Предмет, определение, статус и функции биоэтики

 

Цель данной главы — проанализировать и систематизировать знания о содержании и предмете, функциях, статусе и месте биоэтики в системе уже существующих наук и таким образом создать предварительные условия, необходимые для ее дальнейшего теоретического и аксио­логического обоснования.

Формирование какой-либо новой области знания осуществляется поэтапно. Для сегодняшней «этики жизни» характерно формирование многочисленных междисциплинарных связей, пролиферация разно­образных этических принципов и правил, за счет которых происходит расширение и структуризация ее предмета, рост числа концептов на границе различ­ных научных отраслей.

Возникает ощущение, что она не имеет собственных границ, теории и методологии, а выступает лишь способом прило­жения, трансформации, сцепления, соподчинения уже хорошо известных или предлагаемых в последнее время моральных теорий и этических принципов. В таком случае она может рассматриваться только как методология.

Однако мы полагаем, что «этика жизни» не только выступает особым способом осмысления, обсуждения и решения уже известных и не так давно возникших перед человечеством моральних проблем, но и задает новые мировоззренческие ориентиры, опираясь на принципи­ально иную, чем прежняя философия морали, аксиологию и онто­ло­гию.

Биоэтика: определение, объект и предмет

Анализ зарубежной и отечественной литературы свидетельствует о том, что диапазон представлений о предмете биоэтики достаточно широк: от этических проблем взаимоотношений врача и пациента, медицинской практики и биомедицинских исследований (Аболина Т.Г., Апресян Р.Г., Бочамп Т. и Чилдресс Дж., Мишаткина Т.В., Шамов И.А., Яровинский М.Я.), этики новейших биотехнологий (Чешко В.Ф., Кулиниченко В.Л.) до глобальных проблем человечества (Москаленко В.Ф. и Попов Н.В., Поттер В.Р., Пустовит С.В.).

В ряде работ не проводится водораздела между собственно пред­метом биоэтики и предметами медицинской, экологической (или дру­гих видов практической, профессиональной, прикладной) этики. В этих случаях наблюдается подмена собственно биоэтической проблематики частными вопросами врачебной или экологической этики, этики науки или гуманного отношения к животным.

Чаще всего биоэтика отождествляется с медицинской и биомеди­цинской этикой, реже — с экологической или инвайронментальной. Утрачивая таким образом свою главную особенность — междис­циплинарный интегративный характер, она становится всего лишь эфемерной оболочкой для различного рода профессиональных и практических этосов.

Другая крайность — отождествление предмета биоэтики исклю­чительно с глобальными проблемами человечества (потепление кли­мата, перенаселение планеты, уменьшение площади лесов), без конкре­тизации сфер ее приложения, приводит к гипертрофии ее глобального измерения в ущерб прикладному и практическому.

Некоторые авторы, разделив сферы влияния экологической, медицинской, биомедицинской этики и биоэтики, на долю последней оставляют лишь функции «мировоззренческого компаса» в нравст­венных вопросах отношения к жизни и смерти, подобно функциям, издавна присущим религии и философии[21]. Так, в «Учебном пособии по биомедицинской этике», изданном в 2003 году в г. Минске, отмечается, что предметом биоэтики выступает нравственное отно­шение общества в целом и профессионалов — медиков и биологов в особенности — к человеку, его жизни, здоровью и смерти. Биоэтика ставит перед собой задачу сделать их охрану приоритетным правом каждого[22].

Следует отметить, что «нравственное» отношение общества к жизни и смерти человека и соответствующее мировоззрение возникают задолго до появления биоэтики и проявляются в многочисленных обрядах рождения и захоронения, сакрализации пограничных между жизнью и смертью состояний, выделении клиник в отдельный соци­альный институт, эволюции соотвествующих понятий — «жизни» и «смерти», «рождения» и «умирания» и т.д.

Признавая важную мировоззренческую функцию биоэтики, необходимо все же отметить, что ее предмет и предметы философии и религии не совпадают[23]. Традиционная философская и религиозная этики, как правило, исследуют природу нравственности и морали через призму межчеловеческих отношений.

В отличие от них, предмет биоэтики качественно иной, ибо он включает в себя глобальные проблемы, ставшие актуальными совсем недавно — это этические проблемы технологического вмешательства человека в естественные процессы не только собственной жизни и здоровья[24], но и всего наличного живого мира, который для нас в масштабах галактики уникален.

Если прежние этические системы во многом исходили из бесконечности человеческого сознания и совершенствования, неисчер­паемости природных и человеческих ресурсов, то краеугольным камнем этических представлений второй пловины ХХ века становится «специфичность», уязвимость, временная и пространственная лока­лизация (ограниченность), конечность не только человеческого сознания и человеческого существа, но и всего живого.

В целом разнообразие взглядов на предмет биоэтики можно свести к четырем основным подходам, отличающимся лишь степенью своей генерализации. В качестве предмета биоэтики выступают этические проблемы сохранения жизни и здоровья, соответсвенно, индивида, общества и окружающей среды. Однако эти проблемы могут рассматриваться под различным углом зрения, как актуали­зиру­ющиеся:

- в профессиональной медицинской сфере;

- при использовании биомедицинских (и других) технологий;

- в процессе взаимодействия человека с окружающей природой;

- при решении глобальных проблем человечества.

В своих рассуждениях мы придерживаемся синтетической пози­ции, согласно которой биоэтика рассматривается не только как качест­венно новый виток развития медицинской и инвайронменталь­ной/экологической этики, но и как их синтез, интеграция, в результате которых возникает этика, направленная на сохранение и развитие жизни как на уровне отдельных индивидов, так и в глобальном, планетарном масштабе.

В исследованиях, посвященных изучению предмета биоэтики, достаточно редко возникает вопрос о ее объекте. Тем не менее, на наш взгляд, он чрезвычайно важен. Для решения проблемы предмета биоэтики необ­ходимо ввести важное допущение, согласно которому «объект» и «предмет» познания (науки) различаются. Мы полагаем, что в качестве объекта биоэтики выступает жизнь, а в качестве предмета — нормативно-ценностные механизмы ее сохранения и развития. Именно в силу объект-предметной двойственности наряду с биоэтикой существуют и другие науки, имеющие с ней общий объект, но разные предметы, например, биология.

Несмотря на то, что проблемы, с которыми имеет дело биоэтика, артикулируются в публичных сферах жизни и предполагают коди­фицированное регулирование и контроль со стороны общества (юридический, административный, профессиональный), тем не менее, они касаются не только общества в целом, но и каждого его члена в отдельности, предполагая как процессуально оформленный публичный способ решения (например, работа этических комитетов), так и индивидуальный самостоятельный выбор.

Биоэтика знаменует новый синкретической этап развития этики живого, объединение проблематики, теорий, принципов, подходов и методов медицинской и экологической этики на основе базового эмпирического факта, имеющего онтологическое и аксиологическое измерение — человечество и все живое (и даже неживое) на Земле должно быть сохранено.

В зависимости от точки зрения на предмет биоэтики существуют различные её определения, представления о целях, задачах и методах. В одних случаях подчеркивается ее аппликативный характер, в других — гносеологические функции, в третьих — мировоззренческая роль.

Так Т. Бочамп и Дж. Чилдресс, отождествляющие биоэтику с биоме­дицинской этикой, считают, что последняя «является приложе­нием общих этических теорий, принципов и правил к решению проб­лем терапевтической практики, оказания медицинской помощи, проб­лем медицинских и биологических исследований»[25]. Как видим, био­этика здесь рассматривается как метод, дедуктивная процедура «прило­жения» уже известных моральных теорий к предмету исследования — этическим проблемам, возникающим в здраво­охранении.

Не совсем удачным, на наш взгляд, является определение, данное в американской «Энциклопедии по биоэтике» (1978), которое, тем не менее, получило широкое распространение в русскоязычной лите­ратуре: «Биоэтика… — это систематическое изучение человечес­кого поведения науками о жизни (life sciences) и здоровье (healthcare) в свете моральных ценностей и принципов» [26].

В СССР термин «биоэтика» начинает упоминаться в фило­софских словарях второй половины 80-х годов. В словаре по этике того времени можно найти следующее определение: «Биоэтика (биомедицинская этика) — область этики, формирующаяся на стыке медицинской этики и этики науки; междисциплинарная область исследований и экспертизы, предметом которой является ценностная проблематика, касающаяся врача и пациента, а также этические проблемы, возникающие в биомедицинских исследованиях и в науках о поведении, в частности при экспериментировании на человеке; этические аспекты проблем, связанных с выделением и распре­делением ресурсов на здравоохранение и медицинскую помощь; этические проблемы экспериментирования на животных и шире ― взаимодействия человека с живой природой[27].

Недостатками указанных подходов является их выраженный сциентистский характер и акцент на межсубъектных отношениях в одной, отдельно взятой, области человеческой деятельности — биомедицинской. Биоэтика здесь рассматривается как часть «онаучен­ной реальности», а ее механизмы и методы фактически сводятся к «приложению моральных теорий к биомедицинской практике» или к «гносеологической функции биоэтики»: анализу и исследованию этических проблем, возникающих в медицинской практике, биоме­дицинских исследованиях и науках о жизни и здоровье.

Многие современные подходы к трактовке биоэтики не отвечают логическим критериям образования научного понятия, предполагаю­щего отражение как существенных, так и отличительных признаков предмета или класса однородных предметов, обозначаемых этим понятием. С нашей точки зрения, поскольку биоэтика ― это не только научная концепция, но и общественная практика, в ее понятии должны отражаться также и практические цели.

Предлагаем свой вариант определения: «Биоэтика — это меж­дисциплинарная область знания и человеческой практики, цель которой — сохранение и развитие жизни при помощи этических меха­низмов и принципов».

В условиях экспансии новейших технологий, радикально меня­ющих не только окружающую среду человека, но и собственно челове­ческую природу, противопоставляющих ценности научной новизны и эффективности фундаментальным правам живых существ, биоэтика защищает права всего живого на самосохранение и развитие, обосновывая их этическими императивами благоговения перед жизнью и нравственной ответственности человечества за все, что живет.

Биоэтика обосновывает и защищает внутреннюю ценность представителей жизни и их право на жизнь, обосновывая их онтологическим фактом конечности и уязвимости жизни. Она расширяет предмет традиционных моральных дискуссий — проблему межсубъектных человеческих отношений — до проблем взаимо­отношений человека с собственной природой, другими биологичес­кими видами, экосистемами, природными сообществами.

Статус и функции

Одна из важнейших методологических проблем современной биоэтики — установление ее статуса и функций в обществе. Существует несколько точек зрения на статус биоэтики:

- биоэтика — профессиональное самоуправление;

- биоэтика — академическая дисциплина;

- биоэтика — социальный институт;

- биоэтика — экспертная система;

- биоэтика — общественное движение;

- биоэтика — прикладная этика.

Самоуправление врачей и других медицинских работников традиционно рассматривается как наиболее естественный путь рефлексии моральных вопросов в медицине и смежных с ней областях. Профессиональные сообщества, соотвествующие им этико-правовые нормы и этические кодексы, с одной стороны, направлены на то, чтобы защищать интересы своих членов, с другой — чтобы наилучшим способом удовлетворять потребности своих клиентов. Однако автономия профессиональных объединений может также способ­ствовать и узакониванию социальных привилегий его членов, оправ­данию злоупотреблений с их стороны в процессе распределения социальной и политической власти. Исходя из этого, а также из природы биоэтики как всеохватывающей этики, роль биоэтики не может ограничиваться лишь формированием автономных профессио­нальных сообществ.

На сегодняшний день наиболее выраженными являются образо­вательные функции биоэтики как академической дисциплины, стано­вящейся важнейшей составляющей частью пред- и постдип­ломного образования. Как правило, биоэтика «читается» медикам, биологам, юристам, а 70% ее преподавателей являются представи­телями меди­цинской профессии. Философы считают, что могли бы вносить более весомый вклад в преподавание данной дисциплины, так как обсуж­даемые проблемы находятся на границе биологии и антропологии, науки и философии и затрагивают сокровенные основы биологи­ческого и социокультурного существования личности. Это не только вопросы здоровья и болезни, лечения и выздоровления, жизни и смерти, но и защиты подлинной сущности и природы человека в контексте его эволюционной и исторической проявленности. В таком понимании этика начинает выступать как совершенно новый, может быть, самый глубинный пласт философской антропологии и претен­довать на статус не только академической дисциплины для пред­ставителей естест­венных наук, но и особой методологии решения классических метафи­зических проблем существования человечества.

Вместе с тем, никакое образование само по себе не может разре­шить или запретить какие-либо виды человеческой деятельности, это прерогатива общества в лице его общественных и государственных организаций, социальных институтов. В этой связи российский фило­соф Борис Юдин указывает, что «биоэтику следует понимать не только как область знания, претерпевающую процесс когнитивной и социальной институциализации, но и как социальный институт[28] современного общества, регулирующий определенную сферу взаимоотношений и взаимодействий между людьми, их группами, объединениями, сообществами, организациями»[29]. В качестве примера можно привести работу принципиально нового социального института, возникающего как «практическое слово» биоэтики, института эти­ческих комитетов и комиссий, представляющих собой многоуров­невую сеть общественных организаций, защищающих права пациен­тов, субъектов исследования, права животных и природных объектов.

По мнению другого российского ученого и философа Павла Тищенко, биоэтика представляет собой пример экспертного и профанного дискурсов без их обобщения в рамках единой теорети­ческой перспективы[30]. Роль экспертного органа могут выполнять не только этические комитеты, осуществляющие этическую экспертизу науч­ных проектов, но и разнообразные общественные советы по этике при министерствах и ведомствах, общественных организациях, а также отдельные эксперты (например, амбудсмены). В данном случае функции биоэтики как социального института и как экспертной системы могут не совпадать..

Зарождение биоэтических идей часто связывают с активизацией в 60-е года ХХ века общественного движения в защиту прав женщин, пациентов и потребителей, уязвимых социальных групп, пациентов психиатрических клиник, людей пожилого и старческого возраста, а также прав животных и растений, прав природных объектов. Благодаря идее и практике общественного движения, научное понимание биоэтики дополняется необходимостью активной гражданской позиции самого морального агента, его участия в общественных акциях и меро­приятиях.

Большинство отечественных исследователей отождествляет био­этику с прикладной этикой или одним из ее нормативно-ценностных комплексов. Однако работы по прикладной этике отражают большой разброс мнений по этому вопросу. Одни считают, что она берет начало в античности у Аристотеля и Платона, пытавшихся «приложить» (если можно так выразиться) философские знания к практическим вопросам построения правильного, справедливого государства и общества. Другие утверждают, что прикладная этика возникает одновременно с биоэтикой в 70-х годах ХХ века, как ответ на новую социальную ситуацию, ознаменовавшуюся все более узкой специализацией сферы предоставления социальных услуг.

В эпоху постмодерна понятие «прикладная этика» подвергается глубочайшему философскому анализу в свете ренессанса идеи непреходящей ценности и сакральности «обычной жизни» простого человека, включенного в ту или иную профессиональную деятель­ность[31]. Прикладная этика все чаще рассматривается не как вторичная рефлексия, а как первичный моральный опыт, попадающий в центр активных философских и других специальных исследований. Отме­чается небывалый всплеск общественного и научного интереса к ней, в том числе и в отечественной философии. По всему миру открываются соотвествующие исследовательские центры, периоди­ческие научные журналы, инициируются конференции и семинары. В то же время поворот к прикладным проблемам означает смещение содержательных акцентов с метаэтики и дискриптивной этики к нормативной этике.

