Всегда возвышаюсь душою.
При мысли великой, что я человек,
Но эту философию жизни приходилось отстаивать на практике, в условиях самодержавия.
Наиболее органичным для Жуковского оказался жанр фантастической народной баллады. Правда, это жанр не русский. Он свойствен западноевропейским литературам с их средневековым рыцарским эпосом. Существенным для формирования Жуковского было влияние на него поэзии Оссиана. Как известно, Оссиан – мистификация собирателя кельтского фольклора Джона Макферсона, издавшего в 1765 году «Сочинения Оссиана, сына Фингала», якобы обнаруженные им в горной Шотландии. Оссиан – легендарный воин и бард кельтов, живший в III в. в Ирландии и воспевавший подвиги своего отца Фингала и его дружинников. Сказания о них долгие века существовали в Шотландии и особенно в Ирландии в устной традиции, часть из которых записана не позднее XII века. Однако современные ученые доказали, что, за исключением нескольких фрагментов древнейшего гэльского (ветви кельтского) фольклора, сочинения Оссиана являются талантливой кельтской подделкой Макферсона. Во времена Жуковского верили в ее подлинность, она пользовалась всеевропейской славой и вызвала множество подражаний. Ею увлекались Байрон, Гердер и Гете, в России – Е. Костров, Карамзин, Озеров, Жуковский, лицейский Пушкин, Лермонтов.
Главные оссиановские мотивы: мрачные северные пейзажи, дикая природа, холод, туманы, таинственные происшествия, титанические подвиги героев, аскетическая жизнь, любовь, полная трагических испытаний. Все это импонировало душе Жуковского, трагизму его собственной личной жизни, романтическим попыткам разгадать русскую языческую старину, национальный характер своего народа.
Родственные себе мотивы он и нашел в бюргеровой «Леноре», построенной, разумеется, на немецком материале.
В балладе «Людмила» используются именно эти чисто романтические стремления к фантастическому миру, народным поверьям.
Мистический пейзаж и дорога в балладах всегда означают «поездку» в мир иной, часто герои баллады находят свой конец в результате этой поездки. В балладе «Лесной царь» «ездок оробелый не скачет, летит». Это и гипербола, и элемент фантастики, отмечающий встречу с потусторонними силами. В результате ребенок умирает.
В балладе «Людмила» также изображается бешеная скачка Людмилы и ее жениха на коне (символ перехода в иной мир). В «Людмиле» мертвецы появляются в конце баллады, жених Людмилы – мертвец; «тихая юноши могила» изображена в элегии «Вечер», в элегии «Теон и Эсхин» упоминается «безмолвный, таинственный гроб». Слова-лейтмотивы помогают противопоставить два мира: «здесь» и «там», «настоящее» и «грядущее», «невыразимое» и подвластное «выраженью.
А.Н. Веселовский в капитальном труде «В.А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения» (1904, 2-е изд. 1918), хотя и склонялся к мысли, что Жуковский больше сентименталист, чем романтик, верно указал на тяготение Жуковского к «иенской школе» немецких романтиков, к тому, что называется «seltsam», wunderbar», «wunderschön» (то есть «редкостному», «чудесному», Удивительному»). Эти же элементы ищет Жуковский и в английской поэзии, меньше – во французской и с особенным старанием – в русской.
В русской сфере романтик Жуковский натыкается на «определенное сопротивление материала». В «Светлане» – «вся чертовщина» только лишь приснилась героине и оказывается мнимым «миром иным».
В балладе «Светлана» «голубочек белый», символ Святого Духа, спасает героиню от пагубного воздействия темных сил. Жених Светланы возвращается, хотя тревога героини усиливает страх, что он мог погибнуть, как и жених Людмилы. К счастью, он жив-здоров, все кончилось благополучно благодаря вере Светланы, которая, в отличие от Людмилы, не ропщет на Бога и – главное – не теряет веры и любви. Если Людмила, считая возлюбленного убитым, восклицает: «Сердце верить отказалось», то Светлана живет надеждой на встречу.
Кроме того, баллада насыщена таким количеством русизмов, явно взятых из быта, что возникает ощущение не романтически сказочного или потустороннего мира, а мира «обмирщенного».
В «священный вечерок» «девушки гадали» – главный романтический мотив: Гадание неизбежно связано с грезами, мечтаниями, таинственностью, попыткой заглянуть в будущее, фантастическое, то есть еще не существующее. А дальше – опять все наяву, как в жизни, ритуально, но буднично-призывно: пели «песенки подблюдны», «снег пололи», «ярый воск топили».
«Здесь видны явные рудименты язычества: «крикнул жалобно сверчок», «шумным бьет крылом петух». Но какая же девушка «в зеркало не глядится». Посматривает на себя и Светлана. И вот слышит она призыв: «Едем!» И дальше – все совершается по обряду, как для всех людей завещано – от дедов, отцов, матерей – к детям и внукам: «Поп уж в церкви ждет / с дьяконом, дьячками»: