Тема 21. Специфика методологии социально-гуманитарного познания

Возникший в конце XIX в. спор о том, отличаются ли социально-гуманитарные науки, породил, наряду с другими и проблему специфики методов и методологии этих ветвей познания. Как вы помните из предыдущих лекций, в этом вопросе сложились две полярные точки зрения: сторонники первой отстаивают тезис о том, что между социальным познанием и познанием природы нет различий, а стало быть, их нет ни в методах, ни в методологии в целом. Такая точка зрения приводит к абсолютизации методов естественных наук и к редукции первых к последним. Науки, не совпадающие по своим методам с естественно-научными, попадают в разряд не наук (религия, мораль, культура и т.д.).

Вторая точка зрения, напротив, абсолютизируя специфику гуманитарного познания, приводит к выводам о том, что это две разные формы познания, не имеющие между собой ничего общего. Такая точка зрения отстаивалась В.Дильтеем, представителями баденской школы неокантианства в лице уже известных нам из предыдущих лекций Риккерта, Виндельбанда, а также их последователей – Гадамера, Рикёра, Хайдеггера и др.

Очевидно, что обе эти позиции имеют тупиковый характер: они не приводят к позитивному решению проблемы. Не может быть обособленных методов познания, процесс познавательной деятельности неизбежно включает в себя все накопленные наукой методы – как общенаучные, так и философские. В то же время следует учитывать специфику социально-гуманитарного познания и вытекающее отсюда своеобразие приемов познавательной деятельности.

Для наглядности рассмотрим общие для естественных и гуманитарных наук методы и их отличия.

К примеру, метод наблюдения используется и в той, и в другой формах познания, однако в естественных науках познающий собирает факты, наблюдает события как бы со стороны, в то время как в гуманитарном познании наблюдение предполагает «вживание» в конкретную ситуацию, среду, что позволяет анализировать события «изнутри». Иными являются и результаты: в гуманитарном познании они во многом носят субъективный характер, зависят от интересов и предпочтений наблюдателя, в то время как в естественных науках наблюдатель целенаправленно «идет» к объективному, «не зависящему от объекта и субъекта» знанию (хотя, как теперь установлено, и здесь в процесс включен субъект).

Отличительной чертой этого метода в гуманитарном познании является то, что оно (наблюдение) необходимо должно быть дополнено пониманием.

Эксперимент как метод в естествознании в гуманитарном познании также имеет место и осуществляется в форме социальных экспериментов, объектом которых являются определенные группы людей, а исследователь сам становится включенным в исследовательскую ситуацию.

Примером применения эксперимента можно считать психологию, в которой выделяют естественный, лабораторный, экспериментально-психологический и другие виды экспериментов. Широко применяется эксперимент в социологии (социальная инженерия), педагогике.

Как и в естественных науках, в гуманитарном познании используется метод сравнения (или компаративистский метод) с целью выявления общего и особенного в развитии какого-либо явления или разных явлений. Компаративистский метод нашел широкое применение в психологии, культурологии, религиоведении, философии, истории.

Можно назвать такие общие для обеих ветвей познания методы, как анализ, методы опроса: анкетирование, интервью, тестирование, метод социометрии, требующий применения математических средств к изучению социальных явлений.

Вместе с тем, гуманитарное познание опирается на методы, специфические только для него и отличающиеся от общенаучных. К таковым принято относить биографический метод, в котором биография, личная жизнь, личные документы становятся объектом анализа с целью объяснения событий, ситуаций, в которых проживал герой, к примеру, литературного текста, либо рассматривается биография автора текста опять же с целью понимания и рационального объяснения тех или иных перипетий и событий, изложенных в тексте.

К специфическим для гуманитарного познания методам относят также диалог, посредством которого рождается новый смысл – этап жизни, традиции и особенности самого текста. Диалог позволяет выявить из текста смыслы, соотносимые с современностью.

Специфическим только для гуманитарных наук признан идеографический метод. Само понятие было введено в язык представителями баденской школы неокантианства, конкретно – В.Виндельбандом. Разграничивая естественно-научное и историческое познание (в духе И.Канта), неокантианцы указали на тот факт, что существующий в естествознании метод познания – номотетический (греч. nomos – закон и tetio – устанавливать), имеющий целью выявление и формулировку общих законов, выражающих устойчивые и повторяющиеся связи, не может быть методом гуманитарных, в частности, исторических наук, поскольку эти науки, сама история имеют целью фиксацию уникальных, неповторимых фактов, выявление их специфики в однократности, в неповторимости. Здесь «работает» идеографический метод (греч. idios – особенный, необычный и grapho - пишу). Оговоримся, что Виндельбанд не заострял внимание на принципиальном отличии этих двух методов, он лишь указывал на то, что это, по существу, разные стили мышления, сложившиеся в европейской культуре, и что один и тот же объект может стать предметом рассмотрения как «номотетического мышления», так и «… идеографического».

Идеи В.Виндельбанда продолжил Риккерт. Он сформулировал идею о двух методах образования понятий: «генерализирующем» и «индивидуализирующем». Естествознание, пользуясь генерализирующим методом, ищет общие законы, руководствуясь линейным мышлением, в то время как гуманитарное познание не ищет линейные, обязательные связи, а занято поиском особого, случайного, индивидуального.

Риккерт, так же, как и Виндельбанд, не разделяет эти методы: в процессе познания они дополняют друг друга. Однако в европейской традиции сложилась ситуация (обусловленная сциентизмом), когда генерализирующий (номотетический) метод признается универсальным, истинно научным, в то время как идея анализа единичного, уникального, неповторимого является прерогативой гуманитарных дисциплин, которым отказано (именно по этой причине) в научности.

Сегодня можно говорить о радикальном пересмотре соотношения этих двух установок в пользу идеографизма (индивидуализирующего метода). Объясняется это целым рядом событий, имеющих место как в естествознании, так и в гуманитарных науках. Успехи в области синергетики, концептуальные установки постмодернизма в культуре, с одной стороны, были обусловлены идеей уникального события, отказом от принципа универсализма, с другой – послужили стимулом к размыванию жестких установок универсализма (к примеру, в биологии жизнь интерпретируется также и как уникальное событие, исключительность которого надо сознавать: в экзистенциализме, персонализме акцентируется внимание на уникальной индивидуальности, в физике – на динамике, а не на статике и др.).

Таким образом, можно говорить как об общих, так и специфических методах естественных и социальных наук, которые необходимо применять на основе принципа дополнительности.

Как уже говорилось в предыдущей лекции, полем исследования в науках о культуре является текст в широком значении этого понятия. Текст – это любая знаково-символическая система, созданная человеком. Текст следует понимать и в обычном смысле – книги, научная и художественная литература, и в переносном – музыка, живопись, театр, архитектура и вся культура в целом.

Поскольку текст нацелен на понимание, интерпретацию знаковой структуры, а также структуры самого текста, представители философии науки обратились к исследовательским программам, уже сложившимся в культуре XIX-XX столетий и имеющим свою историю, – герменевтике, структурализму, феноменологии.

Герменевтика. Термин «герменевтика» переводится с греческого как искусство толкования текстов (hermeneutike) и имеет на сегодняшний день разные трактовки. Первое значение мы уже привели. Кроме этого, данный термин употребляется в теоретическом значении как теория понимания, постижения смысла, как искусство постижения чужой индивидуальности («психологическая герменевтика») и, наконец, как учение о принципах гуманитарных наук. В этом значении она претендует на роль философской дисциплины и методологии гуманитарного познания.

Как отмечают специалисты в области герменевтики и как об этом свидетельствует история этой практики, возникает она всегда как ответ на конкретные социальные запросы.

Впервые к практике истолкования текстов обратились софисты – первые греческие филологи, когда греческий полис потребовал новой интерпретации и истолкования текстов Гомера, который по отношению к софистам был древним автором. Ко времени софистов произошли большие изменения в языке, в его смыслах, потребовались новые переводы Гомера, поскольку на его произведениях (как и других древних авторов) дети обучались грамоте, воспитывались на героических примерах своей истории, мифологии. Какой-либо исследовательской программы софисты не составили, они лишь прибегали к искусству перевода с элементами комментаторства.

Следующий этап развития герменевтики – проникновение в греческий мир христианства. Два важных обстоятельства способствовали оживлению интереса к герменевтике: распространение христианства, необходимость интерпретации христианских текстов Священного писания и культурный обмен философскими и научными трактатами между Востоком и Западом, что вызвало необходимость обращения к искусству перевода. Перевод Ветхого завета на греческий язык также вызвал необходимость трактовки христианских текстов. В этот период сформировались две крупнейшие философские научные школы – Александрийская и Пергамская, в рамках которых обсуждались и герменевтические проблемы (наряду с другими). Отмечается, что основной проблемой этого направления был вопрос о том, сколько смыслов имеет слово – один или более. Александрийцы считали – смыслов много, представители Пергамской школы – один.

Первым законченным трудом по герменевтике можно считать работу средневекового философа, теолога Августина Аврелия «Христианская наука», в которой изложены основные принципы герменевтики, актуальные и по сегодняшний день. К таковым относятся принцип контекстуального подхода, который подразумевает, что понимание слова и знаков происходит не изолированно друг от друга, а в определенном контексте, и принцип интерпретации текстов Священного писания.

Августин заложил основы экзегетики (греч. exegeomai – истолковываю) – раздела теологии, занимающегося истолкованием текста Священного писания. В связи с этим Августин вводит центральное понятие в герменевтике – понимание, рассматривая его не только как наполнение текста смыслом, но и как правильное понимание, т.е. реконструкция исходного смысла. Августин разработал типологию знаков (труд «Знаки») и метод познания знаков – психологический, который поясняет, что поскольку людские души родственны друг другу, постольку, соприкасаясь, они распознают знаки. Такое понимание знака (значения) просуществовало вплоть до XX века, заложив основы семиотики. В новой концепции, разработанной в XX веке русскими мыслителями Г.Шпетом и М.Бахтиным, допускается, что знаки-высказывания или текст в целом несут в себе смысловую информацию лишь в контексте более крупных, значащих единиц. Впоследствии их идеи послужили толчком к созданию Тартуской школы структурализма.

И еще один внешний запрос, способствующий развитию герменевтики в рамках средневековья: в XI веке (1080 г.) были обнаружены важные документы – свод Римского права. Так появилась Болонская юридическая школа, а затем начались целенаправленное обучение и подготовка профессиональных, квалифицированных юристов. Так возникла дисциплина – юридическая герменевтика, опирающаяся на материалы юриспруденции и теологии.

К XVI веку юридическая герменевтика становится разделом теории права, в которой главное внимание уделяется толкованию статей Римского права, а юридическое образование опирается на схоластический метод и диалектику, понимаемую не только как столкновение противоречий, но и их снятие, объяснение. Не случайно поэтому в это время появляется работа голландского гуманиста Гуго Гроция (1583-1645) «О толковании», в которой он подробно излагает приемы интерпретации слов и технических терминов, их значений в широком и узком смысле слова в зависимости от контекста, дает рекомендации, как следует поступать в случае обнаружения в юридических текстах противоречий, антиномий, двусмысленностей. Заслугой Гроция является то, что он ввел разные виды интерпретации: грамматическую, логическую, историческую, техническую, рекомендательную (для юридической практики).