По мнению зарубежных авторов, популяризации прикладной этики способствовало три крупных научных и, одновременно, общественных события — выход в свет книг Дж. Роулза «Теория справедливости» (1971), П. Сингера «Практическая этика» (1977) и Т. Бочампа и Дж. Чилдресса «Принципы биомедицинской этики» (1979). Так, принципы биомедицинской этики были «приложены» перво­начально к этике биомедицинских исследований, а затем — к меди­цинской этике и далее — к экологической этике и другим профес­сиональным и практическим областям.

В целом разнообразные точки зрения на то, является ли биоэтика прикладной этикой или особой формой междисциплинарного знания, могут быть сгруппированы вокруг следующих высказываний. Биоэти­ка представляет собой: 1) вариант профессиональной этики; 2) прак­тическую этику; 3) приложение моральной теории к практике; 5) ком­муникативный дискурс.

 

Биоэтика современный вариант

профессиональной медицинской этики

Профессиональная этика утверждает моральные регулятивы, нормы и принципы, лежащие в основании той или иной профессиональной деятельности. Она включает в себя профессиональные моральные кодексы, их рефлективное, экспертное сопровождение, интеллектуаль­ную деятельность, связанную с их обоснованием, специальную деятельность по контролю за соблюдением норм профессиональной морали, в том числе и исследовательской.

Медицинская этика формирует собственную систему моральных ценностей, отличную от других профессиональных этик. Центральные понятия в ее тезаурусе связаны со спецификой врачебной деятель­ности: с жизнью, здоровьем, болезнью, лечением, вредом, пользой, которые в условиях достаточно агрессивного вмешательства биомеди­цинских технологий в психофизическую и духовную целостность человека приобретают однозначно этический смысл. В медицинском контексте рассматриваются и традиционные философские понятия: добро, зло, бескорыстие, долг, милосердие.

Врачебная этика содержит не только принципы общепринятой морали: «делай благо», «не убий», «не прелюбодействуй», но также нацелена на то, чтобы обосновать и нормативно закрепить некоторые отступления от нее, обусловленные спецификой профессии. Напри­мер, искренность, взаимопомощь, милосердие являются общепризнан­ными ценностями во многих обществах. Однако, проходя сквозь призму корпоративных врачебных традиций, они подвергаются транс­формации. Так становится возможным «не говорить правду», если ее адресат «терминальные» больные, прогноз жизни которых не превышает шести месяцев; не передавать знаний и не учить искусству лечения тех, кто не состоит во врачебной корпорации; «не подавать руки» тем, кто уже побежден болезнью и т.д.

Анализируя случаи отождествления биоэтики с профессио­наль­ной медицинской этикой, следует отметить, что первая, хотя и имеет много общего со второй, принципиально отличается от этики Гиппо­крата или Персиваля тем, что: 1) отменяет нравственную автономию врача в пользу автономии пациента (клиента сферы оказа­ния меди­цинских услуг), освобождая его от не всегда этически обоснованного патернализма врача и медперсонала и лишая деятельность последних особого возвышающего её ореола; 2) доводит автономию личности до пределов, которые, не могли предвидеться самим И. Кантом, до права человека принимать самостоятельные автономные решения в отно­ше­нии не только собственной жизни, но и смерти (эвтаназия, смерть мозга, репродуктивные технологии).

Отношения больного и врача, помещенные в биоэтический контекст, начинают рассматриваться как срез более общих, гло­баль­ных проблем — отношений клиентов, потребителей всевозможных услуг (включая немедицинские) и профессионалов, медицинского сообщества и гражданского общества, ведущих ученых мира и международной общественности. Врачебная этика начинает видеться в широком просторе многообразных экономических, политических и культурных отношений, в терминах не только обязанностей, но и естественных прав, которыми обладают, несмотря на их профессио­нальную принадлежность, все люди без исключения.

Благодаря принципам биоэтики налагается вето на безраздель­ную власть медицинского истеблишмента, а пациент при получении медицинских услуг становится таким же полномочным субъектом ответственного выбора, как и в других морально значимых ситуациях своей жизни.

В отличие от традиционной врачебной этики, биомедицинская этика не только заставляет пересмотреть содержание общечелове­ческой морали, строящейся на межличностных отношениях, но и показывает, что болезнь и здоровье не являются исключительно медицинскими феноменами. Она, в определенной мере, устраняет специ­фику медицинского случая, специфику ситуации болезни таким образом, чтобы эта ситуация даже в своих крайних проявлениях не препятствовала субъекту оставаться нравственно-автономным.

Во главу угла при этом ставятся не интересы медицинской корпорации, а интересы клиента и общества. Подобная трансформация медицинской теории и практики требует вынесения вопросов профессиональной этики на свет общественного обсуждения и контроля извне. Возникает необходимость разработки этических критериев медицинской деятельности не только на государственном, но и международном и даже планетарном уровне, критериев долго­срочных последствий высоко технологической профессиональной медицинской деятельности.

Биоэтика расширяет границы профессиональной медицинской этики и этической рефлексии ее нормативных оснований, так как осуществляет «контроль» за профессиональными практиками не только изнутри профессии (этические кодексы), но и извне (комитеты и комиссии по этике) и еще потому, что ее цель — сохранение и развитие жизни, представленной не только человеком, но и другими живыми существами, что ранее никогда не стояло на повестке дня врачебной этики.

Биоэтика как практическая этика

Наличие нормативно-этических систем, регулирующих различные виды практической деятельности человека, дает основания объединить их под эгидой «практической этики», хотя многими оспаривается правомерность разделения профессиональной и практической этик как отдельных направлений.

