Предмет, определение, статус и функции биоэтики
Цель данной главы — проанализировать и систематизировать знания о содержании и предмете, функциях, статусе и месте биоэтики в системе уже существующих наук и таким образом создать предварительные условия, необходимые для ее дальнейшего теоретического и аксиологического обоснования.
Формирование какой-либо новой области знания осуществляется поэтапно. Для сегодняшней «этики жизни» характерно формирование многочисленных междисциплинарных связей, пролиферация разнообразных этических принципов и правил, за счет которых происходит расширение и структуризация ее предмета, рост числа концептов на границе различных научных отраслей.
Возникает ощущение, что она не имеет собственных границ, теории и методологии, а выступает лишь способом приложения, трансформации, сцепления, соподчинения уже хорошо известных или предлагаемых в последнее время моральных теорий и этических принципов. В таком случае она может рассматриваться только как методология.
Однако мы полагаем, что «этика жизни» не только выступает особым способом осмысления, обсуждения и решения уже известных и не так давно возникших перед человечеством моральних проблем, но и задает новые мировоззренческие ориентиры, опираясь на принципиально иную, чем прежняя философия морали, аксиологию и онтологию.
Биоэтика: определение, объект и предмет
Анализ зарубежной и отечественной литературы свидетельствует о том, что диапазон представлений о предмете биоэтики достаточно широк: от этических проблем взаимоотношений врача и пациента, медицинской практики и биомедицинских исследований (Аболина Т.Г., Апресян Р.Г., Бочамп Т. и Чилдресс Дж., Мишаткина Т.В., Шамов И.А., Яровинский М.Я.), этики новейших биотехнологий (Чешко В.Ф., Кулиниченко В.Л.) до глобальных проблем человечества (Москаленко В.Ф. и Попов Н.В., Поттер В.Р., Пустовит С.В.).
В ряде работ не проводится водораздела между собственно предметом биоэтики и предметами медицинской, экологической (или других видов практической, профессиональной, прикладной) этики. В этих случаях наблюдается подмена собственно биоэтической проблематики частными вопросами врачебной или экологической этики, этики науки или гуманного отношения к животным.
Чаще всего биоэтика отождествляется с медицинской и биомедицинской этикой, реже — с экологической или инвайронментальной. Утрачивая таким образом свою главную особенность — междисциплинарный интегративный характер, она становится всего лишь эфемерной оболочкой для различного рода профессиональных и практических этосов.
Другая крайность — отождествление предмета биоэтики исключительно с глобальными проблемами человечества (потепление климата, перенаселение планеты, уменьшение площади лесов), без конкретизации сфер ее приложения, приводит к гипертрофии ее глобального измерения в ущерб прикладному и практическому.
Некоторые авторы, разделив сферы влияния экологической, медицинской, биомедицинской этики и биоэтики, на долю последней оставляют лишь функции «мировоззренческого компаса» в нравственных вопросах отношения к жизни и смерти, подобно функциям, издавна присущим религии и философии[21]. Так, в «Учебном пособии по биомедицинской этике», изданном в 2003 году в г. Минске, отмечается, что предметом биоэтики выступает нравственное отношение общества в целом и профессионалов — медиков и биологов в особенности — к человеку, его жизни, здоровью и смерти. Биоэтика ставит перед собой задачу сделать их охрану приоритетным правом каждого[22].
Следует отметить, что «нравственное» отношение общества к жизни и смерти человека и соответствующее мировоззрение возникают задолго до появления биоэтики и проявляются в многочисленных обрядах рождения и захоронения, сакрализации пограничных между жизнью и смертью состояний, выделении клиник в отдельный социальный институт, эволюции соотвествующих понятий — «жизни» и «смерти», «рождения» и «умирания» и т.д.
Признавая важную мировоззренческую функцию биоэтики, необходимо все же отметить, что ее предмет и предметы философии и религии не совпадают[23]. Традиционная философская и религиозная этики, как правило, исследуют природу нравственности и морали через призму межчеловеческих отношений.
В отличие от них, предмет биоэтики качественно иной, ибо он включает в себя глобальные проблемы, ставшие актуальными совсем недавно — это этические проблемы технологического вмешательства человека в естественные процессы не только собственной жизни и здоровья[24], но и всего наличного живого мира, который для нас в масштабах галактики уникален.
Если прежние этические системы во многом исходили из бесконечности человеческого сознания и совершенствования, неисчерпаемости природных и человеческих ресурсов, то краеугольным камнем этических представлений второй пловины ХХ века становится «специфичность», уязвимость, временная и пространственная локализация (ограниченность), конечность не только человеческого сознания и человеческого существа, но и всего живого.
В целом разнообразие взглядов на предмет биоэтики можно свести к четырем основным подходам, отличающимся лишь степенью своей генерализации. В качестве предмета биоэтики выступают этические проблемы сохранения жизни и здоровья, соответсвенно, индивида, общества и окружающей среды. Однако эти проблемы могут рассматриваться под различным углом зрения, как актуализирующиеся:
- в профессиональной медицинской сфере;
- при использовании биомедицинских (и других) технологий;
- в процессе взаимодействия человека с окружающей природой;
- при решении глобальных проблем человечества.