Очередной поворот к герменевтике был обусловлен практическими задачами Реформации, когда возникла необходимость критики католицизма, обоснования нового религиозного движения и, соответственно, функционирования в этих новых обстоятельствах текстов Священного писания. Здесь возникает фигура немецкого ученого Матиаса Флациуса (XVI в.), который в труде «Ключ к истолкованию Священного писания» обосновал новые принципы герменевтики, которых не было у Августина Аврелия. В целом продолжая традицию Пергамской школы, а также заимствуя идею Августина о контексте, Флациус утверждает, что подлинный смысл любого слова, в том числе и Священного писания, всегда один, но различные контексты употребления данного слова конкретизируют его смысловые вариации. Однако в добавление к разработанным Августином принципам Флациус вводит новые – принцип учета цели и замысла автора текста, различия понимания и интерпретации (понимание – цель герменевтического искусства, интерпретация – метод). Заслугой Флациуса являются введение и обоснование принципа герменевтического круга (требование истолкования целого, исходя из смысла входящих в него частей), вошедшего впоследствии во все виды герменевтики. В целом к этому времени можно говорить о преимущественно филологической и религиозной герменевтике.

В XVIII веке немецкий философ И. Хладениус расширил предмет герменевтики до исторической проблематики, применив эту технику не только к текстам Священного писания, но и к истории. Одновременно происходит слияние герменевтических приемов с логическими методами, что привело к появлению особой, герменевтической, логики. Герменевтика становится методом и методологией исторического познания, и опирается на конкретно-научную основу – психологию.

XVIII и начало XIX веков в истории герменевтики ознаменованы расширением ее предмета. Таковым становится язык как деятельность, работа «духа», создающего звуки, пригодные для понимания. Крупным философомязыка в это время становится В. Гумбольдт. Он выявил ряд проблем и принципов, новых как для языкознания, так и для герменевтики. К ним относятся принцип диалога как метода анализа языковых явлений, проблемы анализа понимания, смысла языкового сознания, языка как порождающего устройства. Важнейшей в изысканиях Гумбольдта является идея, согласно которой язык - это система, внутренне содержащая в лексике и способах выражения мысли миросозерцание народа: многие представления об устройстве мира человек получает из языка, минуя практический опыт. Наконец, Гумбольдт определяет языкознание как метод герменевтики, наряду с психологией. Таким образом, был сделан важный вывод о том, что герменевтика – методологическая дисциплина, имеющая общенаучный характер. Оставалось лишь выявить то общее, что характерно для всех предметных областей герменевтики. Это сделал гениальный мыслитель («гений жизни» назвал его один из современников), крупнейший немецкий богослов, философ и филолог Фридрих Шлейермахер (1768-1834).

Прежде всего, он высказал мысль о том, что предметом герменевтики является текст. Тексты – это памятники, отделенные от исследователя временем, историческими, культурными, языковыми традициями. Отсюда -существуют «барьеры», препятствующие проникновению в смысл памятника (текста). Цель герменевтики – устранение этих барьеров, а потому необходимо уметь и переводить, и интерпретировать, и комментировать, и владеть искусством диалога (текст – «застывшая речь», а потому методом его истолкования может быть диалог между интерпретатором и текстом), и др. Застывшая речь имеет две стороны - объективную, предметом которой является грамматическая интерпретация, где выясняется отношение к языку, как он существует объективно, и субъективную, психологическую, когда отношение к речи рассматривается как к некоторой производной от ее инициатора. Понимание в данном случае обеспечивается взаимодополнением этих двух моментов. Грамматическая и психологическая интерпретации взаимодополняют друг друга, что не мешает преобладанию одной стороны над другой – все зависит от того, что является предметом исследования: художественный текст, исторический роман или научный трактат.

Шлейермахер дополняет герменевтику новыми принципами: принципом «лучшего понимания», когда исследователь ставит цель: понять текст и его автора лучше, чем автор понимал себя и собственное творение. В дальнейшем, уже в современной герменевтике, этот принцип широко дискутируется и уточняется.

Важнейшим принципом герменевтики Шлейермахер считает принцип герменевтического круга (идея Флациуса и Ф. Аста). Шлейермахер указыветна то, что целью работы герменевта является вживание во внутренний мир автора, поскольку текст представляет собой содержательный и грамматический планы, то необходимо создать условия вживания, эмпатии, вчуствования в субъективность автора и воспроизведения его творческой мысли. Как это возможно? Шлейермахер предлагает технику истолкования текста: а) сначала производится общий обзор произведения; б) одновременно с ним раскрывается бытие понятий с помощью грамматической и психологической интерпретаций; в) только «увязав» обе эти интепретации, можно двигаться дальше; г) необходимо возвращаться назад, если они не согласуются, и так следует поступать до тех пор, пока не будет найдена причина рассогласования грамматической и психологической интерпретаций. При этом, что весьма важно, герменевт заранее знает, что ему необходимо понять, поскольку только так и можно что-либо понимать. В общепринятом, логически оправданном приеме, чтобы понять целое, необходимо понять его части и, наоборот, целое понимается из частей. В герменевтике же, чтобы отнести какие-либо события или фрагменты текста к целому, надо заранее иметь идею этого целого, а не другого. Указанные выше приемы, как и метод предварительного понимания, напоминают движение в некоем «круге», поскольку, во-первых, понимание целого возникает не из понимания частей и, во-вторых, части могут интерпретироваться из уже понятого целого.

Таким образом, можно сказать, что Шлейермахер представил первое систематическое изложение герменевтического метода, которое было одновременно и попыткой создать методологию исследования гуманитарных наук, однако, как считают специалисты в области герменевтики, Шлейермахеру не удалось создать герменевтическую философию: его герменевтика представляет собой одну из ее разновидностей – это филологическая герменевтика. Главное, что ему не удалось, – это ответить на вопрос: как произведение прошлого обретает новую жизнь в современной интерпретатору культуре? Его герменевтика не решает важнейшей проблемы взаимодействия истории и современности.

Линию развития герменевтической традиции и превращения ее из конкретно-научной, методологической дисциплины в общенаучную, философскую предложил В. Дильтей (1833-1911).

Первое, что сделал Дильтей, - разделил весь комплекс наук на науки о природе и «науки о духе». В произведении «Введение в науки о духе» он указывает на тот факт, что знания «о духе» не именуются наукой и что сам он присоединяется к тем, кто именует их «науками» (науки о духе). Второе важное указание: обе эти сферы отличаются друг от друга весьма относительно, поскольку мир природы и духовный мир теснейшим образом связаны. Вместе с тем, поскольку любые духовные сущности как «проявления» жизни не существуют независимо от человека, что отличает их от природных явлений, их способ познания должен быть иным.

Какие же принципы и методы познания в науках о духе приемлемы?

Основополагающим методом наук о духе, считает Дильтей, является понимание как непосредственное постижение некоторой духовной целостности, проникновение во внутренний мир автора текста, которое неразрывно от процедуры реконструкции культурного контекста последнего.

Метод понимания у Дильтея – это метод непосредственного постижения духовной целостности. Предмет понимания – внутренний мир человека, внешний мир и культура прошлого. Понимание внутреннего мира осуществляется при помощи интроспекции (самонаблюдения), для понимания внешнего мира и культуры прошлого Дильтей предлагает использовать герменевтику. «Понимание и истолкование - …метод, используемый в науках о духе… Понимание и истолкование содержат в себе все истины наук о духе».

В каких же формах осуществляется интепретационная деятельность в гуманитарных науках? Дильтей указывает, что в гуманитарных явлениях заложены, с одной стороны, факторы, которые можно постичь с помощью рационального познания, с другой – связанные с бессознательной деятельностью. К формам рационального понимания относится «истолкование одного отдельного проявления жизни», выраженное в аналогии. Это элементарные формы понимания. Есть и высшие формы понимания, логической формой выражения которых является индукция, но не как вывод, направленный от частного к общему, а как вывод, направленный от части к целому жизненного единства. Однако в жизненном единстве целого существует некоторая часть, которая не может быть познана рациональными методами. Здесь мы имеем дело с бессознательным, для познания которого необходимы особые методы: сопереживание, вчувствование, симпатическое проникновение во внутренний мир другого.

Еще один важный момент – под науки о духе Дильтей предлагает подвести психологический фундамент, указывая на то, что существуют два вида психологии: «описательная» и «объясняющая». Описательная опирается на внутренний мир человека, на ее основе возникает комплекс наук о духе.

Позже В. Дильтей объявляет о том, что метод описательной психологии с ее интроспекцией не может адекватно отражать и постигать культурные реалии, нужна новая методология – это герменевтика, которую он понимает двояко: как искусство интерпретации и как теория такого искусства. Так наметился выход герменевтики в общетеоретические, философские сферы.

Следует отметить, что такое обращение к герменевтике частично объясняется стремлением автора пересмотреть свой психологизм, однако Дильтей, определяя ее как метод интерпретации и теорию этого метода, сделал вывод о том, что герменевтика – это не только теория познания общественно-исторической практики, но и логика гуманитарных наук. Так произошла «гносеологизация» герменевтики.

Современная герменевтика.В конце ХIХ – начале ХХ вв. происходит дальнейший поворот в сторону герменевтики, ее «философизации» - она становится учением о бытии, его принципах («онтологизация»). Такому повороту во многом способствовали труды и идеи немецкого философа М. Хайдеггера (1889-1976).

Прежде всего, Хайдеггер, оперируя такими базисными понятиями герменевтики, как понимание, текст, интерпретация и истолкование, смысл и др., приходит к ряду собственно сконструированных положений.

Учение М. Хайдеггера определяют как герменевтику фактичности и деконструкции. Предметом герменевтического анализа у него становится язык: слово не только проясняет, но и затемняет. Язык (а не человек) является субъектом речи и выступает как сущностное свойство человеческого бытия. Он противопоставляет язык фактичности и язык метафизический – как возможен между ними разговор? Отвергая традиционную дилемму «истины разума – истины факта» (Августин, Лейбниц), «аналитические и синтетические суждения», «эмпирическое и теоретическое знание», «формальные и фактические науки», он приходит к выводам о том, что следует фиксировать внимание не на их сосуществовании, а на собственном существовании в фактичности, на понимании, истолковании и интерпретации бытия фактичности, прояснении его смысла. «Само существование является герменевтическим, истолковывающим», оно само себя истолковывает, проясняет. Как ответить на важнейшие вопросы: «Каков смысл человеческого существования? Каков смысл человеческой истории»? Как человечеству «удалось», наделенному разумом и огромным научным потенциалом, загнать себя в почти беспросветную ситуацию, грозящую самоуничтожением? Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо обратиться к первоосновам данной проблемы, началу всех начал: мышлению, первоначальному знанию. Таковыми являются языковые традиции, обычаи, фон и контекст фактичности человеческого бытия. Они, как правило, при обычном способе исследования остаются «за кадром», в бездонных пучинах бессознательного. В обращении к первоначальным опытам языкового мышления Хайдеггер указывает на метод прояснения сущего, который скрыт в языковых конструкциях. Этот метод он называет деконструкцией (не в смысле разрушения, а в смысле обнаружения и обнажения первоначальных смыслов слова, смутно просвечивающих через завесу латинских, арабских, современных переводов). На примере деконструкции таких понятий, как «бытие», «экзистенция», Хайдеггер показывает, как истолкование этих слов в современном значении уводит от фактичности бытия, отчуждает от бытия, превращает бытие всего лишь в слово, первоначальное значение которого улетучилось. В конечном итоге, такое отчуждение от языка, первоначального смысла слова привело к трагическим последствиям в западном мышлении, самым значительным из которых является разрыв метафизики как теоретической области знания и ее практического применения. У греков теоретическая часть была основой, практическая – венцом теоретических изысканий, всякое философское мышление должно было заканчиваться практическими, нравственными, педагогическими наставлениями. Философия греков была предназначена для человека, чего не скажешь о современной философии и науке.

