ЛЕКЦИЯ 8. ОСНОВАНИЯ ЯЛТИНСКОГО МИРА. СОВЕТСКИЕ И АМЕРИКАНСКИЕ ПЛАНЫ ПОСЛЕВОЕННОГО УСТРОЙСТВА В ЕВРОПЕ. 2 страница

А.А. Комаров обращает внимание на работу комиссий Ворошилова и Литвинова, где разрабатывались проекты послевоенного устройства, в т.ч. и весьма радикальные. К последним относились идеи безоговорочной капитуляции Финляндии, интернационализации Кильского канала, изменения статуса Аландских островов. НКИД также выдвигал идеи советско-норвежского кондоминиума над Шпицбергеном с передачей о-ва Медвежий СССР, создания советских баз в северной Норвегии. Однако эти планы остались невостребованными в реальной политике. В целом позиция Сталина по проблемам северного региона оказалась достаточно прагматичной и реалистической. Так же воспринимал ее и президент Финляндии Ю.К. Паасикиви. Он считал главным в советской политике обеспечение безопасности границ, а не экспансию и не идеологию.

По-иному рассматривает проблему «финляндизации» исследователь М.П. Коробочкин. Он подчеркнул, что экстраполировать опыт отношений с Финляндией на политику СССР в отношении других стран Европы было бы неправильно, поскольку Финляндия представляет из себя уникальный случай. Никто больше в Европе не был «финляндизирован». На выработку советской позиции в отношении этой страны повлиял ряд факторов. В 1944 г. решение воздержаться от оккупации Финляндии было вызвано горьким, с точки зрения СССР, опытом зимней войны 1939-1940 гг., и ожесточенным сопротивлением финнов в ходе летнего советского наступления 1944 г., а также необходимостью высвободить войска для действий на других фронтах.

Практически все историки сходятся на том, что в Кремле не существовало четко разработанного плана послевоенной политики. А.О.Чубарьян полагает, что с окончанием войны на смену ясности целей пришла «известная неопределенность», «Сталин явно не имел ясной долговременной концепции политики».

Российские исследователи все больше склоняются к мнению, что главной причиной этой «неопределенности» была политика США - американцы отвергали раздел мира на сферы влияния, видели в СССР главную угрозу своим послевоенным планам и взяли курс на вытеснение СССР с завоеванных им позиций. Многие российские ученые разделяют вывод М. Леффлера о том, что главным геополитическим моментом накануне холодной войны была колоссальная мощь США. По мнению В.О. Печатнова, поле холодной войны размечалось Соединенными Штатами, у которых были и возможности и намерения глобальных действий, в то время как «планы Сталина зависели от того, что делал Запад по отношению к СССР».

А вот выводы из этого тезиса делаются разные. В.С. Лельчук считает, что «США как самая мощная держава - в новой мировой схватке не нуждались». Другие делают упор на появление у американцев осознания превосходства собственной силы. Эта превосходящая сила неожиданно для Сталина оказалась на пути его экспансионистских планов. И он должен был отступить, ограничить свои притязания (И.В. Гайдук). В то жевремя американцы отказались «заметить» ограниченность возможностей для советской экспансии. Напротив, они пришли к выводу о необходимости прямой конфронтации с Москвой.

Бывшие ответственные советские руководители зам. заведующего Международным Отделом ЦК К.Н. Брутенц и первый зам. министра иностранных дел Г.М. Корниенко сходятся в том, что главным фактором вовлечения СССР в проблемы «третьего мира» была биполярная структура мира, нежелание уступать США. Но идеология служила «внутренним резоном и легитимизирующим фактором советской политики, ее оптимистическим и динамическим нервом». При Хрущеве присутствовала и вера в то, что СССР является главной силой революционных преобразований. Но и тогда, считает К.Н. Брутенц, «вся эта эмоционально-идеологическая пирамида на деле оборачивалась нацеленностью СССР на продвижение границ своего влияния и доминирования, то есть великодержавными, а впоследствии и супердержавными мотивами». Оба настойчиво подчеркивают приоритет государственных (геополитических) интересов над идеологическими мотивами.

