьми (известный пример: открытие законов наследственности Г.де Фризом, К.Корренсом и Э.Чермаком в 1900 г. – законов, сформулированных Г.Менделем в 1865 г.), но вряд ли найдется ученый, который всерьез будет заново изобретать математический анализ или переоткрывать известные газовые законы. В философии же это случается на каждом шагу. Человек изобретает, строит концепцию, а потом вдруг осознает, что найденное им решение весьма сильно напоминает построения Канта или Бергсона. Именно поэтому взаимная критика философов так часто начинается (а порой и заканчивается) с установления сходства идей критикуемого коллеги с идеями какого-нибудь известного философа. На этой же почве вырастают наши постоянные квалификации и ярлыки: это – идеализм, позитивизм, гегелианство и т.п.! И все-таки каждый философ знает, что здесь нет вульгарного плагиата. Конечно, и в философии один автор может просто переписать несколько страниц у другого и выдать их за свои. Речь не об этом. Если ты делаешь первичную работу, то снедающее тебя беспокойство и неудовлетворенность будут устранены только в том случае, если ты сам отыщешь свой ответ. Пусть этот ответ будет похож на ответы других. Близкие по душевному складу личности будут давать сходные ответы на стоящие перед ними вопросы. Это объясняет взаимное сходство даже вполне самостоятельных решений. Важно то, что если такие ответы даются в разных исторических обстоятельствах, то они каждый раз будут содержать в себе нечто новое, т.е. будут сходны, но не тождественны.
Но что же представляет собой решение? В науке это ответ на некоторый вопрос, решение задачи, доказательство какого-то утверждение, открытие факта, формулировка закономерности, короче говоря, это – новое знание об исследуемой области явлений. Так, М.Фарадей установил законы электролиза, Д.И.Менделеев – связь между свойствами химических элементов и их атомными весами, А.Беккерель открыл радиоактивность и т.п. Философ, как правило, не открывает новых фактов и законов, не выдвигает проверяемых гипотез, не строит теорий для объяснения фактов. Его задача – выработать и в систематической форме выразить свое понимание мира и свое отношение к нему. Его основным инструментом является язык: философ изобретает новые понятия или переинтерпретирует известные, изобретает новые связи понятий, выявляет скрытое или придает новое содержание понятиям. Примером могут служить известные философские понятия материи, духа, субстанции, качества, добра, прекрасного и т.п., которые в каждой философской системе получают новое истолкование, новую интерпретацию. Оценивая философский результат в самом общем виде, можно сказать, что он всегда представляет собой создание нового смысла, т.е. лежит в плоскости языка и связан с его изменением.
Итак, найден новый смысл, новая интерпретация. Но это – лишь первый, хотя и принципиально важный, шаг долгого пути.
4. Разработка решения
Мало изобрести новый смысл, придать новую интерпретацию понятию или утверждению, увидеть новую связь понятий. На это способны многие, но, увы, многие на этом и останавливаются. Немало встречается остроумных людей, высказывающих в коридоре или за чашкой кофе блестящие идеи, но пишуших мало и тускло. От философа требуется умение и желание развить найденное решение.
В общем этой развитие заключается в следующем: опираясь на найденный смысл, философ переосмысливает (переинтерпретирует) известные понятия и утверждения, находящиеся в связи с его результатом. Так формируется новый взгляд на мир. Чем более последовательно и широко способен философ развить следствия найденного решения, тем более значительным будет его достижение. Отметим некоторые фазы этого процесса.
а) Опираясь на свой результат, философ переформулирует исходную проблему так, чтобы полученный результат оказался решением этой проблемы. Таким образом, сначала находится решение, а потом под это решение формулируется проблема. И это вовсе не какая-то неблаговидная уловка. Мы уже отмечали, что философское исследование чаще всего начинается с некоторой беспокоящей неясности. Когда вы находите понятия, утверждения, устраняющие беспокойство, вносящие ясность, только тогда вы получаете возможность четко осознать, что именно вас не удовлетворяло, и выразить это в виде явно сформулированной проблемы. Поэтому не всегда следует верить философу, который ппишет: «Передо мной встала проблема, я подумал и решил ее». Нет, часто он сначала находит некий результат, а затем изобретает задачу, решением которой будет этот результат. Это приводит к тому, что философские проблемы все время расщепляются на подпроблемы и постоянно изменяют свои формулировки. Поэтому, между прочим, довольно бессмысленно составлять слишком подробный план будущего исследования, расписывая ожидаемые результаты. Если работа носит творческий характер, нельзя заранее знать, какие результаты вы получите и в каком направлении поведет вас первый же найденный результат.
б) Философ отыскивает также основания своего результата, т.е. какие-то общепринятые положения, факты, данные науки и т.п., из которых полученный результат следует. Некоторые из них действительно могли подтолкнуть его в определенном направлении, однако теперь он собирает даже тот материал, о котором и не думал до того, как нашел решение. Это нужно ему для того, чтобы представить свой результат в качестве логического следствия подобранных оснований. Философы обычно избегают говорить: «Я принимаю это потому, что мне это нравится, что я так хочу, чувствую, верю». Вместо столь шокирующих заявлений они предпочитают создавать у читателя такое представление: стояла некая проблема, был собран такой-то материал, который логически привел именно к данному решению проблемы.
в) Развитие следствий полученного результата заключается, по сути дела, в разработке новой интерпретации известных понятий, утверждений, проблем. Хороший результат в идеале должен приводить к переинтерпретации всех философских понятий и к созданию нового взгляда на мир. Так возникают великие философские системы – Декарта, Спинозы, Канта, Гегеля, Шопенгауэра,… Однако требуются чудовищные усилия для того, чтобы последовательно развить новое мировоззрение и справиться со всеми трудностями на этом пути. Взглянем, например, на «Левиафан» Томаса Гоббса. Он был свидетелем восстания против королевской власти, казни короля, братоубийственной гражданской войны. Много лет ему пришлось провести в эмиграции. Все это потрясло его, и величайшим благом Гоббс стал считать сильную государственную власть. И вот его построение: естественное состояние людей – это война всех против всех; во избежание самоистребления люди уступают свои права избранной ими верховной власти; власть эта абсолютна и безгранична, она имеет право цензуры любого общественного мнения и владеет всей собственностью. Разделение властей опасно, ибо может привести к анархии; бунты и восстания против власти недопустимы и должны подавляться с максимальной жестокостью. Самая деспотичная власть лучше анархии – вот та идея, которая пронизывает весь «Левиафан». Обоснование этой идеи и ее последовательное проведение при рассмотрении всех общественных институтов потребовала от Гоббса большой изобретательности и упорного труда. У нас на это, как правило, не хватает времени, поэтому обычно мы ограничиваемся переинтерпретацией узкого круга понятий и утверждений, достаточной для написания очередной статьи.
Да и найденный результат – исходный пункт нового воззрения – должен быть достаточно значителен и оригинален, чтобы его следствия охватили заметную сферу. Чем шире эта сфера, чем больший круг философских проблем и решений позволяет переосмыслить ваш результат, тем он значительнее. Ценность философского результата определяется не соответствием его фактам или научным данным, а его потенциальной способностью придавать новый смысл понятиям, вещам, явлениям и показывать их в новом, необычном свете. Очень значительный результат дает философу возможность по-новому взглянуть на все, на весь мир. Один из недавних примеров – философия К.Поппер, выросшая из идеи фальсифицируемости.
Отсюда вытекает, между прочим, вывод о том, что современная специализация в философии – свидетельство бедности получаемых результатов и, быть может, ограниченности умственных средств. В самом деле, если вы получили результат, способный послужить исходным пунктом для переосмысления значительной части философских понятий и проблем и у вас есть силы для осуществления такого переосмысления, то вы смело перешагнете границы сложившихся специальностей и областей.
5. Иллюстрация
Для иллюстрации сказанного следовало бы проанализировать творчество какого-нибудь известного философа и поэтапно проследить за процессом создания одного из его трудов. Но рассуждения о работе другого человека, о его мотивах и последовательности действий всегда сомнительны и могут быть оспорены. Это всегда будет не более чем одной из возможных «реконструкций». Поэтому я позволю себе обратиться к личному опыту. Как бы скромен он ни был, это – реальный опыт, а не спекулятивные домыслы.
Где-то в середине 70-х гг. мы много размышляли и рассуждали о научных теориях, их структуре и их смене. Как раз в 1975 г. вышел русский перевод знаменитой книги Т.Куна «Структура научных революций». Слова «парадигма», «нормальная наука», «научная революция» произносились так часто, что на одной из конференций выведенный из терпения известный историк химии возмущенно воскликнул: «Если я еще раз услышу здесь о Куне, ноги моей больше не будет на таких конференциях!». Как и многие другие, я долгое время находился под влиянием Р.Карнапа, К.Гемпеля, Э.Нагеля, и мне импонировала мысль о надежном эмпирическом базисе науки, о котором они так серьезно и убедительно писали. Но работа Куна сильно подорвала в этот несомненный эмпирический базис. Он доказывал, что с изменением теоретических представлений меняется все – методы, объект исследования, весь мир ученого. Таким образом, перед нами встала дилемма: сохранить верность позитивистской традиции и продолжать считать, что эмпирический базис науки сохраняется, несмотря на смену теорий, или согласиться с аргументами Куна и Фейерабенда и признать, что эмпирическая основа науки изменяется вместе со сменой теоретических представлений.
Мне показалось, что в условиях данной полемики важно обратить внимание на понятие научного факта. В литературе на эту тему высказывались не только самые разнообразные, но порой и совершенно невразумительные вещи. Казалось, что понятие факта принадлежит к тем расплывчатым понятиям, которыми пользуются все, но в каком-то колеблющемся, неясном смысле, а попытки его уточнения почти сразу же приводят к непреодолимым трудностям. Довольно долго я вчитывался в описания различных научных фактов и истории их установления, стараясь понять, что же такое факт: фрагмент действительности, чувственный образ, особое предложение языка науки или что-то еще? Или все что угодно, как в «Трактате» Витгенштейна? И вот однажды откуда-то выскочила мысль: а не есть ли факт нечто сложное, представляющее собой сплав нескольких компонентов? Перед моим умственным взором возник образ круга, разделенного на три по-разному окрашенных сектора: одна часть – предложение (я назвал его «лингвистическим компонентом» факта); другая часть – соединенный с предложением чувственный образ («перцептивный компонент»); третья часть – приборы, инструменты и практические действия, навыки, используемые для получения соответствующего чувственного образа («материально-практический компонент»). Например, тот факт, что железо плавится при температуре 1530 С, включает в себя соответствующее предложение, чувственный образ жидкого металла, термометры и оборудование для плавки металла. Легко понять, что факт не является лишь предложением или некоторым реальным положением дел, если задаться вопросом о том, как передать данный факт людям иной эпохи и культуры, скажем, древним египтянам или грекам гомеровской эпохи. Совершенно недостаточно (если вообще возможно) перевести на их язык предложение «Железо плавится при температуре 1530 С». Они его просто не поймут, а если бы и поняли, то отнеслись бы к нему как к некоторой гипотезе или теоретической спекуляции. Данный факт может стать фактом только в той культуре, которая обладает соответствующей технологией и практическими навыками, необходимыми для воспроизведения данного факта. Вот так возникла первоначальная идея и нашлись соответствующие термины для ее выражения.
Эта идея сразу же осветила основной недостаток существовавших подходов к истолкованию факта: они помещали факты в какую-то одну плоскость – внешней реальности, чувственного восприятия или языка. Я назвал это «одномерным» пониманием фактов. Позицию сторонников Карнапа и Гемпеля я обозначил как «фактуализм», позицию Хэнсона и Куна – как «теоретизм». Так начала складываться определенная терминология, выражающая особый взгляд на методологические направления и проблемы. Из истории науки я извлек материал, показывающий, что мое истолкование факта дает более глубокое понимание истории, нежели фактуализм и теоретизм. Стала формироваться структура изложения: сначала я выделю два альтернативных подхода к пониманию научного факта – фактуализм и теоретизм; затем дам их критический анализ, укажу на неразрешимые для них проблемы; после этого предприму экскурс в историю науки и как бы из историко-научного материала извлеку свое собственное истолкование; наконец, продемонстрирую его плодотворность, рассмотрев некоторые (интересные и удобные для меня) методологические проблемы.
Я написал статью и этим ограничился. Другие интересы увлекли меня, да и изобретенная конструкция факта казалась какой-то слишком искусственной, лишенной той простоты и ясности, которые отличают удачную мысль и вызывают к ней доверие.