Чаще всего практическую этику рассматривают как имеющую более широкую предметную область по сравнению с профессио­наль­ной этикой. Она включает в свое рассмотрение практические вопросы, поднимаемые группами, не имеющими признаков профессиональной организации: членами семей, общин, общественных организаций. Кро­ме того, считается, что ее нормы и принципы берут свое начало непо­средственно в практике.

Таким образом к практической этике могут быть отнесены не только профессиональные этики (медицинская, журналистская и др.), но и этика семейных отношений, бизнес-этика, экологическая этика, этика войны, космическая этика и др. Некоторые сферы практической этики организуются вокруг комплексных проблем, например, политики здравоохранения или технологического развития, которые лишь частично решаемы в рамках соответствующих профессий и требуют ответственности как профессионалов, так и непрофессионалов (пациентов, членов их семей, членов этических комитетов, социальных работников).

Количество сфер приложения практической этики неуклонно растет. Вопросы риска, связанные с новейшими технологиями, требуют новых философских подходов, способных обосновать роль и социальные функции практической этики наряду с этикой профессио­нальной (Сингер П., Витбек К., Гартман Я., Чилдресс Дж.).

Австралийский философ Питер Сингер и его книга «Практи­ческая этика» способствовали широкому обсуждению и легитимации понятия «практическая этика» в среде биоэтиков. В своей работе автор обращает внимание на то, что практическая этика, основанная на утилитарно-прагматическом подходе к действительности, находит все больше своих последователей и играет все более значительную роль в принятии биоэтических решений, например, касающихся дальнейшего «освобождения» животных и предоставления им права на достойное существование.

Каролин Витбэк в статье «Исследуя профессиональ­ную ответ­ственность», наряду с нормативным механизмом регулиро­вания профессиональной деятельности, также отмечает важную роль практической этики[32]. Философская рефлексия оказывает помощь профессионалу, но не может выступать в качестве методологического абсолюта, а общепринятые абстрактные идеи — подменять профессио­наль­ный опыт. Она полагает, что современный моральный ландшафт достаточно сложен для того, чтобы принять в качестве единственного нисходящий дедуктивный путь от теории к практике, а моральные размышления и рефлек­сия должны совершать также восходящее движение: от практических фактов и конкретного случая к формиро­ванию морального суждения.

В подтверждение этой идеи Эдмунд Пеллегрино и Давид Томасма в ходе поисков эмпирических оснований медицинской этики показали, что природа болезни, уязвимость пациентов и профессия врача на практике соединяются в виде четырех аксиом: 1) «не навреди»; 2) уважения уязвимости пациента; 3) обязательства лечить каждого пациента как представителя человеческой расы; 4) искреннего желания действовать на благо пациента (beneficence-in-trust).

Вопрос о том, что выступает в качестве отправной точки форми­рования этики: абстрактные принципы или практика, оказался акту­ален и для исследователей инженерной и компьютерной этики[33].

Понятия прикладной и практической этики достаточно близки, но, тем не менее, они отражают различные аспекты биоэтики: с одной стороны, возможность ее приложения как особой теории к специ­альным сферам челове­чес­кой деятельности, таким как, бизнес, политика, медицина, а, с другой — ее потенциал в решении практи­чески значимых этических проблем, таких, например, как проблема абортов, трансплантации органов и тканей, терапевтического клони­рования.

И все же окончательного ответа на вопрос: «Может ли биоэтика рассматриваться как практическая этика или особый ее вид, наряду, например, с этикой войны?» пока нет. Возможно, что она находится в месте пересечения прикладной, профессиональной и практической этик.

 

Биоэтика как «приложение»

теории морали к практике

Природа и характер биоэтики как прикладной этики, вопросы ее соотношения с традиционной этикой — в эпицентре научных и философских дебатов. Причиной столь повышенного внимания к этому вопросу является дальнейшая прагматизация и секуляризация человеческой культуры. Успех современных «прикладных этик» объясняется их соответствием рыночным отношениям и ценностям. Их институционализация рассматривается как способ укрепления демократии и совершенствования системы рыночных отношений.

Согласно определению, данному в электронной энциклопедии «Википедия», прикладная этика — это «философская дисциплина, которая стремится приложить теоретическую этику (например, утилитаризм, теорию социального договора, деонтологию и др.) к реальным мировым дилеммам, и включает в себя медицинскую, инвайронментальную, компьютерную этики, этику бизнеса и другие этики»[34].

По мнению Рубена Апресяна, под прикладной этикой следует понимать раздел, направление, аспект исследовательской морали, существующий наряду с философской, нормативной и дескриптивной этикой, предметом которой является императивное и ценностное содержание профессионально и/или предметно определенных практик, задачей — этическая рационализация, т.е. осмысление, критика или обоснование тех или иных стратегий, тактик и методов профес­сионально и/или предметно определенных практик[35].

Достоинством данного подхода является двойная идентификация прикладной этики, как вида этического знания и как сферы обос­нования практики. Недостатком — акцент на аналитической и исследовательской функции прикладной этики в ущерб праксеоло­гической, эвристической и мировоззренческой функциям.

На постсоветском пространстве биоэтика чаще всего отож­дест­вляется с прикладной этикой, ее механизмом или одной из ценностно-нормативных подсистем (Апресян Р., Гуссейнов А., Бакшта­новский В.И. и Согомонов Ю.В.).

