Французское ренессансное искусство

На протяжении XV столетия в сложной исторической обстановке, характери­зующейся феодальной раздробленностью и условиями Столетней войны (1337-1453 гг.), происходили изменения в области французского изобразительного ис­кусства, приобретавшего постепенно светский характер.

Дух готики, однако, глубоко проник в сознание людей, и вкусы, опиравшие­ся На укоренившуюся готическую традицию, трансформировались очень медлен­но. Вплоть до конца XVI в. в архитектуре продолжали сосуществовать средневеко-

вые и ренессансные формы и даже в скульптуре и живописи сохранялись элементы готики.

Пожалуй, первым видом искусства, где с наибольшей полнотой проявились реалистические тенденции, являлась книжная миниатюра. Именно в иллюстра­циях псалтырей, евангелий, часословов, исторических хроник мы видим новое отношение к окружающему миру и переход от условного изображения к реали­стическому. Пристальное внимание к природе, стремление ее изучать и ей подра­жать обусловили новые приемы в передаче действительности: предметы и чело­веческие фигуры отбрасывают тени, обширные пространства уходят вдаль, предметы по мере удаления уменьшаются и приобретают расплывчатые очер­тания. Впервые художники стали передавать световоздушную среду и механику движения человеческого тела. В полной мере новые устремления во французском искусстве XV в. проявились в творчестве художников, работавших в Туре, резиден­ции короля, главном культурном центре Франции того времени. Турень называли французской Тосканой, и здесь рождался новый стиль искусства французского Ре­нессанса.

В Туре жил и работал один из самых крупных французских художников XV в. -Жан Фуке (1420-1477/81).

Фуке был первым французским художником, в творчестве которого столь яв­но обозначился интерес к человеческой индивидуальности и передаче портретно­го сходства. В рамках готической алтарной композиции безусловным шедевром является «Меленский диптих», на левой створке которого изображены донатор (за­казчик алтарного образа) Этьен Шевалье и покровитель святой Стефан, на пра­вой - Мадонна с младенцем. Выразительные фигуры донатора и святого в трех­четвертном развороте занимают почти всю плоскость картины и, несмотря на некоторую аскетичность образов, не выглядят отрешенными и неземными. Прост­ранство за их фигурами отмечено глубиной, а лица естественной карнацией. Мраморная белизна бескровного лица Мадонны и тела младенца, напротив, рез­ко выделяются на абсолютно плоском фоне роскошного трона, поддерживаемо­го огненно-красными и ярко-синими фигурками серафимов и херувимов. Вместе с тем высокий выбритый лоб, маленький рот, белая кожа, туго перетянутая талия, поза и серо-голубое платье с горностаевой мантией - характерные черты облика придворной дамы того времени, тем более что образ Мадонны не лишен порт­ретного сходства с возлюбленной Карла VII Агнессой Сорель. Такой контраст па­радного, священного момента и обыденных житейских реалий сродни приемам, которыми пользовался Ян ван Эйк в своих алтарных картинах (см. цв. вкл.).

Растущие торговые связи с Италией, а затем итальянские походы французских королей Карла VIII и Франциска I открыли путь для широкого проникновения во Францию итальянской ренессансной культуры. Особенность французского гума­низма определялась его связью с придворной средой. Это была культура не бюр­герская, как в Нидерландах, а придворная, и покровительство Франциска I искус­ству придало ему аристократическую окраску. Во Франции наибольшее развитие получил связанный со светским мировоззрением сенсуализм - восприятие через ощущение. В искусстве он наиболее полно был представлен школой Фонтенбло и поэтами «Плеяды», Франциск I привлек к своему двору самых просвещенных лю­дей Франции, поэтов, художников, ученых. Поклонник итальянского искусства, он приглашал из Италии прославленных художников, которые хотя и не оказали значи­тельного воздействия на французское искусство, безусловно, содействовали прео­долению в нем средневековых традиций. При дворе Франциска I провел последние три года жизни великий Леонардо да Винчи.

Наиболее полно и ярко передовые идеи французского Возрождения были во­площены в литературе. При королевском дворе существовал литературный кру­жок. Сестра короля Маргарита Наваррская, сама незаурядная писательница (ее перу принадлежит знаменитый «Гептамерон», написанный в подражание «Декамерону» Боккаччо), собрала вокруг себя писателей и поэтов-гуманистов, в чьих творениях особенно отчетливо звучали новые идеи и устремления. Это были Рабле, Ронсар, Монтень, чьи произведения, без сомнения, способствовали преобразованию обще­ства на новый лад.