Большое внимание Хайдеггер уделяет герменевтическому кругу. Отталкиваясь от идеи Шлейермахера о том, что в процессе понимания мы движемся в некоем круге или в расширяющихся кругах, и это движение подчинено принципу циркулярности, Хайдеггер рассматривает герменевтический круг как механизм, с помощью которого осуществляется процесс «смыслового движения понимания и истолкования». Комментируя хайдеггеровское понятие герменевтического круга, его последователь Гадамер в работе «Истина и метод», указывает на то, что Хайдеггер внес существенный оттенок в понимание герменевтического круга, заключающийся в идее: чтобы понять текст, необходимо иметь о нем некое предположение («…текст читают со значительным ожиданием определенного смысла»). И еще: «чтобы войти в круг, необходимо из него выйти». Так был сделан шаг на пути к разрешению проблемы взаимодействия истории и современности, поскольку вопросы к тексту мы задаем из современности.

Яркой фигурой герменевтической проблематики является немецкий философ ХХ века Ганс Георг Гадамер. Он обобщил идеи Шлейермахера, Хайдеггера и, переосмыслив их критически, предложил собственный подход (Работа «Истина и метод»).

Гадамер задумал совершить «онтологический поворот герменевтики к путеводной нити языка». В этом он продолжатель идей Хайдеггера. Гадамер использует многие из его категорий, такие как предпонимание, традиция, предрассудок, горизонт понимания и др.

Предпонимание - предпосылка понимания, обусловленная традицией. Традиция - одна из форм авторитета, связывающая историю и современность. Предрассудок - суждение, которое имеет место до окончательной проверки всех фактически определяющих моментов. Горизонт понимания - совокупность предрассудков и «предсуждений», обусловленных традицией. В современности живы элементы традиции, или предрассудки.

Далее Гадамер заявляет: любая традиция связана с языком, им обусловлена (идея Гумбольдта – язык есть мировоззрение народа), а потому первейшим предметом и источником герменевтической рефлексии и герменевтического опыта является язык как структурный элемент целого – культуры.

Все есть в языке, но, как считает Гадамер, здесь возникает трудность: каким образом язык сохраняет, кроме переносимого смысла, предпосылки понимания (объективного и субъективного)? Ответ Гадамер ищет у Хайдеггера. Вот его идеи: язык – мир, который окружает человека, без него невозможны ни жизнь, ни сознание, ни мышление, ни чувства, ни история, ни общество. Язык – не только «дом бытия» (Хайдеггер), но и способ бытия человека, его сущностное свойство. Он – условие познавательной деятельности человека, а понимание – его функция (наряду с говорением). Связанное таким образом с языком понимание становится модусом бытия(приобретает онтологический статус). Так меняется оценка герменевтики: из методологической дисциплины она превращается в философию, в учение о человеческом бытии, становится своеобразной философской антропологией.

Герменевтический методологический стандарт.История герменевтики, приведенная в предыдущем тексте, позволяет выявить специфические особенности герменевтики как методологии гуманитарных наук.

Специфика любой науки зависит от двух важных моментов: предмета и методов ее исследования. В гуманитарных науках, как уже указывалось раньше, таким предметом являются знаково-символические системы, которые условно определяются понятием текст.

Из знаковой природы текста вытекает такая специфическая их особенность, как способность быть носителем информации. Однако информация требует расшифровки, раскрытия смыслов в том случае, если этот смысл «закрыт» и его необходимо понять, дешифровать, усвоить, интерпретировать. В таком аспекте категория «понимание» выступает как фундаментальная в герменевтике, а интерпретационные методы являются важнейшими методологическими приемами.

Постижение и усвоение смысла текстов – процедура, качественно отличающаяся от объяснения природных явлений, хотя объяснение необходимо и в гуманитарном познании. Здесь возникает важнейшая проблема обоснования истинности гуманитарных теорий.

Специфической особенностью гуманитарного методологического стандарта является тот факт, что главным средством анализа гуманитарных явлений выступает язык. Слово здесь является и средоточием всех гуманитарных проблем, и системообразующим элементом культуры. Из этого следует, что принципы анализа слова должны быть распространены на анализ культуры.

К особенностям герменевтического методологического стандарта относится его диалоговый характер. Методы исследования диалога изложены у Аристотеля в труде «Топика», диалоговый характер гуманитарного познания – критерий его отличия от естественных наук (монологической формы знания).

Еще одна специфическая черта герменевтического стандарта – наличие психологического фактора.

Субъективные пристрастия и намерения автора, особенности его внутреннего мира, сформированного системой воспитания, образования и ценностей определенной культуры, его принадлежность к определенному социальному сословию, материальные условия его жизни и (одним словом – биография) – все это фон, оказывающий существенное влияние на смысл текста. Это внелингвистический контекст. Ему особое внимание уделялось в период ранних методологических концепций в герменевтике (когда понимание отождествлялось с эмпатией, сопереживанием, вживанием во внутренний мир автора). В современной герменевтике понимание все в большей степени связано не с психологическим моментом, а трактуется как семантическая и общефилософская категория.