Я думаю, вы без особого труда найдете в моем рассказе все те элементы философской работы, о которых шла речь выше. Обращает на себя то обстоятельство, что, размышляя над природой научного факта, я не пошел в лабораторию и не стал спрашивать ученых, а постарался сам придумать такое определение этого понятия, которое позволило бы мне удовлетворительно ответить на некоторые интересовавшие меня вопросы. Это очень типично для философа: он придумывает новые определения известных понятий или вводит новые понятия, а затем извлекает из этого неожиданные следствия, но при этом делает вид, что проникает в суть вещей.
6. Восприятие и оценка результатов исследования
Итак, исследование завершено, результат получен и развит. Пора выносить его на суд публики.
Какую цель преследует философ, обнародуя результаты своих размышлений? Основная и, если судить по большому счету, единственная цель: предложить свое видение мира или решение отдельной проблемы другим людям. Однако в зависимости от темперамента и самооценки философ может ставить и более скромные цели: привлечь внимание к своему подходу, ввести в оборот еще одно из множества альтернативных решений и т.п. Для достижения этих целей у философа имеется лишь одно средство – логическая стройность и литературная привлекательность изложения. Поэтому он ссылается на данные науки, апеллирует к материальным интересам публики, прибегает к логике или к эмоциональному, образному стилю изложения и т.п. История философии свидетельствует о том, что крупные мыслители обычно заботились о литературной форме своих сочинений. Достаточно вспомнить сочинения Платона, Беркли, Дидро, Ницше, Шпенглера и т.д. Современный упадок интереса к литературной форме философских работ – еще одно свидетельство бедности получаемых результатов (если отвлечься от дурного влияния позитивизма в этом отношении). Если вы придумали что-то новое и искренне верите, что это новое нужно, полезно, прекрасно, то вы постараетесь подать свои идеи в хорошей упаковке, будете стремиться изложить их так, чтобы читатель принял эти идеи и поверил в них. Если же вас интересует только защита диссертации или гонорар, то что вам Гекуба?
Какого же приема может ждать философская работа, содержащая новый результат? Если иметь в виду философское сообщество, то можно высказать следующее общее соображение: чем ближе философу тема вашей работы, тем более критичным будет его отношение к ней. И это вполне естественно. Кто сам думал над решенной вами проблемой или над близкими проблемами, тот не примет вашего решения, ибо он уже пришел или стремится прийти к своему собственному решению. Поэтому он постарается найти в вашей работе реальные или мнимые недостатки, ошибки, пробелы. Из истории философии мы знаем, как резко и непримиримо относятся философы к своим непосредственным предшественникам, которым они больше всего обязаны. Вспомним о взаимоотношениях Фихте и Канта, Шеллинга и Гегеля и о совсем недавней полемике Поппера с представителями логического позитивизма. Не с Ясперсом или Хайдеггером, не с Сартром или Гадамером спорил Поппер, а с теми, кто работал рядом и над теми же вопросами – Шликом, Нейратом, Карнапом и др.
Те философы, интересы которых далеки от области вашего исследования, отнесутся к вашему результату более снисходительно, хотя эта снисходительность – чаще всего плод равнодушия. Таким образом, философ не может ждать признания со стороны коллег: тот, кто способен понять и оценить оригинальность и важность вашей работы, будут с пристрастием критиковать ее; тот же, кто отнесется к ней со снисходительной доброжелательностью, обычно просто не в состоянии понять и по достоинству оценить ее.
То обстоятельство, что многие наши работы не встречают горячей, резкой критики, свидетельствует не о том, что работы эти так уж безупречно хороши, а скорее о том, что они не содержат оригинальных идей, способных вызвать реакцию отторжения. Критика и поношение со стороны коллег – высшая степень признания философской работы, показатель того, что автору удалось высказать собственную, оригинальную точку зрения, неприемлемую для других самостоятельных мыслителей. (Я, понятно, говорю не о тех ситуациях, когда критика вызвана безграмотностью и глупостью автора.) «Обычные крики, - заметил Дж.Беркли в одном из своих писем, - направленные против любого мнения, как мне представляется, не только не опровергают его, но, напротив, могут с таким же основанием рассматриваться как согласие с его истинностью» (Беркли – Персивалю. – Беркли Д. Соч., М.,1978, с.515).
В конце концов, одному философу трудно, почти невозможно убедить в чем-то другого философа. Поэтому ценность философской работы определяется не тем, что с ней все согласны, а тем, что она содержит идеи, дающие импульс к самостоятельным размышлениям и решениям. Наибольшего признания заслуживает работа, которая побуждает читателя найти собственный ответ на обсуждаемые в ней вопросы. И этот читатель, конечно, критически отнесется к ней с позиции найденных им ответов, но как раз эта критичность и показывает, что работа выполнила свою задачу. Скажем, книга Куна в свое время была хороша не тем, что дала приемлемые для всех ответы на ряд методологических вопросов, а тем, что заставила всех нас размышлять над этими вопросами, искать собственные их решения и вызвала бурную полемику. Философская работа должна вызывать крики неприятия, иначе ее не стоит писать.
Когда же работа вызывает всеобщее одобрение, это чаще всего говорит о том, что она носит вторичный характер и не содержит идей, с которыми стоит спорить.
Из этого, между прочим, можно извлечь два вывода. Во-первых, философ создает свои работы не только для коллег-философов, но прежде всего – для широкого круга читателей, питающих непрофессиональный интерес к философским проблемам. Вспомним, к примеру, «Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии» И.Г.Фихте или «Слово к читателю», предпосланное Д.Юмом к третьему тому «Трактата о человеческой природе», где он, в частности, пишет: «Я надеюсь, что она (эта книга – А.Н.) будет понятна для обыкновенных читателей и не потребует большего внимания, чем то, которое обычно уделяется научным книгам» (Юм Д. Соч. в 2 томах. М., 1965, т.2, с.601).
Именно такие «обыкновенные читатели» способны согласиться с его решением проблемы, принять его видение мира. Среди читателей философского произведения почти обязательно найдутся люди, духовный склад, темперамент, миросозерцание которых близки личностным особенностям автора, и они с благодарностью примут философскую концепцию, в систематической форме представляющую близкие им мысли и чувства. Один, ныне покойный философ, написавший многие десятки статей и книг, больше всего гордился письмом, полученным от одного читателя, в котором тот благодарил философа за его небольшую статью о самоубийстве: чтение этой статьи отвратило читателя от намерения покончить с собой! Надежда на то, что такие читатели в конце концов найдутся, воодушевляет философа в его работе.
Второй же вывод состоит в том, что оценка философского сочинения со стороны коллег-философов для автора в значительной мере безразлична. Лучшее, на что он может надеяться, это критика или хула. Самый худший вариант – равнодушное непонимание или столь же равнодушное одобрение. Но свою награду философ уже получил: сам процесс творческого самовыражения с его находками и разочарованиями – вот его награда, которую никто не может отнять. Так нужна ли другая?
7. О прогрессе в философии
Каждый философ представляет определенную эпоху, определенный слой людей с их интересами, желаниями, отношением к миру, в котором они живут. Выражая их миросозерцание в своих концепциях, философ вносит вклад в развитие культуры. Но прогрессирует ли сама философия?
Мы верим в прогресс научного познания, в то, что последующие теории дают нам все более полное и глубокое описание внешней реальности, включая в себя элементы истины, содержавшиеся в предшествующих теориях. В науке более поздняя теория превосходит своих предшественниц, она «снимает» и отбрасывает их или, по крайней мере, ограничивает сферу их применимости. Сейчас уже никто не будет отстаивать представлений Дж.К.Максвелла об атоме, теорию катастроф Ж.Кювье, теорию света И.Ньютона или даже теорию цилиндрической Вселенной А.Эйнштейна. Обо все этих вещах сегодня наука знает гораздо больше, глубже, точнее. Простое соображение легко убеждает в этом: современный студент рассказал бы всем этим ученым об их собственных результатах гораздо точнее и проще, чем они это сделали сами. Конечно, это не заслуга студента, а результат прогресса науки.