Франсуа Рабле (1494-1553) был величайшим представителем французского Ре­нессанса, его роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» сыграл такую же роль в культуре Франции, как «Божественная комедия» Данте в Италии, т.е. весьма способствовал бурному развитию гуманистических идей, свойственных Ренессансу.

Сюжет был взят Рабле из народной литературы, а именно из книги «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа». Рабле сделал героев гигантами, наделив их широтой души и размахом, присущими, как принято считать, крупным людям; гротеск, грубоватый народный юмор составили основу писательской манеры Рабле. Сам же роман явился подлинным манифестом фран­цузского Ренессанса.

Это восторженный гимн новым идеям в области просвещения, которому люди, создававшие новую культуру, придавали очень большое значение, поскольку оно было призвано подготовить человека с раннего детства к восприятию этой куль­туры. Рабле, опираясь на педагогическую практику итальянских гуманистов, по­ложил в основу общественного обучения два принципа: во-первых, человек дол­жен получать не только знания, но и физическое воспитание, и во-вторых, в системе образования следует чередовать различные дисциплины - гуманитарные и естест­венно-научные, перемежая их отдыхом. Декларируя эту программу, Рабле одно­временно всей мощью своей необузданной сатиры обрушивался на схоластов и бо­гословов как идейный оплот старого мира.

В образе Пантагрюэля, олицетворяющем идеального монарха и идеального че­ловека, в известной мере отразились те достоинства, которыми несомненно обла­дали просвещенные монархи Франциск I и Генрих П. Придворная жизнь обязыва­ла писателя следовать вкусам монарха, льстить его самолюбию, но в то же время давала возможность влиять на эти вкусы. Даже поэт Ронсар создавал произведе­ния, где, прославляя дом Валуа, призывал короля руководствоваться в жизни и де­лах высокими принципами и добродетелями.

В творчестве Пьера де Ронсара (1524-1585) и писателей-гуманистов, объеди­нившихся в литературный кружок «Плеяда» («Семизвездие»), французская ренессансная поэзия достигла своей вершины. «Плеяду» составили семь писате­лей, решительно порвавших с традициями средневековой литературы, видевших источник совершенной красоты в античной и новой итальянской поэзии и отстаи­вавших права французского национального языка. Наиболее значительным твор­ческим наследием «Плеяды» стала лирика, в которой с замечательным блеском обнаружили свое дарование поэты, первым среди которых был Ронсар. В «Гимне Франции» он провозгласил:

return false">ссылка скрыта

Плененный в двадцать лет красавицей беспечной, Задумал я в стихах излить свой жар сердечный, Но, с чувствами язык французский согласив, Увидел, как он груб, неясен, некрасив. Тогда для Франции, для языка родного Трудиться начал я отважно и сурово:

Я множил, воскрешал, изобретал слова,

И сотворенное прославила молва.

Я, древних изучив, открыл свою дорогу,

Порядок фразам дал, разнообразье слогу,

Я строй поэзии нашел - и волей муз,

Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.

В одах Ронсара звучит безмятежное, языческое чувство природы:

Вам я шлю эти строки, Вольным пажитям, нивам,

Вы, пещеры, потоки, Рощам, речкам ленивым,

Ты, спадающий с круч Шлю бродяге ручью

Горный ключ. Песнь мою.

В сонетах¹ Ронсар обогатил французскую поэзию новым размером, известным как ронсаровская строка:

Сотри, мой паж, безжалостной рукою Эмаль весны, украсившую сад, Весь дом осыпь, разлей в нем аромат Цветов и трав, расцветших над рекою.

Дай лиру мне! Я струны так настрою, Чтоб обессилить тот незримый яд, Которым сжег меня единый взгляд, Неразделимо властвующий мною.

Чернил, бумаги - весь давай запас! На ста листках, нетленных, как алмаз, Запечатлеть хочу мои томленья,

И то, что в сердце молча я таю -Мою тоску, немую скорбь мою, -Грядущие разделят поколенья.

При Франциске I по всей Франции развернулось строительство. Французские зодчие XVI в. создали оригинальный вариант национальной ренессансной архи­тектуры. Обратившись к античным архитектурным формам и опыту Италии, они не отказывались от изобретения своих предков. Характерным стало сочетание тра­диционных крутых крыш с окнами-люкарнами (оконный проем в чердачной кры­ше) и высокими трубами, шпилей, башен с ордерной обработкой стен. За основу брался старый замок, построенный из тесаного известняка в сочетании с кирпи­чом, и перестраивался на новый лад в архитектурных формах высокой классики. В замке сохраняли прежний многоугольный план, разбирали крепостные стены, и фасады корпусов оказывались обращенными к окрестностям, но внутрь замка по­пасть можно было через тяжелые ворота-проезды с башнями. Вертикальная уст­ремленность здания смягчалась широким применением антаблемента, большим количеством удлиненных окон; привычный готический декор сменился медальо­нами, пилястрами, листьями аканфа, коронованными саламандрами - эмблемой Франциска I.

Множество подобных замков создавалось в первой половине XVI в. в долине Луары, в королевских резиденциях. Это замки Блуа, Шамбор, Шеверни, Амбуаз, Шенонсо. Важнейший этап французской культуры связан со строительством замка в Фонтенбло.

Сонет - жесткая форма стихосложения, состоящая из двух четверостиший и двух трехстиший.

Замок Фонтенбло. Арх. Ж. Лебретон. Франция

Во вторую половину своего царствования Франциск I перенес центр строитель­ной деятельности ближе к Парижу, в историческую область Иль де Франс. Века­ми разраставшийся замок представлял собой довольно хаотичную постройку, за переделку которой в 1528 г. взялся архитектор Жюлъ Лебретон. Впоследствии за­мок еще неоднократно перестраивался, но основные его части, возведенные при Франциске I, сохранились. Это так называемый Овальный двор, окруженный апар­таментами короля, среди которых находится знаменитый бальный зал (галерея Ген­риха II).

К ним пристроили галерею, получившую название галереи Франциска I, одной стороной образовавшую двор Источника, который открывался на обширный пруд, а другой - двор Дианы с цветниками и скульптурой Дианы по центру. Перпенди­кулярный к галерее главный корпус замыкал оба эти двора и фасадом выходил на двор Белой лошади - место празднеств и турниров. В нем нашли отражение общие для французской ренессансной архитектуры черты, ставшие определяющими для всех ордерных сооружений: квадровая кладка и облицовка рустом, замена круглых башен прямоугольными выступами стены -ризалитами¹ с выделением центра по фасаду, поэтажное деление горизонталями карнизов.

В Фонтенбло перевезли богатейшую королевскую библиотеку, коллекцию ан­тиков, шедевры Рафаэля и Леонардо да Винчи. Для декоративного оформления внутренних покоев Франциск I пригласил итальянских художников-маньеристов Россо, Приматиччо, Челлини. Они нашли последователей среди французских ху­дожников, составивших так называемую школу Фонтенбло.

Самым крупным представителем маньеризма, работавшим в Фонтенбло, был флорентийский художник Джованни Баггиста ди Якопо, прозванный за цвет волос Россо Фьорентино (1493-1541) - рыжий флорентинец. Последователь Андреа дель

¹ Ризалит (от итал. risalita - выступ) - часть здания, выступающая за основную линию фасада.

Россо Фьоренпшно. Галерея Франциска I. Замок Фонтенбло

Сарто и Микеланджело, Россо создал свой стиль, отличающийся чрезвьгаайной экспрессией, построенный на сочетании удлиненных фигур, резких контрастов, острых углов. Стиль этот более всего отвечал аристократическому духу француз­ского гуманизма, сложившимся представлениям о красоте, в которой сохранялась «готическая кривая» и аллегоричность.

Главной работой Россо в Фонтенбло, и единственно сохранившейся, стало оформление галереи Франциска I. Дубовый паркет, плафон, панели, доходящие до середины стены по «французской манере», делались по рисункам Россо красноде­ревщиками. Верхняя часть стен была расписана фресками, обрамленными деко­ративной скульптурой. Странно вытянутые фигуры на них кажутся уплощенны­ми из-за очень светлых красок и извилистых, сплетающихся линий композиции. Ощущение бесплотности этих фигур усиливается от соседства с объемной, почти круглой, с множеством деталей гипсовой скульптурой: картушами¹, гирляндами, человеческими фигурами. Такое гармоничное сочетание «французской манеры» в архитектуре, пространственной живописи и объемно-реалистической скульптуры, до той поры нигде не применявшееся, было творческой выдумкой самого Россо. Галерея произвела на современников ошеломляющее впечатление, вызвала много­численные подражания и стала «прародительницей» знаменитых галерей Лувра и Версаля, оформленных уже в стиле барокко.

Приглашенный в помощь Россо художник из Болоньи Франческо Приматиччо (1504-1570) после смерти мэтра стал диктатором художественных вкусов школы Фонтенбло. Приматиччо заменил подчеркнутую экспрессивность Россо медлитель­ной и томной манерностью, установив новый канон красоты, сочетающий женст­венность и мужественные черты. Любимым персонажем стала Диана, юная боги­ня-девственница, высокая, стройная. Лучшим изображением ее считается луврская

¹ Картуш - украшение в виде щита или полуразвернутого свитка.

«Диана-охотница», которая ассоциировалась с личностью знаменитой красавицы и всесильной фаворитки Генриха II Дианой де Пуатье.

Весьма характерным для французской придворной культуры был сплав поэзии и живописи, варьирующих один и тот же сюжет.

Примером может служить новелла «Карета» Маргариты Наваррской, в которой описы­вается, как она скачет верхом по лугам, наслаждаясь сельским пейзажем, разговаривает с простым людом, работающим в полях. Три благородные дамы, появившиеся из леса, жалу­ются на свои любовные страдания. Их рассказ так красноречив, излияния столь риторичны и сопровождаются таким обилием слез, что небо заволакивается тучами и на землю проли­вается сильнейший дождь, прерывающий эту элегическую прогулку.

Та же сцена изображалась на прекрасной гравюре Бернара Соломона, и исполь­зовалась Приматиччо в украшении бального зала Генриха П. Здесь великолепная декоративность Приматиччо достигла наивысшего расцвета. Он обращался не толь­ко к сюжетам из «Метаморфоз» Овидия, находящим отзвук в воздушно-грациоз­ных женских фигурах, но и к буколическим сценам, в которых грациозные пейза­ны и пейзанки представляли идиллию крестьянского труда.

При оформлении бального зала художник отказался от скульптуры, заменив ее золочеными багетами, это усилило роль живописи и внесло в оформление зала большую геометричность и строгость.

В росписи дворцовых интерьеров и в скульптуре, обрамляющей живописные полотна, отчетливо просматриваются стилевые особенности школы Фонтенбло. Во-первых, предпочтение отдавалось историческим, мифологическим и аллего­рическим сюжетам. Но также вошли в моду сезонные сцены крестьянского труда, столь распространенные в старых французских миниатюрах. Во-вторых, стали изо­бражать обнаженные женские фигуры, до того времени не встречающиеся в про­изведениях французских художников. При этом живописным образам придавался изысканный, нарочито светский характер, начисто лишенный человеческой тепло­ты, за счет непропорционально вытянутых «змеевидных фигур». В-третьих, излю­бленным колоритом стали высветленные, почти прозрачные бледно-розовые, сизо-голубоватые, нежно-зеленые тона, отвечающие маньеристическим представлениям о рафинированно-изысканной, бесплотной, хрупкой красоте.

Ярким представителем стиля Фонтенбло во французской пластике былЖян Гу­жон (1510-1568). Самым одухотворенным его произведением является созданный им в античных формах совместно с Пьером Леско (1515-1578) «Фонтан невин­ных». Для фонтана Гужон изготовил рельефы нимф, удлиненные гибкие фигуры которых вписаны в узкие вытянутые ввысь плиты. Их невесомому и грациозному движению вторят легкие драпированные туники, напоминающие струящуюся воду. Эти фигуры - своеобразный символ вкуса эпохи - ассоциируются с образами рон-саровской поэзии:

Дриаду в поле встретил я весной. Она в простом наряде, меж цветами, Держа букет небрежными перстами, Большим цветком прошла передо мной...

С именем Гужона связано скульптурное оформление западного фасада Лувра, возведенного Пьером Леско и считающегося венцом ренессансного зодчества Франции. Скульптура сосредоточена в обрамлении окон третьего этажа и на ри­залитах. Аллегорические фигуры войны и мира обрамляют круглые окна над вхо­дами, рельефные изображения божеств, скованных рабов и крылатых гениев, при­держивающих щит, украшают верхнюю часть ризалитов.

Ж. Гужон. Нимфы. Фонтан невинных. Париж

Гужон оформлял и интерьеры дворца: богиня Диана, фавны и фавнессы, олени и собаки стали частью роскошного убранства Лестницы Генриха II; в Шведском зале Гужон сделал трибуну, поддерживаемую кариатидами, похожими на статуи афинского Эрехтейона.

Эстетические идеалы Гужона обусловили особенность его творчества, состоя­щую в том, что он не изваял ни одного портрета, весь свой талант направив в рус­ло создания обобщенного, идеально-прекрасного образа.

Одновременно с развитием архитектуры, живописи и скульптуры в XV-XVI вв. значительных успехов достигает декоративно-прикладное искусство.

Высокого совершенства достигло искусство изготовления эмалей, возникшее на юге Франции, в Лиможе, еще в XII в. Но если раньше производство расписных эмалей обслуживало нужды церкви, то теперь это в основном изделия светского назначения.

Исключительным своеобразием характеризуются созданные в XVI в. предметы из фаянса. Важнейшее место в области фаянсового производства того времени за­нимает Бернар Палисси (1510-1590), который создал фаянс, названный им «сель­ской глиной». Из этого фаянса он изготовлял большие блюда, тарелки, чашки, мас­сивные и тяжеловесные, сплошь покрывая их рельефными изображениями ящериц, змей, раков, улиток, бабочек, листьев, раковин, расположенных на синем или ко­ричневом фоне. Изделия Палисси, выдержанные в сочных коричневых, зеленых, сероватых, синих и белых тонах, необычайно декоративны.

Однако французская художественная культура XVI в. не исчерпывалась толь­ко праздничным и радостным возрождением античности. Параллельно ему шло возрождение средневековой традиции, которая никогда полностью и не преры­валась. Во второй половине XVI в. готическое направление в искусстве француз­ского Возрождения набирало темп и очень своеобразно отразилось в творчестве скульптора Жермена Пилона (1535-1605), обратившегося к церковной надгроб-

ной пластике. Его мировосприятие было созвучно тому средневековому томлению по загробной жизни, которое отражено в готических «Плясках смерти» - фресках на стенах французских кладбищ. Смерть являлась там в устрашающем реализме жи­вого скелета и обращалась к человеку в мрачной поэме Клемана Моро:

Подобен дух огню, а тело головне,

Но к небу рвется дух, а тело в прах стремится.

Оно - угрюмая, постылая темница,

Где пленный дух грустит о светлой вышине.

Произведения Пилона отличались королевской помпезностью, но средневеко­вые представления о добродетели все сильнее подчиняли себе идеал ренессансного величия, поэтому в его творческой манере соседствовали натурализм с античны­ми идеалами. Так, в надгробии Валентины Бальбиани она изображена на крыш­ке саркофага в пышном одеянии, с маленькой собачкой, а барельеф на саркофаге с отталкивающим реализмом показывал ее лежащей в гробу, обнаженной и разло­жившейся, почти как скелет. В надгробии Генриха II и Екатерины Медичи в церк­ви аббатства Сен-Дени наверху надгробной капеллы они представлены в королев­ском облачении, коленопреклоненными, а внизу, под ее сводом, - обнаженными, лишенными былого великолепия, словно останки какого-нибудь нищего. Эти реа­листичные, без каких бы то ни было прикрас, образы являлись отражением мрач­ного настроения, присущего всему западному миру периода контрреформации.

Ж. Пилон. Надгробие Валентины Бальбиани. Лувр. Париж

Французское Возрождение уже к 15 62 г. утратило свойбеспечно-жизнерадостный характер. Духовная безмятежность, характеризовавшая эпоху Франциска I, насла­ждение античной красотой и природой превратились в свою противоположность, и под яростным напором кальвинизма религиозные интересы оказались на первом плане. Произошло нарушение спокойного течения культурного процесса.

Гугенотские войны вызвали глубокий хозяйственный и культурный упадок в стране, и лишь после Нантского эдикта вновь начали открываться школы и уни­верситеты, возобновилось строительство.

Но утвердившийся с новой силой французский абсолютизм на следующем эта­пе своего развития потребовал других форм искусства.