XII. ПРИРОДА ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ НАУЧНЫХ ОТКРЫТИЙ

Среди многообразных видов научных открытий особое место занимают фундаментальные открытия, изменяющие наши представления о действительности в целом, т.е. носящие мировоззренческий характер.

 

1. ДВА РОДА ОТКРЫТИЙ

А.Эйнштейн в свое время писал, что физик-теоретик «в качестве фундамента нуждается в некоторых общих предположениях, так называемых принципах, исходя из которых он может вывести следствия. Его деятельность, таким образом, разбивается на два этапа. Во-первых, ему необходимо отыскать эти принципы, во-вторых. развивать вытекающие из этих принципов следствия. Для выполнения второй задачи он основательно вооружен еще со школы. Следовательно, если для некоторой области и соответст­венно совокупности взаимосвязей первая задача решена, то след­ствия не заставят себя ждать. Совершенно иного рода первая из названных задач, т.е. установление принципов, могущих служить основой для дедукции. Здесь не существует метода, который мохно было бы выучить и систематически применять для дости­жения цели».

Мы будем заниматься главным образом обсуждением проблем, связанных с решением задач первого рода, но для начала уточним наши представления о том, как решаются задачи второго рода.

Представим себе следующую задачу. Имеется окружность, через центр которой проведены два взаимно перпендикулярных диамет­ра. Через точку А, находящуюся на одном из диаметров на расстоянии 2/3 от центра окружности О, проведем прямую, параллельную другому диаметру, а из точки В пересечения этой прямой с окружностью опустим перпендикуляр на второй диа­метр, обозначив их точку пересечения через С. Нам необходимо выразить длину отрезка АС через функцию от радиуса.

Как мы будем решать эту школьную задачу?

Обратимся для этого к определенным принципам геометрии, восстановим цепочку теорем. При этом мы пытаемся использовать все имеющиеся у нас данные. Заметим, что раз проведенные диаметры взаимно нерпендикулярны, треугольник ОАС является прямоугольным. Величина ОА=2/Зr. Постараемся теперь найти длину второго катета, чтобы затем применить теорему Пифагора и определить длину гипотенузы АС. Можно попробовать исполь­зовать и какие-то другие методы. Но вдруг, внимательно посмот­рев на рисунок, мы обнаруживаем, что ОАВС – это прямоугольник, у которого, как известно, диагонали равны, т.е. АС=ОВ. 0В же равно радиусу окружности, следовательно, без всяких вычислений ясно, что АС= r.

Вот оно – красивое и психологически интересное решение задачи.

В приведенном примере важно следующее.

— Во-первых, задачи подобного рода обычно относятся к четко определенной предметной области. Решая их, мы ясно пред­ставляем себе, где, собственно, надо искать решение. В данном случае мы не задумываемся над тем, правильны ли основания Евклидовой геометрии, не нужно ли придумать какую-то дру­гую геометрию, какие-то особые принципы, чтобы решить задачу. Мы сразу истолковываем ее как относящуюся к области Евклидовой геометрии.

— Во-вторых, эти задачи необязательно стандартные, алгоритми­ческие. В принципе их решение требует глубокого понимания специфики рассматриваемых объектов, развитой профессио­нальной интуиции. Здесь, следовательно, нужна некоторая профессиональная тренированность. В процессе решения за­дач такого рода мы открываем новый путь. Мы замечаем «вдруг», что изучаемый объект можно рассматривать как пря­моугольник и вовсе не нужно выделять в качестве элементар­ного объекта для формирования правильного пути решения задачи прямоугольный треугольник.

Конечно, приведенная выше задача очень проста. Она нужна лишь для того, чтобы в целом очертить тип задач второго рода. Но среди таких задач существуют и неизмеримо более сложные, решение которых имеет большое значение для развития науки.

Рассмотрим, например, открытие новой планеты Леверье и Адам-сом. Конечно, это открытие – большое событие в науке, тем более если учесть,как оно было сделано:

— сначала были обсчитаны траектории планет;

— потом было обнаружено, что они не совпадают с наблюдаемыми; – затем было высказано предположение о существовании новой планеты;

— потом навели телескоп в соответствующую точку пространства и... обнаружили там планету.

Но почему это большое открытие можно отнести только к открытиям второго рода?

Все дело в том, что оно было совершено на четком фундаменте уже разработанной небесной механики.

Хотя задачи второго рода, конечно, можно подразделять на подклассы различной сложности, Эйнштейн был прав, отделяя их от фундаментальных проблем.

Ведь последние требуют открытия новых фунда­ментальных принципов, которые не могут быть получены какой-либо дедукцией из существую­щих принципов.

Конечно, между задачами первого и второго рода существуют промежуточные инстанции, но мы не будем их здесь рассматривать, а перейдем сразу к задачам первого рода.

