Образ Ивана Грозного в исторических песнях XVI в.

 

Личность первого русского царя приковывала к себе внимание не только историков. Серьезный массив документов, относящихся к эпохе Ивана IV, составляют фольклорные сказания, а именно исторические песни XVI в. Если до XIII в. упоминаний о песенной народной культуре не сохранилось, то XVI в., по мнению исследователей, стал периодом ее рассвета как в количественном, так и в качественном отношении [1, c.14]. Как правило, при изучении того или иного исторического события или явления исследователи обращают внимание на письменные свидетельства об изучаемом явлении, не предполагая, что они могут оказаться всего лишь более поздними редакциями, составленными к тому же под влиянием неких внешних, субъективных факторов. Тем более ценным в этой связи представляется фольклорный материал, дошедший до нас из глубины веков, но являющийся, по существу, недооцененным для получения достоверных сведений о прошлом.

Безусловно, существует немало скептиков, утверждающих, что дошедшие до нас списки песен XIII–XVI вв. не являются подлинными, а были существенно искажены при их записи в XVIII в. Однако, по меткому замечанию Б.Н.Путилова, «применительно к материалу историко-песенного фольклора XIII–XVI веков <…> никому не удалось доказать, например, что в песнях о Кострюке, о гневе Ивана Грозного на сына, о взятии Казани, о Ермаке и в других, записанных в XVIII в., отразилась история и политические настроения народа XVIII века, а в записях тех же песен, сделанных в XIX веке, преломились факты истории и особенности идеологии крестьянства этой поры, и т.д.» [5, c.13].

Еще одна примечательная особенность фольклорных сказаний заключается в том, что они передавались устно. Это предопределяло бережное отношение народа к фольклорным произведениям, стремление к их сохранению в неизменном виде. Уже упомянутый Б.Н.Путилов в предисловии к книге «Исторические песни XIII–XVI вв.» характеризует значимость фольклора следующим образом: «…историческая поэзия для народа полна особого значения и смысла. Она для него – средоточие исторических воспоминаний и исторического опыта. Народ бережет свою историческую поэзию и не растрачивает ее содержания без нужды» [5, c.15]. Более того, народное сознание само выступает в роли критика и цензора, отбирая для следующих поколений только то, что признается правильным подавляющим большинством людей, не оставляя места ни для чего наносного, искусственного, навязанного извне. Многопоколенческая же передача фольклорных произведений проходит еще более жесткий отбор, поскольку для проверки временем произведению требуется большая степень доверия, уверенности в его правильности.

Очень важным, на наш взгляд, моментом при изучении произведений устного народного творчества является понимание того, что в них важно, а что второстепенно. Представляя собой синтез художественного вымысла народа и отражение в его сознании конкретно-исторических событий, фольклор, в отличие от научных трудов, призван, по своей сути, не описывать историческую реальность во всей ее полноте, а выражать главным образом отношение к ней народа. Поэтому требовать от фольклорных произведений полной точности и достоверности было бы, по нашему мнению, не совсем верно. Определяющую роль тут должны играть детали, нюансы, на первый взгляд кажущиеся не столь важными мелочами.

Отличительной особенностью всех, не только фольклорных, источников в традиционных обществах было их сосредоточение не на обыденных рядовых, повседневных событиях, а на аномальных, из ряда вон выходящих фактах. В силу этого хотелось бы отметить, что народное сознание фиксировало в памяти и облекало в художественную форму события, не всегда совпадающие с теми, на которых, как правило, сосредоточивают свое внимание исследователи. Так, в частности, если историки традиционно много времени уделяют обсуждению темы взаимоотношений Грозного с боярством и политике опричнины, то в устном народном творчестве названные сюжеты отсутствуют вовсе. Данный факт в очередной раз подтверждает непротиворечивость в глазах народа проводимой царем политики. В то же время немало песен посвящено героическим страницам русской истории – «Взятие Казани», «Набег крымского хана», «Оборона Пскова от Стефана Батория» и то, как «Иван Грозный хитростью берет город», вызывают в народном сознании больший отклик, нежели менее ему понятные, но не вызывающие отторжения, вопросы внутренней политики государства.