По-видимому, прогресс такого рода не характерен для философии. Едва ли кто из нас может похвалиться тем, что в своих философских воззрениях безусловно превзошел Платона или Аристотеля, Декарта или Юма, Ницше или Бергсона. Трудно найти диалектика, который в своих диалектических рассуждениях был бы столь же тонок и глубок, как Гегель. А как далеко мы еще порой отстаем даже от Канта в своем понимании и решении гносеологических проблем! Поэтому в философии одновременно и параллельно сосуществуют концепции, созданные и сотни лет назад, и вчера. До сих пор жива философия Платона и Фомы Аквинского, Канта и Гегеля, Маха и Бергсона. Вот уже 150 лет существует и развивается философия марксизма. Вообще, каждая философская система живет до тех пор, пока находятся люди, мировосприятию которых она отвечает. И новая философская система не лишает ценности и притягательности ранее созданных концепций.
Все это говорит о том, что в философии нет прогресса в смысле углубления наших знаний. Однако вместо этого в ней имеется прогресс в простом, кумулятивном смысле: каждый новый результат добавляется к существующим, и общая сумма идей, точек зрения, возможных мировоззрений постоянно возрастает. Подобно математике, философия создает и постоянно увеличивает запас возможных мыслительных схем, конструкций, решений, не заботясь о том, понадобятся ли они кому-нибудь. И как абстрактная математическая структура, созданная в результате чистой игры математической мысли, однажды вдруг находит применение в естествознании и позволяет нам глубже понять мир, точно так же и ходы мысли, исследованные философом в качестве абстрактно возможных, однажды вдруг дают импульс к созданию научной теории или к социальным преобразованиям. Наука в своем прогрессивном развитии все время что-то уничтожает, отбрасывает, философия же – все сохраняет. И в этом отношении она похожа на искусство, в котором Данте и Шекспир, Гете и Толстой, Рафаэль и Ренуар всегда сохраняют свою ценность и всегда находят почитателей. Философская система есть тоже произведение человеческого гения, созданное не пером, не кистью, но еще более тонким инструментом -–мыслью.
Конечно, накопленное богатство концепций и идей в каждый данный момент используется не полностью. Одни системы увлекают умы, другие – дремлют, незаметно питая создателей новых идей. Однако каждая историческая эпоха, любой социальный слой, каждый человек находят в философии идеи и концепции, помогающие им выработать собственное мировоззрение, найти собственное решение мировоззренческих проблем. И в этом – великая общественная ценность философии.
Приложение 2.
Институт философии РАН
Три или четыре года вы проведете в стенах Института философии. Попробуйте не затворяться в своем секторе и постарайтесь за это время пошире познакомиться с подразделениями и людьми Института. Такого средоточия профессиональных философов по-видимому нигде в мире нет (разве что на философском факультете МГУ) и они разрабатывают практически все важные области современной философии. В Институте имеется 5 больших отделов, в которые входят более мелкие сектора, центры, исследовательские группы.
1. Отдел эпистемологии и логики.
2. Отдел философии науки и техники.
3. Отдел социальной и политической философии.
4. Отдел аксиологии и философской антропологии.
5. Отдел историко-философских исследований.
Конечно, структура Института складывается не только под влиянием теоретических соображений, но и в силу случайных внешних обстоятельств. Тем не менее, она отображает разделение современной философии на важнейшие сферы исследований.
Загляните в разные отделы, сходите на семинар в тот или иной сектор, посмотрите, как рассуждают, спорят, аргументируют представители разных философских специальностей. У вас еть уникальная возможность охватить одним взглядом всю философию в миниатюре. Можно пообщаться с людьми, по книгам которых вы учились. Наши философы, как правило, открыты и доброжелательны, они всегда готовы поговорить об интересующих их проблемах с любым – с коллегами, аспирантами, студентами. Вы можете порой увидеть самого директора Института, в коридоре с жаром обсуждающего особенности придуманной им постнеклассической науки. В Институте все еще нет того чиновничьего духа, который столь противен почти в любом государственном учреждении. У нас не действует известный принцип: «Ты начальник, я дурак; я начальник, ты дурак!». Здесь и начальнику можно сказать, что он говорит глупости или ошибается, и порой к мнению простого сотрудника прислушиваются гораздо более внимательно, чем к мнению какого-нибудь руководителя. Короче говоря, Институт – это пока еще «республика философов».
Входите же в нее смелее!
Приложение 3.