Таких проблем возникало перед человечеством в общем-то не так уж много, но решения их всякий раз означали громадный прогресс в развитии науки и культуры в целом. Они связаны с созданием таких фундаментальных научных теорий и концепций, как геометрия Евклида гелиоцентрическая теория Коперника, классическая механика Ньютона, геометрия Лобачевского, генетика Менделя, теория эволюции Дарвина, теория относительности Эйнштейна, квантовая механика, структурная лингвистика.

Все они характеризуются тем, что интеллекту­альная база, на которой они создавались, в от­личие от области открытий второго рода никогда не являлась строго ограниченной.

Если говорить о психологическом контексте открытий разных «'ы^^, то, вероятно, он одинаков. – В самом поверхностном виде его можно охарактеризовать как непосредственное видение, открытие в полном смысле этого слова. Человек, как считал Декарт, «вдруг» видит, что пробле­му нужно рассматривать именно так, а не иначе.

— Далее следует заметить, что открытие никогда не бывает одноактным, а носит, так сказать, «челночный» характер. Сначала присутствует некое ощущение идеи; потом она про­ясняется путем выведения из нее определенных следствий, которые, как правило, уточняют идею; затем из новой моди­фикации выводятся новые следствия и т.д.

Но в гносеологическом плане открытия первого и второго родов различаются радикальнейшим образом.

 

2. ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ОТКРЫТИЙ

Попытаемся представить себе решение задач первого рода.

Выдвижение новых фундаментальных принци­пов всегда связывалось с деятельностью гениев, с озарением, с какими-то тайными характе­ристиками человеческой психики.

Великолепным подтверждением такого восприятия этого рода открытий является борьба ученых за приоритет. Сколько было в истории острейших ситуаций во взаимоотношениях между учеными, связанных с их уверенностью в том, что никто другой не мог получить достигнутых ими результатов.

Например, известный социалист-утопист Ш.Фурье претендовал на то, что он раскрыл природу человека, открыл, как надо устроить общество, чтобы в нем не было никаких социальных конфликтов. Он был убежден, что если бы родился раньше своего времени, то помог бы людям решить все их проблемы без войн и идеологических конфронтаций. В этом смысле он связывал свое открытие со своими индивидуальными способностями.

Как же все-таки появляются фундаментальные открытия? В какой мере их осуществление связано с рождением гения, проявлением его уникального дарования?

Обращаясь к истории науки, мы видим, что такого рода открытия действительно осуществляются незаурядными людьми. Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что многие из них делались независимо друг от друга несколькими учеными практически в одно время.

Н.ИЛобачевский, Ф.Гаусс, Я.Больяи, не говоря уже о математиках, которые развивали основы такой геометрии с меньшим успехом, т.е. целая группа ученых, практически одновременно пришли к одним и тем же фундаментальным результатам. Две тысячи лет люди бились над этой проблемой пятого постулата геометрии Евклида, и «вдруг», в течение буквально 10 лет, ее разрешает сразу десяток людей.

— Ч.Дарвин впервые обнародовал свои идеи об эволюции видов в докладе, прочитанном в 1858 г. на заседании Линнеевского общества в Лондоне. На этом же заседании выступил и Уоялес с изложением результатов исследований, которые по существу совпадали с дарвиновскими.

— Специальная теория относительности носит,как известно, имя А.Эйнштейна, который изложил ее принципы в 1905 г. Но в том же 1905 г. подобные результаты были опубликованы А.Пуанкаре.

— Совершенно удивительно переоткрытие менделевской генети­ки в 1900 г. одновременно и независимо друг от друга Черма-ком, Корренсом и де Фризом.

Подобных ситуаций можно найти в истории науки огромное количество.

И коль скоро дело обстоит так, что фундамен­тальные открытия делаются почти одновременно разными учеными, то, следовательно, имеется их историческая обусловленность.

В чем же она в таком случае заключается?

Пытаясь ответить на этот вопрос, сформулируем следующее об­щее положение.

Фундаментальные открытия всегда возникают в результате решения фундаментальных проблем.

Прежде всего обратим внимание на то, что, когда мы говорим о фундаментальных проблемах, мы имеем в виду такие вопросы, которые касаются наших общих представлений о действительности, ее познании, о системе ценностей, руководящей нашим поведением. Фундаментальные открытая часто трактуются как решения частных задач и не связываются с какими-либо фундаментальными проблемами.

— Скажем, на вопрос, как была создана теория Коперника, отвечают, что исследования показывали несоответствие наблюдений и тех предсказаний, которые делались на базе птолемеевской геоцентрической системы, и поэтому возник конфликт между новыми данными и старой теорией.

— На вопрос, как была создана неевклидова геометрия, дается такой ответ: в результате решения проблемы доказательства пятого постулата геометрии Евклида, который никак не могли доказать.

 

3. ГЕЛИОЦЕНТРИЧЕСКАЯ СИСТЕМА КОПЕРНИКА

Посмотрим с этих позиций на особенности процесса фундаментальных открытий, начав наш анализ с изучения истории создания гелиоцентрической системы мира.

Представление Коперниковой системы мироздания как возник­шей из-за несоответствия астрономических наблюдений геоцентричес­кой модели мира Птолемея не соответствует историческим фактам.

— Во-первых, система Коперника вовсе не описывала наблюда­емые данные лучше, чем птолемеевская система. Кстати, именно поэтому ее отвергали философ Ф.Бэкон и астроном Т.Браге.

— Во-вторых, даже если допустить, что птолемеевская модель имела какие-то расхождения с наблюдениями, нельзя отверг­нуть и ее возможности справиться с этими расхождениями. Ведь поведение планет представлялось в этой модели с помощью тщательно разработанной системы эпициклов, которая могла описывать сколь угодно сложное механическое движение. Иными словами, никакой проблемы согласования движения планет по птолемеевской системе с эмпирическими данными просто не существовало.

Но как же тогда могла возникнуть и тем более утвердить себя система Коперника?

Чтобы понять ответ на этот вопрос, нужно осознать суп. миро­воззренческих новшеств, которые она несла с собои.

Во времена Коперника господствовало теологизированное арис­тотелевское представление о мире. Суть его заключалась в следующем.

Мир создан Богом специально для человека. Для человека создана и Земля как место его обитания, помещенное в центр мироздания. Вокруг Земли движется небесный свод, на котором расиоложеыы все звезды, планеты, а также сферы, связанные с перемещением Солнца и Луны. Весь небесный мир предназначен для того, чтобы обслуживать земную жизнь людей.

В соответствии с этой установкой, весь мир делится на

подлунный (земной) и надлунный (небесный).

— Подлунный мир – это бренный мир, в котором живет каждый

отдельный смертный человек. – Небесный мир – это мир для человечества вообще, вечный мир. II котором действуют свои законы, отличные от земных. – В земном мире справедливы законы аристотелевской физики,

согласно которой все движения осуществляются в результате

непосредственного воздействия каких-то сил. – В небесном мире все движения осуществляются по круговым орбитам (система эпициклов) без воздействия каких-либо сил.

Коперник радикально изменил эту общепринятую картину мира.

Он не просто поменял местами Землю и Солнце в астрономической схеме, но

изменил место человека в мире, поместив его на одну из планет, перепутав земной и небесный миры.

Разрушительный характер идей Коперника был ясен всем. Про­тестантский лидер МЛютер, который к астрономии не имел никакого отношения, высказался в 1539 г. по поводу учения Коперника следую­щим образом: «Дурак хочет перевернуть вверх дном все искусство астрономии. Но, как указывает Священное писание, Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а не Земле».

Могла ли какая-то незначительная причина вызвать столь новые радикальные идеи?

Что человек делает, когда ему и палец попадает запопа? Он, конечно, пытается вытащить занозу, подлечить палец. Но если началась гангрена, тогда он не пожалеет и целой руки.

Проблемы точного описания наблюдаемых траекторий планет, как уже говорилось, не могли быть основанием для столь смелых и решительных действий.

Также, следует иметь в виду, что астрономия того времени содержала и немалые возможности для довольно существенных новаций. Так, Тихо Браге, решая астрономические проблемы, связанные с усо­вершенствованием расчетов траекторий планет, предложил в полном соответствии с традиционным мировоззрением новую систему, в которой вокруг Земли вращалось Солнце, а вокруг Солнца – все остальные планеты.

Зачем же Копернику понадобилось выдвигать свои идеи? По-видимому, он решал какую-то свою фундаментальную проблему.

Что это была за проблема?

— И Птолемей, и Аристотель, и Коперник исходили из того, что в небесном мире все движения происходят по окружностям.

— Вместе с тем, еще в античности была высказана глубокая мысль, что природа в принципе проста. Эта мысль стала со временем одним из фундаментальных принципов познания действительности.

Вместе с тем наблюдательная астрономия обнаружила к тому времени следующее. Хотя птолемеевская модель мира обладала возмож­ностями сколь угодно точного описания любой траектории, для этого было необходимо постоянно изменять количество эпициклов (сегодня – одно количество, завтра – другое). Но в таком случае получалось, что планеты вовсе и не двигаются по эпициклам. Получа­ется, что эпициклы не отражают реальных движений планет, а являются просто математическим приемом описания этого движения.

Кроме того, по системе же Птолемея получалось, что для описа­ния траектории одной планеты надо вводить огромное число эпицик­лов. Усложненная астрономия плохо выполняла свои практические функции. В частности, было очень трудно вычислить даты религиозных праздников. Эта трудность настолько четко осознавалась в то время, что даже сам папа римский счел необходимым произвести реформы в астрономии.

Коперник увидел, что два фундаментальных мировоззренческих принципа его времени – принцип движения небесных тел по кругу и

принцип простоты природы явно не реализуются в астрономии.

Решение этой фундаментальной проблемы и привело с1» к великому открытию.

 

4. ГЕОМЕТРИЯ ЛОБАЧЕВСКОГО

Перейдем к анализу другого открытия – открытия неевклидовой геометрии. Попытаемся показать, что и здесь речь шла о фундаменталь­ной проблеме. Рассматривая этот пример, мы выясним ряд других важных моментов истолкования фундаментальных открытий.

Создание неевклидовой геометрии обычно представляется в виде решения известной проблемы пятого постулата геометрии Евклида.

Эта проблема заключалась в следующем.

Основу всей геометрии, как это следовало из системы Евклида, представляли пять следующих постулатов:

1) через две точки можно провести прямую, и притом только одну;

2) любой отрезок может быть продолжен в любые стороны до бесконечности:

3) из любой точки как из центра можно провести окружность любою радиуса;

4) все прямые углы равны:

5) две прямые, пересеченные третьей, пересекутся с той стороны, где сумма внутренних односторонних углов меньше 2d.

Уже во времена Евклида стало ясно, что пятый постулат слишком сложен по сравнению с другими исходными Положениями его геометрии. Другие положения казались очевидными. Именно из-за их очевидности они рассматривались как постулаты, т.е. как то, что принимается без доказательств. Вместе с тем еще Фалес доказал равенство углов при основании равнобедренного треугольника, т.е. положение, значительно более простое, чем пятый постулат. Отсюда ясно, почему к этому постулату всегда относились с подозрением и пытались представить его теоре­мой. И у самого Евклида геометрия строилась так, что сначала доказывались те положения, которые не опираются на пятый посту­лат, а потом уже этот постулат использовался для развертывания содержания геометрии.

Интересно то, что пятый постулат геометрии Евклида стре­мились доказать как теорему, сохраняя при этом убежденность в его истинности, буквально все крупные математики вплоть до Н.И.Лобачевского, Ф.Гаусса и Я.Больяи, которые в конце концов и решили проблему. Их решение складывается из следующих моментов:

— пятый постулат геометрии Евклида действительно является постулатом, а не теоремой;

— можно построить новую геометрию, принимая все Евклидовы постулаты, кроме пятого, который заменяется его отрицанием, т.е., например, утверждением, что через точку, лежащую вне прямой, можно провести бесконечное число прямых, парал­лельных данной:

В результате такой замены и была построена неевклидова геометрия.

Поставим теперь следующие вопросы.

— Можно ли считать, что только стремление доказать пятый постулат привело к созданию неевклидовых геометрий?

— Почему в течение двух тысячелетий ни у кого не возникало даже мысли о возможности построения неевклидовой геометрии?

Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истории пауки.

До Лобачсвского, Гаусса, Больян па Еиклидопу геометрию смотрели как на идеал научного знания.

Этому идеалу поклонялись буквально все мыслители прошлого, считавшие, что геометрическое знание в изложении Евклида является совершенным. Оно представлялось образцом организации и доказатель­ности знания.

У Канта, например, идея единственности геометрии была органи­ческой частью его философской системы. Он считал, что Евклидово восприятие действительности является априорным. Оно есть свойство нашего сознания, и потому мы не можем воспринимать действительность иначе.

Вопрос о единственности геометрии был не просто математическим вопросом.

Он носил мировоззренческий характер, был включен в культуру.

Именно по геометрии судили о возможностях математики, об особенностях се объектов, о стиле мышления математиков и даже о возможностях человека иметь точное, доказательное знание вообще.

Откуда же тогда возникла сама идея возможности различных геометрий?

Почему Н.И.Лобачевский и другие ученые смогли прийти к решению проблемы пятого постулата?

Обратим внимание на то обстоятельство, что время создания цр^»»»довых геометрий было кризисным с точки зрения решения проблемы пятого постулата Евклида. Хотя математики занимались этой проблемой в течение двух тысячелетий, у них при этом не возникало никаких стрессовых ситуаций по поводу того, что она так долго не решается. Они думали, видимо, так:

— геометрия Евклида – это великолепно построенное здание; – правда, в ней имеется некоторая неясность, связанная с пятым постулатом, однако в конце концов она будет устранена.

Проходили, однако, десятки, сотни, тысячи лет, а неясность не устранялась, но это никого особенно не волновало. По-видимому, логика здесь могла быть такая: истина одна, а ложных путей сколько угодно. Пока не удастся найти правильное решение проблемы, по оно. несом­ненно, будет найдено. Утверждение, содержащееся в пятом постулате, будет доказано и станет одной из теорем геометрии.

Но что же случилось в начале XIX в.?

Отношение к проблеме доказательства пятого постулата сущест­венно меняется. Мы видим целый ряд прямых заявлений по поводу весьма неблагополучного положения в математике в связи с тем, что никак не удается доказать столь злополучный постулат.

Наиболее интересным и ярким свидетельством этого является письмо Ф.Больяи его сыну Я.Больяи, который стал одним из создателей неевклидовой геометрии. «Молю тебя, – писал отец, – не делай только и ты попыток одолеть теорию параллельных линий; ты затратишь на это все время, а предложения этого вы не докажете все вместе. Не пытайся одолеть теорию параллельных линий ни тем способом, который ты сообщаешь мне, ни каким-либо другим. Я изучил все нуги до конца; я не встретил ни одной идеи, котрой бы я не разрабатывал. Я прошел весь беспросветный мрак этой ночи, и всякий светоч, всякую радость жизни я в ней похоронил. Ради Бога, молю тебя, оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни. Этот беспросветный мрак может потопить тысячи ньюто­новских башен. Он никогда не прояснится на земле, и никогда несчастный род человеческий не будет владеть чем-либо совер­шенным даже в геометрии».

Почему такая реакция возникает только в начале XIX в.?

Прежде всего потому, что в это время проблема пятого постулата перестала быть частной, которую можно и не решать. В глазах Ф.Больяи она предстала как целый веер фундаментальных вопросов.

— Как вообще должна быть построена математика? – Может ли она быть построена на действительно прочных

основаниях?

— Является ли она достоверным знанием? – Является ли она вообще логически прочным знанием?

Такая постановка вопроса была обусловлена не только историей развития исследований, связанных с доказательством пятого постулата. Она определялась развитием математики в целом, в том числе ее использованием в самых различных сферах культуры.

Вплоть до XVII в. математика находилась в зачаточном состоя­нии. Наиболее разработанной была геометрия, были известны начала алгебры и тригонометрии. Но затем начиная с XVII в. математика стала бурно развиваться, и к началу XIX в. она представляла довольно сложную и развитую систему знаний.

— Прежде всего под влиянием потребностей механики были созданы дифференциальное и интегральное исчисления.

— Значительное развитие получила алгебра. В математику орга­нично вошло понятие функции (активно использовалось боль­шое количество различных функций во многих разделах физики).

— Сложилась в достаточно целостную систему теория вероятности. – Сформировалась теория рядов.

Таким образом, математическое знание выросло не только коли­чественно, но и качественно. Вместе с тем появилось большое число понятий, которые математики не умели истолковать.

— Например, алгебра несла с собой определенное представление о числе. Положительные, отрицательные и мнимые величины бьши в равной мере ее объектами. Но что такое отрицательные или мнимые числа, этого никто не знал вплоть до начала XIX в. – Не было ясного ответа и на более общий вопрос: что вообще есть число?

— А что такое бесконечно малые величины? – Как можно обосновать операции дифференцирования, интег­рирования, суммирования рядов? – Что представляет собой вероятность?

В начале XIX в. никто не мог ответить на эти вопросы.

Короче говоря, в математике к началу XIX в. сложилась в целом сложная ситуация.

— С одной стороны, эта область науки интенсивно развивалась

и находила ценные приложения, – с другой – она покоилась на очень неясных основаниях.

В такой ситуации по-другому была воспринята и проблема пятого постулата геометрии Евклида.

Трудности истолкования новых понятий можно было понять так: то, что неясно сегодня, станет ясным завтра, когда соответствующая область исследований получит достаточное развитие, когда будет сосре­доточено достаточно интеллектуальных усилий для решения проблемы. Проблема пятого постулата существует, однако, уже два тысяче­летия. И до сих пор у нее нет решения.

Может; быть, эта проблема устанавливает некий эталон, для истолкования современного состояния математики и уяснения того, что есть математика вообще?

Может оыть, тогда математика – это вовсе и не точное знание?

В свете таких вопросов проблема пятого постулата перестала быть частной проблемой геометрии.

Она превратилась в фундаментальную проблему математики.
Этот анализ дает нам еще одно подтверждение той идеи, что фундаментальные открытия суть решения фундаментальных проблем.

Он показывает также, что фундаментальными проблемы становятся в рамках культуры, т.е., иначе говоря, фундаментальность исторически обусловлена.

Но в рамках культуры не только формируются фундаментальные проблемы, в них, как правило, подготавливаются и многие компоненты их решения. Отсюда становится ясным, почему такие проблемы реша­ются именно в данный момент, а не в какое-либо иное время.

Рассмотрим опять же в связи с этим процесс создания неевкли­довой геометрии. Обратим внимание на следующие интересные фраг­менты истории исследований в этой области.

Доказательства пятого постулата Евклида проводились на протя­жении двух тысячелетий, но при этом они считались задачей второю рода, т.е. постулат представлялся теоремой Евклидовой геометрии. Это была задача с четко фиксируемым фундаментом для ее разрешения.

Однако во второй половине XVIII в. появляются исследования, в которых высказывается мысль о неразрешимости данной проблемы. В 1762 г. Кюгель, публикуя обзор исследований этой проблемы, приходит к выводу, что Евклид был, по-видимому, прав, считая пятый постулат именно постулатом.

Независимо от того, как относился к своему выводу Кюгель, его вывод был очень серьезным, так как провоцировал следующий вопрос: если пятый постулат геометрии Евклида действительно является посту­латом, а не теоремой, то что же такое постулат? Ведь постулатом считалось положение очевидное, а потому не требующее доказательства. Но подобный вопрос уже не являлся вопросом второго рода. Он представлял уже метавопрос, т.е. выводил мысль на философско-мето­дологический уровень.

Итак, проблема пятого постулата геометрии Евклида начинала порождать совсем особый род размышлений.

Перевод этой проблемы на мстауровсиь придал ей мировоззренческое звучание.

Она перестала быть проблемой второго рода.

Другой исторический момент. Весьма любопытными представлю ются исследования, проводившиеся во второй половине XVIII в. Ламбертом и Саккери. Об этих исследованиях знал Кант, который н случайно говорил о гипотетическом статусе геометрических положений Если вещи-в-себе характеризуются геометрически, то почему бы им ставил вопрос Кант, не подчиняться какой-либо иной геометрии, отлич ной от Евклидовой? Ход рассуждений Канта был навеян идеями абстрактной возможности неевклидовых геометрий, которые высказывались Ламбертом и Саккери.

Саккери, пытаясь доказать пятый постулат геометрии Евклида в качестве теоремы, т.е. смотря на него как на проблему ординарную использовал способ доказательства, называемый «доказательством от противного».

Ход рассуждений Саккери был, вероятно, следующим. Если мы примем вместо пятого постулата утверждение, ему противоположное, соединим его со всеми другими утверждениями Евклидовой геометрии и, выводя следствия из такой системы исходных положений, придем к противоречию, то тем самым мы докажем истинность именно пятого постулата.

Схема этого рассуждения очень проста. Может быть либо А, либо не-Д, и, если все остальные постулаты истинны и мы допускаем не-А, а получаем ложь, значит, истинно именно А.

Используя этот стандартный прием доказательства, Саккери стал развертывать систему следствий из своих предположений, стремясь обнаружить их противоречивость. Таким образом он вывел около 40 теорем неевклидовой геометрии, по противоречий не обнаружил.

Как же он оценил складывающуюся ситуацию? Считая пятый постулат геометрии Евклида теоремой (т.е. задачей второго рода), он просто заключил, что в его случае метод «доказательства от противного» не работает. Итак, смотря на эту проблему как на проблему второго п^»я. он, имея б руках новую геометрию, не смог правильно истолковать ситуацию.

Отсюда следуют два вывода:

— во-первых, в определенном смысле новая геометрия появилась в культуре уже до того, как была открыта неевклидова геометрия.

— во-вторых, именно верная оценка проблемы пятого постулата, т.е. трактовка ее как проблемы первого, а не второго рода, позволила Н.И.Лобачевскому, Ф.Гауссу и Я.Больяи прийти к решению проблемы и создать неевклидову геометрию. Надо было понять саму возможность создания таких геометрий. Саккери допускал ее лишь как логическую, сделав конструктивный шаг в решении проблемы евклидовского постулата в тради­ционном стиле. Но он вовсе не рассматривал ее всерьез. Как и вслед за ним Кант, считавший, что неевклидовы геометрии , невозможны, хотя и логически допустимы.

Таким образом, история не только подготавли­вает проблему, но и во многом определяет на­правление и возможность ее решения.

Рассмотрим в таком ракурсе коперниканскую революцию.

Как хорошо известно, вовсе не Коперник открыл гелиоцентриче­скую систему. Ее создал Аристарх еще в античности. Может быть, Коперник не знал об этом? Да ничего подобного! Он знал и ссылался на Аристарха.

Но тогда почему же говорят о коперникаиской?

Дело в том, что Коперник перенес уже известную модель в совершенно новую культурную среду, поняв, что с ее помощью можно решить целый ряд проблем. В этом как раз и заключалась суть его революции, а вовсе не в создании гелиоцентрической системы.

 

5. ОТКРЫТИЕ МЕНДЕЛЯ

Рассмотрим теперь вопрос о культурной подготовке открытий на примере открытия Менделя.

— В этом открытии присутствуют не только так называемые законы Менделя, представляющие эмпирические закономер­ности, о которых обычно говорят, но и система очень важных теоретических положений, которая, по сути дела, и определяет значимость открытия Менделя.

— Более того, эмпирические закономерности, установление ко­торых приписывается Менделю, вовсе и не были им установ­лены. Они были известны еще до него и изучались Сажрэ, Найтом, Нодсном. Мсидсль, сибсшсппи, «ильки уточнил их.

— Существенно и то, что его открытие имело методологическое значение. Для биологии оно давало не только новую теорети­ческую модель, но и систему новых методологических прин­ципов, с помощью которых можно было Изучать очень сложные явления жизни.

Мендель предположил наличие некоторых элементарных носите­лей наследственности, которые могут свободно комбинироваться при слиянии клеток в процессе оплодотворения. Именно это комбинирование зачатков наследственности, которое осуществляется на клеточном уровне, дает различные типы наследственных структур.

Такая теоретическая модель включает в себя ряд очень важных идей.

— Во-первых – это выделение элементарных носителей на уров­не клетки.

-Обосновывая такое выделение, Мендель опирался, очевидно, на теорию клеточного строения живого вещества. Она была очень важной для пего. Мендель познакомился с основными ее поло­жениями в курсе лекций Унгера в Венском университете. Унгер был одним из новаторов использования физико-химических ме­тодов в исследовании живого. При этом он считал, что эти исследования должны доходить до уровня клетки. – Во-вторых, Мендель считал, что законы, управляющие носи­телями наследственности, столь же определенны, как и зако­ны, которым подчиняются физические явления.

Очевидно, здесь Мендель исходил из общей мировоззренческой установки, которая глубоко укоренилась в культуре того времени, т.е. установки о закономерности природы, которая распространя­лась и на явления наследственности.

— В-третьих, Мендель реализовывал в своих исследованиях об­щий идеал физического познания мира, согласно которому следует выявить элементарный объект, найти законы управля­ющие его поведением и потом, опираясь на эта знания конст­руировать более сложные процессы, описывая и объясняя их особенности.

— В-четвертых, Мендель предположил, что законы; управляю­щие его элементарными носителями, суть вероятностные зако­ны. Для 1865 г., в котором он опубликовал свое открытие, это была очень новая идея. Ведь именно в то время вероятностные представления начали вводиться в физику. Чуть раньше – в 30-х годах – исрояпюстное описание явлений действительно­сти вошло в культуру благодаря работам Кетле по социальной статистике. Мендель заимствовал идеи вероятностного описа­ния именно из социальной статистики.

Кроме того, Мендель предполагал, что его теория позволит объяснить наследственность лишь в том случае, если она будет подтвер­ждена опытом. Это было очень важно, тем более что в науке того времени явления жизни, как и многие другие явления, объяснялись спекулятивным образом.

Но как могло быть произведено сопоставление

этой теории с опытом в биологии?

Для Менделя здесь возникла новая проблема. Сопоставление должно было осуществляться на базе статистической обработки элемен­тарных данных. Именно неумение обрабатывать статистический мате­риал, по мнению Менделя, не позволило, например, Нодену установить правильные количественные соотношения в расщеплении признаков.

Наконец, надо отметать, что менделевский экспериментальный подход в биологии был спланирован на очень длинное время. Сам Мендель проводил эксперименты около десяти лет, реализуя заранее намеченную программу исследований.

Успех его экспериментов был связан прежде всего с выбором материала. Менделевские законы наследственности очень просты, но проявляются фактически на небольшом количестве биологических объ­ектов. Одним из таких объектов является горох, для которого к тому же надо было выбрать чистые линии. Этим отбором Мендель занимался два года. Он четко представлял себе, следуя физическому идеалу, что объект, который он выбирает, должен быть простым, полностью контролируе­мым во всех своих изменениях. Только тогда и можно установить точные законы. Конечно, Мендель не представлял наверняка всех деталей, которые он получит в будущем.

Но несомненно то, что все его исследования были четко спланированы и опирались на сис­тему теоретических взглядов о закономерностях наследования.

Он принципиально не мог сделать и одного шага по этому пути, если бы у него не было заранее достаточно разработанных теоретичес­ких идей.

Таким образом, открыто Менделя включает в себя не просто обнаружение совокупности эм­пирических закономерностей, которые были им не столько открыты, сколько уточнены.

Главное – в том, что Мендель впервые построил теоретическую модель явлений наследст­венности, которая опиралась на выделение ее элементарных носителей, подчиняющихся веро­ятностным законам.

Особого внимания заслуживает сама система идей методологиче­ского характера, связанных с оценкой роли в науке статистики, вероят­ности и планпропання эмпирических нсслсдопанин.

Открытие Менделя не было случайным.

Оно, ках и другие фундаментальные открытия, обусловлено особен­ностями кулыуры его времени, как европейской, так и национальной.

Но почему это иыдающееея открытие было сделано именно Менделем-монахом и почему именно в Моравии, по существу перифе­рии Австрийской империи?

Попробуем ответить на эти вопросы.

Мендель бьи монахом августинианского монастыря в Брио, ко­торый сосредоточил в своих стенах множество мыслящих и образован­ных людей. Так, настоятель монастыря Ф.Ц.Напп считается выдающимся деятелем моравской культуры. Он активно содействовал развитию образования в своем крае, интересовался естествознанием и занимался, в частности, проблемами селекции.

Среди монахов этого монастыря был Т.Братранек, ставший впо­следствии ректором Краковского университета. Братранека привлекали натурфилософские представления Гете, и он писал работы, в которых ставлял эволюционные идеи Дарвина и великого немецкого поэта.

Еще один монах этого монастыря – М.Клацель страстно увле-, кался учением Гегеля о развитии. Он интересовался закономерностямя образования растительных гибридов, проводил опыты с горохом. Имен­но от него Мендель унаследовал участок для своих опытов. За свои либеральные взгляды Клацель был изгнан из монастыря и уехал в Америку.

В монастыре проживал и П.Кржижковский, реформатор церков­ной музыки, впоследствии ставший учителем известного чешского ком­позитора Л.Яначека.

Мендель с детства проявлял большие способности в изучении паук. Стремление получит), хорошее обра:юианис и избавиться от тяжелых материальных забот привело его в 1843 г. в монастырь. Здесь, изучая богословие, он вместе с тем проявил интерес к земле­делию, садоводству, виноградарству. Стремясь получить систематиче­ские знания в этой области, он слушал лекции по этим предметам в философском училище в городе Брно. Еще совсем молодьм челове­ком Мендель преподавал латинский, греческий и немецкий языки, а также курс математики и геометрии в гимназии города Зноймо. С 1851 по 1853 г. Мендель изучал естественные науки в Венском университете, а с 1854 г., в течение 14 лет, преподавал в училище физику и природоведение.

В своих письмах он часто называл себя физиком, проявляя большую привязанность к этой науке. До конца своей жизни он сохранял «ее к различным физическим явлениям. Но в особенности его занимали проблемы метеорологии. Когда его и «брали пбб.пом мопасгы-ря, у него уже не было времени проводить свои биологические опыты, к тому же у него ухудшилось зрение. Но он до самой смерти занимался метеорологическими исследованиями и при этом особенно увлекался их статистической обработкой.

Уже эти факты из жизни Менделя дают нам представление о том, почему Мендель-монах смог сделать научное открытие. Но почему это открытие произошло именно в Моравии, а не, скажем, в Англии или Франции, которые являлись в то время несомненными лидерами в развитии науки?

Во время жизни Менделя Моравия была частью Австрийской империи. Ее коренное население подвергалось сильным притеснениям, а габсбургские монархи не были заинтересованы в развитии моравской культуры. Но Моравия была чрезвычайно благоприятной страной для развития сельского хозяйства. Поэтому в 70-е годы XVIII в. габсбургская правительница Мария Терезия, проводя экономические реформы, пове­лела организовать в Моравии сельскохозяйственные общества. Чтобы больше собирать продукции с земли, всем, кто ведет хозяйство, пред­писывалось даже сдавать экзамены по основам сельскохозяйственных наук.

В результате в Моравии стали создаваться сельскохозяйственные школы, началось развитие сельскохозяйственных наук. В Моравии сложилась весьма значительная концентрация обществ сельскохозяйст­венного профиля. Их было, пожалуй, больше, чем в Ашлии. Именно в Моравии «первые заговорили о селекнноннон науке, которая внедрялась и в практику. Уже в 20-е годы XIX в. в Моравии местные селекционеры активно используют метод гибридизации для выведения новых пород животных и особенно новых сортов растений. Проблемы селекционной науки колоссально обострились как раз на рубеже XVIII и XIX вв., поскольку бурный рост промышленности и городского населения тре­бовал интенсификации сельскохозяйственного производства.

В этой обстановке раскрытие законов наследственности имело большое практическое значение. Проблема эта остро стояла и в теоре­тической биологии. Ученые XIX в. довольно много знали и о морфоло­гии, и о физиологии живого. Благодаря теории естественного отбора Ч.Дарвина удалось понять сущность процесса эволюции жизни на Земле, Однако законы наследственности оставались непознанными.

Иными словами, создалась явно выраженная проблемная ситуация фундаментального характера.

Замечательные и даже во многом удивительные результаты, полу­ченные Менделем, также коренились в культуре того времени.

В 1)1ом смысле особенно показательна идея вероятностного ха­рактера законов наследственности. Она была заимствована Менделем из социальной статистики, которая благодаря прежде всего работам А.Кетле привлекала в то время к себе всеобщее внимание. Расширяю­щаяся в то время практика статистической обработки эмпирического материала как в социальной статистике, так и в физике, несомненно, способствовала ее распространению на область явлений жизни.

Вместе с тем стремление выделить элементарные единищд насле­дования и на основании их взаимодействия объяснить особенности процесса наследования в целом представляло явное следование физиче­ской методологии познания.

Этот идеал был четко сформулирован уже в начале XIX в. И он активно проникал во все науки. Кстати говоря, именно следуя ему, в биологии стали все шире применять физико-химические методы. В психологии Герберт проводил исследования, прямо руководствуясь этим идеалом. На него ориентировался О.Конт, обосновывая необходимость создания социологии. По этому же пути следовал Мендель в изучении явлений наследственности.

Идея построить научную теорию наследования на уровне клетки могла возникнуть только в середине XIX в.

Наконец, если говорить о таких деталях, как выбор самого объекта исследования – гороха, то свойства расщепления, доминант-ности этого объекта обнаружили и конце XVIII – начале XIX в. Имеется целый ряд работ, в которых описывались эти свойства, которые и привлекли внимание Менделя.

Одним словом, здесь, как и в других примерах, мы видим, что фундаментальные открытия явля­ются решением фундаментальной проблемы.

Они всегда исторически подготовлены.

Подготовленной оказывается не только сама проблема, но и компоненты ее решения.

Но это не должно создавать иллюзию, что для такого рода открытий вовсе и не нужны гении. Осознание фундаментальной проб­лемы, нахождение реальных путей ее решения требуют огромного интеллекта, широкой образованности, целеустремленности, которые и позволяют ученому лучше других чувствовать дыхание времени.