Точка, док...

Янв. 2013

Театральный черновик

Александр ШЕСТЕРИКОВ и Ирина САМОЙЛОВА

Янв. 2013

Как мы уже рассказывали, в декабре в Канске в четвертый раз проходила театральная лаборатория. Подобные мероприятия призваны знакомить публику с новыми тенденциями современного театра.

 

К тому же это хорошая возможность «размяться» нашим актерам и режиссерам, взглянуть на свою работу с иной стороны.

 

Точка, док...

Я люблю театр, и мне, разумеется, нравится писать про него. Поэтому в мои планы входило освещать эту лабораторию, по счету четвертую, но первую для нового директора канского драмтеатра Веры Сазоновой. И вышло так, что в эту лабораторную историю я вляпался (в хорошем смысле!) даже больше, чем планировал, и начался для меня этот эксперимент раньше, чем для зрителей.

 

Началось всё с того, что мне позвонили из театра и поинтересовались, не хочу ли я сыграть в читке-показе пьесы, которую ставит немецкий режиссер. Играть (или читать) предстояло журналиста. Я рассудил, что не я это придумал, актер из меня никудышний, но им там виднее, если позвали. И согласился...

 

Вскоре предстал перед своим режиссером. Почему-то думал, что он окажется мелким и худым, а ко мне навстречу вышел человек в более... солидном исполнении. Да и каким же еще должен был быть Георг Жено?! Это был именно он, немецкий режиссёр, актёр, снимавшийся у Петра Тодоровского в «В созвездии Быка», художественный руководитель театра им. Йозефа Бойса, один из создателей экспериментального московского театра «Театр.doc».

 

Но всё это я выяснил немного позже. В том числе и про «Театр.doc», которым очень сильно интересуюсь в последнее время, только еще не удалось пока попасть на его спектакли в Москве. А тут, в Канске, сразу в руки один из тех, кто создавал этот театр и одну из известнейших его работ, «Час восемнадцать», пьеса о гибели в тюрьме юриста Сергея Магнитского, который не был даже осужден. Спектакль сделан на основе тюремных дневников и писем Магнитского домой и проч. Кстати, сейчас готовится продолжение - «Час 18 - 2012». «Час восемнадцать» - это время, в которое умирал человек.

 

Это театр-вербатим, документальный театр, спектакли полностью состоят из реальных монологов или диалогов обычных людей, перепроизносимых актёрами. В таком вот спектакле предстояло сыграть и мне.

 

Шум

 

- Саша, вы нам подходите, - сказал Георг, когда я прочитал пробный отрывок пьесы. - А можно, вы будете на все репетиции приходить в этой же куртке, она идёт к вашему образу.

 

Пьеса «Шум» - дебют московского драматурга Екатерины Бондаренко. Из-за него я не смог насладиться другими работами лаборатории, но зато в «Шум» погрузился с головой. История, как и подобает документальному театру, совершенно реальная. Автор пьесы сама лично выезжала в Челябинскую область, в городишко Верхний Уфалей, где общалась со свидетелями и участниками преступления, произошедшего несколько лет назад. 16-летний парень убил из обреза одноклассника. Причина, вроде, в кляксе, которую тот оставил ему на рубашке. Юный убийца, который еще и оказался философом на буддийской платформе, сейчас содержится в закрытой психиатрической клинике под Смоленском. Отца даже приглашали на премьеру в Москву.

 

Мне предстояло изобразить челябинского журналиста, который решил «нарыть» в этом городке «жареных» фактов, чтобы сделать ядреный текст и на этом капитале уехать работать в некое московское «желтушное» издание. Образ, в общем-то, классический, и не секрет, что многие (да и не только журналисты) стремятся сорваться из заунывных провинциальных просторов в столичную жизнь. В какой-то мере играть нужно было самого себя, плюс место действия по своей депрессивности также напоминало родной город. Возможно, поэтому немецкий режиссер и решил в последний момент ставить именно «Шум». Изначально в программе лаборатории была заявлена другая пьеса.

 

Как известно, непременным условием читки является то, чтобы это была именно читка пьесы, с листами в руках, и чтобы никакой игры, а лишь отстраненное произнесение текста. Только эскиз спектакля. «Стоп, вы играете!» - часто прерывал чтение режиссер. «Не переводите дыхания на моих спектаклях, это дешевый сериальный прием!».

 

При этом всё-таки нужно было включать и эмоции, и экспрессию. Находить грань сложно, поэтому приходилось просто выполнять требования Георга. Я скажу ему комплимент как профессионалу (с другими не работал), когда охаректеризую те дни, как тотальную немецкую дотошность, жертвой который стал. Скажу лишь за себя, актерам было, наверное, легче. И спасибо им за поддержку и понимание!

 

Почти сразу стало ясно, что играю я типа весьма неприятного, спаивающего людей, чтобы получить информацию. Ну раз уж работа такая, что ж поделать! Да и сама обстановка была гнетущей - мрачный город, плохая экология, социальная напряженность. Пространством действа послужил темный тупик в коридоре театра. Но главным испытанием для меня было не это.

 

Оказалось, что мне предстоит много и тяжко ругаться матом. К сожалению, нельзя сказать, что сквернословие мне абсолютно чуждо. Но... Чтобы вот так, при всём честном народе, который соберётся в выходной день посмотреть на наш лабораторный труд...! И ведь могут прийти мои учителя словесности и многие другие. Не думал раньше, что способен «париться» из-за этого. Причем меня самого не шокирует ненормативная лексика в современном театре или литературе, я вполне понимаю её функционал и право на существование. Но здесь-то нужно самому лично рот раскрывать. Я ещё спросил у Жено, не погонят ли нас отсюда, а он говорит: «Саша, всё нормально, я еще и не такие спектакли ставил, к тому же здесь будет куратор министерства культуры, он в курсе».

 

Кстати, по замыслу режиссера, спектакль должен был заканчиваться исполнением канским хором ветеранов реп-песни группы «Каста». Ветераны предсказуемо отказались, а немец удивился этому факту. «Я бы разрушил границы между всеми художественными коллективами, которые есть у вас. Здесь столько талантов, которые разобщены. Можно было бы на базе, например, театра делать столько всего совместного и интересного», - с грустью сказал мне Георг во время очередного перерыва. Я пытаюсь возразить, что творческие люди и так не сидят без дела, а Георг всё равно недоуменно пожимает плечами.

 

О да, кроме чернухи в спектакле было много всего: и «достоевские беседы», и даже сравнительно позитивный финал, который оставил больше вопросов, чем ответов. Разумеется, обсуждение после показа уперлось не только в насыщенную повестку дня, поднятую в пьесе, но и в недовольство мрачностью, безысходностью и матерщиной со сцены. Хотя пласт проблем, поднятых в пьесе, таков, что черт ногу сломит. Слишком много шума, как сказал один из героев пьесы. Через него нужно продираться. А в буддизме, говорят, главное тишина.