ЛЕКЦИЯ 11. СТАБИЛИЗАЦИЯ СИСТЕМЫ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ (КОНЕЦ 60-Х – ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА 70-Х ГГ.). ХЕЛЬСИНСКИЙ ПРОЦЕСС. 2 страница

Во внутренних советских оценках США быстро сменяли Великобританию (а до того – Германию) в роли главного противника СССР, взявшегося за возрождение старых врагов России – Германии и Японии, окружающего СССР военными базами и угрожающего атомным оружием. Стандартным объяснением этого поворота в американской политике стал тезис об «изменении соотношения сил» в США, где «рузвельтовская тенденция» уступила место «тенденции усиления реакционного курса», которая наметилась в США «особенно после прошлогоднего совещания трех министров» (из отчета Молотова о работе Парижской мирной конференции).

Новые документы из российских архивов дают немало иных свидетельств подобных настроений, во многом перекликавшихся с американскими представлениями об СССР – те же убежденность в имманентной враждебности и агрессивности другой стороны, склонность к «худшим вариантам» в оценке намерений противника и возможных последствий его действий, твердое стремление укрепиться на завоеванных позициях, готовясь к следующему витку конфронтации. Основное отличие советского восприятия состояло, пожалуй, в подспудном ощущении собственной слабости, особенно по части экономического и пропагандистского соперничества с Западом. Публично, несмотря на усиление антизападной пропаганды, советское руководство еще говорило о «борьбе двух тенденций в мировой политике».

Секретарю ЦК А. Жданову принадлежит инициатива по объединению партийно-политических установок и пропаганды патриотизма и включению в понятие «патриотизм» верности коммунистической идеологии. На апрельском совещании 1946 г. в ЦК ВКП (б) по идеологическим вопросам Жданов развил указание Сталина заняться «лечением недостатков на идеологическом фронте» (прежде всего – работой с «толстыми» журналами) и бороться против вредного тезиса о том, «что людям после войны надо дать отдохнуть и т.д.»

Началом послевоенной волны репрессий в СССР принято считать 14 августа 1946 г., когда в печати было опубликовано постановление ЦК ВКП (б) о литературных журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором уничтожающей критике за безыдейность и безразличие к советскому образу жизни и советской политике были подвергнуты писатель-сатирик М.М. Зощенко и знаменитая русская поэтесса А.А. Ахматова. Они были исключены из Союза писателей СССР. Травля этих писателей переросла в общесоюзную кампанию, в ходе которой подвергалось обструкции и изгонялось все, в чем усматривался малейший намек на уклонение от официальной партийной линии в вопросах культуры.

В июне 1947 г. после принятия указа об усилении борьбы с хищениями социалистической собственности были обсуждены и отправлены в лагеря сотни тысяч людей, уличенных в хищениях, к которым относились колоски, подобранные полуголодными крестьянами на полях, или катушки ниток, вынесенные со швейной фабрики. Одновременно с 1947 г. стал нарастать поток ссыльных и репрессированных из прибалтийских республик – по мере укрепления там органов советской власти и изгнания всех, кто составлял оппозицию местным коммунистам.

Летом 1947 г. в партийные организации было разослано закрытое письмо ЦК ВКП (б) «О деле профессоров Клюевой и Роскина», подготовленное в отделе А. Жданова. Суть преступления профессоров заключалась в том, что они передали для публикации в США рукописи своих статей по проблемам лечения рака. Эти действия квалифицировались как «антипатриотический и антигосударственный поступок». Письмо ЦК содержало новые установки партийной пропаганды – необходимость усиления борьбы против низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада. Одновременно проводились кампании против «космополитов», «дела врачей», «дела военных», «ленинградской антипартийной группы» и др.

Чтобы предотвратить «тлетворное» влияние Запада, советские власти широко использовали партийный аппарат и агентурную сеть спецслужб. В мае 1947 г. М.А. Суслов, в то время возглавлявший Отдел внешней политики ЦК ВКП (б), сообщал руководителям партии и правительства о том, что Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) «без разрешения МИД СССР» систематически берет для просмотра иностранные фильмы в английском, французском, итальянском посольствах. На копии этого документа Молотов наложил такую резолюцию: «ВОКС оказался в роли сводника наших людей с иностранными посольствами и их пособника».