В своих рассуждениях мы придерживаемся синтетической позиции, согласно которой биоэтика рассматривается не только как качественно новый виток развития медицинской и инвайронментальной/экологической этики, но и как их синтез, интеграция, в результате которых возникает этика, направленная на сохранение и развитие жизни как на уровне отдельных индивидов, так и в глобальном, планетарном масштабе.
В исследованиях, посвященных изучению предмета биоэтики, достаточно редко возникает вопрос о ее объекте. Тем не менее, на наш взгляд, он чрезвычайно важен. Для решения проблемы предмета биоэтики необходимо ввести важное допущение, согласно которому «объект» и «предмет» познания (науки) различаются. Мы полагаем, что в качестве объекта биоэтики выступает жизнь, а в качестве предмета — нормативно-ценностные механизмы ее сохранения и развития. Именно в силу объект-предметной двойственности наряду с биоэтикой существуют и другие науки, имеющие с ней общий объект, но разные предметы, например, биология.
Несмотря на то, что проблемы, с которыми имеет дело биоэтика, артикулируются в публичных сферах жизни и предполагают кодифицированное регулирование и контроль со стороны общества (юридический, административный, профессиональный), тем не менее, они касаются не только общества в целом, но и каждого его члена в отдельности, предполагая как процессуально оформленный публичный способ решения (например, работа этических комитетов), так и индивидуальный самостоятельный выбор.
Биоэтика знаменует новый синкретической этап развития этики живого, объединение проблематики, теорий, принципов, подходов и методов медицинской и экологической этики на основе базового эмпирического факта, имеющего онтологическое и аксиологическое измерение — человечество и все живое (и даже неживое) на Земле должно быть сохранено.
В зависимости от точки зрения на предмет биоэтики существуют различные её определения, представления о целях, задачах и методах. В одних случаях подчеркивается ее аппликативный характер, в других — гносеологические функции, в третьих — мировоззренческая роль.
Так Т. Бочамп и Дж. Чилдресс, отождествляющие биоэтику с биомедицинской этикой, считают, что последняя «является приложением общих этических теорий, принципов и правил к решению проблем терапевтической практики, оказания медицинской помощи, проблем медицинских и биологических исследований»[25]. Как видим, биоэтика здесь рассматривается как метод, дедуктивная процедура «приложения» уже известных моральных теорий к предмету исследования — этическим проблемам, возникающим в здравоохранении.
Не совсем удачным, на наш взгляд, является определение, данное в американской «Энциклопедии по биоэтике» (1978), которое, тем не менее, получило широкое распространение в русскоязычной литературе: «Биоэтика… — это систематическое изучение человеческого поведения науками о жизни (life sciences) и здоровье (healthcare) в свете моральных ценностей и принципов» [26].
В СССР термин «биоэтика» начинает упоминаться в философских словарях второй половины 80-х годов. В словаре по этике того времени можно найти следующее определение: «Биоэтика (биомедицинская этика) — область этики, формирующаяся на стыке медицинской этики и этики науки; междисциплинарная область исследований и экспертизы, предметом которой является ценностная проблематика, касающаяся врача и пациента, а также этические проблемы, возникающие в биомедицинских исследованиях и в науках о поведении, в частности при экспериментировании на человеке; этические аспекты проблем, связанных с выделением и распределением ресурсов на здравоохранение и медицинскую помощь; этические проблемы экспериментирования на животных и шире ― взаимодействия человека с живой природой[27].
Недостатками указанных подходов является их выраженный сциентистский характер и акцент на межсубъектных отношениях в одной, отдельно взятой, области человеческой деятельности — биомедицинской. Биоэтика здесь рассматривается как часть «онаученной реальности», а ее механизмы и методы фактически сводятся к «приложению моральных теорий к биомедицинской практике» или к «гносеологической функции биоэтики»: анализу и исследованию этических проблем, возникающих в медицинской практике, биомедицинских исследованиях и науках о жизни и здоровье.
Многие современные подходы к трактовке биоэтики не отвечают логическим критериям образования научного понятия, предполагающего отражение как существенных, так и отличительных признаков предмета или класса однородных предметов, обозначаемых этим понятием. С нашей точки зрения, поскольку биоэтика ― это не только научная концепция, но и общественная практика, в ее понятии должны отражаться также и практические цели.
Предлагаем свой вариант определения: «Биоэтика — это междисциплинарная область знания и человеческой практики, цель которой — сохранение и развитие жизни при помощи этических механизмов и принципов».
В условиях экспансии новейших технологий, радикально меняющих не только окружающую среду человека, но и собственно человеческую природу, противопоставляющих ценности научной новизны и эффективности фундаментальным правам живых существ, биоэтика защищает права всего живого на самосохранение и развитие, обосновывая их этическими императивами благоговения перед жизнью и нравственной ответственности человечества за все, что живет.
Биоэтика обосновывает и защищает внутреннюю ценность представителей жизни и их право на жизнь, обосновывая их онтологическим фактом конечности и уязвимости жизни. Она расширяет предмет традиционных моральных дискуссий — проблему межсубъектных человеческих отношений — до проблем взаимоотношений человека с собственной природой, другими биологическими видами, экосистемами, природными сообществами.
