KING LEAR

GLOUCESTER

KING LEAR

If thou wilt weep my fortunes, take my eyes.
I know thee well enough; thy name is Gloucester:
Thou must be patient; we came crying hither:
Thou know'st, the first time that we smell the air,
We wawl and cry. I will preach to thee: mark.

Alack, alack the day!

When we are born, we cry that we are come
To this great stage of fools: this a good block…

(act IV, scene VI)

(ЛирЧтоб плакать обо мне, дам я глаза.Тебя я знаю хорошо: ты - Глостер.Будь терпелив. На свет приходим с криком;Понюхав воздух, тотчас начинаемКричать и плакать. Проповедь послушай.ГлостерУвы, увы, увы!ЛирКогда родимся мы, кричим, вступаяНа сцену глупости. - А! Вот так шляпа! (пер. М.Кузмин)

 

В русской поэзии моносиллабические стихотворения появились уже в середине XVIII века у А.А.Ржевского:

ОДА, СОБРАННАЯ ИЗ ОДНОСЛОЖНЫХ СЛОВ

Как я стал знать взор твой,С тех пор мой дух рвет страсть;С тех пор весь сгиб сон мой;Стал знать с тех пор я власть. Хоть сплю, твой взор зрю в сне,И в сне он дух мой рвет;О коль, ах, мил он мне!Но что мне в том, мой свет? Он мил, но я лишь рвусь:Как рвусь я, ты то знай.Всяк час я мил быть тщусь;Ты ж мне хоть вздох в мзду дай. Затем его опыт повторяют В.Брюсов, («Верь в звук слов: Смысл тайн в них, Тех дней зов, Где взник стих…»,1921), В.Иванов в переводе гимна греческого поэта Терпандера (VII в. до н.э.) «К Зевсу»: «Из Терпандера»Зевс, ты всех дел верх,Зевс, ты всех дел вождь! Ты будь сих слов царь; Ты правь мой гимн, Зевс. (1914)Здесь поэт пытался передать квантитативное строение греческого гимна, где подряд следуют несколько долгих слогов, что традиционно переводится на русский язык как ударные слоги.

В некоторых стихотворениях к минимальному приделу стремится число стоп в стихе – таковы двух- и одностопные стихи, практиковавшиеся уже в XV веке. Так, в книге «Искусство риторики», приписываемой Жану Молине, находим «Четырехслоговое рондо»:

Tant que je vive.

Son serf seray,

Autre n’aray.

Je l’aimeray,

Soit morte ou vive.

Autre n’aray

Tant que je vive.

(Другой не получит / Пока я жив. / Слугою ей стану, / Другой не получит. / Я буду ее любить, / Живой или мертвый. / Другой не получит, / Пока я жив).

 

Позже такие стихи во французской традиции переходят в разряд шуточной, и легкомысленной поэзии.

В начале XIX века они приживаются и в России в цикле «элегий» 1823-1825 гг Языкова («Ах, как мила // Моя Милета! // Она пришла, // Полуодета…»), у Жуковского:

 

Ты предо мноюСтояла тихо.Твой взор унылыйБыл полон чувства.Он мне напомнилО милом прошлом.

Он был последнийНа здешнем свете.Ты удалилась,Как тихий ангел;Твоя могила,Как рай, спокойна!

Там все земныеВоспоминанья,Там все святыеО небе мысли.Звезды небес, Тихая ночь!.. (19 (?) марта 1823)

 

Двустопные ямбы находят и у Пушкина в стихотворениях «Пробуждение» и «Адели»:

 

Мечты, мечты, Где ваша сладость? Где ты, где ты, Ночная радость? Исчезнул он, Веселый сон, И одинокий Во тьме глубокой Я пробужден.	Кругом постели Немая ночь. Вмиг охладели, Вмиг улетели Толпою прочь Любви мечтанья. Еще полна Душа желанья И ловит сна Воспоминанья.	Любовь, любовь, Внемли моленья: Пошли мне вновь Свои виденья, И поутру, Вновь упоенный, Пускай умру Непробужденный. (1816)
Играй, Адель, Не знай печали; Хариты, Лель Тебя венчали И колыбель Твою качали;	Твоя весна Тиха, ясна; Для наслажденья Ты рождена; Час упоенья Лови, лови!	Младые лета Отдай любви, И в шуме света Люби, Адель, Мою свирель. (1822)

 

«Юнкерская баллада» М.Лермонтова, сочиненная девятнадцатилетним поэтом как парафраз-пародия (см.ниже раздел, посвященный парафразам) на «Боже, царя храни», также написана двустопным ямбом:

 

Царю небесный! Спаси меня От куртки тесной, Как от огня. От маршировки Меня избавь, В парадировки Меня не ставь.

