Звуковая сторона речи

Аллитерация, ассонанс, звукоподражание, словесная инструментовка. Каламбур. Шутка в ораторской речи.

 

Литературоведение уделяет особое внимание звуковой стороне речи, справедливо связывая ее с красотой звучания. О красоте речи мы еще поговорим в последнем разделе нашей книги. Но красота не единственное, что достигается особым подбором звуков. Звуковые фигуры могут усиливать ясность речи, т.е. решать собственно риторическую задачу.

Прежде всего, с помощью звуковых повторов достигается выразительность. Эти повторы имеют свои названия: повтор согласных называется аллитерацией,а повтор гласных – ассонансом.Например, в словосочетании «врач-вредитель» повторяются согласные звуки «вр», а в псевдониме «Анна Ахматова» повторяется гласный «а». В первом случае говорят об аллитерации, во втором – об ассонансе. Но чаще всего эти повторы реализуются одновременно. Например, в имени персонажа «Евгений Онегин» есть и аллитерация (повтор «н» и «г») и ассонанс (повтор ударного «е»).

Аллитерации и ассонансы выделяют в потоке речи определенные слова или словосочетания, делают эти слова запоминающимися. Такое клише, как «врач-вредитель», в свое время благодаря созвучию получило дополнительную мотивировку, как бы народный паспорт. Те, кто пустили в ход этот оборот, хорошо понимали его устройство. В фельетонах, например, каламбурно обыгрывалась фамилия одного из «вредителей»: «Профессор Вовси не профессор вовсе». По свидетельству немецкого филолога Клемперера, в гитлеровской Германии муссировался образ тылового вредителя – «углекрада». Образ «углекрада» поддерживался аллитерацией (в немецком оригинале повторяются два звука «к»).

Просматривая афоризмы, крылатые слова и пословицы, мы постоянно наталкиваемся на звуковые повторы. «Терпение и труд все перетрут» (повтор «т», «р», «п»), «Береженого Бог бережет» (повтор «б» и «ж»), «Через золото слезы льются» (повтор «з», «с», «л») и т.д. Очевидно, именно звуковые повторы удерживают слова в памяти носителей языка. Они же придают словам убедительность, афористичность. Русское «пришел, увидел, победил» звучит значительно слабее латинского оригинала veni, vidi, vici, потому что содержит более слабый звуковой повтор. Отсюда следует, что в политической риторике звуковым повторам место прежде всего в лозунгах, призывах, девизах, слоганах и политических ярлыках. В письменной речи звуковой повтор полезно использовать в заголовках газетных заметок и даже в заглавиях книг.

Яркий пример использования аллитерации представляет собой знаменитый лозунг «Вся власть Советам». Звуки «в» и «с» повторяются в каждом слове. Есть здесь и ассонанс на «а». Не менее знаменитый девиз «Православие, самодержавие, народность» содержит и рифму (аллитерация + ассонанс), скрепляющую первые два слова, и дополнительную аллитерацию («др – рд»), связывающую второе слово с третьим. На аллитерации построен первомайский слоган: «Мир. Труд. Май». Слово «мир» по первому звуку созвучно со словом «май», по последнему – со словом «труд». Краткость слов придает всей конструкции энергичность: три ударения на трех закрытых слогах. Не будь этих звуковых эффектов, весь слоган превратился бы в бессмысленный набор слов. Как выглядел бы, например, такой слоган: «Мирное сосуществование. Труд. Октябрь»?! Аллитерациями и ассонансами скреплены названия многих книг. Достаточно привести два примера: «Медный всадник» («дн» – «дн»), «Мастер и Маргарита» («мас» – «мар»). Политический ярлык «гнилая интеллигенция» поддержан в звуковом отношении: «гни» – «иниг». Вспомним также «министров-капиталистов».

Не всегда аллитерации и ассонансы используются сознательно, действуют же они почти всегда помимо сознания. Однако ни в обнаружении звуковых фигур, ни даже в их создании нет ничего сложного, непостигаемого.