Вместе с тем исследователи полагают что с 1970-х годов вовлеченность СССР в конфликты в «третьем мире» начала неуклонно приходить в противоречие с советскими первостепенными государственными интересами. Например, Г.М. Корниенко и К.Н. Брутенц усматривают главную причину этого в болезни Брежнева и разрушении эффективного механизма принятия решений. Брутенц приводит и многие другие причины исчерпания советского геополитического наступления - от элементарных просчетов до кризиса экономической мощи. В этой ситуации необычайно возросла роль бюрократических, инерционных факторов, а также роль советских клиентов в третьем мире, которые втягивали СССР в свои проблемы, апеллируя к идеологическим ценностям, а иногда и угрожая, в случае отказа, перебежать к Западу. Роковую память оставило, в этом смысле, «предательство» египетского президента А.Садата. В Анголе, затем в Эфиопии, и наконец в Афганистане, советская внешняя политика оказалась заложницей «идеологических обязательств» и великодержавного престижа.

Общий кризис советской политики в развивающихся странах и возрастание опасности их потери повлияли, по мнению, авторов, на решение советского руководства послать войска в Афганистан в декабре 1979 г. Г.М. Корниенко пришел к выводу, что с приходом к власти в Кабуле Амина у советского руководства возникли и все больше укреплялись опасения, что Афганистан может быть «потерян» для СССР и там могут обосноваться американцы.

К.Н. Брутенц признает, что США выиграли схватку в «третьем мире» (как и холодную войну в целом), только «благодаря запасу прочности своей системы, но не политике, которая не была ни мудрее, ни проницательнее, ни профессиональнее, чем советская». В военно-теоретической области считалось непререкаемым марксистско-ленинское учение о войнах справедливых и несправедливых. Согласно ему, социализм ввиду своей классовой сущности - строй изначально миролюбивый, ставящий своей целью устранение войны из жизни человеческого общества. Но коммунисты (большевики), по словам И. Сталина, «не против всякой войны. Мы против империалистической войны, как войны контрреволюционной. Но мы за освободительную, антиимпериалистическую, революционную войну». Развитием этой мысли в советской военной доктрине явился прочно утвердившийся тезис о том, что всякая война считается законной и справедливой, если она ведется во имя прогресса, способствует развитию мирового революционного процесса. Расширение советской империи также прикрывалось миротворческими лозунгами. Вместе с тем фаталистическое видение будущего мира как коммунистического не исключало случаев маневрирования и корректировки тактики советской дипломатии. Особенно это проявилось в годы второй мировой войны в период участия Советского Союза в антигитлеровской коалиции. Окончание второй мировой войны создало новую внешнеполитическую ситуацию. Главное содержание и задачи советской внешней политики рассматривались как обеспечение благоприятных международных условий для мирного социалистического строительства в СССР, для развития мирового революционного процесса, для сохранения мира на Земле. До конца своих дней Сталин так и не отошел от черно-белого видения мира, неизменно подчеркивал ожесточенность и абсолютную непримиримость противоречий между капитализмом и социализмом, принципиальную несовместимость двух систем и фатальную неизбежность новой войны.

Смена высшего руководства после смерти Сталина сопровождалась попытками освободиться от идеологического и политического догматизма. Переломным в этом смысле стал ХХ съезд КПСС, состоявшийся в 1956 г. Советское руководство отказалось от тезиса о фатальной неизбежности мировой войны. Мирное сосуществование рассматривалось не как тактический ход, а основной принцип советской внешней политики. Под мирным сосуществованием понималось перемирие между двумя системами. Мирное сосуществование рассматривалось как специфическая форма классовой борьбы. Эта трактовка сохранилась до 1986 г. Хрущев декларировал многообразие форм перехода к социализму, однако в реальной жизни это заявление не отразилось на изменении советской политики в отношении стран Восточной Европы. Напротив, в период подготовки вооруженного вторжения СССР и его союзников в Чехословакию была провозглашена доктрина «ограниченного суверенитета». «Доктрина Брежнева» надолго задержала всякие попытки освободиться в странах Восточной Европы от советской тоталитарной модели и парализовала обновление советской внешнеполитической доктрины.

Только во второй половине 80-х гг. произошел крутой поворот во взглядах советского руководства на формирование внешней политики СССР. Главными составляющими поворота совершенного новым советским руководством, стали: отход от абсолютизации классового подхода ко всем явлениям международной жизни и, как следствие этого, отказ рассматривать борьбу между социализмом и капитализмом в качестве доминанты дальнейшей эволюции мирового сообщества, а также трактовать мирное сосуществование как форму классовой борьбы; выдвижение на первый план нового политического мышления, которое учитывает опыт борьбы за мир и разрядку, предлагает новые подходы в интересах укрепления всеобщего мира и международной безопасности.

Свое мнение по этому поводу высказывает И.И. Орлик. Он отмечает, что ситуация изменилась к концу 80-х гг., когда тупик, в который зашла горбачевская перестройка, не только подорвал авторитет советского руководства в Восточной Европе, но и резко сократил возможности советского давления на политические процессы в этих странах. Именно этот советский внешний фактор сыграл решающую роль в массовых выступлениях против тоталитарных режимов и в последующем развитии демократических революций. Другим внешним фактором было многолетнее воздействие Запада на Восточную Европу, всесторонняя поддержка, оказываемая оппозиционным силам. Внешняя политика Горбачева в Восточной Европе была скорее импровизацией, чем каким-то логическим планом. Усиление влияния США в Восточной Европе явилось главным фактором, который заставил М. Горбачева согласиться с независимостью Восточной Европы в конце 80-х годов. В своей речи в Европейском парламенте в июне 1990 г. Горбачев заявил о политике невмешательства в дела восточноевропейских стран. Провозглашение этого курса не означало, что СССР сознательно и добровольно отказался от своего влияния в Восточной Европе. Американская политика в отношении Восточной Европы оказалась более реалистичной и эффективной, чем советская. Тем не менее, именно осознание невозможности более вмешательства Советского Союза во внутренние дела стран Восточной Европы сыграло решающую роль и был более существенным, чем американская поддержка восточноевропейских реформаторов. Радикальные изменения в Восточной Европе – один из факторов окончания холодной войны, заключает И.И. Орлик.

В работе Л.Н. Нежинского и И.А. Челышева предпринята попытка рассмотреть эволюцию доктринальных основ советской внешней политики в годы «холодной войны». Авторы отмечают, что советская дипломатия подошла к окончанию второй мировой войны, руководствуясь теми базовыми доктринальными установками, первоначальные наметки которых были сделаны еще при В.И. Ленине, а затем углублены, развиты и дополнены. Окончательное оформление и закрепление эти установки получили в годы правления Сталина. Их сущность определялась положениями марксистско-ленинской теории. Главные из них: во-первых, чередование социально-экономических формаций исторически предопределено, в результате чего на смену «загнивающему» и обреченному на гибель капитализму непременно должна прийти социалистическо-коммунистическая формация как итог развития человечества; во-вторых, единственно верной является такая методология, в основу которой положен классово-социальный подход ко всем явлениям международной жизни, базирующийся на марксистско-ленинской интерпретации классов и классовой борьбы; этим подходом связана ориентация на победу «мировой революции» и на ее поддержку Советским Союзом, чего бы это ему ни стоило; в-третьих, задачей коммунистических властей является внедрение в массовое сознание идеи об особой авангардно-революционной роли России в мировой истории и ее особом, мессианском предназначении, обусловленном тем, что победившие в ней революционеры якобы лучше всех в мире знают, как устроить человеческое счастье на Земле и добиться всеобщего благополучия; в-четвертых, пока существует империализм (как высшая и последняя стадия капитализма), войны на земном шаре неизбежны, поэтому, чтобы предотвратить новые войны, следует уничтожить империализм.

Результатом проводимой на такой догматически-утопической основе внешней политики стала ярко выраженная несовместимость постоянно декларируемых советским руководством главных принципов его внешней политики - пролетарского интернационализма и мирного сосуществования государств с различным социальным строем.

