Такими средствами обрели силу большевики после Октябрьской революции.

Но прошло не более нескольких месяцев, и картина начала постепен­но изменяться. Крестьянство не получило ровным счетом ничего, напро­тив, все больше и больше продуктов вымогалось грабежом или ре­квизициями. Результатом стала серия крестьянских бунтов и их отход от революции, удерживаемый еще частично страхом возвращения поме­щиков, восстановления старого режима и связанных с ним запретов. Красная Армия находилась приблизительно в том же положении, за исключением, может быть, нескольких сотен привилегированных боль­шевистских преторианцев. Рабочий класс в 1919—1920 годах также испытал немало лишений от голода, принудительного труда, бюро­кратизации и тирании новой власти. После ряда восстаний рабочих, "красных" солдат икрестьян в марте 1921 года новое правительство было на пороге того, что его вот-вот скинут; удержалось же оно у власти лишь благодаря жесточайшим репрессивным мерам, вводу новых ограничения и отходу от идеи коммунизма. Кроме того, для сохранения власти была введена многочисленная личная охрана для крупных государственны* деятелей. Часть интеллигенции, особенно высокопрофессиональных спеди^а' листов, удалось склонить ксотрудничеству, подкупив ее высокими ^заР^а°?г^Т' ками, апредпринимателей — искушением обогатиться на спекуляциях.Н для того чтобы платить этим людям, они вынуждены были все большибольше грабить крестьянство и эксплуатировать рабочих. Новое подавл ние инстинктов привело ктому, что в 1922—1924 годах они фактическ оказались во враждебном большевикам лагере. Реальную поддер*^ Советскому правительству оказывали лишь преторианская гвардия, "спеиь

_ью нэпманы.Такая поддержка могла бы оказаться не столь солидной, ji ^цаС1_ы не усталость в стране от войн, революции, чрезмерного обнищания, _мИй и безграничных просторов и разбросанности населения — главно- ^эПИДеепятствия на пути консолидации социальных сил. Из приведенного го много наброска видно, что наши первые три предположения теоремы ^гтносгью подтверждаются всем ходом русской революции. ^П° Жесточайшее подавление многих базовых инстинктов крестьянства, я чих,буржуазии, низшего духовенства и интеллектуалов, без сомне-Р¹ существовалово Франции накануне революции 1789года. ^ Крестьянство облагалось громадными феодальными повинностями платежами (не следует забывать при этом и о голоде 1788года);^Й бочиестрадали от нищеты и голода; буржуазия бесновалась от фактаР^а_ивИлегийнобилитета; низшее духовенство — от привилегий епископа- Буквально все, даже "привилегированные", чувствовали себя "подав­ленными". Общество, еле сдерживаемое деспотической монархией,_в тискахкоторой оно пыталось функционировать, внадежде апеллиро­вало кидее конституции, "которая должна быть дарована королевству".

Взрывбыл неизбежным, и вскоре он произошел. Группы, преданныереволюции,включали в себя подавляющее большинство населения. Радикализация революции и "отхода" от нее все новых и новых ин­дивидов демонстрирует действие описанного выше естественного законареволюции.Как только некая группа, участвующая вдвижении, находи­ла удовлетворение своим подавленным инстинктам, она тотчас же теря­ла интерес к революции. И если новая революционная власть пыталась принудить ее к соучастию, то она тотчас же оборачивалась против него.

И во Франции крайний экстремизм проявляют неудачливые интел­лектуалы, рабочие, преступники и авантюристы, составившие ядро яко­бинцев. В союзе с другими группами они представляют собой "загон­щиков" революции. Рабочие и торговцы попервоначалу поддерживали якобинцев, но как только они стали ощущать вторичное подавление инстинктов на своей собственной шкуре (голод, безработица, закон Jle Шапелье, трудовые повинности, принудительные работы), они мгновен­но начали переходить на сторону врагов революции и безуспешно пытались приостановить ее ход (вспомним о заговоре Бабефа). Крес­тьянство, освободившись от феодальных повинностей и захватив земли, проявило полную индифферентность по отношению к революционному Центру; но как только стали попираться их права в виде бесконечных Реквизиций, они незамедлительно стали оборачиваться врагами револю­ционного правительства. То же произошло и с низшим духовенством.

И здесь, как и везде, первоначальный революционный порыв, осно­ванный на единстве чувств, был единодушным; но позже, вследствие Розницы в глубице и наборе подавленных инстинктов, революционный оток разделился на несколько течений. И чем дальше шли радикалы, м суше становился поток, образовывались обратные течения за счет тех в!**^{1111, кото}Р^ые получали освобождение от подавленных инстинктов. Тем Ревенем революционный авангард начинает репрессировать удовлетво- *ые группы и тем самым своими же руками выталкивает их в стан возп^{ИВНИКОВ} Д^альнейшего углубления революции. Под конец всего этого _Сй0»ают столь значительные ограничения, что выравниваются по В р_е^Му количеству с репрессированными импульсами старого режима. д_ен ³У^Льтате революционная власть теряет всякую поддержку и вынуж- спа_С1? У^СтУ^пает место новому правительству, которое представляется

тельным по сравнению со "смертоносной" тиранией радикалов, и ц_ак,^{ы м}°жем наблюдать подобное подавление врожденных рефлексов ^анУне английской революции. Правление короля Карла I было по сути

тираническим. Закон и права нации систематически попирались. Короле^ кие обещания не выполнялись. Новые налоги и монополии вводились такие товары, как соль, мыло, уголь, железо, вино, кожа, крахмал, таба** пиво и т. п. Население было разорено. Королевские угодья росли за сч*' деспотических аннексий частных владений. Судьи и высшая администрат1^Т были коррумпированы. Население страдало от постоянно расквартировав ных в деревнях воинских подразделений. Каждодневно попирались н только богатые, хоть они и были солидным источником пополнения фиск^ но и бедные, ибо они были не опасны для режима. Аристократий предписывалось жить в своих поместьях. Кроме всего этого — невероятное давление религиозного порядка, причем как на простых людей, так и на духовенство; строгая религиозная цензура и т. п. Требовались невероятные усилия для того, чтобы "благополучно" вынести все это подавление инстинктов людей всех классов и национальностей. Но репрессии не могли длиться вечно, рано или поздно они должны были привести к взрыву.

Дальнейшее развитие английской революции, рассматриваемое с точки зрения радикализма разных групп и времени их исхода из процесса, соответствует положениям "2" и "3" нашей теоремы.

Обратимся к другому примеру — чешскому обществу XIV века. Накануне гуситских войн свободы и социального равенства фактически не существовало. Феодальные порядки становились все более и более ре­прессирующими, повинности росли, пошлины становились все многочис­леннее. Эксплуатация простого люда со стороны дворянства возрастала. О какой справедливости можно было говорить, если обидчик одновре­менно был и судьей. Крестьянство запросто лишалось земли. Пережива­ние от того, что чехи становились "рабами", было с каждым днем все сильнее, усиливалось оно вдобавок иностранным господством в Богемии.

return false">ссылка скрыта

Обнищание шло нога в ногу с обогащением аристократии, особенно германцев и римской католической церкви, а также с усиливающимся распутством и коррумпированностью духовенства. Из всего этого ясно, насколько значительным количественно и качественно было подавление человеческих инстинктов накануне революции.

Нет необходимости, видимо, продолжать список примеров из ис­тории других великих революций. Читатель может сам набрать нужное количество, анализируя под заданным выше углом зрения предреволю­ционную ситуацию влюбой стране.

Извсего рассмотренного материала явствует, что число групп, вов­леченных вреволюционное движение, особенно во времена великих революций, достаточно значительное. Эти группы крайне разношерстны и состоят из людей самых разных социальных позиций. Здесь можно увидеть инегодующего за прошлые унижения профессора, и обиженного редактором газетчика, иущемленного знатью интеллектуала, и обанк­ротившегося банкира, иразорившегося аристократа, и голодающего рабочего, иразоблаченного авантюриста, исклонного к насилию пре­ступника, а также идушевно неуравновешенного, но готового к самопо­жертвованию идеалиста. Многие из них страдают от голода, холода, другие исходят завистью, алчностью, мстительностью, страхом или гневом; третьи — жаждой имечтой улучшения существующих отноше­ний вобществе ит. п.

Все эти мотивы не что иное, как разнообразные формы проявления подавленных базовых инстинктов, удобренных тем, что основы социаль­ного строя расшатаны, адорога к революции открыта идеями РУ⁰^иВольтера, Иоанна Гуса и Иеронима Пражского, индепендента^ иЛильборном, Марксом иЛассалем, Лавровым, Михайловским, Пле' хановым идругими. Именно под этим влиянием радикальных иЛ

енных "освободителей" начинаются всякие дерзновения "репрес- уМ^еР _ннЫх" масс. Под их влиянием происходит дальнейшее углубление сЯР° ^ионного процесса, за которым следует... коллапс, р^сВ<ц_аще предположение подтверждается также и отличием в степени _олК)ЦИОННОсти жителей городов и жителей деревень. Профессор ^\айэс справедливо отмечал, что горожане, как правило, более рево- Э- \^_0нны, чем сильчане. Более того, они обычно выступают зачин­щиками.в то время как революция затухает чаще в деревне. Из недавних ^ытий примерами, иллюстрирующими этот тезис, могут служить ^бытия в России, Венгрии, Баварии и Италии, а еще раньше события, ^исходящие в период Парижской коммуны во Франции... и даже во ^Ппемена Великой французской революции 1789 года.

Почемуже так происходит? Дапрежде всего оттого, что человек его инстинктами и рефлексами менее приспособлен к условиям боль­шого города,чем сельскому образу жизни. Город — явление сравнитель­но недавнеев истории человечества, особенно современный индустри­альныйгород. Люди в течение тысячелетий адаптировались к деревенс­кой средеобитания, а не к городской. Перенесенный, однако, волеюисториисо всем своим багажом старых инстинктов в город, человек ощущает себя лежащим на "кровати из гвоздей", к которой его рефлек­торнаясистема отнюдь не приспособлена. Возьмем, к примеру, громад­ные массыгородского пролетариата.

Каковы условия их жизни? Работа в закрытых пространствах, гос­подство бездушных машин из стали... Ужасающий шум и грохот... Одна и та же работа повторяется изо дня в день, механическая, монотонная, не дающая ничего ни сердцу, ни мозгу. Где и когда людские инстинкты адаптировались к подобным условиям, и могут ли вообще люди найти в такой работе удовлетворение? Естественно нет. В таких условиях не находят выхода ни импульсы творчества, новаторства, ни стремление к смене обстоятельств, ни любовь к перемещениям и т. п.

Добавьте к этому и тот факт, что пролетариат не имеет никакой собственности. А кроме того, в городах наряду с подавлением всех инстинктов взору пролетариата, с одной стороны, открыт мир плуток­ратии, сдругой — пучина бедности¹. Следует ли удивляться, что проле­тарии умственного и физического труда всегда недовольны и извечно склонны к революционности^[141].

Все изложенное можно расценивать в качестве дополнительного подтверждения нашей теоремы о генезисе революций. Из всего сказан­ного можно заключить, что теорема установлена и доказана.

Дезорганизация власти и социального контроля. Кроме универсаль­ного подавления базовых инстинктов человека существует еще одно^Маловажноеусловие, необходимое для продуцирования революцион­но взрыва. Это — недостаточное и недейственное сопротивление Революционному подъему репрессированных масс. Под недостаточно- - ^и недейственностью я подразумеваю неспособность властей и вла- _си/*шей элиты: а) разработать контрмеры против давления репрес- льн°^{ВаННЫХ инстинктов}> достаточных для достижения состояния социа- ^0Г0 Равновесия; б) удалить или, по крайней мере, ослабить условия,

продуцирующие "репрессии"; в) расщепить и разделить репрессироь пую массу на группы, настроив их друг против друга (devide et impera?%*⁴ в целях их взаимного ослабления; г) направить "выход" подавлецц ^ импульсов в иное, нереволюционное русло.

Как уже не раз отмечалось, человек может быть доведен до крайне голода, но если к его виску приставлен револьвер, то он и не притроне/⁰ к стоящим перед ним кушаниям. Импульс, продиктованный голодо? будет подавлен, пусть даже если индивид находится на краю голодн ^J смерти. В этом же духе можно рассуждать и о людях с другим!! подавленными инстинктами. В каждом обществе в любой период^? развития мы обнаружим более или менее сильную "репрессию" инстин° ктов значительной части населения. И если эта репрессия не привод^ к катаклизмам или мятежам, то лишь по причине сопротивления со стороны властей и привилегированных групп населения. В самом деле нам хорошо известны периоды в истории, когда подавление инстинктов населения было крайне сильным, но оно вовсе не приводило к революци­онным взрывам, а лишь... к вымиранию одной части населения и раб­ству другой. Причина тому — чрезвычайно сильный и действенный государственный контроль. Захваты, оккупации, аннексии могут послу­жить в данном случае в качестве примеров.

Вспомним о Бельгии и части Франции, оккупированных Германией в годы мировой войны; о Рурском бассейне, захваченном Францией и Бельгией в 1923 году; о России, порабощенной бандой интернациональ­ных негодяев, которых начиная с 1921—1922 годов ненавидят не меньше, чем, скажем, германцев в Бельгии и Франции, или как сейчас ненавидят французов и бельгийцев в Руре. Но вопреки этому оккупанты оказывают­ся способными предотвратить потенциальный революционный взрыв^[142].

Иными словами, для революционного взрыва мало одних подавлен­ных инстинктов, необходимо еще и отсутствие мощного, эффективного сопротивления властей и правящих кругов. Мы наблюдаем нечто подо­бное в дореволюционные эпохи? Без сомнения.

Атмосфера предреволюционных эпох всегда поражает наблюдателя бессилием властей ивырождением правящих привилегированных клас­сов. Они подчас не способны выполнять элементарные функции власти, не говоря уж о силовом сопротивлении революции. Неспособны ониина разделение иослабление оппозиции, сокращение репрессий или организацию "выхода" репрессированных импульсов в нереволюцион­ное русло. Практически все дореволюционные правительства несут все­бе характерные черты анемии, бессилия, нерешительности, некомпетент­ности, растерянности, легкомысленной неосмотрительности, а сдругой стороны — распущенности, коррупции, безнравственной изощренности ит. д. Безмозглость, безволие, бесхитростность. "Встране нет рулевого. Где же он?.. Может, он уснул?.. Правитель утратил свою силу и долее уже не поддержка нам" — таковы комментарии Ипувера о слабости власти фараона накануне иво время египетской революции эпохи СреД* него Царства. ...

В Древнем Риме накануне и во время движения братьев Гракхов (* в. до н. э.) мы видим подобное вырождение власти: вместо мудр^' энергичных и властных patres conscripti^[143]* — дегенеративный сея* ' льстивый, подобострастный и раболепствующий перед толпой и

_аМИ. Т. Моммзен так описывает этот период: "Никто более не _жертвовать ни своим достоянием, ни жизнью во имя блага Вместо героев — трусы; вместо добрых сенаторов — гнилая poflP_кратия; вместо неумолимых воинов и правителей — трусливая ^моральная аристократия толпы".

и франции накануне Жакерии и революции конца XIV века насту-периодцарствования Иоанна II, правителя крайне бездарного, я^ае _лаННОго вояки, окруженного такими же нулями, как и он сам. б*_в днглии Карл I и его правительство в равной степени было неособноследовать одной определенно строгой политической линии; ⁰¹¹ _{ха же} они добивались лишь на поприще раздражения людей своимиУ^с_чнЫмишараханиями и истерическими взрывами деспотизма. Правите-^ство тоарестовывало членов оппозиции, то выпускало их на волю, попавшись в войну, они не знали, как ее вести. Они не способны были же _0Казатьпротекцию своим фаворитам, таким, как Букингем, Стаф- Аорд, ВильямЛод и др. "Не ощущалось ни твердости целей, ни власт­ней РУ^КИ"' "" ™^{шст Гиз}°-