У Жуковского-романтика нет
И лишь молчание понятно говорит.
Все необъятное в единый вздох теснится,
Ненареченному хотим названье дать,
Хотим прекрасное в полете удержать,
Едва, едва одну ее черту
Она рассыпала повсюду красоту
С какой небрежною и легкою свободой
С нетерпеньем кони рвут
Идут на широкий двор,
В ворота тесовы;
У ворот их санки ждут;
Повода шелковы»
(Кулешов В.И.).
Можно с уверенностью говорить о народности «Светланы» Жуковского. Здесь «мир иной» – мир реальных народных суеверий». Пушкин верил в народность «Светланы», он избрал стих Жуковского в качестве эпиграфа к 5-ой главе «Евгения Онегина», где описывается «сон Татьяны» не случайно:
О! не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана...
Совершенство языка поэзии Жуковского признано всеми, но процесс создания нового языка новой поэзии потребовал от поэта не только таланта, но и определенного образования, творческих поисков и трудов. Ему были свойственны постоянные размышления о том, что есть мысль и язык, о том, что язык – проявление вечных сил природы, что все притязания рассудка человека выражаются в языке.
Есть у Жуковского загадочное стихотворение «Невыразимое» (1818). Оно определено автором как «отрывок», то есть сознательно подчеркивается жанровая невыразимость заложенного в нем содержания.
Что наш язык земной пред дивною природой?
И разновидное с единством согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?
С усилием поймать удастся вдохновенью...
Но льзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах пересоздать?
Невыразимое подвластно ль выраженью?..
...................................................
И обессиленно безмолвствует искусство?
...................................................
Г.А. Гуковский полагал, что в «Невыразимом» воспроизводится круг шеллингианских идей.
С.М. Бовди считал его частью какого-то большого стихотворения – «отчета», подобного «Подробному отчету о луне» (1820), где есть сходные мотивы.
В.Н. Топоров нашел более близкие источники в прозаических произведениях немецких писателей – Л. Тика «Краски» («Die Farben») и
В.Г. Вакенродера «О двух чудесных языках и их таинственной силе» («Von zwei wunderbaren Sprachen und deren geheimnisvoller Kraft»).
· веры во всесильность разума, в его способность охватить беспредельный многообразный мир и выразить его в слове;
· тени агностицизма, одной из романтических крайностей, то есть признания полного бессилия человека выразить мир в слове;
· кантовского дуализма, когда действительность и слова о ней – две параллельные несовместимые стихии.
Жуковский говорит лишь о трудности выразить словами то, что рождает вдохновение и что существует в действительности.
Это качество у Жуковского заметил Пушкин: «В бореньях с трудностью силач необычайный». В своих переводах он «перевыражал» на русском языке чужой мир, чужие чувствования.
Жуковский мечтал написать большое произведение (балладу или поэму), которое отразило бы русскую историю и было проникнуто русским восприятием и осознанием жизни. Обстоятельства в немецкой истории, связанные с формированием династии Габсбургов, Жуковский воспел в балладе «Граф Габсбургский» (1818), предания о борьбе Шотландии с Англией в XVI веке воссозданы в балладе «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» (1822). Погружение в мир национального эпоса привело поэта к переложению «Слова о полку Игореве», которое не было завершено, а опубликовано лишь после смерти поэта.
В 1810-1820-х годах Жуковский пересекся с интересами молодого Пушкина как будущего создателя поэмы «Руслан и Людмила». Идея русской поэмы
витала в воздухе. Она не раз обсуждалась на «арзамасских» заседаниях, и Жуковский по праву мог бы выполнить эту миссию.
Особые надежды связывал Жуковский со своей балладой «Двенадцать спящих дев» (1810-1817). Эта «старинная повесть» состояла из двух баллад: «Громобой» и «Вадим». И на этот раз – очередная переделка (романа немецкого писателя Х.Г. Шписа под тем же названием «Die zwöfschlafenden Jungfrauen», 1795-1796). Это произведение подкупало Жуковского большим разгулом фантазии.
Жуковский надеялся найти форму русской поэмы. Он знал, что попытки создать русскую эпопею не увенчались успехом. Содержание «Двенадцати спящих дев» Пушкин пародировал его в «Руслане и Людмиле». Ничего истинно русского в этом произведении не оказалось. Крайний субъективизм, религиозно-мистический сюжет закрывали возможность развернуться эпическому началу, столь необходимому для поэмы.
Перед этим и наряду с работой над балладой «Двенадцать спящих дев» Жуковский много труда положил, чтобы создать поэму о киевском князе Владимире Святом, крестившем Русь. Жуковский имел возможность прочитать о князе обстоятельное повествование в «Истории государства Российского» Карамзина. Его вдохновлял пример того же Карамзина, написавшего нечто вроде баллады или переложение былины под названием «Илья Муромец» еще в 1795 году, в котором попытался выработать «русский стих» для такого рода опытов (трехстопный ямб с дактилическим окончанием). Жуковский выписывал нужные ему для колорита слова, характеризующие древнерусский быт, заимствовал у Карамзина имя волшебника Черномора. Но из этого замысла у него ничего не получалось и, можно сказать, «весь материал» и саму идею поэмы из киевской старины он подарил лицеисту Пушкину. Тот и сотворил чудо. В этом прямом смысле и надо понимать знаменитые слова: «Победителю-ученику от побежденного учителя...», которые Жуковский написал на своем портрете, подаренном Пушкину в день, когда тот окончил «Руслана и Людмилу».
Жуковский невольно вступил в соревнование с Пушкиным еще раз в связи с переводом «Шильонского узника» Байрона, рядом мотивов напоминавшего «Кавказского пленника» (обе поэмы вышли одновременно, в 1822 году). В 1831 году Пушкин писал «Сказку о царе Салтане...», а Жуковский – «Сказку о царе Берендее...» и «Сказку о спящей царевне» («Спящая красавица»), сюжет первой подарил ему Пушкин.
С годами возрастали эпические интересы Жуковского. Он был противником французской революции 1789 года, но глубоко понимал ее закономерность и разделял многие идеи просветительского движения, подготовившего революцию. Его гуманистические взгляды во многом перекликались с идеями просветителей Франции (Руссо и Гердером).
Россыпи полезных идей и умозаключений Жуковский нашел в знаменитом труде французского просветителя Ж.Э. Мармонтеля «Элементы литературы» (1787). Жуковский внимательно изучал книгу Мармонтеля – заметное явление во французской эстетике.