Методы и модели научного объяснения

Исторически самым первым и получившим широкое рас­пространение не только в науке, но и в обыденном познании, было объяснение эмпирически наблюдаемых фактов и явлений с помощью законов и даже эмпирических обобщений. В таком смысле объяснением можно назвать подведение конкретного Факта или явления под некоторое обобщение или закон. Такой Подход к объяснению явлений через закон защищается как сторонниками эмпиризма, так и рационализма.

В первое время, когда в естествознании господствовало ме­ханистическое мировоззрение, многие явления природы пыта­лись объяснить с помощью простейших каузальных, или при­чинных, законов. Такая модель использовалась еще Галилеем °Ля объяснения механических явлений, где в качестве причины Уступала внешняя сила, а следствием было изменение состоя-

 

ния движущегося тела. В дальнейшем эта форма объяснение явлений с помощью причинных законов получила широкое распространение в естествознании и была названа галилеевской традицией. В середине прошлого века более систематически причинные объяснения рассматривал Дж. С. Милль. Его инЯ дуктивные методы исследования были ориентированы на устав новление причинных связей между явлениями. Однако, как мщ уже отмечали раньше, с помощью таких методов можно было открывать лишь простейшие причинные отношения между не! посредственно наблюдаемыми свойствами явлений и, следовая тельно, свести объяснение к дедукции фактов из эмпирически найденных причинных законов. В своей «Системе логики» Милль писал: «Объяснением единичного факта признают укаИ зание его причины, т. е. установление того закона или тех за! конов причинной связи, частным случаем которого или котш рых является этот факт»¹.

Переход на более глубокий уровень исследования, связан-, ный с возникновением теоретических законов различного вид», привел к расширению и обогащению прежней модели научного объяснения. Новая модель стала называться дедуктивно-помо­логической, поскольку в ней объяснение сводится к дедукции явлений из законов (от греч. nomos — закон,). В качестве заксЯ нов в этой модели стали рассматриваться не только причин­ные, но и функциональные, структурные и другие виды регш лярных и необходимых отношений.

Логическая структура дедуктивно-номологического объяД нения была проанализирована К. Поппером, и особенно поЯ робно исследована К. Гемпелем, которого считают одним из вид! ных специалистов по теории объяснения. Недавно его трудЯ появились в русском переводе². Модель такого объяснения мся жет быть представлена в следующей форме.

Посылками модели служат законы или теории (системы зД конов), а также условия, характеризующие их применимость 1 данному явлению, факту или обобщению. Поскольку они пред назначены для объяснения, то их принято называть эксплщ нансом (от лат. explanans — объясняющий). То, что предстой? объяснить, именуют экепланандумом (от лат. explanandum — оби ясняемый). Последний должен быть получен как заключен™

дедуктивного вывода. Таким заключением, или экепланан­думом, может быть, во-первых, эмпирический факт, явление ^ди событие, во-вторых, обобщение или эмпирический за-_коН. Очевидно, что сам эмпирический факт может быть вы­веден также из эмпирического закона, и поэтому последний ^ожет служить в качестве элементарного объяснения.

Схематически дедуктивно-н ом ологическое объяснение можно представить в следующем виде:

_ Большая посылка: законы Lj,L2,L^...,Li,-

Эксплананс 77-------------------------- А А А— п~

Меньшая посылка:условия Сх,(,2,Сз,—,С_т

Экспланандум — факт, явление, событие или эмпирический закон.

Когда объяснение правильно, то его составные части долж­ны удовлетворять определенным логическим и эмпирическим условиям адекватности.

К логическим условиям относятся следующие требования:

• экспланандум должен быть логическим следствием экспла-нанса, т. е. содержать информацию, которая выводится из экеплананса;

• эксплананс должен содержать общие законы, которые дей­ствительно необходимы для выведения экспланандума;

• эксплананс должен иметь эмпирическое содержание, т. е. допускать принципиальную проверку с помощью экспе­римента или наблюдения. Если экспланандум описывает некоторое эмпирическое явление, то эксплананс должен содержать эмпирическую информацию, поскольку экс­планандум логически следует из экеплананса.

Эмпирическим условием адекватности объяснения является требование истинности всех утверждений экеплананса¹.

