Библия об образе жизни патриархальной семьи
Библейские свидетельства об образе жизни
Библейские свидетельства о сакральных обрядах
«И взял Авраам Измаила, сына своего, и всех рожденных в доме своем и всех купленных за серебро свое, весь мужеский пол людей дома Авраамова; и обрезал крайнюю плоть их в тот самый день, как сказал ему Бог».[253]
Надежным источником, этнографически точно рисующим племенной быт, его обычаи, нравы, законы, являются книги, сохраненные нам каноном Священного Писания, поэтому, оставляя в стороне чисто религиозный аспект их содержания, мы вправе ко многому в нем подходить как к документу. Этот документ нередко очень красноречив. Уместно вспомнить жалобу старшего наследника из притчи о блудном сыне:
«вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими».[254] (Отметим глагол «служить».)
Конечно, никто из них никогда не поменялся бы своим местом с невольником, ибо личная свобода даже здесь, в маленьком, но вместе с тем жестко иерархизированном мирке отгородившейся от всех патриархальной семьи, стоит дорого.
Хотя в той же притче промотавший свою часть имения сын готов даже к такому решению: «…встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему».[255]
Что же касается юридического статуса свободнорожденного сына (и уж тем более сына невольницы), то и он далек от действительной полноты прав человека даже тех, ветхозаветных, времен. Авраам готов принести в жертву Исаака, и община того времени не находит здесь решительно ничего противоестественного и уж тем более преступного, свидетельством чему выступает то обстоятельство, что этот сюжет как вероучительное начало входит в священный канон. Свойственные даже животным, родительские инстинкты, возможно, и протестуют, но древний закон и даже древняя мораль не преступаются ни на йоту: давший жизнь отец вправе распорядиться этой жизнью по своему собственному усмотрению. К тому же сакральный контекст жертвоприношения вообще исключает и действие и жертвователя из сферы любых нравственных оценок. Напротив, принимается как пример служения своему Господу, т.е. наполняется положительным этическим смыслом. Словом, на деле освобождение от неограниченной власти родителя наступает только со смертью (нередко самого сына). Впрочем, есть и другой выход, память о котором сохранили нам относящиеся к V в. до н. э. Законы XII таблиц:
Законы XII таблиц
«Если отец трижды продаст сына, то пусть сын будет свободен [от власти] отца».[256]
Конечно, в этом можно увидеть и цивилизованное разрешение конфликта поколений, ведь трехкратная продажа в рабство означает по меньшей мере двукратный выкуп, поэтому процедура в большинстве случаев чисто формальна, и в сущности представляет собой род обязательного, но вместе с тем никого ни к чему не обязывающего обряда. Однако разумно все же предположить, что в этом рудименте древнего права отразились жестокие реалии еще более ранних не страдавших избыточной сентиментальностью времен.
Положение женщины мало чем отличалось: и она, даже родив наследников, не получала никакой самостоятельности.
Законы XII таблиц:
Предки [наши] утверждали, что даже совершеннолетние женщины вследствие присущего им легкомыслия должны состоять под опекою...[257]
Исключение допускалось только для дев-весталок, которых древние римляне в уважение к их жреческому сану освобождали от опеки. По существу женщина приравнивалась к вещи. Об этом говорят две стоящие рядом нормы римского закона
Законы XII таблиц:
Давность владения в отношении земельного участка [устанавливалась] в два года, в отношении всех других вещей – в один год.
...женщина, не желавшая установления над собой власти мужа [фактом давностного с нею сожительства], должна была ежегодно отлучаться из своего дома на три ночи и таким образом прерывать годичное давностное владение [ею].[258]