Категории наук по Аристотелю

Как такового слова «наука» у Аристотеля нет, хотя имеется его древнегречсский аналог. Речь в его трудах идет о знании («эпистеме») и о размышлении («дианойа»), а также о мудрости («софиа»), которая заключает в себе оба эти момента. Но поскольку одним из главных признаков мудрости является способность научить кого-то чему-то, то аристотелевские «мудрость» и «знание» можно считать эквивалентами нашего слова "наука".

Аристотель насчитывает четыре первоначала, или высшие причины бытия: форма (сущность, суть бытия) («Что это есть?»), материя («Из чего?»), цель («Ради чего?») и перводвигатель («Откуда начало движения?»).

«Метафизика» — известнейший сборник сочинений Аристотеля и первая основополагающая работа одноименного раздела философии. Состоит из 14 книг, собранных из различных работ Андроником Родосским, в которых описывается учение о первоначалах, которые и составляют предмет мудрости.

В первой глава книги «Метафизика» Аристотель рассматривает вопрос о науке. Учение Аристотеля о знании есть теория науки. Для него научное знание – это знание о бытии.

Научное знание реально в том случае, если мы имеем знание о сущности каждой вещи. Зная сущность вещи, мы можем сказать, мы знаем саму вещь. Аристотель разводит понятия «знание» и «мнение», различая их по признаку того, что мнение основывается на вероятном.

Задачами научного знания Аристотель видит

А) Фиксирование факта.

Б) Выяснение причины, в силу которой, вещь не только может существовать, но и существует именно в таком, а не в ином виде.

В) Единство в сочетании с подчинением одних знаний другим.

Наука не просто сумма разнородных знаний. Чем выше стоит наука на ступенях иерархии, тем точнее доступное ей знание, тем больше в ней ценности. Наука, дающая одновременно и знание вещи и знание того, почему эта вещь существует, более точная и высшая, чем та, которая просто дает знание о том, почему что-то есть.

Первая черта науки — ее доказательность. По определению самого Аристотеля, наука есть вид бытия, способный доказывать. Само же доказательство может быть доказательством только о том, что не может происходить иначе. Оно состоит в получении заключения из начал истинных и необходимых, относящихся к предмету доказательства. Доказательство невозможно ни о случайном бытии, ни о том, что возникает и разрушается, но лишь об общем[1].

Существует иерархия наук и возможна их классификация, сводящая науки в некоторую систему и в некоторое единство. Наука не простая сумма совершенно разнородных знаний. Чем выше стоит наука на ступеньках иерархии, тем точнее доступное ей знание, тем больше в ней ценности.

Согласно Аристотелю, наука, дающая одновременно и знание того, что что-нибудь есть, и знание того, почему оно есть, а не отдельно знание того, что оно есть, более точная и высшая, чем наука, дающая знание лишь того, почему что-нибудь есть. И точно так же науки, возвышающиеся до абстракций над непосредственной чувственной основой, выше наук, имеющих дело с этой основой. Поэтому, например, арифметика выше (в глазах Аристотеля), чем гармония.

Наконец, наука, исходящая из меньшего числа начал, точнее и выше, чем наука, требующая дополнительных начал. В этом смысле арифметика, по Аристотелю, выше геометрии: единица — предмет арифметики — сущность без положения в пространстве, а точка — предмет геометрии — сущность, имеющая положение в пространстве.

Наука отличается от искусств не гносеологически, а социально. Будучи направлена на всеобщее и необходимое, наука связана с доказательным знанием. Опираясь на познание причин, она сочетает единство знания со степенями его подчинения. Каждая наука имеет свой предмет, она образует некоторое единство, в котором есть более общее и менее общее, и последнее подчинено первому. Однако науки несводимы друг к другу, нет какой-то единой, общей науки, науки как таковой, всегда имеются лишь многие науки. Следовательно, наука представляет у Аристотеля сложную систему. Она выражена в том, что можно назвать классификацией наук Аристотеля.

Аристотель выделяет несколько видов наук, возьмем, к примеру, теоретические («созерцательные»), которые дают знание начал и причин, поэтому они «согласны с философией». Их задача – знание само по себе, не ради корысти. Они обусловливают практическую деятельность, правильно ею руководя. Правильное руководство – условие творчества – порождения произведения, внешнего по отношению к производящему.