Изучение песен XVI в. в очередной раз подтверждает отмеченную тенденцию: существенное расхождение в оценках Ивана Грозного официальной историографии и произведений устного народного творчества. Если первая, как известно, по большей части оценивает самодержца отрицательно, то последняя относится к Грозному полностью противоположно. Ни в одной из почти трех десятков известных исследователям песен, каждая из которых дошла до нас в нескольких редакциях, нет даже малейшего намека на критику и негативное отношение к царю. Напротив, образ Ивана IV, рисуемый народным сознанием, воссоздает перед нами совсем не того человека, которого Д.С.Лихачев характеризовал как «личность в своем роде единственную и ни на кого не похожую, экспрессивную и все-таки загадочную, как бы выступающую из теней и полутеней, подобно лицам стариков на картинах Рембрандта» [4, c.416]. Итак, каким предстает Грозный в фольклорной традиции?

В первую очередь, ответ на этот вопрос можно получить, обратив внимание на те «прозвища», которыми награждал его народ. Чаще всего рядом с именем-отчеством самодержца соседствует характеристика «православный царь». Так, в частности, песня «Взятие Казани» начинается следующими словами:

«Был-жил у нас православный царь,

Православный царь Иван Васильевич…» [3, c.92, №49].

В песне «Иван Грозный молится по сыне» моление царя описывается следующим образом:

«Как становится наш православный царь

У правого клироса.

Эх да, уж как молится наш православный царь

Ивану Великому» [3, с.454, №261].

И даже в произведении «Неудавшееся покушение на Ивана Грозного» бояре, задумавшие убить царя, озвучивают свой план такими словами:

«Он покатится, наш батюшка православный царь,

И ко белу свету, ко усердию,

И ко усердию, ко благовещению.

Мы закатим-ко, ребятушки, пушку медную,

И во пушечку заложим ядро свинцовое,

И расшибемте, ребятушки, золотой берлин,

Ушибемте царя православного» [3, с.455, №261] .

Народ, безусловно, не разбирающийся во всех тонкостях православного вероучения, но всем своим нутром его ощущая как вполне осязаемую реальность и живя в соответствии с ним, просто так такие характеристики не дает. Он все тонко чувствует и не приемлет фальши, что лишний раз продемонстрировала история с Лжедмитрием I, который не был единоверен русскому народу. А по мнению известного русского религиозного философа И.А.Ильина, именно монарх должен быть единой веры народу, а не наоборот [2, с.491-492].

Очень интересен и необычен текст старейшей из записанных исторических песен XVI в., сохранившейся в единственном варианте песни «Набег крымского хана». В ее основе один из походов против Руси крымского хана, требующего себе и своим приближенным русские города. Развязка песни драматична:

«Прокличет с небес господень глас:

ино еси собака Крымский царь!

то ли тобе царство не сведомо?

а еще есть на Москве семьдесят апостолов,

опришенно трех святителей;

еще есть на Москве православной царь!» [3, с.467, №272] .

В результате хан бежал от границ Руси без боя. Эта песня удивительна и неповторима тем, что только в ней прямую помощь стране оказывают высшие силы, притом посредством «гласа господнего», который также «подчеркивает» православность монарха.

Свое прозвище «Грозный» Иван IV получил в народе, и в нем также нет негативного подтекста. В частности, один из крупнейших современных историков, занимавшихся изучением фигуры первого русского царя, Р.Г.Скрынников дает ему весьма точную характеристику: «Перевод «Иван Страшный» или «Иван Ужасный» очевидным образом искажает смысл прозвища. В представлении людей того времени «гроза» символизировала стихию испепеляющую, неотвратимую и блистательную, притом стихию не столько природную, сколько божественную, знак вмешательства небесных сил в жизнь людей» [6, с.462]. В текстах песен прозвище «Грозный» встречается почти такое же число раз, как и само упоминание имени царя, они в большинстве случаев употребляются вместе. Это видно даже из названий песен: уже упоминавшиеся нами «Иван Грозный молится по сыне» и «Неудавшееся покушение на Ивана Грозного», а также «Гнев Ивана Грозного на сына», «Смерть Ивана Грозного», «Иван Грозный под Серпуховым», «Иван Грозный хитростью берет город», «Часовой плачет у гроба Ивана Грозного», «Терские казаки и Иван Грозный» и другие.

Интересно, что во многих песнях Иван IV называется автором песен «белым царем». Так, в песне «Часовой плачет у гроба Ивана Грозного» в уста часового вложены следующие слова:

«Ты восстань-ко, седь, да православной царь,

Православной царь, да царь ты белой наш,

Царь ты белой наш Иван Васильевиць» [3, с.478, №285].