Рассмотренная модель объяснения отображает готовый ре­зультат объяснения как дедуктивный вывод факта из закона, но в реальном процессе исследования и генетически, и историче­ски этот процесс совершается в обратном направлении. Иссле^ Дователь редко располагает готовым законом, чтобы объяснить Факт. Наоборот, он скорее ищет закон, выдвигая различные Догадки и гипотезы, пока не убедится в том, что найденный им закон хорошо объясняет факт. Более сложным путем происхо­дит поиск теории, т. е. концептуальной системы, содержащей в

 

¹ Милль Д. С. Система логики. Кн.III. гл.12, 1. — М.: Книжное обозрение, 1899]

² Гемпелъ К. Г. Логика объяснения.— М.: Дом интел. книги, 1998.

Гемпелъ К.Г. Логика объяснения. — С. 92.

^{7 р}Узавии Г.И. 191

качестве исходной посылки основные понятия и теоретические законы. Именно с помощью последних происходит объяснение эмпирических законов, т. е. их дедукция из теории.

Сами теоретические законы не могут быть открыты ни с помощью дедукции, ни индукции. Дедукция требует для этого М качестве посылки более общего и глубокого закона или пршД ципа, последний, в свою очередь, еще более общего закона и т.д. Таким образом, логический вывод превращается в регресс в бесконечность, а поэтому оказывается несостоятельным. Ин-i дукция же, как мы видели, служит, скорее, для подтверждения гипотез. Абдукция, как способ поиска объяснительных гипотез из фактов, также приводит только к правдоподобным, а не к достоверным заключениям. Все это показывает, что дедуктив­но-номологическая модель объяснения описывает лишь конеч­ный результат, а не реальный процесс объяснений в науке, ко! торый отнюдь не сводится к дедукций факта из закона или эыщ лирического закона из теории, а всегда связан с весьма трудо-| емким исследованием и творческим поиском. Но для вывода! определенного факта необходимо также указать те конкретные] условия Q, €%...., которые указывают на применимость закона к данному факту. Типичным примером подобного объяснения может служить пример (его приводит сам Гемпель) разрушения радиатора автомобиля холодной ночью. Чтобы объяснить раз! рушение радиатора, необходимо прежде всего указать на а н Я т е ц е д е н т н ы е, или предшествующие, условия: радиа! тор был полон воды, к ней не был добавлен антифриз, темп Л ратура воздуха ночью резко понизилась — все эти условия I сочетании с известным из физики явлением увеличения объем! воды при замерзании, служат объяснением данного факта.

Другой случай относится к объяснению эмпирических зако-; нов посредством теоретических, когда для дедукции необхо] димо установить определенные правила соответствия межш теоретическими и эмпирическими терминами, о чем шла речь

главе 6.

Наконец, особый случай связан с объяснениями с па мощью теории, когда в качестве эксплананса, наряду с ей стемой законов, используются вспомогательные допущен" или гипотезы, которые характеризуют условия применимо ти теории к определенному кругу явлений.

На первом' этапе исследования ученые проверя непосредственно саму теорию путем дедукции из нее эмпир

_чески проверяемых предсказаний. Схематически этот этап лредставляется в таком виде:

Посылки: Теория или система законов

_______________ Вспомогательные гипотезы_________________

Заключение: Предсказание факта или эмпирического закона

На втором этапе, когда теория приобретает фун­даментальный характер и становится парадигмой исследования, необходимым становится поиск вспомогательных гипотез, с помощью которых парадигма используется для анализа и объ­яснения некоторых аномальных ситуаций, которые возникают в «нормальной» науке (в смысле Т. Куна). Этот процесс можно отобразить такой схемой:

Посылки: Теория или система законов

???
Заключение: Факт или эмпирический закон

Здесь знаки «???» указывают, что целью поиска, а следователь­но, объяснения является установление вспомогательных гипотез.

Другая важная и часто дискутируемая проблема относится к цели и природе самого объяснения. Нередко подчеркивают, что цель объяснения сводится к разъяснению «более сложного и трудного» с помощью «более простого и очевидного». Но раз­витие науки в целом и каждый конкретный пример научного объяснения находится в явном противоречии с таким взглядом. Известно, что птолемеевская астрономия объясняла движение Солнца, планет и других небесных тел как движение вокруг Земли. Такое объяснение казалось вполне убедительным, ибо согласовывались с нашими привычными наблюдениями. Тем не менее оно уступило место более сложной теории Коперни­ка, где центром планетной системы стало Солнце, кажущееся Движение которого было объяснено реальным движением Зем­ли вокруг него. То же самое можно сказать об объяснении фак­тов и событий посредством все более общих научных законов и теорий. Закон Галилея о свободном падении тел хорошо согла­суется с данными наблюдения и измерения пути свободно па­дающего тела вблизи земной поверхности. Универсальный за­кон гравитации Ньютона уточнил закон Галилея, но объясне­ние оказалось более абстрактным и менее привычным. В свою очередь, пришедшая на смену ньютоновской, теория гравитации Эйнштейна еще больше усложнила объяснение таких явлений.

Многочисленные примеры из других отраслей науки свиде-1 тельствуют о том, что по мере развития науки ее объяснения становятся все более абстрактными и сложными, так что ни Я каком сведении к простому, конкретному и очевидному говоЯритъ не приходится. Понятия «простое» и «сложное», «конкретЦ ное» и «абстрактное», «частное» и «общее» в этом случае расе сматриваются с субъективно-психологической точки зрения.

Действительно, представления о движении Солнца вокруг;

Земли, или падении камня кажутся нам более привычными щ

понятными, чем выводы теории Коперника или общей теории]

относительности Эйнштейна. Но это отнюдь не колеблет того|

что указанные теория дают более общее и точное объяснение;

соответствующих явлений. Отсюда непосредственно следует,;

что зксплананс в модели объяснения вовсе не обязательна

должен быть легко воспринимаемым и понятным. Можно даже

сказать, что с прогрессом науки ее объяснения все больше уда;

ляются от представлений, которые субъективно кажутся очё

видными, простыми, легко воспринимаемыми и понятными.

Дедуктивно-номологическая модель объяснения была про-]

возглашена неопозитивистами в качестве единственно научногв

способа объяснения, а сам Гемпель сформулировал основны!

ее идеи на примере объяснения исторических событий. Ж

статье «Функции общих законов истории» он доказывает, чтя

объяснения исторических событий также опираются на опреде!

ленные общие закономерности: «Однако большинству объяся

нений, предлагаемых в истории или социологии, — считает он|

— не удается включить явные утверждения о предполагаемых;

ими общих закономерностях»¹. Это происходит потому, что тя

кие закономерности часто относятся к индивидуальной или col

циальной психологии и предполагаются известными каждому я

поэтому считаются само собой разумеющимися. По мнении

К. Поппера: «В истории... есть множество тривиальных универ!

сальных законов, которые мы принимаем без доказательства. Эт|

законы практически не представляют никакого интереса и абссн

лютно не способны внести порядок в предмет исследования»². 1

С другой стороны, нередко подобные закономерности

^Z^^™^' ™:i тТ-ГТадг-С. 305. 2 Поппер К. Открытое общество и его враги. 1. I- м., w

бывает очень трудно сформулировать явным и точным обра]

₃ом. Вследствие этого исторические объяснения, по мнению гъмпеля, часто представляют собой не полное объяснение, а «нечто, что может быть названо наброском объяснения»¹. «Тем де менее, — утверждает он, — в истории, как и везде в эм­пирических науках, объяснение явления состоит в подведе­нии его под общие эмпирические законы»².

Такой подход к объяснению как исторических, так и обще­ственных законов в целом встретил резкое возражение как со стороны обществоведов, так и философов антипозитивистского направления. Многие из них заявляли, что уникальные, непо­вторимые исторические события, социальные явления, индиви­дуальные поступки, намерения и действия людей невозможно подвести под общие законы, которые по самой своей идее должны абстрагироваться от всего конкретного, частного и ин­дивидуального. С подобной критикой против гемпелевской мо­дели объяснения выступил канадский философ У. Дрей в книге «Законы и объяснения в истории»³. В ней он заявлял, что зада­ча рационального исторического объяснения заключается в уста­новлении связи между убеждениями и мотивами поведения людей, с одной стороны, и их поступками, действием и пове­дением — с другой. По его мнению, хотя эта связь имеет ра­циональный характер, но ссылка на эмпирические законы ис­тории при этом оказывается не только ненужной, но и вред­ной, ибо ограничивает свободу воли человека. Однако идея о рациональной связи между убеждениями и мотивами поведе­ния исторического субъекта и действительным его поведением была выражена Дреем слишком неопределенно, а сама его мо­дель имела ряд недостатков, которые были подвергнуты крити­ке другими авторами.