Придание речи ясности с помощью подбора звуков не сводится к выразительной функции. Звуковой ряд способен выполнять и функцию усиления изобразительности. Ниже речь пойдет о явлениях, типичных для художественной речи, однако приемы эти искони встречались и в речах сильных ораторов.

В языке есть особые звукоподражательные слова – ономатопеи,например: «мяукать», «свист», «визг», «кукушка», «ба-бах», «гулкий». Как видно из примеров, звукоподражательные слова могут принадлежать к разным частям речи: это глаголы, существительные, междометия, прилагательные. У всех этих слов звучание напоминает то явление, которое они обозначают: слово «визг» своим фонетическим составом похоже на сам визг, «кукушка» – на звуки, производимые этой птицей. Употребляя такие слова, мы делаем речь более изобразительной. Она быстрей и легче воспринимается. Но звукоподражаниеэто не только употребление специальных слов (ономатопей), но и такой подбор звуков в обычных словах, который напоминает все описываемое явление.

В песне Владимира Высоцкого «Як-истребитель» весь звукоряд передает вой моторов и звуки падающего самолета: «Вот он задымился, кивнул и запел: «Мир вашему дому!» Конечно, для ораторской речи это менее характерно, хотя бы потому, что в таких речах редко встречаются описания звучащей природы. И все же звукоподражания встречаются и там. В риторическом памятнике XVII в. «Повесть об Азовском осадном сидении» автор, описывая военные события, прибегает к звукоподражанию, передающему ржание коней и грохот осыпающихся городских стен. Более того, уже в «Слове о полку Игореве», произведении если не риторическом, то публицистическом, мы встречаем яркие примеры звукописи: «Трубы трубят в Путивле», «В пяток (пятницу) потоптали поганые полки половецкие». Изображение «военных» звуков особенно характерно для политической риторики.

Помимо прямого звукоподражания, звуковая материя используется и для передачи определенного настроения. Способность отдельных звуков соотноситься с определенным значением, обычно эмоциональным, получила название звукового символизма.Некоторые звуки, особенно при избыточном их употреблении, действительно могут вызывать устойчивые ассоциации с тем или иным эмоциональным состоянием. Дрожащий согласный «р» удачно резонирует с открыто выраженной угрозой, шипящие и свистящие «ш» и «с» – с угрозой скрытой, плавные «м» и «л» – с размягченностью, умиротворенностью, «у» – с унынием и печалью и т.п. На первый взгляд, эти утверждения кажутся бездоказательными и могут быть опровергнуты множеством контрпримеров. Но на уровне закона больших чисел звуковой символизм существует, что подтверждается статистически, как опросом информантов, так и количественным анализом большого массива художественных текстов.

Напряженный звук «и» в первой речи Цицерона против Катилины передает возмущение оратора. Речь буквально переходит в визг, когда он спрашивает у сената: «И этот человек жив?»

В каламбуре звуковая сторона речи обыгрывается иначе. Каламбур – это игра слов, при которой на основании общности звучания возникает неожиданное сближение их смысла. Так, А.И. Герцен в своей публицистике называет помещиков «секунами и серальниками» (от слов «сечь» и «сераль»). Это один из видов каламбура – какэмфатон– звуковое сближение участвующих в каламбуре слов со словами бранными и нецензурными.

Другой нередко используемый вид каламбура – квазиэтимологическая фигура,представляющая собой каламбур, основанный на противопоставлении этимологии слова реальному положению вещей:

«Известно, что еще в советскую эпоху этот Знак был крайне непочетной наградой и различие между истинными знаками почета и Знаком почета было такое же, как между Государем и милостивым государем» (М. Соколов).

Выражения «вождь, который никуда не ведет», «полководец без полка», «правительство, которое не умеет править» – примеры той же фигуры.