Теоретические науки. Напомним, что это - "первая философия", или метафизика, "вторая философия", или физика, и математика. Приведем подытоживающую формулировку из "Метафизики": "Физика занимается предметами, существующими самостоятельно, но предметы эти не лишены движения; у математики некоторые отрасли имеют дело с объектами неподвижными, но такими, пожалуй, которые не существуют отдельно, а даются в материи; что же касается первой философии, то она рассматривает и обособленные предметы, и неподвижные" (VI, 1, с. 108) .

Аристотель не распространяет объективный критерий классификации наук (науки различаются, прежде всего, их предметами) за пределы теоретических наук, а внутри самих теоретических наук действует еще ценностный критерий, так что первая философия ценнее физики, ведь «наиболее ценное знание должно иметь своим предметом наиболее ценный род сущего»[2]

 

Творчество – предмет «поэтических» наук. И в практических и в творческих науках знание идет от следствия к началу.

В метафизике Аристотеля место каждой науки определяется близостью ее предмета к «чистой форме». Наивысший предмет метафизики – сущность, созерцательно постигаемая только умом, мышлением о мышлении.

Аристотель не обошел своим вниманием искусство, которое он интерпретировал как произведение вещей при помощи способности, определенной к действию, поэтому сфера искусства – практика и производство. Сфера знания – созерцание предмета, теория, умозрение. Общее между искусством и наукой – и то и другое возможно передавать при помощи обучения.

Определяя то, что мы бы назвали «изящными искусствами», как подражание, Аристотель следует Платону. Однако целью искусства не является копирование некой индивидуальной реальности; скорее оно открывает в этой реальности универсальные и сущностные моменты, по возможности подчиняя этой цели все случайное. В то же время художник – не ученый, его цель не просто открыть истину, но еще и доставить зрителю особое удовольствие от постижения истины в подходящем материальном образе, сделав это с целью очищения чувств, прежде всего – жалости и страха, с тем чтобы наделить зрителя мощным орудием, служащим его нравственному воспитанию. Эти предметы обсуждаются в Поэтике Аристотеля, важные разделы которой утрачены.

Что касается риторики, как искусства воздействовать на других людей с помощью речей и рассуждений, порождая в них верования и убеждения, то у Аристотеля есть одноименная книга, посвященная этому искусству, которое, по сути, является частью «Политики».

 

Все прочие искусства подчинены деятельности, поскольку их произведения создаются не ради них самих, но лишь для использования в реальной жизни, определение надлежащего направления которой является задачей индивидуальной этики. К этой теме Аристотель первоначально обращается в « Никомаховой этике».

«Человеческий род пользуется в своей жизни опытом, искусством и рассуждениями. Опыт появляется благодаря памяти – многие воспоминания об одном и том же предмете приобретают значение одного опыта. Наука и искусства возникают через опыт. «Опыт создал искусство, а неопытность – случай».

Знание отличается от простого опыта, т.к. опыт для искусства и для знания – исходная точка. Основание опыта в ощущении, памяти и привычке.

Искусство проявляется тогда, когда на основе, приобретенных на опыте мыслей, образуется один общий взгляд на сходные предметы. Искусство отличается от науки тем, что оно направлено не на изучение сущего как такового, а на создание вещей.

Опыт – знание единичного, искусство – знание общего. Имеющий опыт преуспевает больше, чем тот, кто обладает отвлеченным знанием, но не имеет опыта. Знание и понимание относятся больше к искусству, нежели к опыту. Тот, кто владеет искусством – более мудр, чем тот, кто владеет опытом.

Мудрость больше зависит от знания причины. Имеющие опыт знают «что», но не знают «почему». Владеющие искусством знают «почему», т.е. причину. Поэтому наставников почитают больше, чем ремесленников, т.к. они более мудры, в силу знания причины. Признак знатока – способность научить, поэтому искусство в большей степени знание, нежели опыт, ибо владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт – нет.

Ни одно из чувственных восприятий не считается мудростью, т.к. они не указывают на «почему». (Огонь горяч, но почему горяч, мы не знаем.) Тот, кто сверх обычных чувственных восприятий первым изобрел какое-то искусство, то вызвал удивление у людей не только из-за пользы изобретения, но и как человек мудрый, превосходящий других людей.

Аристотель распределяет искусства по следующим направлениям:

А) для удовлетворения необходимых потребностей;

Б) для время препровождения.

Изобретатели – более мудрые, поскольку их знания были обращены не на получение выгоды. Такие знания получили свое развитие в тех местностях, где люди имели досуг. (Математика у египетских жрецов).

Человек, имеющий опыт более мудр, чем тот, кто имеет лишь чувственные восприятия; владеющий искусством более мудр, чем тот, кто имеет опыт; наставник мудрее ремесленника, а науки об умозрительном выше искусства творения.

По Аристотелю, имеются 3 вида учений:

- математика – наука о «неподвижном», но абстрагированном телесном бытии;

- учение о природе – физика – учение о «телесном и подвижном»;

- учение о божественном – учение о «неподвижном и бестелесном».

Бог – «идеальное» или «безличное» божественное, «дух».

«Удивление побуждает людей философствовать. Недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим, поэтому тот, кто любит мифы, есть в некотором роде философ. Миф создается на основе удивительного. Если стали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-то пользы. Свободным мы называем человека, живущего для себя, а не для другого. Так и наука свободна, если она существует ради себя самой».

«Обладание такой наукой возможно, если ты Бог, т.к. природа людей – рабская. Божественна та наука, которой мог бы обладать Бог, и так же божественной могла бы быть любая наука о божественном. Т.о. все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше ее нет».

Умозрительные науки (теоретические знания, направленные на истину, а не на практическое применение и извлечение пользы) предпочтительнее всех остальных, а учение о божественном, предпочтительнее других умозрительных наук

Собственно философию Аристотель называл “первой философией”, “мудростью” и “теологией” (теология – учение о Боге). “Первая философия” именуется таковой поскольку она изучает высшие начала бытия, “первые начала и причины”. В шестой главе Аристотель пишет: “Если нет какой-либо другой сущности кроме созданных природой, - пишет Аристотель, - то первым учением было бы учение о природе. Но если есть некоторая неподвижная сущность, то она первее и учение о ней составляет первую философию, притом оно общее (знание) в том смысле, что оно первое. Именно первой философии надлежит исследовать сущее, как сущее – что оно такое и каково все присущее ему как сущему”.[3] “Неподвижная сущность” это, по Аристотелю, Бог и поскольку он является предметом “первой философии”, то Аристотель и называет ее “теологией”. Другое же определение предмета метафизики, как мы видим, это изучение “сущего как сущего”, т.е. “бытия как бытия”, “бытия как такового”. Изучением же чувственно воспринимаемого мира, того, что мы называем природой, занимается физика, которую Аристотель называет “второй философией”.

Метафизика, по Аристотелю, в отличие от других сфер знания самоценна и самоцельна. Она является чистым знанием, познанием ради познания и не имеет никакого прикладного характера.

Если, как мы уже отмечали, для Платона первыми сущностями являются идеи, то для Аристотеля в качестве таковых выступают отдельные вещи.

Ученический период Аристотеля заканчивается критикой теории идей и Платона, после чего и начинается построение собственной оригинальной системы. Платон утверждал, что подлинным, истинным бытием обладает лишь мир идей вечных и неизменных. Мир же вещей, чувственно воспринимаемый мир изменчив, текуч, преходящий и в силу этого неистинен. Идеи, по Платону, являются образцами, сущностями и причинами (целями) для вещей. Сообразно с этим истинное познание возможно лишь как интеллектуальное созерцание мира идей. Аристотель отвергает противопоставление мира идей миру вещей, полагая, что идеи не могут существовать в отрыве от вещей и, следовательно, не могут обладать самостоятельным бытием. По мнению Аристотеля, чувственно воспринимаемые, отдельно существующие конкретные вещи обладают подлинным бытием и истинное познание возможно лишь в этом чувственно воспринимаемом мире[4].

Перводвигатель Аристотеля неподвижен, т.к. он должен быть источником непрерывных и равномерных движений, а самодвижущиеся предметы или движимые другими не могут быть источниками такого движения. Из неподвижности перводвигателя вытекает и следующее необходимое его свойство – бестелесность. Ведь всякая телесность, материальность – это всегда возможность иного, перехода в иное. Следовательно, перводвигатель, Бог с необходимостью должен оставаться бестелесным. Бестелесное же, неподвижное, чуждое возможности и являющееся действительностью – это форма и только форма. Наивысшая же бестелесная действительность – это ум. Бог, таким образом, есть чистый ум, созерцающий самое себя, ибо ничего другого он созерцать не может, т.к. если бы его созерцание было направлено вовне, то он не был бы самодостаточным основанием[5].