На смену ей пришли модели интещионалъного или телеоло­гического объяснения, которые во главу угла ставили установле­ние интенций (стремлений) и целей действующего субъекта. Подобного рода объяснения, ориентированные на раскрытие Целей людей, применялись еще в античной философии Аристо­телем и получили название финалистских или телеологических. После появления экспериментального естествознания, ставя­щего своей задачей раскрытие причин и общих законов явле-

^ Гемпель К. Логика объяснения.— С. 24. Там же.— С.27. Dray W. Laws and Explanation in History. — Oxford: Univ, press,, 1957.

ний, телеологические объяснения уступили место каузальным ц дедуктивно-номологическим. Такой подход к объяснениям, каи указывалось выше, осуществлялся в рамках галилеевской тра! диции главным образом в точном естествознании (механика, астрономия, физика и химия).

Позитивисты, провозгласившие единственно научными объ~ яснения с помощью сначала причинных, а затем и номологиче! ских законов, в лучшем случае рассматривали телеологический объяснения в качестве вспомогательного и эвристического! средства исследования. Подобную их оценку мы встречаем в другой обширной статье «Логика объяснения», написанной К. Гемпелем 1 сотрудничестве с П. Оппенгеймом. Хотя они признают, что цЛ лесообразное поведение человека требует на первый взгляд скорее телеологического, чем причинного объяснения, тем ни менее ссылки на цели и мотивы «нужно отнести к антецедент! ным условиям мотивационного объяснения, и на этом основа! нии устранить формальное различие между мотивационным и причинным объяснением»¹. Проще говоря, то, что является су| щественным для телеологического объяснения, они пытаются представить как уточняющее условие для такого объяснения! Потенциальную опасность телеологических объяснений они видят в том, что многие из них осуществляются post factum, т. ei после того, как действие уже совершилось. Для его объяснения предлагаются различные мотивы, но для адекватного объясне! ния необходимо, чтобы сами эти мотивы были доступны эмшя рической проверке, а самое главное — существовали общие за коны, придающие им объяснительную силу. Справедливо укЯ зывая на то, одна из причин применения телеологических обт! яснений, в частности в биологии, заключается в их плодотвош ности как эвристического средства исследования, Гемпель 1 Оппенгейм, тем не менее настаивают на том, что подлинны! объяснения в науке должны опираться на общие законы и даж| законы причинности, присущие физическим наукам².

Неопозитивисты полагали, что когда исторические, соци! альные и гуманитарные науки достигнут такого же уровня теЯ ретической зрелости, как естествознание, они будут в состоя нии в полном объеме применить если не каузальную, то дедук] тивно-номологическую модель объяснения.

Реальная картина объяснений, с которой встретилась методо­логия науки во второй половине XX в. оказалась, однако, на­гого сложнее и, главное, разнообразнее, чем унифицированная схема позитивистов. Возвращение к аристотелевской традиции те­леологических объяснений в исторических и социально-гумани­тарных науках позволило выявить специфический характер та-£их объяснений, который связан с особым характером объекта лх исследований. В то время как в природе, изучаемой есте­ствознанием, господствуют слепые, бессознательные силы, в обществе действуют люди, одаренные сознанием и волей, ста­вящие перед собой определенные цели, руководствующиеся своими интересами, намерениями и мотивами действий. Все это не может не учитываться при объяснении как индивиду­альных поступков, так и социальных действий.

Поиски новых моделей объяснения, ориентированных глав­ным образом на социальные и гуманитарные науки, в настоя­щее время происходят в разных направлениях. Выше уже упо­миналось об интенциональном подходе к объяснению, учиты­вающем намерения и цели действующего субъекта. Наиболее подходящей логической формой рассуждения для такого объ­яснения некоторые специалисты признают практический силло­гизм, который применялся еще Аристотелем. В большей по­сылке этого силлогизма формулируются цели действия, в мень­шей — средства его достижения, а заключением служит утверждение, что действие в соответствии с посылками влечет Достижение цели. Хотя практический силлогизм, в отличие от обычного силлогизма, нельзя рассматривать как доказательное рассуждение, тем не менее он служит эффективным средством объяснения в социально-гуманитарных науках. Не случайно Поэтому видный финский логик Г. X. фон Вригт считает, что «именно практический силлогизм является той моделью объяс­нения, которая так долго отсутствовала в методологии наук о Человеке и которая является подлинной альтернативой модели °бъяснения через закон»¹.