Статус и функции
Одна из важнейших методологических проблем современной биоэтики — установление ее статуса и функций в обществе. Существует несколько точек зрения на статус биоэтики:
- биоэтика — профессиональное самоуправление;
- биоэтика — академическая дисциплина;
- биоэтика — социальный институт;
- биоэтика — экспертная система;
- биоэтика — общественное движение;
- биоэтика — прикладная этика.
Самоуправление врачей и других медицинских работников традиционно рассматривается как наиболее естественный путь рефлексии моральных вопросов в медицине и смежных с ней областях. Профессиональные сообщества, соотвествующие им этико-правовые нормы и этические кодексы, с одной стороны, направлены на то, чтобы защищать интересы своих членов, с другой — чтобы наилучшим способом удовлетворять потребности своих клиентов. Однако автономия профессиональных объединений может также способствовать и узакониванию социальных привилегий его членов, оправданию злоупотреблений с их стороны в процессе распределения социальной и политической власти. Исходя из этого, а также из природы биоэтики как всеохватывающей этики, роль биоэтики не может ограничиваться лишь формированием автономных профессиональных сообществ.
На сегодняшний день наиболее выраженными являются образовательные функции биоэтики как академической дисциплины, становящейся важнейшей составляющей частью пред- и постдипломного образования. Как правило, биоэтика «читается» медикам, биологам, юристам, а 70% ее преподавателей являются представителями медицинской профессии. Философы считают, что могли бы вносить более весомый вклад в преподавание данной дисциплины, так как обсуждаемые проблемы находятся на границе биологии и антропологии, науки и философии и затрагивают сокровенные основы биологического и социокультурного существования личности. Это не только вопросы здоровья и болезни, лечения и выздоровления, жизни и смерти, но и защиты подлинной сущности и природы человека в контексте его эволюционной и исторической проявленности. В таком понимании этика начинает выступать как совершенно новый, может быть, самый глубинный пласт философской антропологии и претендовать на статус не только академической дисциплины для представителей естественных наук, но и особой методологии решения классических метафизических проблем существования человечества.
Вместе с тем, никакое образование само по себе не может разрешить или запретить какие-либо виды человеческой деятельности, это прерогатива общества в лице его общественных и государственных организаций, социальных институтов. В этой связи российский философ Борис Юдин указывает, что «биоэтику следует понимать не только как область знания, претерпевающую процесс когнитивной и социальной институциализации, но и как социальный институт[28] современного общества, регулирующий определенную сферу взаимоотношений и взаимодействий между людьми, их группами, объединениями, сообществами, организациями»[29]. В качестве примера можно привести работу принципиально нового социального института, возникающего как «практическое слово» биоэтики, института этических комитетов и комиссий, представляющих собой многоуровневую сеть общественных организаций, защищающих права пациентов, субъектов исследования, права животных и природных объектов.
По мнению другого российского ученого и философа Павла Тищенко, биоэтика представляет собой пример экспертного и профанного дискурсов без их обобщения в рамках единой теоретической перспективы[30]. Роль экспертного органа могут выполнять не только этические комитеты, осуществляющие этическую экспертизу научных проектов, но и разнообразные общественные советы по этике при министерствах и ведомствах, общественных организациях, а также отдельные эксперты (например, амбудсмены). В данном случае функции биоэтики как социального института и как экспертной системы могут не совпадать..
Зарождение биоэтических идей часто связывают с активизацией в 60-е года ХХ века общественного движения в защиту прав женщин, пациентов и потребителей, уязвимых социальных групп, пациентов психиатрических клиник, людей пожилого и старческого возраста, а также прав животных и растений, прав природных объектов. Благодаря идее и практике общественного движения, научное понимание биоэтики дополняется необходимостью активной гражданской позиции самого морального агента, его участия в общественных акциях и мероприятиях.
Большинство отечественных исследователей отождествляет биоэтику с прикладной этикой или одним из ее нормативно-ценностных комплексов. Однако работы по прикладной этике отражают большой разброс мнений по этому вопросу. Одни считают, что она берет начало в античности у Аристотеля и Платона, пытавшихся «приложить» (если можно так выразиться) философские знания к практическим вопросам построения правильного, справедливого государства и общества. Другие утверждают, что прикладная этика возникает одновременно с биоэтикой в 70-х годах ХХ века, как ответ на новую социальную ситуацию, ознаменовавшуюся все более узкой специализацией сферы предоставления социальных услуг.
В эпоху постмодерна понятие «прикладная этика» подвергается глубочайшему философскому анализу в свете ренессанса идеи непреходящей ценности и сакральности «обычной жизни» простого человека, включенного в ту или иную профессиональную деятельность[31]. Прикладная этика все чаще рассматривается не как вторичная рефлексия, а как первичный моральный опыт, попадающий в центр активных философских и других специальных исследований. Отмечается небывалый всплеск общественного и научного интереса к ней, в том числе и в отечественной философии. По всему миру открываются соотвествующие исследовательские центры, периодические научные журналы, инициируются конференции и семинары. В то же время поворот к прикладным проблемам означает смещение содержательных акцентов с метаэтики и дискриптивной этики к нормативной этике.
По мнению зарубежных авторов, популяризации прикладной этики способствовало три крупных научных и, одновременно, общественных события — выход в свет книг Дж. Роулза «Теория справедливости» (1971), П. Сингера «Практическая этика» (1977) и Т. Бочампа и Дж. Чилдресса «Принципы биомедицинской этики» (1979). Так, принципы биомедицинской этики были «приложены» первоначально к этике биомедицинских исследований, а затем — к медицинской этике и далее — к экологической этике и другим профессиональным и практическим областям.
В целом разнообразные точки зрения на то, является ли биоэтика прикладной этикой или особой формой междисциплинарного знания, могут быть сгруппированы вокруг следующих высказываний. Биоэтика представляет собой: 1) вариант профессиональной этики; 2) практическую этику; 3) приложение моральной теории к практике; 5) коммуникативный дискурс.
Биоэтика — современный вариант
профессиональной медицинской этики
Профессиональная этика утверждает моральные регулятивы, нормы и принципы, лежащие в основании той или иной профессиональной деятельности. Она включает в себя профессиональные моральные кодексы, их рефлективное, экспертное сопровождение, интеллектуальную деятельность, связанную с их обоснованием, специальную деятельность по контролю за соблюдением норм профессиональной морали, в том числе и исследовательской.
Медицинская этика формирует собственную систему моральных ценностей, отличную от других профессиональных этик. Центральные понятия в ее тезаурусе связаны со спецификой врачебной деятельности: с жизнью, здоровьем, болезнью, лечением, вредом, пользой, которые в условиях достаточно агрессивного вмешательства биомедицинских технологий в психофизическую и духовную целостность человека приобретают однозначно этический смысл. В медицинском контексте рассматриваются и традиционные философские понятия: добро, зло, бескорыстие, долг, милосердие.
Врачебная этика содержит не только принципы общепринятой морали: «делай благо», «не убий», «не прелюбодействуй», но также нацелена на то, чтобы обосновать и нормативно закрепить некоторые отступления от нее, обусловленные спецификой профессии. Например, искренность, взаимопомощь, милосердие являются общепризнанными ценностями во многих обществах. Однако, проходя сквозь призму корпоративных врачебных традиций, они подвергаются трансформации. Так становится возможным «не говорить правду», если ее адресат — «терминальные» больные, прогноз жизни которых не превышает шести месяцев; не передавать знаний и не учить искусству лечения тех, кто не состоит во врачебной корпорации; «не подавать руки» тем, кто уже побежден болезнью и т.д.
Анализируя случаи отождествления биоэтики с профессиональной медицинской этикой, следует отметить, что первая, хотя и имеет много общего со второй, принципиально отличается от этики Гиппократа или Персиваля тем, что: 1) отменяет нравственную автономию врача в пользу автономии пациента (клиента сферы оказания медицинских услуг), освобождая его от не всегда этически обоснованного патернализма врача и медперсонала и лишая деятельность последних особого возвышающего её ореола; 2) доводит автономию личности до пределов, которые, не могли предвидеться самим И. Кантом, до права человека принимать самостоятельные автономные решения в отношении не только собственной жизни, но и смерти (эвтаназия, смерть мозга, репродуктивные технологии).
Отношения больного и врача, помещенные в биоэтический контекст, начинают рассматриваться как срез более общих, глобальных проблем — отношений клиентов, потребителей всевозможных услуг (включая немедицинские) и профессионалов, медицинского сообщества и гражданского общества, ведущих ученых мира и международной общественности. Врачебная этика начинает видеться в широком просторе многообразных экономических, политических и культурных отношений, в терминах не только обязанностей, но и естественных прав, которыми обладают, несмотря на их профессиональную принадлежность, все люди без исключения.
Благодаря принципам биоэтики налагается вето на безраздельную власть медицинского истеблишмента, а пациент при получении медицинских услуг становится таким же полномочным субъектом ответственного выбора, как и в других морально значимых ситуациях своей жизни.
В отличие от традиционной врачебной этики, биомедицинская этика не только заставляет пересмотреть содержание общечеловеческой морали, строящейся на межличностных отношениях, но и показывает, что болезнь и здоровье не являются исключительно медицинскими феноменами. Она, в определенной мере, устраняет специфику медицинского случая, специфику ситуации болезни таким образом, чтобы эта ситуация даже в своих крайних проявлениях не препятствовала субъекту оставаться нравственно-автономным.
Во главу угла при этом ставятся не интересы медицинской корпорации, а интересы клиента и общества. Подобная трансформация медицинской теории и практики требует вынесения вопросов профессиональной этики на свет общественного обсуждения и контроля извне. Возникает необходимость разработки этических критериев медицинской деятельности не только на государственном, но и международном и даже планетарном уровне, критериев долгосрочных последствий высоко технологической профессиональной медицинской деятельности.
Биоэтика расширяет границы профессиональной медицинской этики и этической рефлексии ее нормативных оснований, так как осуществляет «контроль» за профессиональными практиками не только изнутри профессии (этические кодексы), но и извне (комитеты и комиссии по этике) и еще потому, что ее цель — сохранение и развитие жизни, представленной не только человеком, но и другими живыми существами, что ранее никогда не стояло на повестке дня врачебной этики.
Биоэтика как практическая этика
Наличие нормативно-этических систем, регулирующих различные виды практической деятельности человека, дает основания объединить их под эгидой «практической этики», хотя многими оспаривается правомерность разделения профессиональной и практической этик как отдельных направлений.