Особым и очень распространившимся за последние двадцать лет видом каламбура является деформация идиомы,когда устойчивое выражение (пословица, фразеологическая единица, крылатое слово) изменяется, сохраняя звуковое сходство с оригиналом. Например, в восьмидесятые годы был в ходу каламбур: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» (из «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»). Деформацией идиомы было и выражение: «Битие определяет сознание» (из «Бытие определяет сознание»).

Использование деформации идиомы в газетном заголовке уже давно стало штампом. Правда, удачи здесь редки, чаще авторы заголовков поступают так, будто считают своим долгом отметиться в графе «каламбур». Это особенно характерно для прессы, ориентированной на молодежь, но грешат этим и солидные издания.

«Тени забитых предков» –так выглядит один из заголовков в «Известиях». Исходной идиомой послужило название фильма С. Параджанова «Тени забытых предков». Подзаголовок статьи «Разгорается политическая борьба за череп Хаджи-Мурата» проясняет смысл заглавия, но никак не нравственную позицию творца каламбура. В том же номере газеты читаем заголовок: «Неисполнительная власть» (исходная форма – фразеологическое сочетание «исполнительная власть»). Он удачней, так как ближе к квазиэтимологической фигуре: исполнительная власть не исполнительна. Во всяком случае, ироническая позиция автора здесь понятней. На той же странице размещается заголовок «Петр великих свершений», образованный контаминацией двух идиом: имени «Петр Великий» и устойчивого выражения «великие свершения». Смысл каламбура неясен. Заголовок рядом: «Низкие технологии» (из фразеологического сочетания «высокие технологии»). Совершенно очевидно, что при таком избыточном употреблении прием перестает усиливать выразительность, превращается в своего рода газетный этикет. Газетчики становятся заложниками штампа: без штампа неинтересно, но и штамп ничего не дает, во всяком случае не придает речи экспрессии.

Наиболее уместно употребление каламбура в конце речи для снятия эмоционального напряжения. Иногда выступающий, если выступление устное, начинает речь с какой-нибудь шутки. Шуткой хорошо парировать возражения, особенно пространные и шаблонные. Защищая контрабандиста Вальяно, Ф.Н. Плевако в ответ на пространную речь прокурора сослался лишь на то, что нигде не оговорено, что нельзя провозить товар на фелуках, а в ответ на упрек произвел подсчет того, сколько стоит одно слово обвинителя (из расчета годового жалованья и длинны речи) и сколько стоит его собственное слово (из расчета гонорара и сверхкраткого объема речи).

Следует отметить, что подобные шутки удаются лишь тому, кто уже заработал себе прочную репутацию. Шутка вообще, и каламбур в частности, уводит мысль в сторону. Слушатель соглашается на это, когда у такого поворота сюжета есть определенные резоны. В случае с Плевако речь прокурора была обычной, стандартной, к тому же затянутой. У присяжных, возможно, уже зрело впечатление о том, что истрачено много лишних слов. При этом дело казалось слишком очевидным, и от знаменитого адвоката ожидали какого-то нового хода. Такой ход и последовал. Плевако и оправдал ожидание, и разрядил обстановку, и подчеркнул слабость своего противника. Обращение к шутке было вполне уместно.

Но злоупотребление каламбуром не придает речи дополнительной убедительности, особенно если этот каламбур построен по стандартной схеме деформации идиомы и не блещет новизной. Шутка в риторике должна знать меру. Речь в защиту журналиста Нотовича, обвиняемого в клевете, П.А. Александров начинает в шутливом тоне:

«Господа судьи! На страницах Уложения о наказаниях мирно покоится статья закона, редко тревожимая, редко вспоминаемая, ждущая того желанного луча рассвета, когда наступит и для нее естественный час бесшумного погребения».

Заканчивает же адвокат свою речь достаточно патетически: «Господа судьи! Не защита Нотовича ждет вашего приговора – его ждут от вас интересы общества и печати».