Пускай в манеже Алёхин глас Как можно реже Тревожит нас. Еще моленье Прошу принять –

В то воскресенье Дай разрешенье Мне опоздать. Я, царь всевышний, Хорош уж тем, Что просьбой лишней Не надоем. (1833)

 

Двустопные стихи-шутки пишет в том же 1833 году и И.Мятлев:

 

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ВЫСКАЗКА

ТараканКак в стаканПопадет -Пропадет,На стекло -Тяжело -Не всползет. Так и я:Жизнь мояОтцвела,Отбыла;Я пленен,Я влюблен,Но в кого?

НичегоНе скажу;Протужу,Пока силНе лишилМеня бог;Но чтоб могРазлюбить,Позабыть -Никогда.НавсегдаЯ с тоской,Грусти злой Не бегу:

Не могуУбежать,ПерестатьЯ любить -Буду житьИ тужить. ТараканКак в стаканПопадет -Пропадет,На стекло -Тяжело -Не всползет. (Апрель 1833)

 

и Баратынсксй:

 

ДОГАДКА   Любви приметыЯ не забыл,Я ей служилВ былые леты!В ней говорит	И жар ланит,И вздох случайный...О! я знакомС сим языкомЛюбови тайной!В душе твоейУж нет покоя;	Давным-давно яЧитаю в ней:Любви приметыЯ не забыл,Я ей служилВ былые леты! (1822)
*** Где сладкий шепотМоих лесов?Потоков ропот,Цветы лугов?Деревья голы;Ковер зимыПокрыл холмы,Луга и долы.Под ледянойСвоей коройРучей немеет;Всё цепенеет,Лишь ветер злой,Бушуя, воетИ небо кроетСедою мглой.	Зачем, тоскуя,В окно слежу яМетели лёт?Любимцу счастьяКров от ненастьяОно дает.Огонь трескучийВ моей печи;Его лучиИ пыл летучийМне веселятБеспечный взгляд.В тиши мечтаюПеред живойЕго игрой,И забываюЯ бури вой.	О провиденье,Благодаренье!Забуду яИ дуновеньеБурь бытия.Скорбя душою,В тоске моей,Склонюсь главоюНа сердце к ней,И под мятежнойМетелью бед,Любовью нежнойЕе согрет;Забуду вскореКрутое горе,Как в этот мигЗабыл природыГробовый ликИ непогоды Мятежный крик.

А в стихотворениях Полежаева краткие размеры звучат с трагической звучностью:

ПЕСНЬ ПОГИБАЮЩЕГО ПЛОВЦА

Вот мрачитсяСвод лазурный!Вот крутитсяВихорь бурный!Ветр свистит,Гром гремит,Море стонет –Путь далек...Тонет, тонет Мой челнок!..	Все чернееСвод надзвездный,Все страшнееВоют бездны!Глубь без дна!Смерть верна!Как заклятыйВраг грозит,Вот девятый Вал бежит!..	Горе, горе!Он настигнет:В шумном мореЧелн погибнет!Гроб готов!..Треск громовНад пучинойЯрых водВздох пустынный Разнесет!..
Дар заветныйПровиденья,Гость приветныйНаслажденья –Жизнь иль миг!Не привыкУтешатьсяЯ тобой, -И расстатьсяМне с мечтой!	СокровенныйСын природы,НеизменныйДруг свободы, -С юных летВ море бедЯ направилБыстрый бегИ оставилМирный брег!	На равнинахВод зеркальных,На пучинахПогребальныхЯ скользил;Я шутилГрозной влагой -Смертный валЯ отвагойПобеждал!
Как минутныйПрах в эфире,БесприютныйСтранник в мире,Одинок,Как челнок,Уз любовиЯ не знал,Жаждой кровиНе сгорал!	Парус белыйПерелетный,Якорь смелый,Беззаботный,Тусклый лучИз-за туч,Проблеск далиВ тьме ночей -ЗаменялиМне друзей!	Что ж мне в жизниБезызвестной?Что в отчизнеПовсеместной?Чем страшнаМне волна?Пусть настигнетС вечной мглой,И погибнетТруп живой!..
	Все чернееСвод надзвездный;Все страшнееВоют бездны;Ветр свистит,Гром гремит,Море стонет -Путь далек...Тонет, тонет Мой челнок! (1832)

 

Как и в случае тавтограмм, при осознанном намерении создать произведение на основе ограничения числа стоп, поэт стремится максимально увеличить его длину, показывая виртуозное владение приемом.