Одно из политических обвинений против руководителей Еврейского антифашистского комитета сводилось к тому, что они «ориентируются на американцев». Еще дальше пошел Маленков, заявивший на совещании Коминформа 1947 г., что представители «некоторых неустойчивых слоев» интеллигенции, «зараженных болезнью низкопоклонства перед всем заграничным... легко становятся пищей для иностранных разведок». Так начал интенсивно формироваться новый образ внутреннего врага – «агентов американского империализма».

Несомненно, концепции «внешних врагов» и «внутренних врагов» были рассчитаны на внутреннее потребление с целью дальнейшей консолидации советского режима.

Д.Т. Шепилов, возглавлявший в 1948 – 1949 гг. Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) (направлявший всю идеологическую деятельность компартии), вспоминает: становилось «яснее и яснее», что не все в области идеологии «соответствует победоносной эпохе и славе» Советского Союза. «Наступила такая историческая полоса, когда стало необходимо изгнать капитализм из его последнего убежища – из области идеологических отношений».

В черновых записях Молотова, готовившегося к докладу по случаю 30-летия Октябрьской революции, содержится запись, в которой идеологическая борьба названа «условием» дальнейшего продвижения социализма вперед в таких разных областях, как сельское хозяйство, культура и укрепление мира. Чтобы идеология не теряла свою дееспособность, ее постоянно питали массовыми репрессиями и порождаемым ими страхом.

В идеологических битвах периода холодной войны сделали карьеру многие видные советские деятели. Будущий главный идеолог партии М.А. Суслов, став в 1947 г. секретарем ЦК, одновременно возглавил Агитпроп ЦК, а после назначения нового заведующего оставался его куратором. Осенью 1949 г. обязанности заведующего вновь перешли к Суслову. В дальнейшем он стал отвечать в Политбюро, помимо идеологии, также за внешнюю политику и за кадры государственной безопасности и разведки.

В записях Ф. Чуева бесед с Молотовым в 1974 г. можно прочитать откровения В. Молотова по поводу оценок холодной войны. «Ну что такое холодная война? Обостренные отношения. Все это просто от них зависит или потому, что мы наступали. Они, конечно, против нас ожесточились, а нам надо было закрепить то, что завоевано. Из части Германии сделать свою социалистическую Германию, а Чехословакия, Польша, Венгрия, Югославия – они тоже были в жидком состоянии, надо было везде наводить порядки. Вот холодная война». Молотов решительно отвергал принцип мирного сосуществования двух систем. Перспектива развития мира, по Молотову, «может быть только одна, если идти вперед, – только на международную революцию, ничего другого нет более благонадежного». Откровения Молотова вполне соответствовали его представлениям о целях и методах советской дипломатии. Дважды возглавляя внешнеполитическое ведомство СССР (в 1939 – 1949 и 1953 – 1956 гг.), он, как и Сталин, видел свою задачу в том, чтобы «как можно больше расширить пределы нашего Отечества». Кстати, Советский Союз был единственным государством в стане победителей в войне, который в ее итоге прирастил свою территорию. Не скрывал Молотов и того, что сталинское руководство нисколько не доверяло западным союзникам по Второй мировой войне: «Они настороже в отношении нас, а мы в их отношении еще более...»

Недавно стало известно о беседе Генерального секретаря Французской компартии М. Тореза со Сталиным, состоявшейся после освобождения Франции. В ответ на сообщение о требовании генерала Ш. де Голля, чтобы участники французского Сопротивления сдали оружие, было сказано: «Прячьте оружие. Возможно, вы нам еще поможете».

Советский разведчик Судоплатов вспоминает, что для советских спецслужб «конфронтация с западными союзниками началась сразу же, как только Красная Армия вступила на территорию стран Восточной Европы». В другом случае он замечает, что советские активные разведывательные операции в Западной Европе «совпали» с началом холодной войны.

Молотов вспоминает, что у советского руководства были «мысли» о том, что «Аляску неплохо бы вернуть», но «еще время не пришло таким задачам». В другом месте он одобрительно отзывается о словах Сталина, будто бы сказанных послу США в СССР А. Гарриману при распределении зон между союзниками в Берлине: «Царь Александр дошел до Парижа». Косвенное подтверждение наличия широких экспансионистских советских планов содержится в рассекреченном в 1989 г. «Оперативном плане действий Группы советских оккупационных войск в Германии», датированном 5 ноября 1946 г. Сталин был не прочь оккупировать и часть «собственно японской территории», чтобы, как писал он Трумэну 16 августа 1945 г., возместить тот моральный ущерб, который был нанесен русскому общественному мнению оккупацией японцами в 1919 – 1921 гг. «всего советского Дальнего Востока». Но встретил решительный отказ.

Однако было бы большим упрощением считать, что обе державы исходили только из конфронтационной идеологии и политики. По существу шел поиск и осуществлялась выработка новой модели сосуществования государств «различных формаций».

«Доктрина Трумэна» и активизация международной политики США. 21 февраля 1947 г. Лондон уведомил американскую администрацию о том, что из-за финансовых трудностей Британия не сможет продолжить оказание помощи Греции и Турции, чтобы защитить их от советского давления. В Вашингтоне были уверены, что политический вакуум в случае ухода Британии из Восточного Средиземноморья займет Советский Союз. Ситуация казалась тревожной из-за положения в Греции, где королевское правительство не могло противостоять партизанскому движению. Возможная победа греческих левых сил казалась началом революционной волны, способной захлестнуть Италию и Францию, в которых компартии сохраняли большое влияние.

Для исключения такого оборота событий было решено предпринять экстраординарные меры. 12 марта 1947 г. президент США Г. Трумэн запросил у конгресса 400 млн. долл. на оказание срочной помощи Греции и Турции. Конгресс одобрил эти предложения, и к концу мая 1947 г. средства были выделены. Обосновывая запрос, Г. Трумэн ссылался на необходимость сдержать натиск «мирового коммунизма». Сделать это президент предлагал преимущественно экономическими методами. В этом состояла суть его доктрины. В президентской речи были использованы аргументация и терминология «длинной телеграммы» Дж. Кеннана. Принято считать, что с момента обращения Г. Трумэна к конгрессу в марте 1947 г. концепция «сдерживания» была официально принята в качестве основы внешней политики США.

С весны 1947 г. начался новый этап американской политики. Опираясь на экономическое могущество, Соединенные Штаты развернули борьбу за изменение соотношения сил в мире в свою пользу, избегая прямого столкновения с Советским Союзом. До конца 40-х годов США успешно реализовывали свои преимущества первой экономической державы мира. Этот период был временем гегемонического преобладания США. Повторно сходная ситуация в мире возникла лишь в конце 90-х годов XX в., после распада СССР.

Американский конгресс готовился рассмотреть закон об оказании помощи европейским странам только в январе 1948 г., сама процедура рассмотрения должна была занять не менее трех месяцев, а средства в случае положительного решения могли прийти в Европу еще позднее. Между тем, советизация режимов восточноевропейских стран становилось фактом, а начало работы Коминформа давало основания полагать, что коммунистические настроения с востока Европы могут распространиться на запад. Влияние коммунистов во Франции и Италии оставалось устойчивым, а экономическое положение неблагополучным. Во Франции ситуация осложнялась тем, что политика США и Британии в германском вопросе возмущала и левых, и голлистов, выступавших против восстановления германской экономики. Блокирование левых и правых могло составить критическую массу взрыва. В Вашингтоне опасались революций.

В июле 1947 г. американский конгресс принял Закон о национальной безопасности, в соответствии с которым в стране было создано Центральное разведывательное управление (ЦРУ) и Совет национальной безопасности (СНБ) как главный координирующий политику орган при президенте. По рекомендации СНБ, опасаясь, что западноевропейские некоммунистические правительства не устоят в ожидании американских денег, в декабре 1947 г. администрация США добилась от конгресса выделения в срочном порядке кредитов в размере 600 млн. долл. Франции, Италии и Австрии на покрытие их неотложных расходов. Одновременно по представлению ЦРУ крупные средства были выделены на проведение спецопераций, которые предполагалось провести в Италии для предупреждения победы коммунистов на предстоявших в апреле 1948 г. первых всеобщих выборах.

«План Маршалла».В связи с тем, что зима 1946 – 1947 гг. была суровой, в западноевропейских странах ощущалась нехватка угля: его добыча в Руре не была налажена в довоенных объемах, а польский уголь из Силезии на запад не поступал, покрывая потребности Польши и Советского Союза. США склонялись к мысли о том, что экономическое восстановление Западной Европы важнее взаимопонимания с СССР по германскому вопросу. В январе 1947 г. на посту государственного секретаря США осторожного Д. Бирнса сменил Джордж Маршалл, сторонник наступательной политики. Он считал восстановление Германии главной задачей.

Весной 1947 г. французское правительство обратилось к США с просьбой о крупных поставках зерна и макаронных изделий в связи с острым дефицитом сельскохозяйственной продукции. Вашингтон мог помочь Парижу. Пока обсуждались планы выделения Франции американской помощи, Международный банк реконструкции и развития выделил Франции заем в 250 млн. долл. Средства пошли на реконструкцию сталелитейной промышленности и транспортных сетей. Вслед за Францией за помощью к США обратилась Италия. Таким образом, наступил подходящий момент для оглашения условий, на которых США были согласны помогать европейским странам.

5 июня 1947 г. госсекретарь США Маршалл выступил в Гарвардском университете с заявлением, в котором заявил о необходимости срочного предоставления экономической помощи европейским государствам для быстрейшей ликвидации последствий второй мировой войны. Однако альтруистичным это заявление выглядело лишь на первый взгляд. За ним скрывался вполне очевидный политический расчет. С одной стороны, США стремились повысить отдачу от своей экономической помощи (к этому времени ее объемы превысили 9 млрд. долларов). С другой, при помощи рыночных механизмов предполагалось показать преимущества западной экономической системы. В случае же, если к плану Маршалла присоединятся восточноевропейские страны (на что также делался расчет), США предполагали значительно ослабить выросшее влияние СССР в этом регионе. Одной из главнейших задач была экономическая интеграция западных районов Германии в общеевропейскую рыночную экономику. Это означало бы ослабление позиций СССР в Германии. Тесное экономическое сотрудничество с США должно было, конечно, «привязать» западноевропейские страны к заокеанскому партнеру и в политическом плане. Наконец, массовые экономические заказы из Европы должны были уберечь экономику США от надвигавшейся депрессии.

К плану Маршалла могли присоединиться любые страны, включая и СССР. 19 июня 1947 г. Англия и Франция выступили с обращением к советскому руководству, в котором одобряли план Маршалла и призывали СССР принять участие в специальном заседании Совета министров иностранных дел в Париже 27 июня.

В действительности, пишет итальянский историк Э. Ди Нольфо, экономическая ситуация в Западной Европе не была столь безнадежной, как казалось тем, кто пережил пять трудных лет войны и почти два года неощутимого мира. Уже началась реконструкция, и даже с некоторым успехом, который, однако, был ограничен необходимостью преодолевать предпринимательский риск, нехваткой капиталов для инвестиций, дефицитом платежного баланса, связанного с невозможностью еще больше сократить расходы. С трудностями такого рода столкнулись многие правительства, опасаясь нарушить социально-политическое равновесие. Требовать дальнейшего самопожертвования в целях реконструкции экономической системы представлялось невозможным, особенно когда концепция реконструкции не сопровождалась обещанием реконструкции-революции, а была политическим выбором Запада.

Администрация Г. Трумэна запросила у конгресса на «план Маршалла» 29 млрд. долл. в расчете на 4 года с 1948 по 1952 г. Фактически в Европу поступило около 17 млрд. долл. Помощь выделялась в основном в форме товарных поставок американской промышленной продукции на основе займов и безвозмездных субсидий. Основными получателями помощи стали Франция, Великобритания, Италия и Западная Германия. Наиболее критичные оценки этого плана строятся на аргументе о заинтересованности Вашингтона в сбросе американской товарной продукции европейским потребителям за счет госбюджета США ради избежания назревавшего в американской экономике кризиса перепроизводства. Действительно, значительная часть средств на оказание помощи Европе фактически пошла на счета американских компаний-производителей. Причем, в момент получения помощи в 1948 г. европейские страны уже прошли пик разрухи. Повсюду, за исключением Германии, был достигнут довоенный уровень производства. Поэтому «план Маршала» для многих европейских стран был не средством спасения от экономического краха, а инструментом ускорения хозяйственного развития.

Безусловно, американская помощь была средством привязки европейских стран к американской экономике и инструментом, который позволял Вашингтону влиять на развитие Западной Европы. Переориентация восточноевропейских стран на экономические связи с СССР лишила западноевропейские государства традиционных источников продовольствия, сырья и рынков. Им невольно пришлось переключаться на импорт из США, имевшихся у некоторых европейских государств колониальных владений и стран периферийных регионов мира. Соединенные Штаты, опасаясь кризиса платежей, выделяли европейским странам долларовые кредиты для оплаты товарных закупок как в самих США, так и в третьих странах. Вследствие этого наблюдались приток американских долларов в экономики развивающихся государств и осуществлялась начальная долларизация последних. Американские валютные поступления в колонии стимулировали в них производство продовольствия – так же, как и добычу нефти в странах Ближнего Востока.

«План Маршалла» убедил США в слабости старых колониальных держав и неизбежности их ухода с периферии международной системы (грядущая деколонизация). Президент Г. Трумэн стал размышлять о противостоянии с коммунизмом вне Европы. Чем неустойчивей казалась в Вашингтоне обстановка в Старом Свете, тем сильнее были настроения в пользу освоения альтернативных по отношению к нему экономических связей. На рубеже 40-х и 50-х годов стал возрастать интерес США к ресурсам Канады, стран Латинской Америки, бассейна Тихого океана и Северной Африки. Наконец, план Маршалла нейтрализовал в Европе настроения в пользу «обогащения по Гитлеру, Муссолини или Сталину» – через создание систем государственного патернализма или насильственной уравнительности. Он способствовал осуществлению альтернативного варианта движения к общественному богатству – через политическую демократизацию и модернизацию отношений между предпринимателями и наемной рабочей силой. Итогом экономической реконструкции в Европе стала «товаризация» массового сознания, которая заменяла собой идеологизацию, типичную для межвоенного периода. План реформировал европейский капитализм через внедрение в него американских стандартов, производственных практик и норм.

Представители американской администрации разъясняли, что США будут отдавать предпочтение только тем государствам, которые проявляют стойкость в отстаивании демократических принципов и институтов, а также принимают решительные меры для защиты своей независимости. При этом пояснялось, что посягательства на демократические идеалы и независимость европейских стран исходят со стороны коммунистов и Советского Союза, который их поддерживает. Позиция Вашингтона предполагала необходимость усиления антикоммунистической составляющей в политической жизни европейских стран. Умеренным партиям Франции, Италии и Бельгии фактически предлагали отказаться от коалиционного сотрудничества с коммунистами ради получения американской помощи.

В Западной Европе американский призыв был принят. В начале мая 1947 г. во Франции премьер-министр, социалист Поль Рамадье провел реорганизацию кабинета, удалив из него коммунистов. Весной 1947 г. были удалены коммунисты из итальянского правительства. В связи с сохранявшимися опасениями в США относительно возможности прихода коммунистов к власти в результате всеобщих выборов американцы разработали операцию силового вмешательства в политическую ситуацию в Италии.

Международные отношения все более приобретали очертания противоборства двух различных ценностных систем.

 

Радикализация социально-политических и экономических процессов в странах Восточной Европы. Ключевой в этой теме является проблема «Народных демократий».

Первоначально в Москве приглашение к участию в конференции, как и саму идею экономического возрождения Европы при участии США, оценили положительно. 21 июня 1947 г. Политбюро одобрило проект ответа правительствам Англии и Франции о созыве СМИД, а 24 июня утвердило делегацию на эту встречу во главе с Молотовым. При отъезде из Москвы помощник Молотова Ветров прямо заявил Судоплатову о том, что «наша политика строится на сотрудничестве с западными союзниками в реализации плана Маршалла, имея в виду, прежде всего, возрождение разрушенной войной промышленности на Украине, в Белоруссии и в Ленинграде». Накануне открытия встречи СМИД руководители ряда стран «народной демократии» обратились к советскому руководству с просьбой информировать их о ходе обсуждения этой проблемы.

Тем временем по линии разведки советское руководство получило сообщение от Д. Маклина, в котором он со ссылкой на Э. Бевина сообщил, что главная цель плана Маршалла – установление американского экономического господства в Европе. Предполагалось, что новая экономическая организация по восстановлению европейской промышленности будет находиться под контролем американского капитала. Кроме того, с момента начала реализации этого плана предлагалось прекратить взимание репараций с Германии. Возможно, после получения этой информации позиция СССР на парижской встрече радикально изменилась. Суть ее отразил Молотов в своем официальном заявлении 2 июля: «Совершенно очевидно, что европейские страны окажутся подконтрольными государствами и лишатся прежней экономической самостоятельности и национальной независимости в угоду некоторым сильным державам... Куда это может повести? Сегодня могут нажать на Польшу – производи больше угля, хотя бы и за счет ограничения других отраслей польской промышленности, так как в этом заинтересованы такие-то европейские страны; завтра скажут, что надо потребовать, чтобы Чехословакия увеличила производство сельскохозяйственных продуктов и сократила свое машиностроение, и предложат, чтобы Чехословакия получала машины от других европейских стран... Что же тогда останется от экономической самостоятельности и суверенитета таких европейских стран?». Больше всего Москву тревожило то, что кто-то иной, а не она будет впредь определять экономическое развитие восточноевропейских стран.

Молотов возвратился в Москву, а французский министр иностранных дел Ж. Бидо заявил об открытии 12 июля в Париже совещания министров иностранных дел европейских стран. СССР также был приглашен на эту встречу. Вслед за СССР о своем отказе участвовать в совещании заявили лидеры ряда восточноевропейских стран. Но 5 июля Молотов направил шифровку восточноевропейским лидерам Тито, Георгиу-Деж, Ракоши, Димитрову, Готвальду, Годже, в которой предлагал участвовать в этой встрече, чтобы «помешать американцам единодушно провести их план, а потом уйти с совещания и увести с собой возможно больше делегатов от других стран». На следующий день руководители этих стран были приглашены в Москву для «инструктажа». 7 июля Молотов шлет им новую директиву, в которой «советует» не давать ответа в Париж до 10 июля, т.к. «друзья высказываются против участия в совещании 12 июля, поскольку СССР в совещании не будет участвовать». В тот же день Молотов шлет новую шифровку в союзные столицы и отмечает, что в Париже «под видом выработки плана восстановления Европы инициаторы совещания хотят на деле создать западный блок с включением в него западной Германии». Поводом к этой телеграмме послужили новые разведанные, полученные этим днем. В связи с этим Молотов «отменил» свою телеграмму от 5 июля и предлагал ни в коем случае не посылать своих представителей на этой совещание. При этом самостоятельность каждой страны должна была проявиться в том, что «мотивы отказа каждая страна может представить по своему усмотрению».

Т.В. Волокитина приводит убедительные доказательства энергичного использования советской стороной темы германской угрозы для оказания давления на руководителей стран Восточной Европы. На востоке Европы образ враждебной Германии продолжал сохраняться в исторической памяти народов, прежде всего, славянских. Планы создания западного блока и возрождения германского военно-экономического потенциала особенно настороженно были встречены в Польше и Чехословакии. «Так же, как и СССР, мы в высшей степени заинтересованы в искоренении нацизма и фашизма. Мы заинтересованы также в том, чтобы в сердце Европы была устранена опасность повторения немецкой агрессии», – подчеркнул, выступая в Законодательном Народном собрании Чехословакии 21 марта 1947 г. министр иностранных дел Я. Масарик. А советский посол в Праге В.А. Зорин сообщал, что «в отношении к Германии, к ее восстановлению Чехословацкое правительство и в конце 1947 г. продолжало исходить из того, что это – вопрос существования Чехословакии. В этом вопросе продолжает существовать наибольшее единство точек зрения всех партий Национального фронта».

Подобные оценки опасности создания блока с участием Германии высказывались и польскими политиками. Так, правый социалист Я. Станьчик, особо подчеркивая нацеленность западного блока на войну, заявлял: война – «это ликвидация нашей независимости, а, может быть, и физического существования. Ведь к танцу будет приглашена Германия». Советское руководство использовало германскую угрозу и противодействие плану Маршалла как инструменты консолидации стран региона. Сталин расчитывал, что по мере продвижения вперед классовая борьба должна была нарастать. Очередным таким «продвижением вперед», сопровождавшимся сменой стратегического курса Москвы, явилось образование «социалистического лагеря».

21 мая 1947 г. венгерский лидер М. Ракоши после встречи с В. Молотовым сообщал сотруднику Отдела внешней политики ЦК ВКП (б) Л. Баранову: «Нам дали совет перейти на линию более сильной классовой борьбы». В это время за «уступчивость» партнерам по Национальному фронту и склонность к компромиссам советская сторона остро критикует чехословацких коммунистических лидеров К. Готвальда и Р. Сланского, выражает недовольство польским лидером В. Гомулкой, защищавшим идею «польского национального пути». 30 июня 1947 г. А. Жданов встретился с финскими коммунистами В. Песси и X. Куусиненом в Москве. В их адрес прозвучала критика за согласие с умеренной политикой коалиционного правительства М. Пеккалы, за неправильную, по мнению Москвы, тактику в блоке, в том числе и за чрезмерную лояльность к партнерам. «На основе мирного сотрудничества в блоке коммунисты ничего не приобретут, наоборот, скорее могут потерять то, что уже приобрели, – говорил Жданов. – Нельзя в блоке обойтись без кровопускания по отношению к своим партнерам, если они нарушают основу сотрудничества». Жданов советовал коммунистам не быть излишне «щепетильными» в отношениях с другими партиями блока, в том числе с социал-демократами. «Мы ждем от Финской компартии наступательных боев», – подытожил он.

Такие подходы вполне определенно прорисовывали дальнейшую судьбу концепции «национальных путей» к социализму и возможности ее реализации в странах региона в новых условиях. Очевидно, что настрой советского руководства на устранение «мягких», недостаточно революционных методов действия в рамках демократических блоков вступил в противоречие с самой сутью концепции как эволюционного мирного перехода к социализму на основе сотрудничества в коалиции, предполагавшего компромисс и равноправие партнеров. Не все лидеры стран Восточной Европы смогли уловить и правильно оценить это противоречие. Так, еще в марте 1947 г. президент Чехословакии Э. Бенеш подчеркнул в интервью корреспонденту газеты «Нью-Йорк Таймс», что «Чехословакия является типичной страной, в которой нет советского режима и которая идет к социализму эволюционным путем».

8 июля 1947 г. была отменена встреча лидеров восточноевропейских стран в Москве. В тот же день ТАСС без согласования с ними дал информацию о решении правительств ряда стран не посылать своих представителей в Париж. Это сообщение вызвало в восточноевропейских столицах переполох. Как сообщал посол СССР в Варшаве Лебедев, президент Польши Б. Берут обратил внимание Советского правительства на то обстоятельство, что Польское правительство никакого решения по этому вопросу не принимало, вследствие чего было бы желательным, чтобы агентство ТАСС как можно скорее внесло надлежащую поправку в свое сообщение. Делая мне это заявление, Берут был очень взволнован, так как такое сообщение ТАСС, по его мнению, ставит руководство ПНР в очень трудное положение в отношении их партнеров по демократическому блоку.