Поскольку человек является не только сознательно и целе­направленно действующим субъектом, но и нравственным су­ществом, то в моделях объяснения его поведения в обществе следует отразить и ту весьма важную сторону его деятельности,

 

¹ Гемпель К. Логика объяснения. — С. 100.

² Там же. - С. 98.

¹ Вригт фон Г. X. ,Логико-философские исследования. М.: — Прогресс, 1986. С 64.

которая связана с нормами поведения и правилами действ последние — в социальных науках играют роль, во многом а: логичную роли законов в естествознании. Однако в отличие о законов, нормы могут не соблюдаться, а правила не выпол няться — в этом выражается свобода человеческого поведени но такие действия ограничиваются определенными санкцияь со стороны государства и общественного мнения. Хотя в исторических, социально-экономических и гумани тарных науках могут использоваться также номологические щ причинные объяснения, особенно при анализе войн, револю-1 ций и общественных движений, тем не менее они существенно1 отличаются от объяснений в естествознании тем, что предпола-1 гают понимание смысла коллективных действий. Что касается! индивидуальных поступков и действий, то их понимание непо! средственно связано с осмыслением и истолкованием целей, намерений и мотивов действий отдельных людей. Поэтому представляется необходимым подробнее остановиться на осве! щении этого вопроса.

ана-

8.2. Методы и функции понимания

В повседневной жизни мы обычно не делаем различия меж-| ду пониманием и объяснением, поскольку фактически каждоа объяснение способствует лучшему пониманию действитель! ности. Кроме того, понимание дает возможность вернее объяс! нить существующие факты. Это ясно видно на примере объяс! нения действий людей. Чем глубже мы раскрываем их цели и мотивы, тем лучше понимаем их действия и поведение. В то ж! время понимая те или иные факты или знания, мы в состоянии лучше объяснить их себе и другим.

Однако в отличие от объяснения в понимании содержится

определенный субъективно-психологический оттенок, связан!

ный с восприятием мыслей, чувств и духовного мира друга!

людей. В психологии его часто называют вчувствованием или

эмпатией. Впоследствии некоторые антипозитивистские на!

правления в философии именно в ориентации гуманитарны!

наук на воспроизведение духовного мира человека видели ия

отличие от естествознания.,

■ Проблема понимания в герменевтике. Многие антипозити! вистские направления в методологии гуманитарных и социаль!

198 ■

цьгх наук как в конце прошлого, так и в нашем столетии воз­ражали против применения естественно-научных методов в ₀бшествознании. В качестве альтернативного метода исследо­вания они выдвигали специфический способ познания, кото­рой заимствовали из герменевтики и связывали с интерпрета­цией и пониманием гуманитарных и социально-исторических

процессов.

Слово «герменевтика» древнегреческого происхождения и первоначально обозначало искусство толкования, перевода и понимания. Этимологически его часто связывают с именем Гермеса, который в античной мифологии считался посланцем богов Олимпа, доставлявшим людям их повеления. Но чтобы люди поняли божественный язык, Гермес должен был стать не только посредником в общении между богами и людьми, но и истолкователем и переводчиком божественных мыслей. В даль­нейшем ему стали приписывать все то, что связано со сферой коммуникации и понимания, в том числе и изобретение пись­менности. Аналогичное значение имеет латинское слово «интерпретация», которое впоследствии получило настолько широкое распространение, что почти вытеснило древнегрече­ский Термин «герменевтика»¹.

С герменевтикой как практическим искусством истолкова­ния и понимания древних текстов, в частности художественных произведений, мы впервые встречаемся в античной Греции. Обучение чтению и литературе там начиналось с изучения поэм Гомера, понимание которых было связано с немалыми трудно­стями как из-за мифологического их содержания, так и отда­ленности их от времени создания. Поэтому афинские учителя-грамматисты «должны были много заниматься если не ученым объяснением, то простым истолкованием, герменевтикой, а также прибегать к критике»².