Важное место в герменевтическом стандарте принадлежит интерпретации, терпимости ко множественности интерпретаций (поскольку это творческий акт). Понимание и интерпретация обеспечиваются такими методологическими приемами, как герменевтический круг, вопросно-ответные методики (анкетирование), психологические и семиотические приемы.

Кроме герменевтического стандарта исследований в методологии гуманитарных наук сложились и такие стандарты, как исторический, психологический, логико-семантический, феноменологический, структуралистский. На последнем мы остановим внимание.

Структурализм.Герменевтическая исследовательская методология порождает ряд важных проблем, не имеющих однозначных ответов. Главная из них – как в гуманитарных науках добиться объективной картины мира, которую дают естественные науки? Если вся культура – это текст, то что в нем искать? Ведь текст говорит что-то важное для конкретного, индивидуального человека. Каждый читает, прежде всего, для себя, а потом только для того, чтобы что-то понять в нем. Далее – как докопаться до источника текста? Искать его в биографии автора? Да, но так ли четко привязаны биография автора и содержание текста? Насколько верно текст описывает реалии прошлых эпох? Быть может, это искаженная реальность, квазиреальность? Далее – язык. Может ли он быть объективным показателем и трансформатором реалий прошлого? Гумбольдт, упоминаемый нами в предыдущем тексте, едва ли не главная фигура в языкознании, указывает тот факт, что изучая историю примитивных народов, можно прийти к выводу, что нет примитивного языка. Язык есть энергия. Если бы не было языка, мы не смогли бы даже есть, поскольку не смогли бы объяснить, что нам надо. Но коммуникативная функция языка не является главной, поскольку если бы был только один индивид, у него был бы свой язык.

Эти и ряд других методологических проблем чрезвычайно сложны и требуют их разрешения.

В начале ХХ века выходит в свет работа швейцарского лингвиста Ф.де Соссюра «Курс общей лингвистики», положившая начало новой методологии исследования феноменов культуры (в частности, и языка), которая впоследствии была названа его критиками структурализмом. Эта работа для нашей темы имеет значение, потому что в ней представлена философия языка. Основные идеи работы в данном направлении следующие:

Язык объявляется Соссюром как система, в которой следует различать элементы: собственно язык и речь. Язык – общее, речь – единичное, конкретное проявление языка, его вариации, система значений.

Как быть с вариациями? У любого знака есть две стороны: внешняя (то, как звучит слово), его акустический образ - означающее и вторая сторона – означаемое, подразумеваемое, то, что имеет в виду говорящий, собственно коллективное психическое содержание. Задача лингвистики как науки – изучать означаемое. Как это делать?

3. Соссюр вводит тезис о синхронии и диахронии. Согласно синхронии, в языке мы имеем дело с фразами (фрагментами языка), а потому следует уделять внимание тому, что понятно из фразы. Задача лингвиста – установить связи понятий и означаемого, которые существуют в одно и то же время. Синхрония отражает логические и психические отношения, связывающие сосуществующие в единстве элементы языка и образующие его как систему. Диахрония – это отношения следующих друг за другом элементов языка, а не существующих в единстве, в которых нет системы и которые не воспринимаются одним и тем же коллективным сознанием. Соссюр делает вывод, что источник способности языка обозначать и выражать нечто – во взаимосвязи каждого его элемента с другими, включенности его элементов в систему отношений.

Идеи Соссюра положили начало появлению различных школ структурной лингвистики (пражскому лингвистическому кружку, Копенгагенской глоссеоматике, американской дескриптивной лингвистике и др.), а также оказали влияние на такое течение, как русский формализм, французский структурализм (Клод Леви-Стросс).

Можно говорить о двух волнах структурализма:

20-30-е гг. ХХ века – русский структурализм.

60-е годы ХХ века – собственно структурализм, или французский структурализм, в лице таких его представителей, как Леви-Стросс, Р.Барт, Ж.Лакан.

В начале 70-х годов наступает период критики структурализма, что привело к постструктурализму (Делёз, Фуко, Деррида и др.).

В 1928 году вышла работа русского исследователя В.Проппа «Морфология сказки», положившая начало структурному анализу текста. На богатом материале собранных Афанасьевым сказок Пропп обнаружил следующее: в них бросается в глаза кажущаяся пестрота их персонажей. Однако если отвлечься от сюжетной канвы, то можно создать некий функциональный каркас – каждый герой выполняет строго определенные функции. Во всех сказках можно обнаружить главного героя (х), с которым происходят некие события, у него есть помощник (у) (волк, Конек-Горбунок, Коровушка и т.д.). Есть злые персонажи – Кащей-бессмертный, Баба-Яга, Мачеха (Z), советник, который предостерегает, советует. Проанализировав более 100 сказок, Пропп обнаруживает, что всех персонажей не так уж много – 17. И далее, рассматривая их функциональные отношения, Пропп пришел к выводу: все сказки имеют одинаковую структуру. Главный герой нарушает общепринятые нормы поведения, устоявшийся порядок, запрет, после чего с ним происходят, как правило, 3 приключения. В итоге герой изменяется, он переходит в новое качество, резко меняется его жизнь. Пропп объясняет это тем, что у многих древних народов (у славян, в частности) существовал обычай – обряд инициации (посвящения), когда человека готовили к взрослой жизни и с этой целью устраивали для него различные испытания.

Однако для нас важны следующие выводы, к которым пришел Пропп:

В текстах заложены объективные, не зависимые от человека автоматизмы или алгоритмы мышления, по которым он движется и освещает реальность.

