Лекция 9. История перевода: традиционная периодизация

РАЗДЕЛ II. История перевода.

 

§ 1. Вводные замечания

Традиционно в курс лекций по любой дисциплине в высшей школе включается раздел истории развития этой дисциплины. Это обусловливается методическим положением о том, что невозможно оценить современный этап развития науки, не выявив специфики предыдущих, не проследив генезиса существующей сегодня теории. Однако, у теории перевода в этой связи возникает две проблемы. Во-первых, откуда вести историю теории перевода, и во-вторых, какого принципа периодизации придерживаться. Специфика первого затруднения связана с тем, что собственно теоретические воззрения на перевод возникли, или вернее, были зафиксированы, значительно позже, чем появилось явление перевода. Тем не менее древние переводы также осуществлялись по определенным принципам, которые можно вывести, сопоставляя их с оригиналами. Именно поэтому мы назвали лекцию «история перевода», а не «история теории перевода». Второе затруднение связано с тем, что перевод до 20 века почти полностью представляет из себя перевод религиозный и литературный, поэтому влияние господствовавших в разное время литературных и эстетических концепций сложно переоценить. С другой стороны, на переводческие традиции оказывало влияние и состояние общественной мысли в целом, вне связи с литературой. Простое хронологическое изложение фактов переводческой мысли может оставить впечатление, что вся история перевода - это топтание на месте, не прогрессивное развитие. Между тем, если представить развитие перевода в виде спирали, как предлагает В.Шор, то станет очевидным накопление положительного качества перевода на каждом новом ее витке, приведшее в конечном итоге к той теории, которую мы имеем сегодня.

Учитывая это последнее замечание, отметим, что на протяжении всей истории перевода существовало две основные тенденции, два типа передачи иноязычного текста, представляющие собой две противоположные крайности, между которыми отмечается множество промежуточных способов перевода. Это перевод, основанный на тенденции к дословному воспроизведению языка оригинала, в ущерб смыслу и нормам ПЯ, и перевод, основанный на стремлении отразить «дух» подлинника, передать его смысл и соблюсти требования своего языка.

 

§ 2. Древность и античность

Историю перевода, вероятно, следует вести со времени возникновения письменности, или по крайней мере с того времени, к которому относятся первые дошедшие до нас письменные переводы. Безусловно, устный перевод существовал и ранее, но судить о его нормах и принципах вряд ли возможно, не опираясь на какие-либо свидетельства.

Как известно, первые письменные языки появилась ок. 4 тыс. лет до н.э. Различают 4 основных типа письменности:

n идеографическое письмо, представляюшее из себя картинки, отображающие подчас целые ситуации, и характеризующееся довольно узкой понятийной базой;

n словестнослоговое письмо, существовавшее в Древнем Египте (4 тыс. лет до н. э.), на Крите(3 тыс. лет до н.э.) и у шумеров; к этому типу относят современное китайское письмо (2 тыс. лет до н.э.).

n силлабическое письмо - современная индийская письменность (1 тыс. лет до н.э.)

n алфавитное, буквенно-звуковое.

Первым свидетельством существования переводчиков является древнеегипетский барельеф, относящийся к 1,5 тыс до н.э. и изображающий двухголовое (значит, двуязыкое), четырехрукое существо, по размерам меньше фараона и вавилонянина, но больше рабов.

До нас дошли свидетельства существования письменного перевода в Древнем Египте при развернутых дипломатических контактах. Однако, до 3-4 вв до н.э. перевод носил хозяйственный характер - переводились торговые договоры, законы для варварских провинций. Собственно перевод стал развиваться после завоевание А. Македонского, появились школы писцов и переводчиков. Некий жрец по имени Анхормис вошел в историю перевода, как первый переводчик, известный по имени.

В период античности (3-2 вв. до н.э.) в Греции также преобладает деловой перевод, литературные переводы на греческий составляют ничтожно малое количество текстов (ср. с Древней Русью, где лишь 1% своих, а остальное - на базе переводов). Однако, этого нельзя сказать о Древнем Риме, культура которого во многом базируется на греческой. Основную массу переводов составляют драматургические и философские тексты, а также эпос. Первыми переводами с греческого на латинский считается перевод «Илиады» Гомера, выполненный Луцием Левием Андроником, а также переводы трагедий Эвклида и произведений Аристофана. Примечательна подпись, обнаруженная под одним из переводов: «перевел Плафт на варварский латинский».

Основными характеристиками древних переводов являются:

n вольности, обусловленные отсутствием пиетета перед текстом, текст, часто не имевший автора не рассматривался как ценность - ценно его содержание, миф.

n ориентация на впечатление - часто переводы являлись переделками. приспосабливающими текст к реалиям римской жизни, «склонение на свои нравы», поскольку переводчик стремился обеспечить такую же реакцию, впечатление, которые производил подлинник.