Людмила Коновалова, автор книги «Прикладная этика», анализируя феномен прикладной этики, отмечает: «Обратим особое внимание на то, что характерное для западной, в частности американской этики, стремление прикладывать этические знания и критерии к решению самых разных практических проблем, к разнообразным сферам практической деятельности — медицине, бизнесу, политике, экологии, воспитанию — в настоящее время составляет ее главную отличительную особенность… мы предлагаем следующее понимание прикладной этики: прикладная этика — это особый вид этики не потому, что она накладывается на новый проблемный материал, а потому, что она дает новое понимание проблем морали, представляет собой новый вид этики, новый подход к проблемам самой этики» [36].

Однако, в дальнейшем своем изложении автор, к сожалению, не раскрывает, в чем же состоит новое понимание морали и этики. Несмотря на внутреннюю противоречивость приведенного определе­ния, попробуем его проанализировать.

Во-первых, насколько верно утверждение о том, что прикладная этика является «приложением этической теории к практике»? Во-вторых, выступает ли она в таком случае феноменом американской культуры?

Начнем с ответа на второй вопрос. Вряд ли можно упрекнуть американский неопрагматизм, для которого факты являются главным аргументом в любых спорах, в излишнем стремлении исследовать и «прикладывать» теории к уже существующим реалиям. Так, в работе «Последствия прагматизма» Ричард Рорти подчеркивает, что американская школа философской мысли отвергает вопросы о фунда­ментализме в этике, такие как: «Что есть основание морали?», «Что есть истина?»[37].

Мы полагаем, что дедуктивный подход в большей степени присущ не англоамериканской, а континентальной традиции философ­ствования. Именно этим обусловлены особенности процесса акцепции и модификации европейцами «американской модели этики» через призму уже сложившися структур сознания, свойственных конти­нентальной культуре. Мы имеем пример своеобразного прокрустова ложа, приготовленного европейцами для американской гостьи, в виде общепринятых в европейской философии морали норм классификации и структуризации этики с ее достаточно ограниченным набором вари­антов: нормативная, дескриптивная, прикладная (она же часто и профессиональная) этика, метаэтика.

И в этом случае биоэтика становится не «новой этикой», а еще одним видом прикладной дедуктивной этики. Именно эти особенности европейских пристрастий к theoria объясняют, почему специфический предмет «этики жизни» в буквальном смысле «растворяется» в беско­нечном разнообразии прикладных и професси­ональных этик, извест­ных нам сегодня: ибо трудно найти черную кошку в черной комнате, особенно когда ее там нет!

Несомненно одно: для того, чтобы что-то к чему-то прикла­дывать, надо иметь это «что-то» (в данном случае, биоэтику как моральную теорию), ибо, в противном случае, она лишается своих специфических теоретических оснований и превращается всего лишь в «медиума», посредника между теорией и практикой.

Философы в постсоветских странах в новых условиях пытаются удержаться как бы «на двух стульях» одновременно. С одной стороны, они имеют возможность более глубоко (чем в советский период), изучать зарубежный опыт и более активно принимать участие в дискуссиях под флагом «Аpplied ethics», с другой — по-прежнему находятся в плену привычных «установок на теоретизацию и догматизацию», в том числе и этики. Именно с этим связана боязнь многих из них «обуржуазиться», «снизойти» до этики бизнеса, эко­номики, менеджмента, практической медицины «с высот теории морали», стать «прикладниками», так называемыми «маргинальными философами».

Так, в вышеупомянутой нами книге ее автор Л. Коновалова подчеркивает, что «в последующих главах, где речь будет идти о вполне конкретных проблемах, мы не будем выступать как «прикладники». Мы будем оставаться этиками, и именно в таком контексте нас будет интересовать феномен возникновения прикладной этики, или вопрос о том, как это влияет (или будет влиять) на этику теоретическую...»[38].

На наш взгляд, прикладная роль в данном случае принадлежит не самой этике, а скорее тем «классическим философам», которые пытаются сделать из нее «рафинированную» дисциплину. Они, по-прежнему, видят роль этики лишь в «прикладывании» к практике имеющихся в наличии и хорошо проверенных временем моральных теорий.

Украинские исследователи Виталий Москаленко и Николай Попов считают, что термин «прикладной», «прикладная», исполь­зуемый по отношению к науке в ее дисциплинарной форме или к продуктивной деятельности в определенной общественной сфере, может оцениваться двояко: позитивно, когда определенные фунда­ментальные знания используются для получения определенных практических результатов, или негативно, как характеристика второ­степенного, узко утилитарного свойства знаний, обслуживающих повсе­дневные потребности общества. «И в первом, и во втором случае чувствуется неуместность применения такого термина, — пишут они, — по отношению к этике, учитывая ее достаточно высокий общекуль­тур­ный и гуманистический статус»[39].

Существует также и крайняя позиция, состоящая в том, чтобы не рассматривать прикладную этику как особое направление этики. По мнению пропонентов, в традиционном понимании не существует такой вещи как «прикладная этика»: этика не может рождаться в теории, чтобы потом быть проверенной в опыте[40].