В отечественной историографии пока недостаточно исследованы доктринальные особенности советской внешней политики. СССР использовал геополитические концепции XIX века, согласно которым «мощь державы определяется контролем над пространством». Представляется обоснованным утверждение Н.И. Егоровой о том, что Сталин в вопросах национальной безопасности мыслил категориями «старомодной концепции «географической безопасности», баланса сил и раздела мира на сферы влияния». Правда, при этом она замечает, что в сталинской внешней политике задача «географической безопасности» выходила на первый план и влекла за собой неожиданную для Сталина маневренность и гибкость во внешней политике, зачастую нанося ущерб идеологическим принципам. Как не покажется парадоксальным, но этой гибкости в дальнейшем недоставало многим советским руководителям, заключает Н.И. Егорова.

В недавно опубликованном сборнике документов «Советско-американские отношения. 1945 – 1948» (М., 2004) приводится запись беседы от 14 сентября 1945 г. между наркомом иностранных дел В.М. Молотовым и госсекретарем США Д.Ф. Бирнсом. Обсуждался вопрос о будущем итальянских колоний. Бирнс предлагал передать итальянские колонии в Совет по опеке ООН. Ссылаясь на Атлантическую хартию, он утверждал о неразумности передачи управления колоний от одного государства к другому. По его мнению, Совет по опеке должен назначить Администратора из граждан государства, которое не имеет прямой заинтересованности в данной территории, по временному управлению колониями для подготовки их к самоуправлению. В.М. Молотов предложил Бирнсу назначить Администратором представителя одного из государств, входящих в Совет по опеке. «Советское правительство хотело бы испытать свои силы, осуществляя опеку под контролем Совета по опеке хотя бы над одной из бывших итальянских колоний», - заявил Молотов. В ответ Бирнс заметил, что США «не пожелают принимать на себя такое бремя», выполнение ими своего долга в отношении Филиппин оказалось тяжелым бременем. И ему непонятно, как Советский Союз при его огромной территории сможет управлять миллионным арабским населением. На что Молотов возразил словами, что СССР «хочет показать, что он сможет лучше это сделать, чем итальянцы».

Правящая элита США уже определилась в использовании современных эффективных инструментов влияния как финансы, торговля, коммуникации, информация, культура. В строительстве «либеральной империи» они делали ставку на будущую самодостаточность и рентабельность контролируемых территорий.

СССР не был единственной империей, настаивавшей на использовании архаичных инструментов господства. В связи с этим представляет научный интерес сравнение доктринальных основ внешней политики США, Великобритании и СССР, их эволюции. Особенно в период создания международных институтов поддержания политической, экономической и военной стабильности, мирового порядка, в частности, Бреттон-Вудской системы, ООН, Плана Маршалла, когда не были исчерпаны альтернативные пути вписывания СССР в новые мирохозяйственные связи и использование внешних ресурсов для послевоенного восстановления.

На наш взгляд, ошибочный выбор сталинским руководством архаичной модели и стратегии мирового доминирования с самого начала предопределил будущий международный и внутренний крах СССР. Как говорил О’Генри, «Боливар не вынесет двоих» – неэффективную внутреннюю и международную советскую стратегию.

Проблемы периодизации холодной войны. По мнению И.И. Орлика, отправной точкой холодной войны стало обострение советско-американских отношений в связи с событиями в Чехословакии в феврале 1948 г. Следующие две даты он связывает с острыми дипломатическими столкновениями СССР и США – октябрь 1956 г. в Венгрии и август 1968 г. в Чехословакии. Хотя внешне результаты этих событий подавались советскими руководителями как победа советской внешней политики, фактически это были признаки глубокого кризиса внешнеполитической стратегии советского руководства и перехода к жесткой военной стратегии. К 60-м годам относится разработка планов широкого участия армий стран Восточной Европы в возможных действиях против стран НАТО с применением ядерного оружия. 70-е годы и первая половина 80-х годов – период наиболее взвешенной и результативной политики США в отношении Восточной Европы и все более углубляющегося кризиса восточноевропейского направления советской внешней политики. Политика «мирного проникновения» в страны Восточной Европы, разработанная З. Бжезинским и У. Гриффисом дала более глубокие результаты, чем бесперспективная доктрина Брежнева «ограниченного суверенитета». Хотя с середины 80-х гг. горбачевское руководство начинает проводить более либеральную политику в восточной Европе, оно не оказывало сколь-нибудь существенной поддержки подлинно реформаторским силам.

По мнению М.М. Наринского, поворот к холодной войне был связан с известным нажимом Советского Союза на страны восточной Европы с целью заставить их отказаться от участия в плане Маршалла.

Л.Н. Нежинский считает, что именно с середины 80-х гг. стали формироваться принципиально новые подходы советского руководства к внешнеполитическим проблемам, что в конечном итоге сыграло решающую роль в приближении окончания холодной войны.

В свою очередь В.Б. Кувалдин утверждает, что о холодной войне в узком смысле слова можно говорить только в применении к периоду 1947-1962 гг., когда реально существовала возможность сознательной эскалации враждебности, вплоть до начала настоящих боевых действий. Развивающийся по этому сценарию карибский кризис показал всю опасность подобной линии поведения и практически снял угрозу глобального конфликта с повестки дня. К периоду 1962-1985 гг. вполне применима известная формула «ни войны, ни мира». Во второй половине 80-х гг. холодная война постепенно вытесняется из мировой политики новой моделью отношений между сверхдержавами. Холодная война завершилась за полтора года до краха большевистской системы.

Сталин и советская политическая элита. А.А. Фурсенко считает, что не следует преувеличивать степень разногласий между различными ведомствами в сталинский период. По его мнению, партийное руководство, конечно, прислушивалось к голосу военных, но в принципе решало вопросы по своему усмотрению. Это следует из высказывания одного из видных деятелей советской разведки генерал-лейтенанта Н.С. Леонова, утверждающего, что партийные лидеры пренебрежительно и свысока относились к мнению разведорганов, а подчас и к поступавшей от них информации. До сих пор не очень понятно, как поступала информация, обрабатывалась и распространялась внутри сталинского секретариата.

Что касается военно-промышленного комплекса, то Сталин считался с соответствующими ведомствами, поскольку ВПК был его детищем, но мнение политбюро все же было решающим. И какими бы интересными не были документы разведки (в частности, по кубинскому кризису), они не шли ни в какое сравнение с документами заседаний Политбюро и приложениями к их протоколам. Учитывая сказанное, вряд ли можно говорить о противоречиях между ведомствами. Например, когда А.А. Громыко был министром иностранных дел, он всегда держал «руки по швам», слушая Генерального секретаря и выполняя его приказы. Иными словами, картина была не одномерной, часто все было гораздо сложнее, чем обычная схема. Министерство иностранных дел полностью подчинялось приказам Генерального секретаря и партийного руководства. Примером может служить отношение Сталина к Молотову, который был в последние годы жизни вождя на грани ареста. Сталин руководствовался в политике своим мнением, но считался и с обстоятельствами. В этом отношении он был политиком-реалистом.

О связи внутренней и внешней политики. Современная российская историография не может похвастать большим количеством научно значимых работ по внутренней политике Советского Союза в период холодной войны.

Одной из содержательных работ является монография А.А. Данилова и А.В. Пыжикова «Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы». Авторы полагают, что методологически неоправданным является вывод, традиционный для литературы прежних лет, о том, что главным содержанием первого послевоенного периода стало «восстановление и развитие народного хозяйства СССР в годы четвертой пятилетки». Главным было другое — стабилизация политического режима, сумевшего в годы войны не только сохраниться, но и заметно окрепнуть. В то же время, отсутствие легитимных механизмов передачи высшей власти неизбежно вело к усилению борьбы за власть между различными группировками и конкретными лицами. Это особенно отчетливо видно в рассматриваемый период, когда стареющий вождь все чаще отправлял в опалу прежних любимцев и выдвигал новых. Поэтому при изучении механизмов власти в 1945—1953 гг. авторы исходят из того, что наряду с конституционными и уставными органами необходимо тщательное изучение тех, которые нигде не были официально оговорены, но играли ключевую роль при принятии наиболее важных решений. Таковыми были «пятерки», «семерки», «девятки» в рамках Политбюро в 1945-1952 гг. и Бюро Президиума ЦК КПСС в 1952—1953 гг. На конкретных примерах и документах в их монографии показано, как и почему произошли перемены в руководстве страны в 1946—1949 гг., чем можно объяснить стремительный взлет и не менее стремительное падение «ленинградской группы», в чем причины непотопляемости тандема Маленков-Берия. На основе изученных документов авторы утверждают, что лишь смерть Сталина остановила новую волну смены высшего руководства весной 1953 г. Тем больше вопросов вызывают обстоятельства последней болезни и смерти Сталина.

В монографии отмечается, что рубежом в отношениях Восток—Запад стал 1947 г., после которого ставка на военную силу в отношениях между бывшими союзниками стала главным инструментом политики. Не исключал новой войны с Западом (на этот раз с США) и Сталин, развернувший в конце 40-х гг. широкомасштабную военную подготовку к грядущему столкновению. Этому главному вектору было подчинено и развитие экономики страны. Сверхмилитаризация практически всех отраслей хозяйства не могла не привести к усилению диспропорций в его развитии, а в перспективе — к краху советской экономической системы, основанной на внеэкономическом принуждении.

Вместе с тем, вся вторая половина 40-х гг. прошла под знаком экономических дискуссий и споров в научных кругах и в руководстве страны по вопросу о путях и направлении развития экономики. Не исключалось и ограниченное использование материальных стимулов к труду. Правда, следует отметить, что использование рыночных рычагов на всем протяжении советской истории никогда не носило стратегического характера. Они начинали применяться в условиях, когда традиционная советская экономическая модель не давала должной отдачи, а по мере насыщения товарного рынка они так же стремительно свертывались. Не было исключением и первое послевоенное время. Планировавшийся Н.А.Вознесенским акцент на легкую и пищевую, а не тяжелую промышленность так и не состоялся, хотя, как следует из документов, с таким подходом были согласны и противники Вознесенского — Маленков и др., взявшие позже на вооружение этот стратегический лозунг.

В монографии показано, что стабилизация власти в ходе войны по-иному поставила вопрос о роли и назначении официальной идеологии, в которой наметилось определенное смещение акцентов. Значительно изменились и общественные настроения, связанные с ожиданием перемен к лучшему.

В 1995 г. появился сборник статей «СССР и холодная война» под реакцией В.С.Лельчука и Е.И.Пивовара, в котором впервые последствия «холодной войны» исследовались не только с точки зрения внешней политики СССР и Запада, но и в связи с тем влиянием, которое оказало это противостояние на внутренние процессы, проходившие в советской стране: эволюцию властных структур, развитие промышленности и сельского хозяйства, советского общества и т.п.

Различные аспекты взаимодействия внешней и внутренней политики СССР в послевоенный период рассматриваются в трудах Ю.Н. Афанасьева, В.С. Лельчука, В.Ф.Зимы, Е.Ю. Зубковой. Особняком в этом ряду исследований стоит исследование Р.Г. Пихои. Вышедшая в 1998 г. его монография «Советский Союз: история власти. 1945—1991», выдержала несколько переизданий. В ней автор на уникальных документах показывает особенности эволюции властных институтов в первые послевоенные годы, утверждает, что сложившаяся в эти годы система власти может рассматриваться как классическая советская (или сталинская).

Формирование ВПК и проблема ядерного оружия. Важный вклад в изучение становления и функционирования советского военно-промышленного комплекса, его места и роли в системе взаимоотношений между властью и обществом внес Н.С.Симонов своей книгой «Военно-промышленный комплекс СССР в 1920-1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление» (М., 1996). Он показывает возрастающую роль «командиров военного производства» в системе власти в СССР в послевоенный период, выделяет приоритетные направления роста военного производства в этот период. Н.С. Симонов делает вывод о том, что милитаризация страны в 1946-1951 гг. поглощала «около четверти ее национального дохода». К 1955 г. удельный вес расходов советских военных организаций (МО, МВД и КГБ) в национальном доходе страны сократился до 14%, но ВПК продолжал забирать до половины всех капитальных вложений в промышленность. В 1959-1960 гг. вновь дает о себе знать тенденция к росту доли военной продукции.

И.В.Быстрова и Г.Е.Рябов, на основании новых архивных данных, делают сходный вывод. Они отмечают новый «невиданный ранее по темпам и размерам военно-экономический бум» уже после смерти Сталина. По их мнению, с конца 50-х годов ВПК становится саморазвивающейся структурой, вскоре превратившейся в доминанту жизни советского общества. По их данным в 1989 г. на оборону СССР было направлено 485 млрд. руб., из которых 30 млрд. рублей было окуплено производством потребительской гражданской продукции. Иными словами, оборонные расходы достигли 52 процентов от производственного национального дохода. По мнению исследователей это «предопределило крах советской экономики, надорвавшейся от непосильных военных расходов».

B.C. Лельчукпривлек внимание к особенностям восстановления разрушенного войной хозяйства. В связи с формированием совершенно новых отраслей промышленности он ставит ряд вопросов. Откуда нашлись средства и ресурсы для создания атомной бомбы, ракетной и радиолокационной техники в стране, которая еще не вышла на уровень, сходный с достигнутым Западом? Какие выстраивались военно-промышленные приоритеты? По мнению В.С. Лельчука эта проблема остается мало исследованной. Он убежден, что Сталин с опозданием понял значение атомной бомбы и главным для него было выиграть время. В связи с этим не случайно Л.П. Берия сменил В.М. Молотова на участке руководства атомным проектом.

И.В. Гайдук считает, что атомная бомба послужила «повивальной бабкой» холодной войны. После ее изобретения и использования против Японии в 1945 г. она стала оказывать все возрастающее влияние на образ мыслей политиков. Все стратегические планы стран, владевших этим оружием, основывались на той предпосылке, что когда-нибудь оно может быть использовано против противника. Но вышло так, что ядерное оружие так и не было применено во время открытых боевых действий, хотя постоянно держалось в боевой готовности. В период холодной войны имело место несколько случаев, когда, казалось, ядерная война неминуема. Таким образом, человечество несколько раз оказывалось на краю смертельной опасности. Кубинский кризис - тому наиболее яркий пример. Однако, несмотря на то, что военные, как в Соединенных Штатах, так и в Советском Союзе не раз убеждали политиков в соответствующих странах быть более решительными в отношении использования атомной бомбы, ни Кремль, ни Белый дом не были готовы пойти на риск атомной катастрофы. Это дало основание для утверждения, что если бы не ядерное оружие, холодная война легко бы переросла в войну «горячую».

Исследователи пока не смогли ни опровергнуть, ни подтвердить данный тезис. Они также не выявили значение нового вида оружия для процесса принятия решений. То, что оно оказывало сильное влияние на советскую внешнюю политику на всем протяжении холодной войны, не подлежит сомнению. Для иллюстрации достаточно вспомнить о стремлении Сталина овладеть ядерным оружием с целью лишить США монополии на него. Результатом была мобилизация усилий многочисленных учреждений в СССР, которые либо участвовали в производстве бомбы, либо обеспечивали его. После смерти Сталина советские руководители продолжали заботиться о достижении паритета с Соединенными Штатами в этом виде вооружений, что составляло одну из основных задач Кремля на протяжении двух десятилетий. Очевидно, существовало много мотивов такого стремления к паритету. Одним из них было желание подвести солидную базу под претензии на роль супердержавы, которую Советский Союз стал играть после второй мировой войны. А ответить на вопрос, были ли другие соображения, можно лишь после скрупулезного изучения документов. Представляется логичным выделить и такие проблемы, как взаимоотношения между всеми ядерными державами, а не только между СССР и США, взаимодействие последних со странами, не владеющими атомным оружием, отношение различных государств к запрету распространения ядерных вооружений и др.