Эти алгоритмы необходимо обнаружить, выявить, разбив на единицы мышления: анализ и синтез, поскольку они лежат не на поверхности.

В результате – вывод: существуют объективные структуры языка вне связи с субъектом (позже Леви-Стросс выразил это так: не люди думают мифами, а мифы думаются между собой).

Таким образом, если у Соссюра язык – единая структура действительности, то у Проппа – логическая структура – объективная реальность, существующая по своим законам и вне связи с субъектом.

В 50-е годы выходит работа Леви-Стросса «Структурная антропология», определившая новый этап в развитии структурализма – собственно структурализм (или, как его называют, французский структурализм). Леви-Стросс работает с мифами и в них обнаруживает несколько типов ситуаций. К примеру, в мифе об Эдипе описывается сложная ситуация, определяемая как парное родство (бинарная оппозиция); далее – как правило, при переводе имен мифических героев с греческого обнаруживается их некая физическая ущербность (хромоногость, уязвимость какой-то части тела…), т.е. зерно мифа – парнородство и недостача природы. На основе изучения богатого этнографического материала и мифологии Леви-Стросс приходит к выводу о том, что мифы – алгоритм освоения мира. Все культурные проявления – разные вариации проявления одной и той же структуры. Однако само понятие «структура» имеет различные языковые нюансы: структура – что-то жесткое, структура - много разных комбинаций, структура – это возможности, то, что может сложиться. Основная установка структурализма – есть некие объективные структуры, которые действуют и существуют вне связи с субъектом и которые проявляются в его структуральном воображении, в «ментальных структурах» («не люди думают мифами, а мифы думают между собой»).

В начале 70-х годов наступает период критики структурализма, что привело к появлению постструктурализма. Основными представителями этого течения являются Р.Барт, Ж.Деррида, Ж.Делез, Ю.Кристева, В.Гваттари.

Основная установка постструктурализма – разрушить сложившееся в классическом структурализме представление о том, что структуры – необходимый и главный момент всякой упорядоченной действительности. Постструктуралисты указывают на тот факт, что внутри всякой структуры есть некие неструктуируемые элементы, более важные, нежели сама структура, поскольку, если они выйдут из-под контроля структуры, то они могут ее разрушить. Примером тому могут служить различные социальные потрясения: бунты, революции и прочее.

Таким образом, структуры меняются, что-то уходит, они могут проявлять себя бурно – это первое.

Второе – почему структура как способ обработки мира должна быть логичной? Как показывают события, структурные отношения можно отодвинуть, перешагнуть через них.

Третье – структурализм формулирует вариации, но они не сводимы одна к другой. Одна и та же внешне структуируемая форма может иметь разное содержание.

Критикуя классические установки, постструктуралисты строят иные концепции. Однако установка на то, что есть некие объективные структуры, которые действуют в нашей голове, остается и в этих концепциях.

У истоков постмодернистского структурализма стоит фигура французского философа, лингвиста и литературного критика Юлии Кристевой (1941 г.). Круг интересов этой женщины широк – она специалист в области семиотики, психоанализа, культурологии.

Кристева предлагает к исследованию феноменов культуры применять интердисциплинарный подход (на стыке философии структурализма, психоанализа, лингвистики и семиотики). Этот метод она называет «семанализом». Понятие «текст» является предметом такого семанализа. Кристева рассматривает текст как «транслингвистический аппарат», распределяющий порядок языка, текст не рассматривается в качестве языка общения, он не репрезентует реальное, он трансформирует реальность. Не являясь средством коммуникации между адресантом и адресатом, текст выполняет, однако, важную функцию – порождения новых смыслов.

Под влиянием идей Бахтина, анализом творчества которого она занималась и который представлял текст как множество голосов, формирующих полифоническую структуру, Кристева вводит понятие «интертекстуальность», в котором отражено представление о тексте как о пересечении и взаимодействии множества различных текстов и кодов, поглощающих и трансформирующих другие тексты. Интертекстуальность охватывает все поле современного и исторического языка.

Другие два понятия – «генотекст» и «фенотекст», введенные Кристевой, соотносятся между собой применительно к анализу текста как поверхностьи глубина, как структура с присущим ей значением и как процедура означивания, как символика.

Генотекст – глубинная основа языка, уровень, находящийся за пределами лингвистических структур языка. Генотекст – принципиальная, а не структурная множественность смыслов, которой не присущи субъективность и коммуникативный вектор. Генотекст артикулирует нестабильные и не способные к означиванию структуры, которые порождают матрицы высказывания, предшествуют дискурсу (словесно или письменно артикулируемой формы объективации содержания сознания). Генотекст, таким образом, представляет собой основу, располагающуюся на доязыковом уровне. А далее он локализуется в фенотексте.

Фенотекст – это процедура означивания смыслов в соответствии с существующими, сложившимися в культуре нормативами, ограничениями, это структура, подчиненная правилам коммуникации и предполагающая как субъекта высказывания (адресанта), так и его адресата. Фенотекст – это продукт языка, в котором естественным образом обосновались скрытые коды и сакральные формулы религиозного и идеологического содержания.

В целом постструктурализм, в отличие от структурализма, опираясь на семиотическое истолкование реальности, центрирует внимание на «внутриструктурных параметрах, «изнанке» структуры. Их объединяет то, что как структурализм, так и поструктурализм проявляют интерес к проблемам языка и опираются на концепцию знака как единства означающего и означаемого.

Для постструктурализма реальность – это языковая реальность или текстуализированный мир. Указывая на такую особенность классической метафизики, как логоцентризм, стремление во всем найти порядок и смысл, отыскать первопричину, они обвиняют ее в навязывании этой доктрины миру, человеку, всему, на что направлена мысль человека, и в неспособности понять алогичную сущность мира, в наложении запрета на любые свободные интерпретации, в навязывании тексту его формы говорящим субъектом.

Согласно постструктурализму, текст всегда задан собственным комментарием, текст всегда есть своя собственная интерпретация и не может быть объектом интерпретации.

Постструктуралисты ввели в философский оборот ряд понятий, с помощью которых им удается противопоставлять свою философскую парадигму классической.

Так, понятие «ризома», переводимое как клубневидная система, корневище, они противопоставляют «корню» или «стержню», которые представляют метафизическое обозначение структурализма. Структура – это корень, стержень, в отличие отмочковатости, размытости ризомы. «Корень» или «стержень» одномерен в своем стремлении постичь глубину, в то время как «клубень», «луковица» содержат в себе скрытый стебель, который может развиваться куда угодно и каким угодно образом. Таким образом, ризома – семиотическое звено как клубень, в котором спрессованы разнообразные виды деятельности: лингвистической, жестикуляционной, познавательной. Логика корня (Делёз, Гваттари) – логика древовидных, жестко ориентированных структур, логика ризомы – логика неравновесной целостности, отличающейся неизбывной креативной подвижностью. Ризома не стабильна, она метастабильна.

И далее, согласно Делёзу, ризома – хаосмос – корешок (среда, обладающая безграничным, имманентным потенциалом смысловыражения) занял место мира корня, это среда, всегда готовая к космическому упорядочиванию.

В постструктуралистской концепции была высказана идея «смерти автора» - метафора, в которой раскрывается концепт о независимости существования текста от внешних взаимодействий.

Критикуя классическую философию за идею о том, что в ней результаты какой-либо деятельности всегда связаны с субъектом (индивидуальным или коллективным), с автором, постструктуралисты (Барт) делают вывод о том, что авторство следует понимать по-другому - не как предписание текста некой персоне с ее биографией, а как способ бытия текста этого автора. Так, Фуко указывает на то, что Гермеса Трисмегита не существовало в том смысле, как существовал, например, Бальзак, а то, что ряд текстов поставлены под одно и то же имя, говорит о том, что между ними установились отношения преемственности, гомогенности, взаимного разъяснения. Здесь текст существует независимо от автора, он не продуцируется на деятельность субъекта, автора или читателя, а является имманентной процессуальностью языка. Деррида высказывается еще жестче – в тексте реально имеет место не интерпретационная деятельность субъекта, а моменты истолкования мысли.

Фуко – структуры языка производят эффект мысли; Кристева – структуры языка обладают безличной продуктивностью.

Барт – чтение и письмо – это не правда человека, а правда языка; уже не «Я», а сам язык действует, перфолирует. «…высказывание … превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих; «язык учит нас понимать человека, а не наоборот».

Из краткого обзора концептов постструктурализма можно сделать следующие выводы:

Постструктурализм, в противовес структурализму, пытается осмыслить неструктурное в структуре, обозначить парадоксы, возникающие в процессе осмысления и объективного познания человека и общества с помощью языковых структур. В нем содержится попытка преодоления лингвистического редукционизма, построения новых практик прочтения текста.

Одной из главных задач постструктурализма является критика западноевропейской метафизики с ее логоцентризмом, стремление обнаружить за самыми разнообразными явлениями и мыслительными схемами язык власти и власть языка. Здесь необходимо указать на важный момент: постструктурализм возникает как отклик на политические события мая 1868 года, когда на улицы Парижа вышли толпы людей, протестуя против власти и общественного порядка. Так был сформулирован вывод: структуры не выходят на улицы, но коль скоро это совершается (строятся баррикады, разрушаются здания, улицы и т.д.), следовательно, в структуре есть нечто, более главное, чем она сама, – что-то, что выходит за ее пределы. Если структура – это закон, то за его рамками находятся случай, событие, шанс, свобода; за рамками структуры находятся аффекты, жест, тело. Эти нарушения структурности и системности наводят на мысль: структуры либо вообще нет, либо она существует, но не действует, либо действует, но в столь измененном виде, что нормой становится ее поломка, деструкция, а не правильное функционирование.

Внутри постструктурализма можно выделить два направления: одно – с ориентацией на текстовую реальность с девизом: «…вне текста нет ничего» (Деррида), другое – с ориентацией на политическую реальность – «все в конечном итоге – политика» (Делёз).

Постструктуралисты, стремясь обновить не только методы, но и язык философии, вводят обилие слов и понятий, придавая им новый смысл и ограничивая прежний («ризома», «хаосмос», «смерть автора»).

В лице постструктурализма философия заявила о себе как конструктивная сила, непосредственно участвующая в формировании новых культурных объектов, новых отношений между духовной и практической деятельностью. Эта новая для нее роль остается до конца не осознанной. Нерешенными для ее судьбы остаются вопросы: можем ли мы оспорить, проблематизировать разум в формах самого разума? Можем ли мы жертвовать развитой, концептуально проработанной мыслью ради зыбкой, лишь стремящейся родиться мысли – без образов и понятий? В любом случае перед нами простирается важная область умственных усилий: спектр шансов открытого разума.

В завершение следует указать на многими признанный факт: несмотря на отдельные находки, на сегодняшний день систематизированной и специализированной методологии социально-гуманитарного познания не сложилось. Это познание стоит на пороге методологической революции, которая требует изменений в самом фундаменте мышления, замене старой парадигмы новой (формирования нелинейного мышления, внедрения синергетического подхода к моделированию социальных явлений, повороту от субъект-объектных отношений к субъективному фактору) и др.

В то же время недопустимы абсолютизация методов и методологии социально-гуманитарных наук, отрыв от других, сложившихся, имеющихся и используемых методов и методологии знания.