Номенклатура философских специальностей ВАК РФ
Вы обдумываете тему своей диссертации и пытаетесь сформулировать ее так, чтобы она звучала осмысленно и выражала ваши основные исследовательские интересы. Вашу тему обсуждают в научном подразделении и на Ученом совете Института. Формулировку уточняют, исправляют и дополняют. В итоге получается что-то в роде: «О влиянии лунного света на асфальт» или «Диссипативные конгруэнции эмерджентных поляроидов». Ну, да ладно. Посмотрите теперь, под какую философскую специальность подпадает ваша тема? Это важно для будущей защиты, ибо от этого зависит и выбор Специализированного ученого совета и подбор оппонентов.
09.00.01 – онтология и теория познания.
09.00.03 – история философии.
09.00.04 – эстетика.
09.00.05 – этика.
09.00.07 – логика.
09.00.08 – философия науки и техники.
09.00.11 – социальная философия.
09.00.13 – философия и история религии, философская антропология, философия культуры.
Приложение 4.
Важнейшие категории философии
Один из признаков профессионализма – владение языком избранной области, ее специальным жаргоном. Для философии, которая вся лежит в плоскости языка, это тем более важно. Если вы способны не запинаясь произнести слова «эмпириокритицизм» или «трансцендентальный», то философы примут вас за своего. Ну, а уж если вы даже способны кое-как сказать, что означают эти слова, то вы – титан духа! Овладение философским языком является необходимым условием вхождения в философское сообщество. Ниже дан самый минимальный набор философских категорий. Это – не словарь, не энциклопедия, а всего лишь 30 слов Эллочки-людоедки.
Абстракция – процесс отвлечения от некоторых характеристик (свойств, отношений) изучаемых предметов и явлений, от реальных носителей интересующих нас характеристик, а также результат этого отвлечения, представляющий собой некоторый абстрактный объект.
Агностицизм – философское учение, утверждающее непознаваемость внешнего мира. Термин «агностицизм» был введен в 1869 г. английским естествоиспытателем Т.Гексли, однако сомнения в способности человека познать окружающие его вещи были выражены уже античными софистами и скептиками. Крупнейшими представителями агностицизма в философии Нового времени считаются английский философ Д.Юм (1711 – 1776) и немецкий философ И.Кант (1724 – 1804).
Анализ и синтез. Анализ – процедура мысленного (иногда и реального) расчленения изучаемого объекта на составные части, стороны, свойства. Синтез – объединение полученных в результате анализа частей объектов, их сторон или свойств в единое целое.
Антропология философская – философское учение о человеке как исходном пункте мировоззрения, раздел философии.
Апостериори и априори. Апостериори – знание, полученное из опыта, на основе опыта, обоснованное опытом. Априори – знание, предшествующее опыту и независимое от него. В современной философии под априорным знанием обычно понимают основоположения, исходные постулаты науки и научной теории, которые задают предмет исследования, определяют осмысленность научных проблем, являются теоретической основой постановки экспериментов и интерпретации полученных результатов.
Бытие – все то, что существует: материальный, или физический, мир; социальный мир; мир сознания, духа.
Власть – способность и возможность навязывать свою волю другим людям с помощью каких-либо средств: авторитета, права, насилия.
Возможность и действительность – соотносительные философские категории, характеризующие два основных этапа в изменении и развитии предметов, явлений, окружающего мира в целом. Действительность есть такое состояние предмета или мира, которое реально, актуально существует в данный момент времени. Возможность – это то состояние предмета или мира, которое в данный момент не существует реально, но может осуществиться в будущем. Возможность есть будущая действительность. Процесс изменения предметов и явлений можно представить как процесс превращения возможности в действительность, как актуализацию потенциального состояния мира. Например, у молодого человека, поступившего в вуз, есть возможность закончить его и получить диплом; действительностью в данный момент является его состояние в качестве первокурсника, получение диплома – это лишь возможность, которая станет действительностью через 5 лет успешной учебы.