Аласдер Макинтайр, один из известных критиков рационального фундаментализма в этике, считает, что главная ошибка «прикладного» подхода заключается в убеждении философов в том, что «они могут сначала и независимо понять правила моральности как таковой, а потом вторично приложить их к отдельным специализированным социальным сферам»[41]. Мораль не может носить абстрактный, вневременной и внепространственный характер, а ее нормы и правила не могут быть поняты отдельно от понимания того, как и к чему их следует «прикладывать».

Аппликативное направление в этике критикуется также с точки зрения его ограниченных представлений о моральном агенте как теоретике и «внеисторическом резонере», для которого человеческие отношения — это всего лишь случайное будущее человеческой жизни. Моральная рефлексия всегда осуществляется в актуальном социаль­ном контексте, а проблемные ситуации — это нарративные ситуации, в которых история каждой отдельной личности переплетается с исто­рией локальных культур и традиций.

Против рационализма и абстракции в этике также выступают представители феминистического и коммуникативного направлений. Маскулинное и феминное, «мужской» и «женский голос», моральный опыт отдельных наций и народностей, подвергавшихся дискримина­ции, не могут быть выражены исключительно при помощи абстракт­ного морального агента, не имеющего пола, собственных интересов, биографии и истории. Абсолютизация дедуктивной модели этики представляется несостоятельной, с точки зрения совре­менных знаний о личности, накопленных человечеством за последние полстолетия при помощи феминистических, гендерных, антропологи­ческих, историчес­ких, социологических исследований.

Российские философы В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов рассматривают биоэтику как обширный нормативно-ценностный комплекс, как этос[42] для профессиональной этики врача, биоме­ди­цинской этики и других отраслевых медицинских этик[43]. Этос трак­туется авторами как «промежуточный уровень между пестрыми обычаями и собственно моралью, сущим и должным»[44].

Этос вносит существенные изменения в конфигурацию властных отношений современного общества, так как нацелен на преодоление исключительного господства патерналистской модели в отношениях между людьми и уменьшение зависимости общества от власти профессионалов.

В этом смысле биоэтика выполняет ориентирующую и регуля­тив­ную функцию, подобно этосу науки, она не только «побуждает и ограничивает поведение профессионалов», но и позволяет им участвовать в социальной жизни[45]. Она означает «дух» свободы и призвания, и подобна этосу менеджеризма в этике менеджмента, или этосу предпринимательства в бизнес-этике, или экологическому этосу в инвайронментальной этике.

Вместе с тем, мы бы не торопились причислять биоэтику ни к прикладной этике, в ее традиционном понимании, ни к славному ряду партикулярных этосов. «Этика жизни» выступает не только как метод, способ сцепления уже существующих и вновь возникаюших мораль­ных норм и принципов, моральных и других теорий, фундамен­таль­ного знания и практики, но и как аксиология и онтология сегодняшних предметно и профессионально обозначенных приклад­ных этик (медицинской, экологической, этики социальной работы, журна­листской этики).

Биоэтика как коммуникативный дискурс

Во второй половине ХХ века происходит поворот от этики субъек­тивности к этике интерсубъективности и коммуникативности, ознаме­новавшийся сменой этических парадигм — переходом от философии и этики сознания к философии и этике коммуникации, социофило­софской теории коммуникативного действия. Морально-практические нормативы начинают трактоваться как возникающие в ходе речеком­му­ни­кативного взаимодействия и на основе согласия.

В книге «Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике?» Ю. Хабермас, анализируя биоэтические проблемы техно­логий, вторгающихся в геном человека и подвергающих инструмен­тализации его жизненный мир, подчеркивает, что для того, чтобы выработать общезначимые моральные нормы в отношении таких технологий, необходима языковая коммуникация[46]. Автономно дейст­ву­ющий субъект вынужден вступать в дискурс и совместными усилиями, вместе с другими людьми, открывать и вырабатывать нормы, которые послужат основой всеобщего согласия. Лица, прини­мающие участие в коммуникации, не должны прерывать интерак­тивную деятельность даже в конфликтных ситуациях, в условиях прекращения коммуникативного поведения. По мнению К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса, коммуникативный дискурс возможен только в усло­виях гражданского общества, выступающего единст­венной инстан­цией, способной взять под контроль научные проекты.

Одним из примеров биоэтики как коммуникативного дискурса стал Нюрнбергский процесс. Как известно, в результате состоявшейся открытой дискуссии представителей различных стран и достижения ими консенсуса, впервые в истории человечества были декларированы этические принципы проведения биомедицинских исследований на человеке: свобода, информированность, дееспособность испытуемого, научная обоснованность эксперимента, устранение излишних психи­ческих и физических страданий субъектов исследования.

В дальнейшем статус коммуникативной практики еще в большей степени закрепляется за биоэтикой, которая предстает как практика широкого обсуждения в прессе, на страницах научных изданий, в научных кругах, общественных и государственных организациях всевозможных дилемм, случаев медицинской практики, судебных прецедентов (случаи с Элизабет Бовиа, Джоном Краай, Карен Квин­лан, Татьяной Тарасовой). Она приобретает черты диалога и полилога, в который вступают общественные организации, государ­ственные структуры, социальные институты и отдельные граждане, обсуждая насущные проблемы защиты прав пациентов, уязвимых контингентов населения, потребителей разнообразных социальных услуг, животных, природного мира. При этом коммуни­кативная практика осущест­вля­ется сразу на нескольких уровнях: интер- и междисциплинарном, локальном, глобальном кросс-культурном и кросс-национальном. В ходе дискуссий разрабатываются морально приемлемые характерис­тики человеческого существования, а также нравственные критерии оценки влияния науки и технологий на основы существование чело­века и жизни на планете.

Существует несколько аргументов в пользу биоэтики как ком­муникативной практики.

Во-первых, в ее центре находится жизнь, здоровье, выживание отдельного человека и человечества в целом — всего живого на земле. То, что является важным и существенным для здоровья, благополучия, жизни каждого человека и природы, не может и не должно устанав­ливаться авторитарно вышестоящими инстанциями или навязываться силовыми методами. Принятие важных для существования каждого индивида решений должно быть результатом «своеобразного согла­сия», консенсуса всех членов общества, или, по крайней мере, тех, кого это затрагивает.

Вторая причина, почему коммуникативный дискурс может выс­ту­­пать адекватной моделью взаимодействия теории и практики био­этики — это недостаточная разработанность вопросов о связи целей науки и технологий с целями развития общества (проблема репро­дуктивного клонирования, мультицентровые клинические исследо­вания, генная инженерия, искусственное оплодотворение). Оценка сложившейся ситуации требует усилий не только ученых-профес­сионалов, но и представителей общественности, юристов, политиков как на локальном, так и на национальном и глобальном уровнях, а это возможно только в рамках коммуникативного дискурса.

Однако, следует отметить и некоторые недостатки данной модели. К той критике, которой подверглась коммуникативная этика дискурса Хабермаса, как идеальный способ обсуждения и решения проблем и как моральный дискурс, не допускающий никаких форм организации (ибо любая организация нарушает идеальное равенство и полную свободу его участников), следует добавить следующее.

Рассматривая «этику жизни» исключительно как коммуникатив­ную практику, мы вынуждены в какой-то мере отвлекаться от глав­ной ценности биоэтики — сохранения и развития жизни. Ибо сле­дует признать, что главной ценностью коммуникативной практики все же выступает свобода и консенсус. Это не договор и не решение боль­шинства, а, скорее всего, актуализация и позиционирование точек зре­ния и ценностей участников коммуникативного процесса. Одоб­ряем ли мы такой вид демократического дискурса, когда в нем могут прини­мать учас­тие не только стороны, не разделяющие нашу точку зрения, но ведущие политику насилия и гомицида[47] по религиозным или другим причинам?

Во-вторых, если все-таки принять, что в основании коммуни­кативных практик лежат вполне определенные предпосылки в виде идеи гражданского общества, построенного на либерально-демократи­ческих ценностях, то возникает вопрос о том, является ли эта форма организации общества универсальной, достижимой для всех и опти­мальной для воплощения биоэтических ценностей и принципов. Известный философ и советник американского президента Френсис Фукуяма полагает, что в настоящий момент истории, с точки зрения эволюции форм общества, модель либеральной демократии является наиболее совершенной и не имеет конкуренции[48].

Однако, как известно, принципизм Т. Бочампа и Дж. Чилдресса был подвергнут критике не только потому, что ценности либерального индивидуализма для многих культур оказались «чуждыми», но еще и потому, что эти ценности не всегда выступают как удовлетвори­тельное основание для реализации глубинных установок «уважения и сохранения жизни». Приверженность либерально-демократическим идеалам и схемам жизни навязывает обществу определенные стерео­типы поведения, ограниченные сроком пребывания на своих постах лиц, принима­ющих решения, — так как демократический процесс требует постоянного обновления. Вместе с тем, решения относительно окружающей среды требуют обеспечения долгосрочных проектов, а не краткосрочных решений и результатов. Еще Поттер отмечал в этой связи, что Америка, как и все мировое сообщество, страдает от таких политических систем, главная задача которых — ограничение и наказание власти, инициировавшей невыполнимые или убыточные для общества программы[49]. Когда к власти приходит очередная оппо­зиционная партия, цикл повторяется. Таким образом, долговре­мен­ные, стратегические цели приносятся в жертву краткосрочным сиюминут­ным политическим выгодам, что совершенно неприемлемо с точки зрения долгосрочных целей развития человеческой цивилизации

В-третьих, могут ли в дискурсе в качестве субъектов, кроме человека, участвовать и другие живые существа, представители дикой природы, экосистем? Если нет, то кто будет выражать их интересы и защищать их права? Учитывает ли модель коммуникативного дискурса права будущих поколений и возможность их участия в дискурсе? Ведь будущее поколение не может давать добровольное согласие, у него нет ни «голоса», ни права голоса. И каким образом, могут еще не сущест­вующие, не родившиеся члены сообщества, «на равных» принимать участие в дискурсе, иметь, а тем более, отстаивать свою точку зрения? Таким образом, вопрос о роли коммуникативного дискурса и либеральных ценностей в становлении биоэтики остается открытым.

 

***

Развитие представлений о природе, предмете и задачах биоэтики как междисциплинарного теоретико-практического знания выявляет относительность конвенционально установленных границ между традиционной, профессиональной, практической и прикладной этиками. Очевидно, что сегодня эти различные предметно обособленные направления, формы этики должны быть интегрированы в единую концепцию для решения сложных жизненноважных для человечества проблем и подчинены задачам, которые ставит перед собой глобальная биоэтика. В свою очередь локальные практики предоставляют беспрецедентные возможности трансформации и эволюционирования традиционных ценностно-нормативных систем, источником новых подходов и прозрений в этике.