Формирование практических методов герменевтики нача­лось с поисков эмпирических правил истолкования и понима­ния текстов разнообразного содержания. В зависимости от осо­бенностей этого содержания выявлялись и специфические пра­вила их истолкования. Так возникла прежде всего филологиче­ская герменевтика, изучавшая особенности, связанные в основ-Ном с переводом текстов античной художественной литературы.

¹ Гермес - вестник богов в крылатых сандалиях//Иностранная литература,

1984, № 3. Бласс Ф. Герменевтика и критика,—Одесса, 1891.—С. 1.

В средние века значительное развитие получила библейская экЛ зегетика, занимавшаяся истолкованием текстов СвященногЛ писания. Позднее возникла юридическая герменевтика, которая разрабатывала правила интерпретации правовых документов! Таким образом, вплоть до начала XIX в. герменевтики как об-| щего учения о понимании не существовало. В каждой из переЯ численных герменевтических школ разрабатывались свои праЛ вила истолкования и раскрытия смысла текстов, давались соотЯ ветствующие рекомендации по их анализу, накапливался и об-I общался опыт по их интерпретации и пониманию.

Положение значительно изменилось после того как немец-1 кий ученый Ф. Шлейермахер в 1819 г. провозгласил программа создания герменевтики как общего «искусства понимания, коя торого до этого не существовало, хотя имелись специализиро-1 ванные герменевтики»¹. По его мнению, такое искусство должЯ но быть одинаково применимо как для понимания текстои Священного писания, так и художественных произведений, ис-1 торических хроник и юридических документов. Если будут сформулированы общие принципы понимания, тогда будуЯ созданы предпосылки для построения общей герменевтики, слу! жащей основой для частных герменевтических дисциплин.

Новый подход Шлейермахера к герменевтике существенно отличается от прежних: он ориентируется на живой диалог ре! ально существующих людей, а не на простой анализ готовым текстов. Более того, сам текст он предлагает рассматривать кая специфический диалог между автором и его интерпретатором! В ходе такого диалога осуществляются два действия. Говоря*] щий (или автор текста) стремится выразить свои мысли и ин-1 тенции с помощью предложений разговорного или письменно-] го языка. Слушатель (интерпретатор текста), наоборот, пытает-] ся истолковать и понять смысл слов и предложений речи] Пользуясь терминологией современной теории информации! мы могли бы сказать, что если говорящий (или автор) зания мается кодированием текста, то слушатель (интерпретатор! осуществляет его декодирование или расшифровку.

Сам п р о ц е с с герменевтического пони­мания текстов, по мнению Шлейермахера, осуществляется! посредством двух взаимосвязанных и дополняющих друг друга интерпретаций: грамматической и психологической. ТрамматиХ

_ческая интерпретация происходит в сфере языка и достигается _в соответствии с общими, независимыми от субъектов прави­лами грамматики. Психологическая интерпретация стремится _вь1явить индивидуальные особенности автора произведения, и поэтому обращает внимание на события его жизни, духовный ^ир, его взгляды и настроения. Чтобы истолковать и по-настоящему понять произведение, интерпретатор должен про­никнуть в духовный мир автора, прочувствовать и пережить то, что пережил он. Именно такую реконструкцию духовного опы­та автора произведения Шлейермахер считает истинно пози­тивной стороной герменевтического анализа.

Такой реконструктивный процесс понимания начинается с готового текста или живой речи и завершается духовным вос­произведением их смысла, или значения. Текст или речь сами по себе образуют лишь основу для понимания и, следователь­но, не составляют непосредственной задачи герменевтического исследования, которая в конечном итоге сводится к раскрытию их смысла и понимания. Введя различие между словом и его смыслом, предложением и суждением, речью и ее пониманием, Шлейермахер заложил основы для построения общей герме­невтики, служащей фундаментом для специализированных гер­меневтических дисциплин. Настаивая на необходимости соот­несения текстов с психологическими и культурно-истори­ческими факторами их возникновения, с «их отношением к жизни», он во многом способствовал появлению новой кон­цепции герменевтики.

Такая концепция была выдвинута немецким философом и историком литературы Вильгельмом Дильтеем, который стал рассматривать герменевтику как методологическую основу для гуманитарных наук, которые он относил к наукам о челове­ческом духе {Geistenwissenschaft}¹. Все они имеют дело с пони­манием человеческой мысли, искусства, культуры и истории. В отличие от естествознания содержание гуманитарных исследо­ваний, указывал Дйльтей, составляют не факты природы, а объективированные выражения человеческого духа, мыслей и Чувств людей, их целей и мотивов. Соответственно этому, если Для объяснения явлений природы используются каузальные, Или причинные, законы, то для понимания действий людей их Необходимо предварительно интерпретировать, или истолковать.

 

¹ Schleiermacher F. Hermenuitik,— Heidelberg: Winter, 1959.—S. 79.

bilthey W. Gesammelte Schriften. Bd. МП. - Stutgart: Vanden & Ruprecht, 1958.- S. 282.

Поэтому гуманитарное понимание существенно отличается oi объяснения, поскольку оно всегда связано с раскрытием смыс<] ла деятельности людей в разнообразных формах ее проявления.) Хотя Дильтей и не был неокантианцем, но он выдвинул в области исторического и социального познания программу аналогичную той, которую пытался осуществить Кант в «Критике чистого разума» для обоснования естествознания того времени. Основные усилия Дильтея были направлены на «критику исторического разума» и в целом совпадали с воз­растающей антипозитивистской тенденцией, ясно наме­тившейся в методологии исторических и гуманитарных наук в конце прошлого века. С критикой позитивистской методологии! выступили такие немецкие философы, как Г. Риккерт и В. Виндельбанд, историки и социологи С. Дройзен^ Г. Зиммель, М. Вебер и др. Все они были против непосред! ственного перенесения приемов, моделей и методов исследовав ния естествознания в общественные науки, которое приводит щ игнорированию их специфики. Противопоставляя естественные] науки общественным, неокантианец В. Виндельбанд отмечал! что в то время как физика, химия и другие естественные науки стремятся выявить общее, повторяющееся и закономерное в явлениях природы, история и другие гуманитарные науки стан вят своей целью описание индивидуальных, неповторимых осо-] бенностей событий и процессов общественной жизни. Соответ­ственно этому, он назвал естественные науки номотетическ ми, подчеркивая тем самым, что их задачей является открыта* законов. К идеографическим наукам он отнес все науки, которьи занимаются описанием индивидуальных черт и особенностей событий и процессов социально-исторической жизни¹.

К этому же антипозитивистскому направлению примкнул В. Дильтей, но он не ограничился простой критикой позити! вистской концепции, а задался целью разработать положитель! ную программу в области методологии гуманитарных наук. Щ качестве основного инструмента для этого он выбирает герме! невтический метод, который в его руках из филологической пя своей сути концепции превращается в методологию наук о ду­ховной деятельности.

Работая над книгой «Жизнь Шлейермахера», Дильтей осно-j вательно усвоил методы текстуальной и исторической интерН

¹ Windelband W, Geschichte und Naturwissenschaften,— Tubingen, 1907.

рретации герменевтики и придал им более общий, философ­ски характер. Он считал, что ни естественно-научные методы, _нй метафизические спекуляции, ни интроспективные психоло­гические методы не могут помочь понять духовную жизнь об­щества. Внутренняя человеческая жизнь, ее движение и разви­тие, — подчеркивал он, — представляют собой сложный про­цесс, в котором слиты воедино и мысль, и чувство, и воля. По­этому науки о духовной деятельности не могут изучать жизнь духа с помощью чуждых им понятий, таких, как причин­ность, пространство, сила и им подобные. Не без основания Дильтей замечает, что в венах познающего субъекта, скон­струированного Д. Локком, Д. Юмом и И. Кантом, нет ни кап­ли действительной крови. Познание у этих мыслителей отделе­но не только от чувств и воли, но и от исторического контекста внутренней человеческой жизни¹.

Будучи сторонником «философии жизни», Дильтей считал, что категории гуманитарных наук должны быть выведены из самого живого опыта, опираться на факты и явления, которые осмысленны только тогда, когда они имеют отношение к внут­реннему опыту человека. Именно благодаря этому становится возможным достичь понимания внутреннего мира другого че­ловека, которое, по его мнению, достигается в результате ду­ховного перевоплощения. Вслед за Шлейермахером он рас­сматривал такой процесс как реконструкцию и переосмысление духовного мира других людей. Проникнуть в него мы можем только с помощью правильной интерпретаций выражений внут­ренней жизни, которая находит свою объективацию во внеш­нем мире в произведениях материальной и духовной культуры.

Решающую роль в гуманитарных исследованиях играет по­этому именно понимание, так как оно объединяет в единое це­лое внутреннее и внешнее, рассматривая последнее как специ­фическое выражение внутреннего опыта человека, его целей, намерений и мотивов. Только через понимание достигается по­стижение уникальных и неповторимых явлений человеческой Жизни и истории. В отличие от этого при изучении явлений Природы индивидуальное рассматривается как средство дости­жения знания об общем, т. е. класса одинаковых объектов. По­этому естествознание ограничивается лишь объяснением явле­ний, которое, по мнению Дильтея, сводится к подведению яв-

¹ Dilthey W. Gesammelte Schriften. Bd. V. — S. 4.

лений под некоторые общие схемы или законы. Понимание же дает возможность постигать особенное и неповторимое в явле­ниях жизни, а это имеет существенное значение для достиже-' ния духовной жизни, например, искусства, где мы ценим част! ности ради них самих и больше обращаем внимание на инди­видуальные особенности произведений, чем на их сходство ц общность с другими произведениями. Такое резкое противопо­ставление понимания и объяснения нашло свое яркое вопло­щение в хорошо известном афоризме Дильтея: «Природу мы объясняем, а живую душу человека должны понять»¹.

Как и Шлейермахер, Дильтей определяющим фактором про­цесса понимания считает постижение духовной жизни другого человека. Понимание, подчеркивает он, характеризует «процесс, в котором на основе внешних, чувственно данных постигается нечто внутреннее»². И хотя мы нередко судим о наличии ду­ховной жизни других людей по аналогии с собственной жиз­нью, но отсюда не следует, что такое понимание достигается нами через интроспекцию, или анализ собственных пережива­ний, как считали сторонники психологической концепции. Представление о духовной деятельности других людей и тем' самым ее понимание хотя и начинается с интерпретации, но н! сводится целиком к ней. Кроме того, любая интерпретация для Дильтея зависит от условий, места и времени и поэтому имеет!

исторический характер.

Если Дильтей рассматривал герменевтику как методологи­ческую базу гуманитарного исследования, противопоставляя ее позитивизму, то в руках Мартина Хайдегтера она превращается в философское учение об экзистенциальных основаниях чело­веческого бытия. В своей основополагающей работе «Бытие и Время» (Existence and Being) он рассматривает свой анализ как герменевтику бытия. Поэтому герменевтика у него не имеет не­посредственного отношения ни к интерпретации текстов, ни щ теории лингвистического понимания Шлейермахера, ни к ме! тодологии гуманитарного исследования Дильтея. С точки зре-1 ния Хайдеггера интерпретация и понимание являются фунда­ментальными способами человеческого бытия, и поэтому сама философия у него выступает как герменевтическая интерпрета­ция этого бытия.

1 Dilthey W.Gesammelte Schriften.- S. 144

2 Ibidem. — S. 318.

Дальнейший шаг в этом направлении был сделан Хансом-Георгом Гадамером, который в предисловии к своему фунда­ментальному труду «Истина и метод» (Wahrheit und Methode) указывает, что он не имел «целью ни создание учения об ис­кусстве понимания, ни разработку системы правил для такого понимания, ни теоретических оснований для наук о духе»¹. философская герменевтика Гадамера претендует на то, чтобы стать новым миросозерцанием, призванным сменить позити­визм и все философские системы, ориентирующиеся на науку. По его мнению, опыт истины не ограничивается областью нау­ки, а охватывает все' стороны человеческой деятельности. Фи­лософская герменевтика имеет прямое отношение к познанию истины потому, что бытие, которое может быть понятно, пред­ставляет собой язык.

Ограничившись кратким обзором герменевтической кон­цепции понимания, перейдем теперь к более подробному об­суждению основных элементов процесса понимания, привлекая для этого современные теории семиотики, коммуникации и

информации.