В двенадцатой главе «Метафизики» Аристотеля говорится, что «Ум мыслит сам себя, если только он превосходнейшее и мышление его есть мышление о мышлении» и, таким образом, «постигаемое мыслью и Ум не отличны друг от друга у того, что не имеет материи, то они будут одно и то же, и мысль будет составлять одно с постигаемым мыслью».[6] И вполне понятно, что достаточно просто того, чтобы высшая форма существовала сама по себе, а материя в силу того, что она есть постоянная возможность будет стремиться к оформлению, к действительности, к реализации формы. Поэтому форма форм, Бог есть цель мира и движущая причина. Он есть высшая форма, чистая форма, чистая действительность.

Следующая ступень познания – это ступень наук и философии, высшей из всех наук, которая собственно и занимается исследованием первопричин и сущего.

Складывается такое впечатление, что знание общего возникает из обобщения знания единичного посредством абстрагирующей деятельности мышления. Однако Аристотель полагает, что знание общего не появляется из знания единичного, но лишь может быть выявлено на основе такого знания, благодаря такому знанию. Знание общего как бы заложено в разумной душе потенциально, а разумная душа – это мышление, ум и, по сути, местонахождение форм. Таким образом, знание общего уже присутствует в душе как возможность, которая может быть актуализирована, как посредством чувственных восприятий, так и активностью самого разума.

В отличие от теоретических наук – “первой философии” (метафизики) и “второй философии” (физики), по классификации Аристотеля, этика и политика являются науками практическими. На эти науки Аристотель распространяет телеологический подход, что не удивительно, поскольку человеческая деятельность в основном носит целесообразный характер. Целью человеческой деятельности, в широком смысле, целью человеческой жизни является “благо”. Цель эта имманентна (внутренне присуща) человеку. Высшее благо для человека – это счастье (по-гречески: эвдемония) и этические учения такого типа называются эвдемонистическими. Достижение счастья, по мнению большинства античных философов и Аристотель здесь не исключение, возможно лишь благодаря деятельности, основанной на добродетели. “Человеческое благо, - пишет Аристотель, - представляет собой деятельность души сообразно добродетели, а если добродетелей несколько – то сообразно наилучшей и наиболее полной (и совершенной). Добавим к этому: за полную (человеческую) жизнь. Ведь одна ласточка не делает весны и один (теплый) день тоже; точно так же ни за один день, ни за краткое время не делаются блаженными и счастливыми”.[7] Аристотель не на минуту не утрачивает связи с реальностью и прекрасно понимает, что для жизни человека необходим и определенный набор материальных благ: пища, одежда, жилье и т.д. Однако как полагает он, для достижения высшего блаженства достаточны и небольшие имущественные средства. Нравственная деятельность не требует материального избытка, и Аристотель весьма сурово осуждает стремление к приобретению, к собиранию богатств.

Чтобы понять взгляды Аристотеля, как и большинства греков, в области физики, необходимо постичь их образную подоплеку. У каждого философа, кроме той формальной системы, которую он предлагает миру, имеется другая, гораздо более простая, о которой он, может быть, вовсе не отдает себе отчета. Если же он осознает ее, то, вероятно, понимает, что она не совсем пригодна, и потому скрывает ее и выдвигает на первый план нечто более изощренное, лишенное наивности, чему он верит потому, что оно похоже на его первоначальную, необработанную систему, и он предлагает эту систему принять, так как считает, что сделал ее неопровержимой. Изощренность является результатом опровержения опровержений, но одно это никогда не дало бы положительного результата. Это показывает, в лучшем случае, что теория может быть истинной, а не то, что она должна быть таковой.

Что касается физики, то образная подоплека взглядов Аристотеля весьма отличалась от подоплеки взглядов современного исследователя[8]. В наши дни мальчик начинает изучение физики с механики, которая самим своим названием напоминает о машинах. Он привык к автомобилям и самолетам. Даже в самых туманных глубинах его подсознательного воображения не содержится мысли о том, что внутри автомобиля находится нечто вроде лошади или что аэроплан летает потому, что его крылья - это крылья птицы, обладающей магической силой. Животные потеряли свое былое значение в воображаемых нами картинах мира, в которых человек стоит сравнительно одиноко, как владыка главным образом безжизненной и в основном широко ему подчиненной материальной среды.

Грекам при попытках научно охарактеризовать движение вряд ли приходила в голову чисто механическая теория, за исключением немногих люден - таких гениев, как Демокрит и Архимед. Важными казались два вида явлений: движения животных и движения небесных светил.

Физика, по Аристотелю[9], - это наука о том, что греки называли "phusis" (или "physis") - слово, которое переводится как "природа", но имеет несколько иной смысл, чем мы ему приписываем. Мы все еще говорим о "естественных науках", о "естественной истории", но "природа" сама по себе - хотя это и очень двусмысленное слово - редко означает именно то, что означало «phusis». Phusis имело отношение к росту; можно было бы сказать, что "природа" желудя заключается в том, чтобы вырасти в дуб, и в таком случае мы употребили бы слово в том смысле, в каком его употреблял Аристотель. "Природа" вещи, говорит Аристотель, есть ее цель, то, ради чего она существует. Таким образом, это слово включает в себя телеологический смысл. Иные вещи существуют от природы, а иные - от других причин. Животные, растения и простые тела (элементы) существуют от природы; у них есть внутренний принцип движения. (Слово, которое переводится как "движение", имело более широкое значение, чем "перемещение"; кроме перемещения оно включало в себя изменение качества или размера.) Природа - источник движения или покоя. Вещи имеют природу, если у них есть внутренний принцип такого рода. Фраза "согласно природе" применяется к этим вещам и их существенным атрибутам. (Именно вследствие такого понимания "неестественное" стало выражать нечто отрицательное.) Природа проявляется скорее в форме, чем в материи; то, что в потенции есть плоть или кость, еще не приобрело своей собственной природы, и вещь в большей мере становится сама собой, когда достигает полного осуществления. По-видимому, эта точка зрения в целом подсказана биологией: желудь является дубом "в потенции".

Природа принадлежит к тому классу причин, которые действуют ради чего-нибудь. Это ведет к рассмотрению того взгляда, что природа производит по необходимости, без цели, в связи с чем Аристотель рассуждает о выживании наиболее приспособленных в той форме, как учил Эмпедокл. Это не может быть правильным, говорит он, потому что вещи происходят определенными путями, и, когда ряд завершен, оказывается, что все предшествующие шаги были сделаны ради этого. Те вещи "естественны", которые, "двигаясь непрерывно под воздействием какого-то начала в них самих, доходят до известной цели" (199 b). Вся эта концепция "природы", хотя она вполне может показаться весьма подходящей для объяснения роста животных и растений, стала, в конечном результате, огромным препятствием для прогресса науки и источником многого того, что было плохого в этике. На эту последнюю она еще оказывает вредное влияние.

Сочинение Аристотеля "Физика" кончается аргументом в пользу неподвижности источника движения, который мы рассматривали в связи с его другим сочинением - "Метафизика". Имеется один неподвижный двигатель: он непосредственно вызывает круговое движение. Круговое движение является первичным, и только оно одно может быть непрерывным и бесконечным. Первый двигатель не имеет частей или размеров и находится на окружности мира.

Эта теория породила много трудностей для последующих веков. Кометы, которые были признаны уничтожимыми, должны были быть отнесены к подлунной сфере, но в XVII столетии было открыто, что кометы описывают орбиты вокруг Солнца и очень редко находятся на таком же расстоянии от Земли, как Луна. Поскольку природное движение земных тел прямолинейно, утверждалось, что метательный снаряд, направленный по горизонтали, будет в течение некоторого времени двигаться горизонтально, а затем внезапно начнет падать вертикально. Открытие, сделанное Галилеем, показавшим, что метательный снаряд описывает параболу, шокировало его коллег - последователей Аристотеля. Копернику, Кеплеру и Галилею пришлось бороться и с Аристотелем, так же как с Библией, чтобы утвердить тот взгляд, что Земля не является центром Вселенной, а вращается вокруг своей оси в течение суток и обращается вокруг Солнца в течение года.

Сам Аристотель в начале своей книги определяет цели и задачи этой науки следующим образом: «Так как научное знание возникает при всех иссследованиях, которые простираются на начала, причины или элементы путем их познания (ведь мы тогда уверены в познании всякой вещи, когда узнаем ее первые причины, первые начала и разлагаем ее вплоть до элементов), то ясно, что и в науке о природе надо определить прежде всего то, что относится к началам»[10].