БУЛАТ ШАЛВОВИЧ ОКУДЖАВА

(1924 - 1997)

 

Булат Окуджава – поэт, прозаик, бард. Вошёл в литературу в конце 1950-х годов. С его именем связано возникновение направления «авторская песня». Авторская или бардовская песня – условное наименование движения, стихийно организованного творческой молодёжью 1950-60-х годов, сочинявшей и певшей собственные песни под гитару. Главная особенность явления заключалась в его изначальной освобождённости от так называемой официальной культуры, в стремлении к искренности, душевности, образованию дружественного круга «своих». Объединение авторов и слушателей на основе понятных каждому, так называемых «простых» человеческих чувств зачастую оказывалось более важным, чем собственно качество исполняемых ими песен. Однако к виднейшим представителям бардизма (Юлий Ким, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Новелла Матвеева) это не относится. Их сочинения ничуть не уступали достижениям традиционной стихотворной культуры. Число любителей авторской песни достигало нескольких десятков миллионов, и любимые публикой авторы имели идеальную аудиторию по отношению к своим сочинениям: авторскую песню никогда не навязывали «сверху», это была настоящая народная любовь.

Окуджава родился в типичной советской семье. Его отец, видный партийный работник, был репрессирован и расстрелян в 1937 году, а мать была сослана в лагерь. По счастливой случайности мальчик не попал в детский дом для детей врагов народа: родственникам удалось его спрятать. Он даже смог вернуться в московскую школу, откуда из девятого класса ушёл на войну. Её Окуджава прошёл всю; был миномётчиком, связистом и взводным запевалой. Уже тогда он пробовал сочинять собственные песни, но всерьёз к этому не относился. Вернувшись с фронта, поступил на филфак Тбилисского университета, где окончательно сформировались его вкусы и творческие принципы. В пятидесятые годы Окуджава сочиняет свои первые знаменитые песни, предназначавшиеся поначалу лишь для исполнения в узком, интимном кругу. Но с 1959 года поэт начинает выступать на широкой публике со всё нарастающим успехом.

Творчество Окуджавы сразу же заинтересовало многих. С одной стороны, его песни были бесконечно далеки от официоза, с другой – не имели отношения к так называемой «эстрадной поэзии», связанной с именами Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, отчасти Беллы Ахмадулиной. «Эстрадники» стремились к громкому успеху, предпочитали выступать перед огромными аудиториями (часто на стадионах), декларировали внешне броский, иногда плакатный стих, не свободный от прямолинейной дидактики. Почти все поэты этой группы на протяжении своей творческой деятельности в советский период занимали некую промежуточную позицию по отношению к властям и интеллектуальной элите. Это внешне полуофициальное положение позволяло им демонстрировать свою относительную независимость. По сути, уже с шестидесятых годов они находились на разрешённом, гораздо более привилегированном положении, чем многие их коллеги по перу. При всей шумной популярности «эстрадников» и том, что Окуджава иногда выступал в одних с ними концертах, публика не могла не чувствовать, что он представляет собой совсем другой тип художественной личности.

Песенная основа и мелодическая выразительность делали творчество Окуджавы близким массовому интеллигентному слушателю. Но успех ранних песен Окуджавы, которому некоторые критики прочили скорый творческий кризис, был связан не только и не столько с новизной и даже некоторой модностью явления авторской песни, сколько с феноменом поющего поэта как таковым. Гитара в его руках выводила поэзию на качественно иной уровень, возможный только при счастливом синтезе мелодии и текста. Совпадение этих талантов делало фигуру Окуджавы уникальным явлением в российской культуре. Интерес к нему был и остаётся прочным, он не имеет отношения к какой-либо временной конъюнктуре.

В поэтическом мире Окуджавы можно выделить несколько сквозных тем, лейтмотивов, пронизывающих всё его творчество. К ним, прежде всего, относятся темы войны, романтической любви, дома, «своего» круга, тема дворянства, девятнадцатого века и пушкинского времени. Изменяясь в некоторых нюансах, они остаются главными для автора на протяжении всего его поэтического пути. Не случайно последний прижизненный сборник Окуджавы называется по-домашнему скромно – «Чаепитие на Арбате» (1996).

Важное место в творчестве поэта по вполне объяснимым причинам занимает военная тема. Окуджава может использовать батальные краски как элемент поэтического реквизита в песнях, написанных на другую тему, но если речь заходит о войне, то поэт всегда проявляет себя как последовательный пацифист, ненавистник войны как таковой. И здесь довольно часто Окуджава пользуется приёмом отстранения: участник Великой Отечественной войны, он предпочитает писать о неких абстрактных боях прошлого («Старинная солдатская песня» (1973), «Солнышко сияет, музыка играет» (1973), «Песенка о молодом гусаре» (1980-е)):

 

Вслед за императором едут генералы,

генералы свиты,

славою увиты, шрамами покрыты,

только не убиты.

Следом – дуэлянты, флигель-адъютанты.

Блещут эполеты.

Все они красавцы, все они таланты,

все они поэты.

 

«Батальное полотно» (1973)

Конечно, есть у Окуджавы и стихи непосредственно о той войне, на которой он сражался сам («Не верь войне, мальчишка...» (1950-е), «До свидания, мальчики» (1958), «Простите пехоте» (1961), «Мы за ценой не постоим» (1969)):

 

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:

стали тихими наши дворы,

наши мальчики головы подняли,

повзрослели они до поры,

на пороге едва помаячили,

и ушли, за солдатом солдат...

До свидания, мальчики! Мальчики,

постарайтесь вернуться назад.

 

«До свидания, мальчики»

 

Однако чаще всего он предпочитает занимать некую надмирную, «воинствующе» антимилитаристскую позицию. Нередко его мысли и чувства, связанные с войной, облекаются в форму притчи («Чёрный «мессер»« (1961), «Дерзость, или Разговор перед боем» (1964), «Песенка о старом, больном, усталом короле» (1960-е)):

 

Если ворон в вышине,

дело, стало быть, к войне.

 

Чтобы не было войны,

надо ворона убить.

Чтобы ворона убить,

надо ружья зарядить.

 

А как станем заряжать,

всем захочется стрелять.

Ну, а как стрельба пойдёт,

пуля дырочку найдёт.

 

«Примета» (1980-е)

 

Обычно Окуджава намеренно архаизирует любую военную коллизию, обнажая её всегдашнюю бесчеловечную сущность. У поэта никогда не было «комплекса победителя», ему неловко воспевать помпезный героизм:

 

Вот уже который месяц

и уже который год

прилетает чёрный мессер –

спать спокойно не даёт.

 

(...) Каждый вечер, каждый вечер

у меня штурвал в руке,

я лечу к нему навстречу

в довоенном «ястребке».

 

(...) Он пробоинами мечен,

он сгорает, подожжён.

Но приходит новый вечер,

и опять кружится он.

 

И опять я вылетаю,

побеждаю, и опять

вылетаю, побеждаю...

Сколько можно побеждать?

 

«Чёрный «мессер»

 

Окуджава принадлежит к людям, которые воспринимали войну прежде всего с её непарадной, страшной стороны: «Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал. / А может просто вечером в кино я побывал?» («Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал» (1980-е)). Нетривиальной выглядит попытка поэта «нейтрализовать» военную тематику любовной:

 

Часовые любви на Смоленской стоят,

Часовые любви у Никитских не спят,

Часовые любви по Арбату идут неизменно…

Часовым полагается смена.

 

О, великая вечная армия,

где не властны слова и рубли,

где все рядовые – ведь маршалов нет у любви!

Пусть поход никогда ваш не кончится,

признаю только эти войска!..

«Часовые любви» (1957)

 

Лирический герой Окуджавы последовательно и ревниво оберегает свой внутренний мир от любых посягательств. Одним из символов домашнего, близкого у поэта выступает Арбат – улица, где он родился и вырос:

 

Ах, Арбат мой, Арбат, ты – моё отечество,

никогда до конца не пройти тебя!

 

«Песенка об Арбате» (1959)

 

Бесконечно милыми и дорогими сердцу автора становятся, казалось бы, незначительные приметы быта, места и времени. Для лирического героя Окуджавы очень важна любимая поэтом конкретика, которую можно воспринять всеми пятью органами чувств – запах поджаристой корочки из окна, лёгкое пальтишко и старенькие туфельки любимой женщины, цвет последнего ночного троллейбуса (синий), старый цирк на площади, друг-шофёр в новеньком автобусе и т.д. Всё, к чему прикасается человек в таком мире, становится лучше, чище, мягче, добрее, иногда сентиментальнее, чем в реальности. Окуджава не боится упрёков в излишней чувствительности – когда необходимо, он сдержан или холодно-язвителен, но всё же полагает, что «высокопарных слов не стоит опасаться», поскольку в жизни ощущается не избыток их, а явный недостаток.

Насильственное выдворение Окуджавы городскими властями из родного гнезда в Безбожный переулок символически воспринимается поэтом как знак крушения привычного, естественного мира:

 

Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.

В Безбожном переулке хиреет мой талант.

Кругом чужие лица, враждебные места.

Хоть сауна напротив, да фауна не та.

 

«Плач по Арбату» (1980-е)

 

Подобное отношение к утрате своего дома неразрывно связано у Окуджавы с его представлениями о чести, личной свободе и праве любого человека на частную душевную собственность.

У Окуджавы намеренно романтизируются и идеализируются все представления, связанные с дворянством, девятнадцатым веком и особенно пушкинским временем. Образ Пушкина занимает одно из центральных мест в поэтическом пантеоне Окуджавы. Пушкин для него и некая светская икона, и живой человек, но не близкий друг-приятель, а глубоко уважаемый Александр Сергеич, по отношению к которому современный поэт держится с подчёркнутым внутренним достоинством и, вместе с тем, с сознанием его превосходства над собою:

 

И прежде чем решать вопросы

про сплетни, козни и доносы

и расковыривать причины тайной мести,

давайте-ка отложим это

и углубимся в дух поэта,

поразмышляем о достоинстве и чести.

 

«Приносит письма письмоносец» (1980-е)

 

А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем

поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа.

 

«Былое нельзя воротить» (1967)

Как обаятельны (для тех, кто понимает)

все наши глупости и мелкие злодейства

на фоне Пушкина! И птичка вылетает.

 

«Приезжая семья фотографируется у памятника Пушкину» (1971)

 

Пушкин – тот камертон, по которому поэт сверяет своё отношение к людям, миру, искусству. Именно уникальное свойство пушкинской натуры соединять в себе несоединимое позволяет Окуджаве воспринимать Пушкина как воплощённый идеал. Вообще весь дворянский девятнадцатый век для Окуджавы – эталон поэтического и жизненного поведения. Но для поэта важно не столько само это реальное время, сколько собственный поэтический образ былой эпохи, противопоставленный современности.

Окуджава испытывает явное пристрастие к антуражу ушедших времён: в его стихах регулярно встречаются прекрасные дамы, благородные кавалеры, красивые военные (чаще всего гусары), кареты, извозчики, капельмейстеры, музыканты на балах, светские увеселения и т. д. С одной стороны, поэт явно иронически отстраняется от описываемого, понимая, что создаёт скорее блестящую декорацию, чем реалистическую живопись. С другой – он воспринимает порождённый собственной фантазией мир как вполне реальный.

Во вселенной Окуджавы действуют воспитанные, благородные люди, сохраняющие высокие представления о долге, чести и подчёркнуто неземной любви. Романтический пафос окутывает всё, о чем пишет Окуджава, будь то революционный порыв или воспевание гусарства. Когда поэт пишет: «Я всё равно паду на той, на той далёкой, на гражданской, / и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной» («Сентиментальный марш» (1957)), вдохновенное отношение к революционной борьбе здесь для него не столь существенно, как может показаться на первый взгляд. Для Окуджавы важны не собственно революция или гражданская война, не идеологические установки, а предельно обобщённые романтические ассоциации. В сущности, речь здесь идёт о проявлении возвышенных чувств вообще.

Окуджава одним из первых в советское время стал использовать в песенном стихе обороты и поэтические формулы, непривычные и подчас даже неуместные на фоне тогдашней официальной поэзии. Парадокс в том, что новаторство поэта заключалось вовсе не в употреблении неких экстравагантных художественных приёмов, а в обращении к традиционным ходам и порой почти штампам, звучащим у него свежо, а по тогдашним временам – иногда и смело. Творчество Окуджавы выглядело вызывающе независимым, но не как бунтарское, а как внешне демонстративно отстранённое от современности. Окуджава всегда стремился к вневременности поэтического жеста. Строчки типа «Господи мой Боже, зеленоглазый мой!» («Молитва Франсуа Вийона», 1966) производили сильное впечатление, а иногда и шокировали именно своим миролюбивым пафосом. Поэт непринуждённо вводил в стих обороты из разговорной речи, придавая таким образом своим сочинениям естественность, привкус интеллигентного разговора по душам на кухне, что само по себе воспринималось как откровение. Оказалось, что возможна и такая «нормальная», человеческая интонация:

 

За что ж вы Ваньку-то Морозова?

Ведь он ни в чём не виноват.

 

«Песенка о Ваньке Морозове» (1958)

 

Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенный

в любую сторону твоей души!

 

«Из окон корочкой несёт поджаристой» (1958)

 

Поднявший меч на наш союз

достоин будет худшей кары.

И я за жизнь его тогда

не дам и ломаной гитары.

 

«Старинная студенческая песня» (1967)

 

Однако Окуджава в своём творчестве тщательно дозировал элемент разговорности. В его стихах и песнях практически отсутствует низкий стиль, обычный в устной речи. Разговорность у поэта всегда уравновешена долей романтичности и сентиментальности. Да и ориентирована она не на современную устную речь, а на полузабытый и довольно сдержанный стиль воспитанных людей прошлого века. У Окуджавы часто обращает на себя внимание сочетание бытового характера фразы с её подчёркнутой книжностью:

 

Опустите, пожалуйста, синие шторы.

 

Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.

Вот стоят у постели моей кредиторы:

молчаливые Вера, Надежда, Любовь.

 

«Три сестры» (1960-е)

 

Мы земных земней. И вовсе

к чёрту сказки о богах!

Просто мы на крыльях носим

то, что носят на руках.

 

«О синих маяках» (1957)

 

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик?

Едва твой гимн пространство огласит,

прислушаться – он от скорбей излечит,

а вслушаться – из мёртвых воскресит.

 

«Юлию Киму» (1980-е)

 

Окуджава охотно употребляет эвфемизмы, формулы вежливости и вообще этикета, всякого рода смягчающие речь выражения, устойчивые конструкции и вводные слова, таким образом приподнимая свою поэтическую речь над собственно разговорной.

Поэту удалось реально воздействовать на современный русский язык: многие строки из его песен и стихов стали крылатыми выражениями, например: «Бери шинель – / пошли домой» («А мы с тобой, брат, из пехоты»), «И, значит, нам нужна одна победа, / одна на всех – мы за ценой не постоим» (песня из к/ф «Белорусский вокзал»), «А иначе зачем на земле этой вечной живу?» («Грузинская песня»), «Тем более, что жизнь короткая такая» («Давайте восклицать, друг другом восхищаться»), «Возьмёмся за руки, друзья, / чтоб не пропасть поодиночке» («Старинная студенческая песня»), «Надежды маленький оркестрик под управлением любви» («Песенка о ночной Москве»).

При всей открытости своего поэтического мира Окуджава вовсе не склонен фамильярничать с читателем. Он участвует в диалоге уважающих друг друга людей, но развязности, отношений запанибрата не терпит. Его лирический герой – не простодушный человек, но и не застёгнутый на все пуговицы сноб. Он вовремя пришел со своей умной и ненавязчивой интонацией, стремлением возвысить современность и романтизировать прошлое, с некоторой дидактичностью, уравновешенной иронией, и с присущим ему аристократизмом.

Окуджава ещё и автор прозы – рассказов, повестей и романов, в основном, автобиографического и исторического характера («Будь здоров, школяр!», «Похождение Шипова, или Старинный водевиль», «Путешествие дилетантов», «Свидание с Бонапартом», «Упразднённый театр» и др.). Однако в сознании читателей он остался прежде всего поющим поэтом, занимающим своё уникальное место в российской поэзии. Окуджава оказал сильнейшее воздействие на литературный процесс 1960-1990-х годов и получил признание миллионов: многие восприняли его творчество как часть своей жизни и один из знаков эпохи.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

Абельская, Р.Ш. Поэтика Булата Окуджавы: истоки творческой индивидуальности: Автореф. … канд. филол. наук. [Электронный ресурс]. / Р.Ш.Абельская. - Екатеринбург, 2003 // Режим доступа: http://elar.usu.ru/bitstream/1234.56789/424/1/urgu0191s.pdf (дата обращения 13. 11. 2010).

Абуашвили, А. Два истока (Заметки о лирике и прозе Булата Окуджавы) / А.Абуашвили // Вопросы литературы. – 1999. – № 1. - С.56-59.

Белая, Г.А. Булат Окуджава, время и мы / Г.А.Белая // Окуджава Б.Ш. Избр. произв.: В 2 т. - М.: Современник, 1989. Т. 1. - С. 3-24.

Куняев, Ст. Инерция аккомпанемента / Ст.Куняев // Куняев Ст. Свободная стихия. - М.: Современник, 1979. - С. 143-155.

Курбатов, В. Даль свободного романа / В.Курбатов // Лит. обозрение. - 1978. - № 3. - С. 19-23.

Курбатов, В. В жанре жизни / В.Курбатов // Дружба народов. -1980. - № 6. - С. 239-244.

Назаренко, М. «Прогулки фраеров»: историческая тетралогия Булата Окуджавы как целое (К постановке проблемы). [Электронный ресурс] / М.Назаренко // Режим доступа: http://gulak.dokladno.info/literary/183-okudzhava.html#_ftn1 (дата обращения 10.11. 2010).

Новиков, В. Тайна простых чувств / В.Новиков // Лит. обозрение. - 1986. - № 6. - С. 78-81.

Паперный, 3. «За столом семи морей» / З.Паперный // Вопросы лит -ры. - 1983. - N 6. - С. 31-52.

Рогинский, Б. Песни не про нас: Булат Окуджава / Б.Рогинский // Звезда. -1998. - N 1. - С. 222- 227.

Смирнов, В.В. Пространство мыслей и чувств в песенном творчестве Булата Окуджавы. Филологические эскизы с философскими акцентами [Электронный ресурс] / В.В.Смирнов // Научно-культурологический журнал RELGA (№9 [172] 30.06.2008 Режим доступа: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=2196&level1=main&level2=articles (дата обращения 9.11. 2010.)

Чайковский, P. «Будьте высокими» / Р.Чайковский // Рус. речь. -1984. - N 3. - С. 34-38.