 

§ 3. Средние века

Сначала н.э. эпаты развития перевода совпадают с этапами развития христианства. С 1-15 вв господствовал буквальный или точнее пословный перевод. Яркими примерами такого перевода являются переводы Библии с древнееврейского на греческий и латинский, а также средневековые переводы философских трудов Аристотеля. Буквальность религиозных переводов проистекала не столько из теоретически осознанного принципа, сколько из священного трепета перед текстом, ведь слово, как единица смысла считалась наименьшей частицей связи с Богом. Кроме того, это происходило и из-за лингвистической неграмотности, наивности переводчиков, не представлявших себе, вероятно, всей степени расхождения между языками. Они, скорее всего, исходили из предположения, что один язык можно механически приноровить к другому (4 в. перевод готского епископа Вульфилы - перевод слово-за-слово, много транскрипций, непрозрачных конструкций).

Существовала и неоплатоническая концепция иконического знака, в которой слово считалось образом вещи, и которая утверждала неразрывную связь между словом и вещью. Сторонники этой концепции считали, что вещь можно отобразить несколько раз, из чего следовала принципиальная возможность перевода, но перевода, основанного на переотображении вещей, т.е. пословного.

Однако в этот же период применялся и второй тип перевода, чаще к сочинениям светского характера. Цицерон (1 в до н.э.) в комментарии к своим переводам речей Эсхина и Демосфена, говорил: «Их... речи я решил перевести .., так, чтобы все их достоинства были воспроизведены в переводе, т.е. все их мысли, как по форме, так и по содержанию и чередованию. слова же лишь постольку, поскольку это дозволяют условия нашего языка.» Среди библейских переводчиков этого же принципа придерживался Св. Иероним (4 в н.э.) при переводе «Ветхого Завета» с древнееврейского подлинника, получивший название «Вульгаты». Сам же Св. Иероним считается покровителем переводчиков.

Таким образом, для этого периода в истории перевода, в основном, характерно:

n внеконтекстуальный перевод, слово за слово;

n вненациональный характер, переводчик действовал так, чтобы обеспечить обращение язычников в новую веру. Так, известен диалог Апостола Павла с римскими мудрецами, в котором он говорит, что новый Бог, на самом деле тот неизвестный бог храм которого был почитаем в Риме.

n отсутствие авторства перевода (ведь хороший перевод может быть только боговдохновенным, рукой переводчика водит Бог) и понятия посягательства на авторский текст;

n тексты переводов не выделялись в отдельную группу, они составляли (иногда целиком) литературное наследие нации; в те времена мир делился по признаку веры, а не национальности.

§ 4. Эпоха Возрождения

ознаменовала окончание периода «темного» перевода, который к тому времени перестал удовлетворять общество. Для этой эпохи, с ее интересом к античности, к произведениям светской литературы, с ее критическим отношением к литературе церковной, вопросы перевода были чрезвычайно важны. Среди наиболее видных деятелей того периода выделяют француза Этьена Доле, автора трактата «О способе хорошо переводить с одного языка на другой» и переводчика Платона. Он отстаивал переводы, верные смыслу подлинника, и даже был приговорен церковным судом к смерти и сожжен на костре за неканоническое истолкование реплики Сократа в одном из диалогов Платона. Другим ярым противником дословного перевода выступил Мартин Лютер, требовавший в своем послании «Об искусстве переводить» использования ресурсов народного языка, с помощью которых достигалась бы верная передача смысла и, вместе с тем, обеспечивалось бы возможность полного понимания переводного текста.

Эпоха Возрождения принесла с собой и сомнения по поводу принципиальной возможности удовлетворительного перевода. Сначала такие сомнения высказывались в отношении поэзии, а в конце эпохи Сервантес вложил в уста Дон Кихота следующее скептическое высказывание:

«...я держусь того мнения, что перевод с одного языка на другой, ... - это все равно, что фламандский ковер с изнанки; фигуры, правда, видны, но обилие нитей делает их менее явственными, и нет той гладкости и нет тех красок, которыми мы любуемся на лицевой стороне...».

Это, в сущности пессимистическое утверждение, было в своем роде прогрессивно, поскольку означало отказ от наивного представления о различных языках, как о вполне тождественных способах выражения одних и тех же мыслей.

Отказ от буквальности перевода нередко переходил и в принцип вольного перевода. Стремление к свободе перевода особенно сильно проявилось у Альбрехта фон Эйба. Он, в своей передаче комедий Плавта (подобно самому Плавту) прибегал к методу «перелицовки» на местный лад, заменяя не только образы оригинала более специфическими, местными, но также изменяя имена героев и обстановку действия. По его мнению надо переводить «не по словам, а по смыслу и разумению предмета, так чтобы он был выражен как можно понятнее и лучше».

§ 5. Новое время: классицизм и романтизм

18 век привносит особое явление в области перевода - господство в европейских литературах переводов, полностью приспосабливающих подлинники к требованиям эстетики эпохи. Эпоха классицизма закрепила в литературе, прежде всего французской, жанры, с четкими формальными требованиями. В это время доминируют нормы эстетики Буало, которые распространяются и на перевод. Французские переводчики стремились подчинить иноязычные литературы своим канонам, своим правилам «хорошего вкуса», своему пониманию художественного идеала. Переводы предполагали в каждом случае огромную переделку. Пушкин таким образом описывает этот вид перевода, который просуществовал до начала 19 века:

«В переводных книгах, изданных в прошлом столетии, нельзя прочесть ни одного предисловия, где бы не находилась неизбежная фраза: мы думали угодить публике, а с тем вместе оказать услугу и нашему автору, исключив из его книги места, которые могли бы оскорбить образованный вкус французского читателя».

Естественно, что при таком переводе тщательно вытравлялись местные, национально-исторические и индивидуальные особенности подлинника. Лозунг той эпохи: самый приятный перевод есть и самый верный.

 

Переход к противоположному отношению к переводу, произошедший на рубеже веков, охарактеризован Пушкиным следующим образом:

«Стали подозревать, что г. Летурнер мог ошибочно судить о Шекспире и не совсем благоразумно поступил, переправляя на свой лад Гамлета, Ромео и Лира. От переводчиков стали требовать более верности и менее щекотливости и усердия к публике - пожелали видеть Данте, Шекспира и Сервантеса в их собственном виде, в их народной одежде».

Это новое понимание задач перевода, сложившееся в первой четверти 19 века, было подготовлено литературой подымающейся буржуазии. Большую роль в этом отношении сыграла деятельность немецкого просветителя Гердера, собравшего и обработавшего образцы фольклора целого ряда народов в собрании «Голоса народов в песнях». Подобные тенденции были связаны с подъемом национально-освободительного движения в период войн против Наполеона, отсюда оживление интереса писателей к прошлому своей страны, к литературному творчеству других народов в их национальном своеобразии. Шиллер, переводя «Макбет» стремился показать как местный колорит, так и своеобразие стиля Шекспира; Гете проявлял интерес к народному своеобразию восточной поэзии и находил нужные средства для ее воссоздания на немецком языке.

Однако, это, пожалуй, не является проявлением специфического творческого метода романтиков, который проявляется тогда, когда подлинник становится для них материалом для вольной вариации на некоторые его темы и подвергается переосмыслению, т.е. когда пропорции характерных для него черт нарушаются, и меняется общий тон и колорит. При всем различии в конкретном осуществлении нового переводческого принципа общей чертой являлось стремление передать и показать характерные особенности подлинника, перенести читателя или зрителя в другую страну, другую эпоху, подчеркнуть все своеобразное и необычное, что есть в переводимом произведении.

Повышение требований к переводу обострило вместе с тем осознание его трудностей, опять вызвало к жизни положение, согласно которому полноценный перевод вообще невозможен и составляет неразрешимую задачу. Один из основоположников сравнительного языкознания, знаменитый немецкий лингвист Вильгельм Гумбольт наиболее резко и категорично высказал эту точку зрения в 1796 году:

«Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно достижимо, но и просто невозможно».

Август Шлегель уподобляет перевод поединку, в котором неизбежно погибает один из его участников - либо автор подлинника, либо переводчик. Эти утверждения вытекают из идеалистических взглядов Гумбольта и его сторонников, согласно которым языки мира определяют и выражают национальное своеобразие «духа» и мышления, свойственного данному народу, которые несводимы к своеобразию «духа» другого народа. Поскольку в свете идеалистического мировоззрения все, находящееся вне нас, объективно непознаваемо и единственно реальным остается лишь субъективное восприятие, постольку и мир художественных произведений не может быть объективно истолкован и полноценно отображен средствами другого языка. С такой точки зрения перевод - только слабый отблеск подлинника и более или менее произвольное его истолкование. Уже в нашем веке в лингвистике появилось течение, получившее название неогумбольдианства (концепция Сепира-Уорфа, Лео Вайсгербера), в рамках которого возникло и разрабатывается понятие языковой картины мира.

Попытки обосновать противоположную точку зрения предпринимались гораздо реже. Так, Шлейермахер в своем трактате «О различных методах перевода», 1813 год, утверждает:

«Читатель перевода лишь тогда оказывается в равном положении с внимательным читателем произведения в подлиннике, когда он наряду с духом языка получает возможность почувствовать и постепенно воспринять своеобразный дух автора (стиль)».

Те две опасности, которые по Гумбольту подстерегают каждого переводчика, для Гете только два мыслимых пути, два принципа, имеющие равное право на внимание и вовсе не непримиримые друг и другом, а скорее, отвечающие двум тенденциям, возможным во всяком переводе. Гете считает осуществимым их гармоническое сочетание.

В дальнейшем работы по переводу можно условно подразделить на две группы. Одни изображают полноценное воспроизведение подлинника как дело непосильно трудное, но возможное, они подчеркивают относительность возможностей перевода. Новым здесь является, пожалуй, только тезис, выдвинутый Виламовицем-Меллендорфом, согласно которому цель художественного перевода может быть достигнута с помощью выбора таких средств. которые вызывали бы то же впечатление. те же эмоции, какие вызываются оригиналом. Другие с полной категоричностью отрицают самую возможность перевода художественных произведений, особенно эмоционально насыщенных и образных высказываний, но допускается передача только логической стороны суждений.

Во время и после окончания второй мировой войны интерес к проблемам перевода стал постепенно оживляться, но вплоть до середины 1940-х чего-либо нового, по утверждению А.В. Федорова, в этой области