Категории возможности и действительности взаимосвязаны не только потому, что возможность – это будущая действительность, но и вследствие того, что возможность уже существует в действительности – именно как возможность, т.е. в самой действительности сейчас существуют условия и действуют закономерности, которые в будущем приведут к актуализации ныне лишь потенциального состояния. Возможность есть аспект действительности, настоящее содержит в себе зародыш будущего. Однако в действительности существуют предпосылки реализации не одной, а многих возможностей. Если бы в действительности существовала лишь одна возможность, то развитие мира было бы фатально предопределено, в нем не было бы места случайности и свободной деятельности человека: наш первокурсник был бы обречен на получение диплома. Но это не так: у него есть возможность заняться бизнесом и бросить вуз; он может заболеть или не сумеет осилить программу и будет отчислен за неуспеваемость. Действительность одна, но возможностей ее последующего изменения – много.
Время – форма бытия материальных объектов, выражающая длительность их существования и последовательность смены их состояний.
Гносеология (теория познания) – раздел философии, исследующий предпосылки и общие условия познавательной деятельности человека, природу знания, условия его достоверности и истинности.
Государство – основной институт политической власти, осуществляющий управление обществом.
Движение – любое изменение или взаимодействие материальных и идеальных объектов. Выделяют три основных вида движения: в неорганическом мире – пространственное перемещение, движение элементарных частиц и полей, тепловые процессы, изменение космических систем и объектов и т.п.; в мире живой природы – совокупность жизненных процессов в организмах и видах; в социальном мире – все формы деятельности людей.
Детерминизм – философское учение, утверждающее универсальность причинно-следственной связи.
Деятельность – целенаправленная активность человека, служащая для изменения окружающего мира и самовыражения личности. Деятельность людей представляет собой также условие существования человеческого общества. К наиболее важным видам социальной деятельности относят: производственную деятельность; коммуникативную деятельность; деятельность, создающую духовные блага; организационную и управленческую деятельность.
Диалектика – философское учение о наиболее общих законах и формах движения и развития. Создателем диалектики считается немецкий философ Г.В.Ф.Гегель (1770 – 1831); материалистическую диалектику развивали немецкие философы К.Маркс (1818 – 1883) и Ф.Энгельс (1820 – 1895), русский философ Г.В.Плеханов (1856 – 1918), а также философы России советского периода.
Добро и зло – важнейшие категории этики, выражающие нравственную оценку человеческих действий. Добро – то, что согласуется с нравственным идеалом, зло – то, что противоречит ему.
Дуализм – философское учение, признающее равноправное сосуществование двух субстанций – материи и духа, материального и идеального.
Знание – логически или эмпирически обоснованный результат познания, к которому применима истинностная оценка (т.е. который может оцениваться как истинный или ложный).
Идеализм – философское направление, объявляющее дух, идею, мысль субстанцией мира, исходным, определяющим и порождающим материальные вещи и процессы. Основными представителями идеализма считаются Платон, Д.Беркли, Г.В.Ф.Гегель, все религиозные философы.
Измерение – представление свойств реальных объектов в виде числовой величины, эмпирический метод познания.
Индетерминизм – философская позиция, отрицающая либо универсальность причинной связи, либо ее объективный характер.
Истина – гносеологическая характеристика мышления в его отношении к своему предмету. Мысль называется истинной (или просто истиной), если она соответствует своему предмету, т.е. представляет его таким, каков он есть на самом деле. Соответственно, ложной называют ту мысль, которая не соответствует своему предмету, т.е. представляет его не таким, каков он есть на самом деле, искажает его. Например, мысль о том, что Иртыш есть приток Оби, соответствует своему предмету, ибо действительно Иртыш вливается в Обь; а мысль о том, что на березе растут бананы, искажает реальное положение дел, поэтому является ложной.
Истолкование истины как соответствия мысли действительности восходит к античности, поэтому его называют «классической» концепцией истины (или «теорией корреспонденции» – от correspondence (англ.) – соответствие). Основную идею классической концепции выразил еще Платон: «…Тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, - лжет» (Платон. Соч. в 4-х т., т.1. М., 1968, с.417). Важной особенностью классической концепции является то, что в этой концепции истина объективна – в том смысле, что она не зависит от признания людей, от их воли и желания. Соответствие мысли объекту определяется объектом, его особенностями, а не нашими желаниями. Поэтому, скажем, мысль о том, что тела состоят из атомов, была истинна и во времена Демокрита, хотя признание она получила лишь в ХУ111 в.
Качество – философская категория, выражающая существенную определенность предмета, благодаря которой он существует именно как такой, а не иной предмет.