Чаще всего практическую этику рассматривают как имеющую более широкую предметную область по сравнению с профессиональной этикой. Она включает в свое рассмотрение практические вопросы, поднимаемые группами, не имеющими признаков профессиональной организации: членами семей, общин, общественных организаций. Кроме того, считается, что ее нормы и принципы берут свое начало непосредственно в практике.
Таким образом к практической этике могут быть отнесены не только профессиональные этики (медицинская, журналистская и др.), но и этика семейных отношений, бизнес-этика, экологическая этика, этика войны, космическая этика и др. Некоторые сферы практической этики организуются вокруг комплексных проблем, например, политики здравоохранения или технологического развития, которые лишь частично решаемы в рамках соответствующих профессий и требуют ответственности как профессионалов, так и непрофессионалов (пациентов, членов их семей, членов этических комитетов, социальных работников).
Количество сфер приложения практической этики неуклонно растет. Вопросы риска, связанные с новейшими технологиями, требуют новых философских подходов, способных обосновать роль и социальные функции практической этики наряду с этикой профессиональной (Сингер П., Витбек К., Гартман Я., Чилдресс Дж.).
Австралийский философ Питер Сингер и его книга «Практическая этика» способствовали широкому обсуждению и легитимации понятия «практическая этика» в среде биоэтиков. В своей работе автор обращает внимание на то, что практическая этика, основанная на утилитарно-прагматическом подходе к действительности, находит все больше своих последователей и играет все более значительную роль в принятии биоэтических решений, например, касающихся дальнейшего «освобождения» животных и предоставления им права на достойное существование.
Каролин Витбэк в статье «Исследуя профессиональную ответственность», наряду с нормативным механизмом регулирования профессиональной деятельности, также отмечает важную роль практической этики[32]. Философская рефлексия оказывает помощь профессионалу, но не может выступать в качестве методологического абсолюта, а общепринятые абстрактные идеи — подменять профессиональный опыт. Она полагает, что современный моральный ландшафт достаточно сложен для того, чтобы принять в качестве единственного нисходящий дедуктивный путь от теории к практике, а моральные размышления и рефлексия должны совершать также восходящее движение: от практических фактов и конкретного случая к формированию морального суждения.
В подтверждение этой идеи Эдмунд Пеллегрино и Давид Томасма в ходе поисков эмпирических оснований медицинской этики показали, что природа болезни, уязвимость пациентов и профессия врача на практике соединяются в виде четырех аксиом: 1) «не навреди»; 2) уважения уязвимости пациента; 3) обязательства лечить каждого пациента как представителя человеческой расы; 4) искреннего желания действовать на благо пациента (beneficence-in-trust).
Вопрос о том, что выступает в качестве отправной точки формирования этики: абстрактные принципы или практика, оказался актуален и для исследователей инженерной и компьютерной этики[33].
Понятия прикладной и практической этики достаточно близки, но, тем не менее, они отражают различные аспекты биоэтики: с одной стороны, возможность ее приложения как особой теории к специальным сферам человеческой деятельности, таким как, бизнес, политика, медицина, а, с другой — ее потенциал в решении практически значимых этических проблем, таких, например, как проблема абортов, трансплантации органов и тканей, терапевтического клонирования.
И все же окончательного ответа на вопрос: «Может ли биоэтика рассматриваться как практическая этика или особый ее вид, наряду, например, с этикой войны?» пока нет. Возможно, что она находится в месте пересечения прикладной, профессиональной и практической этик.
Биоэтика как «приложение»
теории морали к практике
Природа и характер биоэтики как прикладной этики, вопросы ее соотношения с традиционной этикой — в эпицентре научных и философских дебатов. Причиной столь повышенного внимания к этому вопросу является дальнейшая прагматизация и секуляризация человеческой культуры. Успех современных «прикладных этик» объясняется их соответствием рыночным отношениям и ценностям. Их институционализация рассматривается как способ укрепления демократии и совершенствования системы рыночных отношений.
Согласно определению, данному в электронной энциклопедии «Википедия», прикладная этика — это «философская дисциплина, которая стремится приложить теоретическую этику (например, утилитаризм, теорию социального договора, деонтологию и др.) к реальным мировым дилеммам, и включает в себя медицинскую, инвайронментальную, компьютерную этики, этику бизнеса и другие этики»[34].
По мнению Рубена Апресяна, под прикладной этикой следует понимать раздел, направление, аспект исследовательской морали, существующий наряду с философской, нормативной и дескриптивной этикой, предметом которой является императивное и ценностное содержание профессионально и/или предметно определенных практик, задачей — этическая рационализация, т.е. осмысление, критика или обоснование тех или иных стратегий, тактик и методов профессионально и/или предметно определенных практик[35].
Достоинством данного подхода является двойная идентификация прикладной этики, как вида этического знания и как сферы обоснования практики. Недостатком — акцент на аналитической и исследовательской функции прикладной этики в ущерб праксеологической, эвристической и мировоззренческой функциям.
На постсоветском пространстве биоэтика чаще всего отождествляется с прикладной этикой, ее механизмом или одной из ценностно-нормативных подсистем (Апресян Р., Гуссейнов А., Бакштановский В.И. и Согомонов Ю.В.).
Людмила Коновалова, автор книги «Прикладная этика», анализируя феномен прикладной этики, отмечает: «Обратим особое внимание на то, что характерное для западной, в частности американской этики, стремление прикладывать этические знания и критерии к решению самых разных практических проблем, к разнообразным сферам практической деятельности — медицине, бизнесу, политике, экологии, воспитанию — в настоящее время составляет ее главную отличительную особенность… мы предлагаем следующее понимание прикладной этики: прикладная этика — это особый вид этики не потому, что она накладывается на новый проблемный материал, а потому, что она дает новое понимание проблем морали, представляет собой новый вид этики, новый подход к проблемам самой этики» [36].
Однако, в дальнейшем своем изложении автор, к сожалению, не раскрывает, в чем же состоит новое понимание морали и этики. Несмотря на внутреннюю противоречивость приведенного определения, попробуем его проанализировать.
Во-первых, насколько верно утверждение о том, что прикладная этика является «приложением этической теории к практике»? Во-вторых, выступает ли она в таком случае феноменом американской культуры?
Начнем с ответа на второй вопрос. Вряд ли можно упрекнуть американский неопрагматизм, для которого факты являются главным аргументом в любых спорах, в излишнем стремлении исследовать и «прикладывать» теории к уже существующим реалиям. Так, в работе «Последствия прагматизма» Ричард Рорти подчеркивает, что американская школа философской мысли отвергает вопросы о фундаментализме в этике, такие как: «Что есть основание морали?», «Что есть истина?»[37].
Мы полагаем, что дедуктивный подход в большей степени присущ не англоамериканской, а континентальной традиции философствования. Именно этим обусловлены особенности процесса акцепции и модификации европейцами «американской модели этики» через призму уже сложившися структур сознания, свойственных континентальной культуре. Мы имеем пример своеобразного прокрустова ложа, приготовленного европейцами для американской гостьи, в виде общепринятых в европейской философии морали норм классификации и структуризации этики с ее достаточно ограниченным набором вариантов: нормативная, дескриптивная, прикладная (она же часто и профессиональная) этика, метаэтика.
И в этом случае биоэтика становится не «новой этикой», а еще одним видом прикладной дедуктивной этики. Именно эти особенности европейских пристрастий к theoria объясняют, почему специфический предмет «этики жизни» в буквальном смысле «растворяется» в бесконечном разнообразии прикладных и профессиональных этик, известных нам сегодня: ибо трудно найти черную кошку в черной комнате, особенно когда ее там нет!
Несомненно одно: для того, чтобы что-то к чему-то прикладывать, надо иметь это «что-то» (в данном случае, биоэтику как моральную теорию), ибо, в противном случае, она лишается своих специфических теоретических оснований и превращается всего лишь в «медиума», посредника между теорией и практикой.
Философы в постсоветских странах в новых условиях пытаются удержаться как бы «на двух стульях» одновременно. С одной стороны, они имеют возможность более глубоко (чем в советский период), изучать зарубежный опыт и более активно принимать участие в дискуссиях под флагом «Аpplied ethics», с другой — по-прежнему находятся в плену привычных «установок на теоретизацию и догматизацию», в том числе и этики. Именно с этим связана боязнь многих из них «обуржуазиться», «снизойти» до этики бизнеса, экономики, менеджмента, практической медицины «с высот теории морали», стать «прикладниками», так называемыми «маргинальными философами».
Так, в вышеупомянутой нами книге ее автор Л. Коновалова подчеркивает, что «в последующих главах, где речь будет идти о вполне конкретных проблемах, мы не будем выступать как «прикладники». Мы будем оставаться этиками, и именно в таком контексте нас будет интересовать феномен возникновения прикладной этики, или вопрос о том, как это влияет (или будет влиять) на этику теоретическую...»[38].
На наш взгляд, прикладная роль в данном случае принадлежит не самой этике, а скорее тем «классическим философам», которые пытаются сделать из нее «рафинированную» дисциплину. Они, по-прежнему, видят роль этики лишь в «прикладывании» к практике имеющихся в наличии и хорошо проверенных временем моральных теорий.
Украинские исследователи Виталий Москаленко и Николай Попов считают, что термин «прикладной», «прикладная», используемый по отношению к науке в ее дисциплинарной форме или к продуктивной деятельности в определенной общественной сфере, может оцениваться двояко: позитивно, когда определенные фундаментальные знания используются для получения определенных практических результатов, или негативно, как характеристика второстепенного, узко утилитарного свойства знаний, обслуживающих повседневные потребности общества. «И в первом, и во втором случае чувствуется неуместность применения такого термина, — пишут они, — по отношению к этике, учитывая ее достаточно высокий общекультурный и гуманистический статус»[39].
Существует также и крайняя позиция, состоящая в том, чтобы не рассматривать прикладную этику как особое направление этики. По мнению пропонентов, в традиционном понимании не существует такой вещи как «прикладная этика»: этика не может рождаться в теории, чтобы потом быть проверенной в опыте[40].
Аласдер Макинтайр, один из известных критиков рационального фундаментализма в этике, считает, что главная ошибка «прикладного» подхода заключается в убеждении философов в том, что «они могут сначала и независимо понять правила моральности как таковой, а потом вторично приложить их к отдельным специализированным социальным сферам»[41]. Мораль не может носить абстрактный, вневременной и внепространственный характер, а ее нормы и правила не могут быть поняты отдельно от понимания того, как и к чему их следует «прикладывать».
Аппликативное направление в этике критикуется также с точки зрения его ограниченных представлений о моральном агенте как теоретике и «внеисторическом резонере», для которого человеческие отношения — это всего лишь случайное будущее человеческой жизни. Моральная рефлексия всегда осуществляется в актуальном социальном контексте, а проблемные ситуации — это нарративные ситуации, в которых история каждой отдельной личности переплетается с историей локальных культур и традиций.
Против рационализма и абстракции в этике также выступают представители феминистического и коммуникативного направлений. Маскулинное и феминное, «мужской» и «женский голос», моральный опыт отдельных наций и народностей, подвергавшихся дискриминации, не могут быть выражены исключительно при помощи абстрактного морального агента, не имеющего пола, собственных интересов, биографии и истории. Абсолютизация дедуктивной модели этики представляется несостоятельной, с точки зрения современных знаний о личности, накопленных человечеством за последние полстолетия при помощи феминистических, гендерных, антропологических, исторических, социологических исследований.
Российские философы В.И. Бакштановский и Ю.В. Согомонов рассматривают биоэтику как обширный нормативно-ценностный комплекс, как этос[42] для профессиональной этики врача, биомедицинской этики и других отраслевых медицинских этик[43]. Этос трактуется авторами как «промежуточный уровень между пестрыми обычаями и собственно моралью, сущим и должным»[44].
Этос вносит существенные изменения в конфигурацию властных отношений современного общества, так как нацелен на преодоление исключительного господства патерналистской модели в отношениях между людьми и уменьшение зависимости общества от власти профессионалов.
В этом смысле биоэтика выполняет ориентирующую и регулятивную функцию, подобно этосу науки, она не только «побуждает и ограничивает поведение профессионалов», но и позволяет им участвовать в социальной жизни[45]. Она означает «дух» свободы и призвания, и подобна этосу менеджеризма в этике менеджмента, или этосу предпринимательства в бизнес-этике, или экологическому этосу в инвайронментальной этике.
Вместе с тем, мы бы не торопились причислять биоэтику ни к прикладной этике, в ее традиционном понимании, ни к славному ряду партикулярных этосов. «Этика жизни» выступает не только как метод, способ сцепления уже существующих и вновь возникаюших моральных норм и принципов, моральных и других теорий, фундаментального знания и практики, но и как аксиология и онтология сегодняшних предметно и профессионально обозначенных прикладных этик (медицинской, экологической, этики социальной работы, журналистской этики).
Биоэтика как коммуникативный дискурс
Во второй половине ХХ века происходит поворот от этики субъективности к этике интерсубъективности и коммуникативности, ознаменовавшийся сменой этических парадигм — переходом от философии и этики сознания к философии и этике коммуникации, социофилософской теории коммуникативного действия. Морально-практические нормативы начинают трактоваться как возникающие в ходе речекоммуникативного взаимодействия и на основе согласия.
В книге «Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике?» Ю. Хабермас, анализируя биоэтические проблемы технологий, вторгающихся в геном человека и подвергающих инструментализации его жизненный мир, подчеркивает, что для того, чтобы выработать общезначимые моральные нормы в отношении таких технологий, необходима языковая коммуникация[46]. Автономно действующий субъект вынужден вступать в дискурс и совместными усилиями, вместе с другими людьми, открывать и вырабатывать нормы, которые послужат основой всеобщего согласия. Лица, принимающие участие в коммуникации, не должны прерывать интерактивную деятельность даже в конфликтных ситуациях, в условиях прекращения коммуникативного поведения. По мнению К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса, коммуникативный дискурс возможен только в условиях гражданского общества, выступающего единственной инстанцией, способной взять под контроль научные проекты.
Одним из примеров биоэтики как коммуникативного дискурса стал Нюрнбергский процесс. Как известно, в результате состоявшейся открытой дискуссии представителей различных стран и достижения ими консенсуса, впервые в истории человечества были декларированы этические принципы проведения биомедицинских исследований на человеке: свобода, информированность, дееспособность испытуемого, научная обоснованность эксперимента, устранение излишних психических и физических страданий субъектов исследования.
В дальнейшем статус коммуникативной практики еще в большей степени закрепляется за биоэтикой, которая предстает как практика широкого обсуждения в прессе, на страницах научных изданий, в научных кругах, общественных и государственных организациях всевозможных дилемм, случаев медицинской практики, судебных прецедентов (случаи с Элизабет Бовиа, Джоном Краай, Карен Квинлан, Татьяной Тарасовой). Она приобретает черты диалога и полилога, в который вступают общественные организации, государственные структуры, социальные институты и отдельные граждане, обсуждая насущные проблемы защиты прав пациентов, уязвимых контингентов населения, потребителей разнообразных социальных услуг, животных, природного мира. При этом коммуникативная практика осуществляется сразу на нескольких уровнях: интер- и междисциплинарном, локальном, глобальном кросс-культурном и кросс-национальном. В ходе дискуссий разрабатываются морально приемлемые характеристики человеческого существования, а также нравственные критерии оценки влияния науки и технологий на основы существование человека и жизни на планете.
Существует несколько аргументов в пользу биоэтики как коммуникативной практики.
Во-первых, в ее центре находится жизнь, здоровье, выживание отдельного человека и человечества в целом — всего живого на земле. То, что является важным и существенным для здоровья, благополучия, жизни каждого человека и природы, не может и не должно устанавливаться авторитарно вышестоящими инстанциями или навязываться силовыми методами. Принятие важных для существования каждого индивида решений должно быть результатом «своеобразного согласия», консенсуса всех членов общества, или, по крайней мере, тех, кого это затрагивает.
Вторая причина, почему коммуникативный дискурс может выступать адекватной моделью взаимодействия теории и практики биоэтики — это недостаточная разработанность вопросов о связи целей науки и технологий с целями развития общества (проблема репродуктивного клонирования, мультицентровые клинические исследования, генная инженерия, искусственное оплодотворение). Оценка сложившейся ситуации требует усилий не только ученых-профессионалов, но и представителей общественности, юристов, политиков как на локальном, так и на национальном и глобальном уровнях, а это возможно только в рамках коммуникативного дискурса.
Однако, следует отметить и некоторые недостатки данной модели. К той критике, которой подверглась коммуникативная этика дискурса Хабермаса, как идеальный способ обсуждения и решения проблем и как моральный дискурс, не допускающий никаких форм организации (ибо любая организация нарушает идеальное равенство и полную свободу его участников), следует добавить следующее.
Рассматривая «этику жизни» исключительно как коммуникативную практику, мы вынуждены в какой-то мере отвлекаться от главной ценности биоэтики — сохранения и развития жизни. Ибо следует признать, что главной ценностью коммуникативной практики все же выступает свобода и консенсус. Это не договор и не решение большинства, а, скорее всего, актуализация и позиционирование точек зрения и ценностей участников коммуникативного процесса. Одобряем ли мы такой вид демократического дискурса, когда в нем могут принимать участие не только стороны, не разделяющие нашу точку зрения, но ведущие политику насилия и гомицида[47] по религиозным или другим причинам?
Во-вторых, если все-таки принять, что в основании коммуникативных практик лежат вполне определенные предпосылки в виде идеи гражданского общества, построенного на либерально-демократических ценностях, то возникает вопрос о том, является ли эта форма организации общества универсальной, достижимой для всех и оптимальной для воплощения биоэтических ценностей и принципов. Известный философ и советник американского президента Френсис Фукуяма полагает, что в настоящий момент истории, с точки зрения эволюции форм общества, модель либеральной демократии является наиболее совершенной и не имеет конкуренции[48].
Однако, как известно, принципизм Т. Бочампа и Дж. Чилдресса был подвергнут критике не только потому, что ценности либерального индивидуализма для многих культур оказались «чуждыми», но еще и потому, что эти ценности не всегда выступают как удовлетворительное основание для реализации глубинных установок «уважения и сохранения жизни». Приверженность либерально-демократическим идеалам и схемам жизни навязывает обществу определенные стереотипы поведения, ограниченные сроком пребывания на своих постах лиц, принимающих решения, — так как демократический процесс требует постоянного обновления. Вместе с тем, решения относительно окружающей среды требуют обеспечения долгосрочных проектов, а не краткосрочных решений и результатов. Еще Поттер отмечал в этой связи, что Америка, как и все мировое сообщество, страдает от таких политических систем, главная задача которых — ограничение и наказание власти, инициировавшей невыполнимые или убыточные для общества программы[49]. Когда к власти приходит очередная оппозиционная партия, цикл повторяется. Таким образом, долговременные, стратегические цели приносятся в жертву краткосрочным сиюминутным политическим выгодам, что совершенно неприемлемо с точки зрения долгосрочных целей развития человеческой цивилизации
В-третьих, могут ли в дискурсе в качестве субъектов, кроме человека, участвовать и другие живые существа, представители дикой природы, экосистем? Если нет, то кто будет выражать их интересы и защищать их права? Учитывает ли модель коммуникативного дискурса права будущих поколений и возможность их участия в дискурсе? Ведь будущее поколение не может давать добровольное согласие, у него нет ни «голоса», ни права голоса. И каким образом, могут еще не существующие, не родившиеся члены сообщества, «на равных» принимать участие в дискурсе, иметь, а тем более, отстаивать свою точку зрения? Таким образом, вопрос о роли коммуникативного дискурса и либеральных ценностей в становлении биоэтики остается открытым.
***
Развитие представлений о природе, предмете и задачах биоэтики как междисциплинарного теоретико-практического знания выявляет относительность конвенционально установленных границ между традиционной, профессиональной, практической и прикладной этиками. Очевидно, что сегодня эти различные предметно обособленные направления, формы этики должны быть интегрированы в единую концепцию для решения сложных жизненноважных для человечества проблем и подчинены задачам, которые ставит перед собой глобальная биоэтика. В свою очередь локальные практики предоставляют беспрецедентные возможности трансформации и эволюционирования традиционных ценностно-нормативных систем, источником новых подходов и прозрений в этике.