На наш взгляд, «белый царь» может трактоваться в двух значениях. Во-первых, это определение имеет схожие черты с характеристикой «православный», то есть праведный, благочестивый, угодный Богу. Во-вторых, белый цвет в русской символике означает цвет самодержавия и монархии, и, следовательно, «белый царь» значит самодержавный. Весьма любопытная характеристика в контексте долгой и упорной борьбы с боярством и удельно-княжеской властью.

Произведения устного народного творчества наделяют Ивана Грозного такими качествами личности, как справедливость, щедрость, мудрость, хитрость, заботливость.

Наиболее отчетливо справедливость правителя проявляется в песне «Правеж», когда Грозный, проезжая по городу, увидел, как наказывают мужчину, и остановился, чтобы расспросить, в чем тот провинился. Когда царь убедился в невиновности человека, то повелел:

«Ох вы гой еси, бурмистры-целовальнички!

Заплатите ему за каждый удар по пятидесяти рублей,

А за бесчестие заплатите ему пятьсот рублей» [3, с.484, №295].

Справедливость и щедрость монарха нашли свое отражение в песне «Терские казаки и Иван Грозный». Сюжет ее заключается в следующем: казаки просят царя пожаловать их чем-нибудь, в отдельных песнях присутствует упоминание о том, что Грозный теперь стал жаловать только князей да бояр. В результате государь жалует казаков «быстрым Тереком со притоками <…> до синя моря до Каспийского» [3, с.481, №289].

Кроме всего прочего, крайне позитивное отношение к Ивану Грозному можно проследить в песнях, связанных со смертью царя. Так, в песне «Смерть Ивана Грозного» неизвестный автор скорбит о кончине государя:

«Уж ты, батюшка светел месяц!

Что ты светишь не по-старому,

Не по-старому, не по-прежнему,

Из-за облачка выкатаешься,

Черной тучей закрываешься?

<…> Во гробу-то лежит православный царь,

Православный царь Иван Грозный Васильевич.

В головах у него стоит животворящий крест,

У креста лежит корона его царская,

Во ногах его вострый, грозный меч.

Животворящему кресту всякий молится,

Золотому венцу всякой кланяется,

А на грозен меч взглянет – всяк ужахнется» [3, с.463, №267].

В песне «Часовой плачет у гроба Ивана Грозного» главный герой произведения казак, стоящий на часах, «слезно плачет», говоря:

«Вы подуйте-ка ли вы, уж ветры буйные,

Пошатните-ка ли вы горы высокие,

Пошатните-ка ли вы леса темные,

Разнесите-ка ли вы царскую могилушку,

Отверните-ка ли вы уж вы гробовую доску,

Отдайте-ка ли вы золотую парчу.

Ты встань, восстань, батюшка ты Грозный царь,

Грозный царь да ты Иван Васильевич!» [3, с.474, №280].

Очень показателен момент из песни «Ермак в казачьем кругу», когда в условиях угрозы со стороны царской армии, казачье войско оказывается перед выбором, что делать дальше: ждать, пока придет армия Грозного, или уходить из Камышина в другое место. Ермак призывает собратьев пойти на завоевание Сибири, чтобы потом, совершив военный подвиг, «покориться царю белому православному» и «снести к нему свои повинные головы» [3, с.506, №330]. Это ли не показатель лояльности, то есть преданности, и любви к царю: завоевав Сибирь, «принести ее к ногам» государя, чтобы искупить свою вину. В других редакциях Ермаком предлагается взять Казань.

Однако не прозвали бы Грозного «Грозным», не будь у царя крутого нрава и непростого характера. Иллюстрацией данного тезиса могут служить песни «Смерть царицы» и «Гнев Ивана Грозного на сына». В первой из них, в одних вариантах он в ответ на просьбу детей прийти к умирающей матери «отвечал детоцькам со всей грубости»: «Недосуг мне-ка идти с нею проститисе» [3, с.456, №263], ссылаясь на занятость государственными делами, и идет проститься с женой только с третьего раза. В других вариантах царь приходит сразу, но, услышав ее предсмертное напутствие не жениться на Марье Темрюковне «в проклятой Литве», «розъерился он да россердился» и «убежал-то он от царицы из спальней…» [3, с.459, №264].

Наиболее ярко царская суровость проявляется в песне «Гнев Ивана Грозного на сына». По сюжету песни государь «хвастается» тем, что вывел измену из крупных городов, однако старший сын царя, Иван Иванович, сказал, что младший сын, Федор, не избавился от изменников в Новгороде, а пожалел их и отпустил. Тогда правитель показывает силу своего гнева:

«…Грозный царь Иван Васильевич

Закричал своим громким голосом:

“Ай же вы, палачи немилостивы!

Вы возьмите Федора Ивановича за желты кудри,

Вы сведите на то на болото Житное,

Отсеките ему буйну голову,

Принесите секиру кровавую”» [3, с.297, №203].

Думая, что сына убили, государь приказал объявить по нему траур. Однако дядя царевича спас его, и когда Грозный узнал об этом, он был очень рад: простил сына, а его спасителя приказал наградить тем, чем он пожелает. Таким образом, данная песня, дошедшая до нас в огромном количестве вариантов, показывает, что Грозный – это человек, у него есть свои слабости, но как государь, он вынужден их пересиливать.

Итак, исследование произведений устного народного творчества продемонстрировало положительное отношение простого народа к Ивану Грозному.

 

Библиографический список:

1. Емельянова Л.И. Вступ. ст./ Л.И. Емельянова // Русская историческая песня: сборник. Л., 1990.

2. Ильин И.А. О монархии и республике/ И.А. Ильин // Собр. соч. в 10 тт. Т.4 М., 1993.

3. Исторические песни XIII-XVI вв. М.-Л., 1960.

4. Лихачев Д.С. Комментарии/ Д.С. Лихачев // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Отв. ред. Д.С. Лихачев. Л., 1979.

5. Путилов Б.Н. Русские исторические песни XIII-XVI вв./ Б.Н. Путилов // Исторические песни XIII-XVI вв. М.-Л., 1960.

6. Скрынников Р.Г. Иван Грозный/ Р.Г. Скрынников. М., 2002.

 

 

О.С. Шаклеин

Уральский государственный университет

 

«Великий курфюрст»: оценка личных качеств Фридриха-Вильгельма в историографии

 

Фридриха-Вильгельма, правителя Бранданбурга, назвали «Великим курфюрстом» – не Фридрихом-Вильгельмом Великим, а именно «великим курфюрстом», как бы засвидетельствовав тем самым его заслуги на государственном поприще [1]. Существует несколько версий появления данного историографического мифа. В. Фенор в популярной биографии внука Фридриха-Вильгельма «солдатского короля» говорит, что он (Фридрих-Вильгельм. – О.Ш.) получил этот почетный «титул» еще при жизни за победу над шведами при Фербеллине в 1675 г. [18, c.23]. Э. Лависс утверждал, что титул возник в XVIII в. в эпоху Фридриха II Великого. Во время перезахоронения останков бранденбургских правителей в новый фамильный склеп Фридрих II приказал вскрыть гроб с прахом прадеда и произнес слова, ставшие бессмертными: «Господа, сей муж творил великие дела» [9, c.201]. Отечественный исследователь В.Д. Балакин говорит, что Фридрих-Вильгельм как «великий курфюрст» впервые упоминается в политическом завещании его внука «солдатского короля» [1].

Пожалуй, мы можем согласиться с В.Д. Балакиным, но он фиксирует только первое письменное упоминание «великого курфюрста». В народной среде, в виде крылатой фразы, возможно, изначально с пренебрежительным или каким-то иным оттенком, этот титул мог существовать достаточно долго. Говорить о точной дате его появления, на наш взгляд, неправомерно, т.к. событий, повлиявших на судьбу государства во время правления Фридриха-Вильгельма, можно выделить не одно и не два.

Мы же, не углубляясь в область догадок и предположений, попытаемся дать оценку тому, мог ли курфюрст получить титул «великий», т.е. оценить, какими качествами, по мнению современников, должен был обладать человек в рамках традиционного общества, чтобы претендовать на получение титула «великий». Наиболее развернутую характеристику идеального монарха, достойного этого почетного «звания» дал французский моралист второй половины XVII в. Ж. де Лабрюйер.

Чтобы наследник стал правителем (согласно Ж. де Лабрюйеру), он «должен родиться от венценосцев», также он «должен отличаться властным и величавым обликом, быть ровным в обращении, не поддаваться гневу». Вслед за перечислением качеств, приобретенных «по наследству», Ж. де Лабрюйер переходит к описанию тех, которые можно «сформировать»: «Он (правитель. – О.Ш.) должен оказывать милости; правильно выбирать людей, достойных награды; раздавать должности и чины в соответствии с умом, талантами и характером соискателей. Он должен отличаться твердостью, постоянством и решительностью суждений; прямотой и справедливостью». А также: «Обширными познаниями; глубокой мудростью, которая поможет ему вовремя начинать войну, побеждать в ней, умело пользоваться победой, заключать мир, нарушать его, а иной раз навязывать его неприятелю; умением класть предел своему пылкому честолюбию и жажде завоеваний, покровительствовать искусствам и наукам».

Следующую группу качеств «великого» правителя, по Ж. де Лабрюйеру, можно определить, как разумные правила ведения политики во благо государства и народа: «Правитель должен обладать многосторонностью, позволяющей думать не только о внешних сношениях и торговле, но и о потребностях самого государства, о частностях его внутренней жизни, о преобразовании законов и обычаев, о создании неусыпной полиции для удобства и безопасности горожан».

Далее Ж. де Лабрюйер выделяет такие качества правителя, которые должны обеспечить внутреннюю устойчивость государства: «Он должен сурово карать низменные пороки, собственным примером способствовать торжеству благочестия и добродетели, защищать церковь, ее права и вольности, опекать подданных, как родных детей». Еще одно важное качество «великого» правителя заключается в том, что «он должен быть талантливым полководцем».

Наконец, последнее по порядку, но не по значению качество «великого» правителя. Скорее, даже не качество, а неотъемлемое право, получаемое монархом, обладающим всеми вышеперечисленными качествами: «Он должен обладать неограниченной властью, которая не оставит места для происков, заговоров и интриг» [8, c.27-30].

Таковы качества «идеального» правителя, каким его видел Ж. де Лабрюйер, живший в эпоху правления «короля-Солнце» Людовика XIV, также претендовавшего на получение титула «великий».

Мы решили «примерить» эту идеальную модель на нашего героя, основываясь на доступной нам историографии. Более всего внимания личным качествам Фридриха-Вильгельма уделяли отечественные и зарубежные историки XIX в. В советской исторической науке титул «великий курфюрст» продолжал использоваться применительно к личности Фридриха-Вильгельма, но приобрел уничижительный оттенок.

Немецкий историк второй половины XIX в. О. Егер дал такую характеристику этому правителю: «Это был человек видный, соединявший замечательную умственную силу с физической. Никто не мог с таким тактом, как он, отличить удобоисполнимое от несбыточного; он не разбрасывался по сторонам, а шел прямо к цели» [7, c.374]. Пфлуг-Гартунг написал про Фридриха-Вильгельма следующее: «В нем мы видим решимость и сознание своего долга. Он обладал основательным образованием, проницательностью, был религиозен, отличался терпимостью; у него были грандиозные планы, и в то же время он был трезв и практичен в их исполнении, выше всего он ставил интересы своего государства» [15, c.58]. Я. Буркхардт главной чертой, присущей Фридриху-Вильгельму, назвал его «душевную твердость» [3, c.430]. Э. Лависс отметил, что Фридрих-Вильгельм «обладал железной волей и строгой дисциплиной» [9, c.204].

Отечественный историк конца XIX – начала ХХ вв. В.Н. Перцев назвал курфюрста «типичным пруссаком». Он отметил, что Фридрих-Вильгельм «крутой, упорный в достижении своих целей, не останавливался в случае необходимости перед насилием; обладал относительной честностью, трезвостью взглядов и практичностью, в силу которой он умел подчинять свои личные симпатии соображениям выгоды и пользы» [13, c.13-14]. С.М.Соловьев назвал Фридриха-Вильгельма «значительнейшим из владельцев немецких, особенно по личным средствам» [16, c.285]. Сходную оценку дал ему и Р.Ю. Виппер: «В нем впервые однообразно жестокими и энергичными чертами обозначился новый тип прусского правителя» [4, c.250]. Г.В. Форстен писал, что «Фридрих-Вильгельм сам входил во все детали внутреннего управления, один представлял собою идею государства и являлся высшей, последней инстанцией» [19, c.758].

Первый отечественный специалист по Новой истории Т.Н. Грановский дал личным качествам Фридриха-Вильгельма такую оценку: «Он обладал меньшей чистотой нравственных побуждений, но равным дарованием и большею осторожностью, чем дядя его, Густав-Адольф. Он мог и должен был казаться самоуправным эгоистом, но содержанием его эгоизма были идеи, которые легли в основание прусского государства. Его характер был составлен из самых противоположных качеств – хитрости, соображающей для собственной пользы малейшие политические обстоятельства, осторожности, часто принимающей вид робости, и смелости» [6, c.40-49].

Особняком стоит оценка, данная Гогенцоллернам в целом и Фридриху-Вильгельму, в частности К. Марксом. Мы сознательно отводим ей особое место, потому что именно на ее основе строилось отношение к политике правителей из дома Гогенцоллернов в отечественной историографии советского периода. К.Маркс писал о таких «характерных» чертах Гогенцоллернов, как «вероломство, коварство, мошенничества с наследствами» [10, c.519].

Историческая наука в Советском Союзе основное внимание уделяла материальным факторам в истории, а роль личности была второстепенна. Поэтому о личных качествах упоминали вскользь, используя их в качестве иллюстрации для обоснования тех или иных изменений в материальной сфере. Вот лишь несколько мнений относительно личных качеств курфюрста, которые, в принципе, лишь развивали положение К. Маркса. «Для него (Фридриха-Вильгельма. – О.Ш.) характерно было вероломство и приспособленчество». «Его отличали незаурядная хитрость и изворотливость, несоблюдение каких бы то ни было обязательств, обман союзников, вероломство по отношению к империи и т.д.». «[Он обладал] чрезвычайной изворотливостью, вероломством по отношению к союзникам» [20, c.249; 5, c.90; 11, c.288] и т.п.

В 1980-е гг. в результате политических изменений можно отметить новые веяния, в том числе и в отечественной исторической науке. Одним из них стало распространение так называемой «исторической антропологии» – условного названия, принятого для обозначения направления и характера исследований французских историков из Школы «Анналов», прежде всего Л. Февра и М.Блока. Фактически это можно назвать «реабилитацией» роли личности в истории. При этом человек (главным образом, великий, чей вклад в историю неоспорим) назывался «общественным индивидом». Его появление в ту или иную эпоху было обусловлено особенностями конкретной исторической эпохи, воплощением совокупности специфических черт которой он являлся [2, c.117-123]. Мы так подробно останавливаемся на данном факте, т.к. именно в 1980-е гг. появляется первая более взвешенная оценка личности Фридриха-Вильгельма. Автором ее является В.П. Прокопьев, который к наиболее существенным качествам курфюрста отнес «его энергию, предприимчивость, необходимые для укрепления собственной независимости и могущества Пруссии» [14, c.57].

В современной российской историографии практически не дается оценка личных качеств курфюрста Фридриха-Вильгельма. Б.М. Туполев писал, что «Фридрих-Вильгельм всегда следовал основному жизненному правилу, что «никакой союз не должен дальше сохраняться, если он достиг своей цели, и никакой договор не обязательно соблюдать вечно», проявлял веротерпимость» [17, c. 308-310]. А.И. Патрушев отметил у него «неукротимую волю к власти и выдающийся организаторский талант» [12, c.56]. В.Д. Балакин написал, что «он был человеком огромной энергии, движимым честолюбием, полнокровным политиком, который не желал довольствоваться ролью наблюдателя и рано вышел на арену истории, дабы своим участием влиять на ход событий» [1].

Иностранные исследователи по-прежнему уделяют большое внимание личным качествам Фридриха-Вильгельма (к сожалению, большая часть специальной литературы, посвященной Фридриху-Вильгельму, не переведена на русский язык). В. Фенор назвал его «заносчивым, властным, беспощадным и к врагам, и к друзьям». Также он отметил такие черты курфюрста, как «властолюбие, необузданное упрямство, чудовищную самоуверенность, способность мгновенно впадать в бешенство, возненавидеть и полюбить» [18, c.21, 35]. П. Клим так описал курфюрста: «Из практики правления известны случаи, которые свидетельствовали о нем, как о человеке внимательном. Решения он принимал сам, в интересах династии, своих целей добивался последовательно, подчас с трудом находя верные решения, но всегда с ощущением благоприятного исхода» [23, s.171, 173].

Можно попытаться определить некоторые личные качества курфюрста по его «Политическому завещанию». Написанное в 1667 г., оно подвело своеобразный промежуточный итог его деятельности. В нем Фридрих-Вильгельм обращается к своему старшему сыну Карлу-Эмилю (умер в 1674г.) с наставлениями о том, как нужно править [22]. Истинная добродетель порядочного правителя с давних пор, по мнению Фридриха-Вильгельма, заключается в почитании Бога, «который его (правителя. – О.Ш.) создал и сделал господином такой большой страны и столь многих людей, чтобы он любил Его и имел перед глазами Его единственный спасительный образ, который бы служил ему опорой в его правлении и в жизни, т.к. только истинный Бог способен пробудить желание править» [21, s.198]. Постоянное обращение к Богу и напоминание о Божьем промысле позволяют охарактеризовать Фридриха-Вильгельма, как личность религиозную (в то же время данная формулировка является типичной для документов подобного рода). Очевидно, он также считал, что монархическая власть даруется свыше. При этом Фридрих-Вильгельм замечает, что ноша правления «тяжела», а нести ее нужно, «руководствуясь мудростью и разумом». Самое главное здесь, на наш взгляд, то, что нести эту ношу, согласно Фридриху-Вильгельму, нужно «на благо страны (das Land) и ее жителей» [Ibidem].

Стоит отметить еще одно качество, придерживаться которого Фридрих-Вильгельм настоятельно рекомендует сыну (и, видимо, хочет продемонстрировать на своем примере), это прилежание: «Вы всю свою жизнь [должны будете] постоянно быть прилежны (befleißig)» [Ibidem]. При этом он замечает, что прилежным надо быть настолько, «насколько позволяет ваша человеческая природа» [Ibidem]. Таким образом, перед нами человек, который, с одной стороны, искренне верил в свое божественное право управлять, но, с другой стороны, понимал, что человеческая природа несовершенна, и даже правитель может совершать проступки, за которые ему «бы пришлось в будущем отчитываться перед Всевышним».

Условно можно отметить и такую черту Фридриха-Вильгельма, как веротерпимость, это видно из следующих его слов: «Вы, как истинный отец страны, должны любить Ваших, данных вам Богом подданных, невзирая на [их] религию» [21, s.199]. Очевидно, что это не просто популистский шаг, а вполне трезвое отношение к той исторической реальности, которая сложилась во второй половине XVII в. Фридрих-Вильгельм советовал сыну также помогать тем людям, которые развивают коммерцию и способствуют «созданию самости курфюршества (Chur) Бранденбург» [Ibidem]. Здесь весьма показательно употребление существительного курфюршество, а не маркграфство (в официальных документах вплоть до конца существования Старой империи употреблялось последнее). Можно предположить, это связано с тем, что, используя существительное курфюршество, Фридрих-Вильгельм как раз и пытался подчеркнуть ту самую самость Бранденбурга, способствовать созданию которой он призывал своего сына.

Далее отец просит сына проявлять те качества, которые могут ему помочь прослыть великим правителем (einen grossen Herrn!): «Проявляйте себя милостиво по отношению к каждому и живо реагируйте на просьбы. […] Во всем [вы] должны соблюдать умеренность, чтобы сохранить свой сан, а для всех подданных быть справедливым». В то же время, будучи «милостивым» и «справедливым» внутри «государства», вне его «от того, что вам подобает по рангу не отступать ни на йоту, а [из того], что вам принадлежит не отдавать ничего; привилегии курфюршества [вам надлежит] прочно удерживать, т.к. из-за слишком большой учтивости и добродетели часто можно потерять свое имущественное право, которое является вашим необходимым атрибутом» [Ibidem]. Фактически, таким образом, перед нами не столько наставления отцом сына, сколько принципы политики самого Фридриха-Вильгельма, а именно то, что исследователи называли «относительной долей честности». Главной задачей для себя и своих наследников он считал возвышение Бранденбурга, усиление его непохожести на другие государства и независимость от них, по крайней мере, в рамках традиционного общества и того баланса сил, который был официально закреплен Вестфальскими мирными договорами.

Основываясь на вышесказанном, мы можем сделать вывод, что Фридриха-Вильгельма справедливо назвали «великим». Да, он не во всем соответствовал идеальной модели Ж. де Лабрюйера, но идеальных людей не бывает. Это понимал и сам французский моралист, когда в конце своего сочинения заметил, что «все эти изумительные добродетели представляются неотъемлемыми признаками государя. Правда, они редко соединены в одном лице: для этого нужно слишком многое сразу – ум, сердце, внешность, характер» [8, c.30]. Фридрих-Вильгельм обладал и тем, и другим, и третьим, и четвертым, он был подлинным сыном эпохи, которую смог направить в том направлении, в котором ему и его «государству» это было нужно. Но любой великий деятель нуждается в великих возможностях, в чрезвычайном стечении обстоятельств, которые сам он не создает по своему хотению. В постоянной борьбе и преодолении трудностей Фридрих-Вильгельм и стал «великим курфюрстом» [1].

 

Библиографический список:

1. Балакин В.Д. Великий курфюрст Бранденбурга [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.auditorium.ru/books/1123/sh2/gl3-4.pdf

2. Барг М.А. О роли человеческой субъективности в истории / М.А. Барг // История СССР. 1989. № 3.

3. Буркхардт Я. Размышления о всемирной истории / Я. Буркхардт. Пер. с нем. М.: РОССПЭН, 2004.

4. Виппер Р.Ю. История Нового времени / Р.Ю. Виппер. Киев: Ника-Центр, Вист-С, 1997.

5. Германская история в Новое и Новейшее время. В 2 т. Т. 1 / Под ред. С.Д. Сказкина. М.: Наука, 1970.

6. Грановский Т.Н. Начало Прусского государства / Т.Н. Грановский // Полное собрание сочинений. В 2 т. Т. 1. СПб.: Издание Н.Ф. Мертца, 1905.

7. Егер О. Всемирная история. В 4 т. Т. 3. Новая история / О. Егер. Пер. с нем. 3-е изд., испр. и доп. М.: АСТ; СПб.: Полигон, 2002.

8. Лабрюйер Ж., де. О монархе или о государстве / Ж. де Лабрюйер. Пер. с фр. М.: АСТ; Астрель, 2003.

9. Лависс Э. Очерки по истории Пруссии / Э. Лависс. Пер. с фр. 3-е изд., стер. М.: Едиториал УРСС, 2003.

10. Маркс К. Подвиги Гогенцоллернов / К. Маркс // Сочинения. Т.6. Пер. с нем. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1957.

11. Новая история. В 2 т. Т. 1. 1640-1789 / Под ред. В.В. Бирюкевича, Б.Ф. Поршнева, С.Д. Сказкина. М.: Госполитиздат, 1951.

12. Патрушев А.И. Германская история / А.И. Патрушев. М.: Весь мир, 2003.

13. Перцев В.Н. Гогенцоллерны: характеристика личностей и обзор политической деятельности / В.Н. Перцев. Минск: Харвест, 2003.

14. Прокопьев В.П. Армия и государство в истории Германии Х – ХХ вв. / В.П. Прокопьев Л.: Изд-во ЛГУ, 1982.

15. Пфлуг-Гартунг. Всемирная история. В 6 т. Т. 2. Ч. 1. От Вестфальского мира до падения Наполеона I (1650–1815) / Пфлуг-Гартунг. Пер. с нем. с доп. Н.И. Кареева, С.Г. Лозинского. СПб.: Типография Акционерного общества «Брокгауз-Ефрон», 1911.

16. Соловьев С.М. Курс Новой истории / С.М. Соловьев. М.: Астрель: АСТ, 2003.

17. Туполев Б.М. Германия: Династия Гогенцоллернов / Б.М. Туполев. М.: Республика, 1996.

18. Фенор В. Фридрих-Вильгельм I / В. Фенор. Пер. с нем. М.: АСТ; Транзиткнига, 2004.

19. Форстен Г.В. Фридрих-Вильгельм / Г.В. Форстен // Энциклопедический словарь. СПб.: Типолитография Е.А. Ефрона, 1898. Т. 72.

20. Эпштейн А.Д. История Германии от позднего средневековья до революции 1848 / А.Д. Эпштейн. М.: ИМО, 1961.

21. Herrscherauffassung des Grossen Kurfüsten von Brandenburg (1667) // Deutsсhe Geschichte in Quellen und Darstellung. Bd. 5. Zeitalter des Absolutismus (1648 – 1789). Stuttgart, 1997. S. 196-199.

22. Iländer C. Wie aus Friedrich III. Friedrich der I. wurde [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.web-der-weltgeschichte.de/FriedrichI_2.html

23. Kliehm P. Kurfürst Friedrich-Wilhelm von Brandenburg. 1620 – 1688 // Kaiser. König. Kardinal: Deutsche Fürsten. 1500 – 1800. – Leipzig. Jena. Berlin: Urania Verlag, 1991.