В начале ХХ века двустопные ямбы возникают у В.Иванова и М.Волошина.

Усиление приема приводит к созданию одностопных стихотворений, как в «Сонете» В.Брюсова:

Зигзаги

Волны

Отваги

Полны,

И саги

Луны

Во влаге

Слышны.

Запрета

В искусстве

Мне нет.

И это –

Предчувствий

Сонет.

(1894)

В нем соблюдено разбиение на строфы, характерное для сонета, рифмовка, правило альтернанса. Не соблюдена только традиционная метрическая структура – вместо шестистопного ямба стихотворение написано одностопным.

А в стихотворении М.Цветаевой двустопный стих состоит из двух ударных односложных слов: ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОЖДЯ Конь - хром,Меч - ржав.Кто - сей?Вождь толп. Шаг - час,Вздох-век,Взор - вниз.Все - там. Враг. - Друг.Терн. - Лавр.Всё - сон...– Он. - Конь. Конь - хром.Меч - ржав.Плащ - стар.Стан - прям. (16 июля 1921)

В этих двух стихотворении мы уже приближаемся к следующему ограничению – одностопным стихам из односложных слов, или брахиколону.

Стихотворения или части стихотворений, строки которых состоят из одной односложной стопы, получило греческое название брахиколон (гр. короткий член, Квятковский А. Поэтический словарь. М.: Сов. Энциклопедия, 1966. С.63-65).В начале ХХ века такая форма появляется в односложном сонете В.Ходасевича и стихотворении И.Сельвинского, а затем повторяется у Н.Асеева и А.Безымянского:

Лоб - Мел. Бел Гроб. Спел Поп. Сноп Стрел - День Свят! Склеп Слеп. Тень - В ад! (Ходасевич, 1928)

Дол Сед Шел Дед. След Вел – Брел Вслед. Вдруг Лук Ввысь: Трах! Рысь В прах. (И.Сельвинский, 1927)

Бей Тех, чей смех! Вей, Рей, Сей Снег! (Н.Асеев)

Крут, прям Злой гак, Не кран, А маг. Вот маг Сверг высь, Взлет, взмах, Вверх, вниз. (А.Безыменский)

Следующей по величине стихотворной единицей за стихотворной строкой будет уже строфа, или в случае стремления к минимальному пределу, собственно стихотворение. При желании минимизировать количество элементов стихотворения можно пойти двумя путями – минимизировать число строк, и так мы приходим к двустишиям и одностишиям, или моностихам; а также минимизировать общее число печатных знаков. Так появляются минималистские стихотворения.

Стихотворениями, форма которых определяется стремлением к краткости, являются древнегреческие и наследующие им латинские эпиграммы.

Первые эпиграммы, существовавшие, насколько нам известно, с VIII века до нашей эры, были написаны по строгому канону и являлись произведениями возвышенного стиля, обращениями к божеству, а со второй половины VII в. до н.э. и посвящениями памяти умерших родственников или сограждан – эпитафиями.

Первым приводит имя автора эпиграммы Геродот в «Истории» (V, 59-61), приписывая Симониду Кеосскому (V в. до н.э.) фермопильские надписи, посвященные греческим воинам, погибшим в греко-персидских войнах:

Некогда против трехсот мириад здесь сражались четыре

Тысячи ратных мужей Пелопонесской земли. (Пер. Л.В.Блуменау)

Войны, подвиги героев проявили самосознание греков, и были увековечаны в эпиграммах:

Мужествен был Тимокрит, схороненный под той плитою,

Видно, не храбрых Арес, а малодушных щадит. (Анакреонт,VI-V в до н.э., пер. Л.В.Блуменау)Одной из разновидностью эпиграммы были эпитафии, надписи на могильных камнях. Древнейшую известную нам эпитафию приписывают поэту VII века до нашей эры, Архилоху:Наксоса два величайших столпа – Аристофоонта

И Мегатима собой ты покрываешь, земля.

(Пер. Л.В.Блуменау)

В эпитафии также важно было уложить наиболее полную информацию в краткую форму, не нарушая размера стиха, передать имя, степень родства, род занятий умершего, его достоинства и совершенные деяния, как в стихах Симонида:

Был Диофонт, сын Филона, победен на Истме и в Дельфах

В быстром беге, прыжке, диске, копье и борьбе.

(пер. М.Гаспарова)

Также существовали заранее составляемые автоэпитафии, в которых поэт сам рассказывал, что он сделал и кем он себя считает: Баттова сына могилу проходишь ты, путник. Умел он Песни слагать, а подчас и за вином не скучать. (Каллимах, III в. до н.э., пер. Л.В.Блуменау)Со временем эпиграмма становится произведением низшего жанра, застольным экспромтом. Также она удаляется от своей исходной краткой формы, от двустишия она вырастает до четырех, шести, а то и десяти-двенадцатистишия, приближаясь уже к элегии. Рассказ о таких эпиграммах, отошедших от краткости, также как и об утративших форму элегического стиха позднейших европейских эпиграммах, выходит за рамки нашего изложения.

В России эпиграмма также понимается скорее как сатирическое стихотворение современной формы, чем как классический элегический дистих.

Исключения редки, и среди приближающимся к классической форме можно назвать автоэпитафию Сумарокова:

Прохожий! Обща всем живущим часть моя:Что ты, и я то был; ты будешь то, что я. (1755)

Обычно же русские эпиграммы обычно состоят не менее, а то и более, чем из четырех попарно рифмующихся стихотворных строк. Таковы эпиграммы Е.Баратынского, П.Вяземского («На П.И.Голенищева-Кутузова»), Г.Державина («На птичку»), М.Лермонтова («Поэтом (хоть это и бремя)», «К Грузинову», «Вы не знавали, князь, Петра», «На Ф.Булгарина»), А.Пушкина («Полу-милорд, полу-купец…», «На А.А.Аракчеева», «На альманах «Полярная Звезда»», «На Александра I», «На М.А.Дондукова-Корсакова»).

Таким образом, эпиграмма прошла все этапы развития и существования как стихотворение жесткой формы, стремящееся к краткости и выразительности, освоила культурное пространство и различные темы, словесную и образную игру, постепенно перешла из высшего в низший литературный жанр и вовсе утратила связь с первоначальной формой.

 

Моностихи, как и элегические дистихи, известны с античности. И как и дистихами, в александрийскую эпоху, в Риме и Византии ими сочинялись разновидности эпиграмм и эпитафий:

Есть для любви и для брака пора, и пора для покоя.

(Тимон Флимунтский, III в. до н.э., пер. Л.Блуменау) Не наше то, что нам дано Фортуною. (Публилий Сир, Рим, I в. до н.э., пер. С.Ошеров) Любить должны мы всех, но верить – избранным. (Касия, Византия, IX в. н.э., пер.С.Аверинцева)

Латинские моностихи-эпитафии часто были посвящены неумолимому течению времени:

Все, что мы видим вокруг, пожрет ненасытное время...

(Луций Анней Сенека, перевод М. Грабарь-Пассек)

Латинскому поэту Авсонию принадлежит моностих-обращение к Риму:

Рим золотой, обитель богов, меж градами первый.

(перевод В.Брюсова)

Моностих обладает законченным смыслом и воспринимается как отдельное поэтическое произведение. Во французской поэзии известны моностихи Жана-Поля Валена (этот и следующие французские моностихи приводятся по книге Э.М.Береговской «Одной фразой: французские стихи, афоризмы, пословицы, загадки, карикатуры. Тула: Автограф, 1997. Пер. М.Яснова):

Qu’ai je fait

Qu’ai je fait au bon Dieu pour qu’il n’existe pas?

(Что же я сделал такого? Боженька, что же я сделал такого, из-за чего тебя не существует?

Моностихи могут быть парадоксально-афористичны, как у Анри Мишо:

Même si c’est vrai c’est faux.

(Истина и та обман.)

являться зарисовками, как у Жюля Лафорга (1860-1887):

Mon сoeur ouaté de nuit ne bat plus que d’une aile.

(Единственным крылом в ночи трепещет сердце.)

 

Dans le paix d’or des soirs, elle chantait des choses…

(Как песенки ее просты в лучах заката...)

или обладать программным содержанием, как в моностихе Шарля Бодлера (1821-1867):

J’ai petri de la boue et j’en ai fait de l’or.

(Я грязь перемешал и золото слепил.)

В русской литературе известен моностих-эпитафия Карамзина:

Покойся, милый прах, до радостного утра.

Брюсов, переведший моностих Авсония, пишет и несколько собственных, в том числе ставший знаменитым:

О, закрой свои бледные ноги!

Новую историю моностиха, или однострока, в России открывает Владимир Марков, опубликовавший в 1963 году «Трактат об одностроке» вместе с подборкой стихотворений от античности до современности.

Самому В.Маркову принадлежит целый ряд одностроков:

1. На выставке Моне.

Стога, Руанские соборы и лилии и тополя…

 

2. Березы. Ветер. Думая о смерти.

Тот блеск пугающий, тот шорох неземной…

 

3. Роман в одну строку.

Обрывки человеческих страданий…

Подборка моностихов русских поэтов от Державина до Яна Сатуновского, Сергея Сигея, Геннадия Айги и других, приведена в книге С.Бирюкова «РОКУ УКОР». Исследователь вводит термин одностроки для этого типа поэзии. Широко известны одностроки Вл.Вишневского:

Я что-то тут событием не стал.

 

Как важно оборвать стихотворе…

Играет с формой И.Жданов:

Лента Мебиуса

Я нужен тебе для того, чтобы ты была мне нужна.

Цикл одностроков «Улей» пишет Т.Михайловская:

Тебе – петь. Тебе – печь. А мне – спать лечь.

 

Помимо стремления к нижнему пределу числа строк, в стихотворении можно минимизировать общее число знаков. Чтобы данный текст воспринимался как поэтический, авторы стремятся сохранить деление на рифмующиеся строки (минимум – две). При этом название текста не следует данному ограничению, и может быть достаточно длинным.

Наиболее известное английское стихотворение такого рода – «Antiquity of Microbes» американского поэта Стрикланда Гиллиана (Strickland Gillilan, 1869-1954):

Adam
Had 'em.

(История микробов. У Адама они были)

Другие английские короткие стихотворения приводит М.Гарднер:

On the Condition of the United States after Several Years of Prohibition

Wet

Yet.

(К состоянию Соединенных Штатов после нескольких лет сухого закона. Не просыхают. До сих пор.)

 

Самое короткое из них – стихотворение, написанное в 1925 году Эли Сигалом (Eli Siegel)

One Question

I.

Why?

(Единственный вопрос. Я. Отчего?)

 

В настоящее время существует множество русскоязычных коротких текстов, как в прозе (В 2000 году в издательстве НЛО выходит сборник «Очень короткие тексты. В сторону антологии»), так и в поэзии.

Традицию написания предельно кратких сонетов продолжает А.Кондратов. Интересен и его акростих, соблюдающий законы традиционного акростиха – первые буквы стихотворных строк складываются в значащий текст:

 

«Сонет» А.Кондратова Сонет сонет сонет – сонет! Сонет, сонет, сонет: сонет. Сонет? Сонет! Сонет-сонет. Сонет, сонет, сонет-сонет!

«Акростих» А.Кондратова А К Р О С Т И Х

 

Среди других авторов минимальных текстов назовем Вс.Некрасова и А.Глазову:

 

Обождите   И можете быть Живы. (Вс.Некрасов)

вот так и я (Вс.Некрасов)

Изменение сути себя. Я Й А А а а а А А Й Я (А. Глазова)

 

В настоящее время ускорения темпа жизни и увеличения необходимой информации, задача сочинения таких стихотворений становится чрезвычайно актуальной. Сверхкороткие стихи должны примирить с поэзией даже тех, кто не в силах поглощать ее в больших количествах.

 

Улипист Фр.Ле Лионне обращает внимание на предельный случай – стихотворение из нуля слов. Начало таким произведениям было положено Л. Стерном, оставляющим пустыми ряд страниц в «Тристраме Шенди», где пустота становится сама по себе текстом.

Заставить пустоту говорить с читателем – желание многих поэтов.

Самое знаменитое из подобных русских стихотворений – «Поэма конца» Гнедова, завершающая цикл из пятнадцати поэм «Смерть искусству» (1913). Эта поэма состояла из заголовка и даты внизу, а в авторском исполнении состояло из молчания и ряда жестов. С. Сигей в комментариях к итальянскому изданию В.Гнедова говорит о бесспорной осмысленности и художественности самого этого «ритмодвижением» руки.

А стихотворение улиписта Жака Рубо состоит из заголовка Le Microbe (Микроб), пустоты под заголовком и (крошечными буквами) объяснения: «Стихотворение здесь, но чтоб / его увидеть, нужен микроскоп».

В этих стихотворениях тем или иным образом задается контекст, что и дает возможности интерпретировать «нулевой» текст, хотя и в весьма широких пределах.

Текстами, данные практически без контекста, можно считать тексты без заглавия, других стихотворений в сборнике, с единственным печатным знаком – знаком завершения, точки. Такие стихотворения были собраны в целую антологию (Антология Одноточечной Поэзии. М.: Гуманитарный фонд, 1994), двенадцати страничной книги формата 60х90 1/128, объединившей работы шести авторов.

 

Еще одним способом создать минимальный текст, будет применить некий метод обрезания лишнегоиз существующего произведения. Воспользовавшись формулой Родена (она же папы Карло), надо удалить из текста «все лишнее».

В данных методах процедуры «снимания лишнего» производятся над уже готовыми текстами, в которых улиписты открывают их «потенциалы», скрытые возможности.

Р.Кено проводит следующий эксперимент на восьми известных сонетах С.Малларме: если оставлять в них только конечные рифмующиеся части (не обрывая и не укорачивая слова), то получается иное стихотворение, которое по мнению Раймона Кено, «далеко уходя от смысла оригинала, несет, однако, некий, «светящийся эликсир», так что можно себя спросить, не является ли выброшенная часть чистым излишеством».

Такие стихотворения Р.Кено называет термином китайской поэзии «хай-кай».

Разновидностью метода будет «двойные хай-каи», удаление из строки всех слогов, кроме двух первых и двух-трех последних. Данный метод имеет также название «голова-хвост».

Хотя такие «хай-каи» ничего не добавляют в текст, а, напротив, минимизируют его, в результате читатель оказывается лишен привычной, устоявшейся точки зрения, классическое произведение открывает перед ним неизведанные пласты и глубины потенциальной литературы.

Оставляя от сонета Малларме четыре-пять слогов в стихе, Кено получает следующие стихотворения:

Fatale loi

de mes vertebres,

plafonds funebres

en moi…

(Роковой закон/ моих позвонков/ мрачные потолки/ по мне…, фр.)

 

При применении этого метода разрешается добавлять пунктуацию.
Знаменитый сонет «на -икс» Ст.Малларме превращается тогда в:

Leur onyx?

Lampadophore!

Le Phenix?

Amphore!

Nul ptyx

Sonore

Au Styx

S’honore.

Un or,

Decor

Contre une nixe,

Encor

Ce fixe:

Septuor!

(Их оникс?/ Лампадофора!/ Феникс?/ Амфора!/ Ни один птикс/ звонкий/ в Стиксе/ не гордится./ Золото,/ декор/ против никсы./ Еще/ это фиксируется:/ Созвездие! фр.)

 

«Во-первых, – говорит Раймон Кено, – я получаю новое стихотворение, по-моему, неплохое, а никогда не нужно жаловаться, если вам предлагают хорошее стихотворение; во-вторых, есть ощущение, что в ограниченной поэме содержится почти столько же, сколько и в целой; поэтому я и говорю об избыточности; и в-третьих, не следуя до этого кощунственного предела, можно по меньшей мере сказать, что это ограничение проясняет исходную поэму; оно не лишено толковательного значения и может внести вклад в его интерпретацию».

В русской литературе стихи, которые читаются как уцелевшая часть утраченного целого, есть у Г.Сапгира:

воздух еще –

в темных мухах

от снега светло

мертвые стекла

на высоте дома

желтый квадрат

рано встают

или чья-то игра

сна ни в одном...

лазурь,

(Г.Сапгир. «Конец и начало», стихи февраля-марта 1993).

 

Интересно, что о своих стихах из книги «Слова», Г.Сапгир говорит почти теми же словами, что и Р.Кено о своих: «На странице такой способ написания слов, мне кажется, выглядит убедительно. Слово, взятое само по себе, выглядит так крупно, что нужда в промежуточных связках зачастую просто отпадает, экономя место и материал, к чему всегда, по-моему, стремится поэзия. И стихи звучат свежее»: