Борьба Руси с католической экспансией.

Религиозные отношения в славянском мире сразу после разделения церквей в 1054 г. Вопрос о том, как отразился разрыв между Римом и Константинополем на отношениях между славянскими странами, оставшимися в орбите православного мира, и их католическими соседями, не во всех случаях поддается решению[39]. Так, достаточно сложно оказывается оценить положение, сложившееся в Болгарии. Иерархи, возглавлявшие Болгарскую Церковь, не только безоговорочно стали на сторону Константинополя, но и активно участвовали в выработке той позиции, которую заняла в разразившемся конфликте Византийская Церковь. Так, Охридский архиепископ Лев, глава Болгарской Церкви в середине XI в., был автором известного послания с обличениями латинян, послужившего одним из толчков к окончательному разрыву между Церквами[40].

Что касается Древней Руси, то во 2-й половине XI в. в состав высшего духовенства Киевской митрополии входили греческие иерархи, среди которых были образованные люди, принимавшие участие в выступлениях против латинян. Одним из них был Лев, митрополит Переяславля Русского, написавший трактат о служении на опресноках, по-видимому в 60-х гг. XI в.[41] Вероятно, благодаря стараниям этих образованных людей были предприняты переводы ряда греческих сочинений с перечнем «вин» латинян, прежде всего послания Михаила Кирулария Антиохийскому патриарху Петру[42]. Весьма существенно, что представители духовенства не только сами выступали с обличениями латинян, но и стремились воздействовать в этом духе на светскую часть общества. Об этом свидетельствуют, в частности, послания духовных лиц «о вере латинской», адресованные князьям — членам рода Рюриковичей. Автором одного из таких посланий был игумен Киево-Печерского монастыря преподобный Феодосий. Этот факт показывает, что воззрения греческих иерархов разделяли представители влиятельных кругов древнерусского духовенства уже во 2-й половине XI в.

Содержание этих посланий дает основание говорить о том, что их авторам был хорошо известен ряд возникших на греческой почве обличительных антилатинских сочинений. Составители посланий обвиняли латинян не только в отступлении от христианской догматики и принятого ритуала совершения важнейших обрядов, но также и в нарушениях поста, несоблюдении пищевых запретов и норм брачных отношений. Среди обвинений были и явно не соответствовавшие действительности, например, что латиняне «икон не целують, ни святых мощей», «икон святых в церкви не держат, но токмо распятие едино»[43]. Отрицательный образ «латинян» в кругу русского духовенства складывался в большей мере под воздействием «обличительной» литературы, а не реальных контактов. Чтение такой литературы приводило духовных лиц к выводу о том, что «латинская ересь» может быть сопоставлена с самыми вредными противостоящими ортодоксальному христианству учениями. «Погыбели полна вера их и делеса их, его же ни жидове творять, то они творять»,— писал преподобный Феодосий Печерский киевскому князю Изяславу Ярославичу. Из такой установки вытекали и определенные практические выводы. Православным, разъяснял преподобный Феодосий Печерский князю Изяславу, следует всячески избегать общения с латинянами «и всего их обычая и норова гнушатися и блюстися», с ними «в едином съсуде ясти, ни пити, ни борошна их приимати». Эти послания ни в коей мере не были риторическими упражнениями. Создавая и адресуя их князьям, древнерусские клирики рассчитывали, что им удастся таким образом пресечь контакты между латинянами и светской частью древнерусского общества. Не случайно послание Киевского митрополита Никифора Владимиру Мономаху заканчивалось пожеланием, обращенным к адресату: «Прочитаи же, княже мои, не единою ни дважды, но и множицею, и ты, княже, и сынове твои»[44].

Сходное отношение к православным нетрудно обнаружить в среде высшего духовенства соседних с Русью латинских стран. Так, в написанном, по-видимому, около 1147 г. послании Краковского епископа Матвея французскому проповеднику Бернарду Клервоскому «народ русский» характеризовался как «заблуждениями различными и порочностью еретической от порога обращения своего пропитанный»; в соответствии с установками латинской полемической литературы ему ставилось в вину использование при совершении Евхаристии квасного хлеба и незнание принятого в латинском мире обряда конфирмации.

Однако далеко не все духовенство по обеим сторонам возникавшей конфессиональной границы стояло на столь жесткой и бескомпромиссной позиции. Ряд фактов, установленных исследователями литературных текстов и памятников искусства, говорит о наличии у древнерусского духовенства достаточно оживленных духовных контактов с соседними католическими странами. Особое внимание следует обратить на отношение между русским духовенством и бенедиктинским монастырем на реке Сазаве в Чехии уже после формального разрыва между Римом и Константинополем. Неопровержимым свидетельством этих связей является сообщение Сазавской хроники о том, что в 1095 г. в основание одного из престолов, поставленного в монастыре храма, были положены частицы мощей святых Бориса и Глеба. Такие реликвии могли попасть в Сазаву лишь из храма в Вышгороде под Киевом, где хранились мощи этих русских святых. Есть все основания полагать, что именно благодаря связям Сазавы с древнерусскими обителями на русскую почву попали не только тексты житий первых чешских святых — Вацлава и Людмилы, но и ряд обращавшихся в среде бенедиктинского монашества памятников латинской культуры более раннего времени, таких как житие основателя ордена Бенедикта Нурсийского и «Беседы на Евангелия» папы Григория Великого. О духовных контактах с латинским миром говорит и учреждение на Руси в конце XI в. праздника в честь перенесения мощей святого Николая из Мир Ликийских в Бари (Южная Италия). По сути дела имело место похищение латинянами мощей православного святого. Неудивительно, что такого праздника не знают ни византийская, ни другие православные Церкви. Однако Русь приняла этот праздник, и в конце XI в. была составлена посвященная ему особая служба, в одной из стихир которой указывалось, что святой «иным овцам посылается латинскому языку». В «Хожении» черниговского игумена Даниила, посетившего в начале XII в. святые места в Палестине, находившейся в то время под властью крестоносцев-латинян, не обнаружено каких-либо выпадов по их адресу. Напротив, он благожелательно отозвался об иерусалимском короле Балдуине I Фландрском, принявшем его «со тщанием и любовию»[45].

Еще более тесные связи отмечены в области сакрального искусства. Так, к культуре романского мира восходят появившиеся на древнерусской почве техника строительства из крупных тесаных каменных блоков, тип круглой церкви — ротонды, к которому относится ряд памятников в западных русских княжествах — на Волыни, в Галицкой и Смоленской землях, а также скульптурный декор некоторых храмов Владимиро-Суздальской земли.

Выше уже говорилось о рекомендациях ограничить контакты с латинским миром, которые отдельные представители высшего духовенства адресовали древнерусским правителям. Среди них не последнее место занимало требование не вступать в брачные союзы с иноверными династиями. «Своих же дьчерей не даяти за не, ни у них поимати, ни брататися с ними»,— писал преподобный Феодосий Печерский Изяславу Ярославичу. Позднее аналогичные советы адресовал древнерусским князьям Киевский митрополит Иоанн II. Однако обращение к известным фактам о брачных союзах древнерусских князей показывает, что эти советы не принимались во внимание[46].

Во 2-й половине XI — начале XII в. брачные связи рода Рюриковичей с княжескими династиями Польши, Венгрии, Германии, государств Скандинавии были делом обычным. Именно в это время внучка Ярослава Мудрого Евпраксия стала женой императора Генриха IV, главы Священной Римской империи. Различия между конфессиями в княжеской среде явно не рассматривались как преграда на пути взаимного общения. Характерно, что в послании Изяславу Ярославичу преподобный Феодосий Печерский полемизировал с утверждением, что «сию веру и ону Бог дал есть». Учитывая, кому послание адресовано, можно полагать, что печерский игумен оспаривал воззрение, распространенное именно в княжеской среде.

Более подробные сведения о воззрениях представителей княжеской среды на интересующие нас вопросы могут быть извлечены из исторических памятников, созданных в XII в. как на Руси, так и на территории соседних западнославянских стран. Хотя в ряде случаев эти исторические хроники писались духовными лицами (по отношению к польским и чешским хроникам и некоторым летописным сводам это можно утверждать с полной определенностью), но эти клирики были связаны с княжеским двором и ориентировались на его интересы. Анализ этих трудов, осуществленный в недавнее время А. И. Роговым, показал, что в польских хрониках Галла Анонима (начало XII в.) и Краковского епископа Винцента Кадлубка (начало XIII в.) русские не называются «схизматиками» и в этих хрониках не содержится каких-либо выпадов против их веры. То же самое можно сказать и о древнерусских летописях. Пожалуй, особенно существенно, что, излагая причины вспыхивавших конфликтов, авторы исторических повествований с обеих сторон не прибегали к такому аргументу, как необходимость насаждать истинную веру и искоренять ложные учения[47].

Итак, на протяжении 2-й половины XI–XII в. конфессиональное противостояние Рима и Константинополя было перенесено и на славянскую почву, но на этом этапе развития оно проявилось прежде всего в отношениях некоторых кругов славянского духовенства обеих конфессий, но не было характерно для всего общества. Отношения между светскими верхами общества Древней Руси и ее западных соседей отличались взаимной заинтересованностью, терпимостью, отсутствием конфессиональной предвзятости. Не случайно в исторических сочинениях, ориентированных на интересы именно этой социальной среды, мы не находим выпадов против православной и католической веры. Имеет место и использование сакральных предметов из чужого мира.

В отношениях Руси и ее западных соседей речь идет о контактах двух миров, отделенных друг от друга разного рода границами. Но существовали такие зоны, в которых перекрещивались характерные для этих миров культурные традиции и на одних территориях существовали церкви, принадлежавшие к разным конфессиям. Одной из таких зон были сербские земли. Возникновению здесь острой конфронтации двух миров препятствовали некоторые особенности той среды далматинских городов, где появлялись идеи, распространявшиеся затем по прилегавшим сербским и хорватским землям. Так, представление о церковной связи с Римом сочеталось с не менее старым и устойчивым представлением о связи с Византийской империей. Последний компонент с течением времени не только не отходил на задний план, но и имел тенденцию усиливаться в благоприятных исторических условиях. Таким образом, взаимная терпимость создавала благоприятную обстановку для обмена духовными ценностями, созданными культурами с разной конфессиональной ориентацией.

Вместе с тем ко 2-й половине XII в. осложнение отношений между конфессиями, по-видимому, стало отражаться на развитии отношений в регионе. В первую очередь речь идет о крестовых походах. Не следует забывать и о том, что одной из главных целей начавшихся в конце XI в. крестовых походов была помощь восточным христианам в их борьбе с мусульманской экспансией. Ирония судьбы заключалась в том, что эти походы стали источником серьезных осложнений, а затем и резкого обострения отношений между православным и католическим миром, когда объектом нападения крестоносцев стала Византийская империя, столица которой была захвачена ими в 1204 г. Строго говоря, это было событие не церковной, а светской истории, тем более что Римская курия не имела к нему отношения и была явно застигнута врасплох спонтанными действиями крестоносцев. Однако последствия этого события для истории отношений латинского и византийского миров оказались огромными. Для греков — жителей Византийской империи — падение их государства, ставшего добычей иноземных завоевателей, явилось трагедией. И трагедия эта усугублялась тем, что завоеватели стали навязывать покоренному населению свою веру. Эта политика после непродолжительных колебаний была решительно поддержана папой Иннокентием III. В Константинополе появился зависимый от папы латинский патриарх, и греческое духовенство должно было подчиниться его власти.

Повсюду на завоеванных землях рядом с латинским бароном появлялся латинский священник, требовавший для себя первенствующего, привилегированного положения. В сознании греческого общества образ «латинянина» стал приобретать черты иноземного агрессора — захватчика, а принятие «латинской» веры становилось символом подчинения иноземной власти. В такой эмоциональной атмосфере сужались возможности для поисков компромисса между приверженцами двух конфессий — православными и католиками и, наоборот, открывался путь к конфронтации. О глубине противостояния говорят такие факты, как убийства латинских священников и мытье алтарей, на которых они служили, на греческих территориях, освободившихся к концу первого десятилетия XIII в. от власти латинян.

Борьба русского народа против немецких, шведских и датских
феодалов. Появление немцев в восточной части Прибалтики относится ко второй половине XII в. Сначала это были купцы и христианские миссионеры. Вслед за ними появились и рыцари-крестоносцы, стремящиеся уже не крестом, а мечом покорить новые земли. Начало активной германской экспансии в Восточной Прибалтике связано с именем епископа Альберта. Он основал в устье Двины город Ригу и привез туда немало немецких колонистов. В 1202 г. Альберт основал в Прибалтике военно-религиозную организацию - орден рыцарей Меча (Меченосцев) по образцу военных орденов, созданных крестоносцами в Палестине.

Русские князья Полоцкого княжества, в сферу влияния которых входила Восточная Прибалтика, не обратили серьезного внимания на первый этап германской колонизации. Они обеспокоились лишь тогда, когда пришельцы поставили там каменные замки и крепости. В 1203-1206 гг. полоцкий князь Владимир пытался выбить немцев из их крепостей, но безуспешно. Кульминацией этого противоборства стала неудачная осада русскими крепостей Гольма и Риги. Поражение Владимира позволило германским рыцарям встать твердой ногой в Прибалтике.

Благодаря вооружению и военной тактике, сравнительно небольшие отряды немецких рыцарей смогли добиваться значительных успехов в битвах с прибалтийскими племенами. В тот же период шведы утвердились в Финляндии. Теперь агрессоры стремились отрезать славян от моря и добиться полного контроля над торговыми путями, идущими через Балтику.

Здесь уместно добавить, что разгром крестоносцами Константинополя в 1204 г. резко обострил конфликт между католицизмом и православием. Тем самым, материально стесненное западное рыцарство получило новое оправдание своих захватов на востоке Европы, которые рассматривались как борьба за обращение в христианство язычников. Теперь в роли «обращаемых» могли выступать и еретики, т. е. православные. Древняя Русь становится объектом военно-духовной экспансии, координируемой из центра тогдашнего западного мира — католического Рима. Для римской церкви просторы Русской равнины представляли не только желанное поле миссионерской деятельности, но и огромный потенциальный источник финансовых поступлений (в виде церковных сборов, пожертвований, индульгенций и т. д.). Основным объектом западного натиска стали северо-западные земли Руси, где находились владения Новгородской республики.

Русско-шведско-германские войны XIII в. на северо-западных рубежах Руси можно разделить на три этапа. Первый этап связан с немецким натиском на славянский город Юрьев 1224 г. Второй ознаменовался двусторонним шведско-германским натиском в 1240-1242 гг. Третий этап занял вторую половину XIII в.
Первым объектом германской экспансии в восточнославянские земли стал основанный еще Ярославом Мудрым город Юрьев (ныне Тарту). Юрьев с окрестностями оставался последним непокоренным немцами районом Чудской земли. Здесь находили защиту все прибалтийские жители, не желавшие подчиняться власти крестоносцев.

В августе 1224 г. Юрьев был осажден войском немецких рыцарей. Город защищали 200 русских воинов во главе с князем Вячко, а также местные жители. Надо отметить, что время для нападения было выбрано удачно, поскольку буквально за год до этого вооруженные силы древнерусских княжеств были разгромлены монголами на реке Калке в 1223 г. и даже при желании не смогли бы организовать сильный отпор новому агрессору.

Осадив Юрьев, крестоносцы построили рядом деревянную башню, из которой обстреливали крепость камнями, стрелами и каленым железом, пытаясь зажечь крепостные стены. Но защитники города не сдавались и стойко отражали натиск. На предложение свободно покинуть Юрьев Вячко, ожидавший помощи от новгородцев ответил отказом. Тогда немцы пошли на приступ, но были отбиты. Ободренные успехом защитники Юрьева сделали вылазку, стремясь уничтожить деревянную башню, приносившую им столько неприятностей. Они выкатили из крепости раскаленные колеса и попытались зажечь башню. Вокруг нее разгорелась жестокая схватка. Тем временем, пользуясь отвлечением сил осажденных, часть рыцарей вновь бросилась на приступ крепости. Преодолев вал, взобрались на стены и ворвались внутрь. За ними устремилось остальное войско. В начавшейся резне защитники Юрьева (в том числе и Вячко) были уничтожены. Из всех мужчин, находившихся в городе, немцы сохранили жизнь лишь одному, дали ему лошадь и отправили в Новгород объявить об их победе. Так пал последний оплот русских в Прибалтике, получивший с тех пор новое название - Дерпт.

Дальнейшая история отражения натиска рыцарей на северо-западных рубежах связана с весомой помощью, оказанной новгородцам Владимиро-Суздальской Русью. Ее князья приняли активное участие в защите своих северных соседей. Зимой 1234г. на помощь Новгороду пришел князь Ярослав Всеволодович со своим сыном Александром. Объединенные русские дружины атаковали крестоносцев близ реки Эмайыге (в окрестностях Юрьева). Многие рыцари, пытавшиеся перейти реку, провалились под лед и утонули. После этого крестоносцы были вынуждены пойти на мир с Новгородом. Спустя 2года германские рыцари были разгромлены литовцами в битве при Шауляе. Казалось, наступало удобное время нанести еще один удар по крестоносцам и навсегда покончить с их господством в Прибалтике. Однако русские не воспользовались предоставленным шансом и не объединили усилия с литовцами, с которыми тогда враждовали. Вскоре началось нашествие Батыя, которое надолго лишило русских возможности расправиться с грозным и опасным западным противником.

Александр Невский и его роль в отражении натиска с Северо-
Запада.В отличие от русских, немцы своего шанса упускать не собирались. В 1237 г. остатки ордена Меченосцев объединились с Тевтонским орденом в единый Ливонский орден. В том же году римский папа Григорий благословил немецких рыцарей на новый поход против русских земель. В 1238 г. получили благословение на поход против Руси и шведы, которые к тому времени захватили Финляндию. Время для наступления было выбрано удачно — Северо-Восточная Русь была ослаблена нашествием Батыя.

Новый натиск был уже скоординирован. В 1239 г. немцы и шведы начали переговоры о совместных действиях против северной Руси, которую они стремились завоевать одновременным двусторонним натиском с запада и севера. Переговоры отчетливо обозначили сферы германо-шведского влияния в завоеванных землях. Немцам отходил Изборск и Псков, шведам — бассейн Невы. Условная граница между зонами действий германских и шведских крестоносцев проходила в районе Новгорода — главной цели похода захватчиков.

Первыми начали поход против Новгорода шведы. В июле 1240 г. их войско под командованием зятя шведского короля Ярла Биргера (5 тыс. чел.) на 100 судах вошло в Неву со стороны Финского залива и расположилось лагерем у речки Ижора. О значении похода для римской церкви свидетельствует тот факт, что в войске Биргера находились католические епископы. Шведы намеревались захватить устье Невы, а в случае успеха идти на Новгород.

Встав лагерем у Ижоры, Биргер отправил новгородскому князю Александру Ярославичу надменное послание со словами: «Если можешь мне сопротивляться, то я уже здесь, воюю твою землю». Получив известие о появлении шведов, Александр Ярославич решил действовать быстро, чтобы не дать захватчикам овладеть инициативой. На рассвете 15 июля 1240 г. русские, воспользовавшись туманном, атаковали шведский лагерь. Согласно легенде, воин Пелгусий видел, как по реке плыли в ладье святые мученики Борис и Глеб на помощь «сроднику своему» Александру. Во время битвы Александр сразился с Биргером и ранил его копьем в голову. В жестокой схватке шведы были разбиты и изгнаны из российских пределов.

Победа на берегах Невы принесла Александру Ярославичу громкую славу и почетное прозвище Невский. Она сыграла огромную роль в подъеме морального духа русских. Ведь это был их первый крупный успех после нашествия Батыя. Битвой на Неве началась многовековая борьба России за сохранение выхода к Балтийскому морю, столь важного для будущего страны. О высоком значении этого сражения в сознании русского народа свидетельствует и тот факт, что многие высшие фамилии российской знати выводили своих предков именно от героев Невской битвы.

Почти одновременно со шведами, летом 1240 г. перешли в наступление и ливонские немцы. Они взяли штурмом Изборск, разгромив посланное на подмогу изборцам псковское войско. Преследуя беглецов, немецкие рыцари подошли к стенам Пскова, где местные бояре открыли ворота захватчикам. На этом первый поход немцев закончился. Тем временем в конце 1240 г. из-за распрей с новгородским боярством покинул Новгород Александр Невский, который вернулся во Владимиро-Суздальское княжество, в родной город Переяславль-Залесский. Видимо, узнав об отъезде знаменитого полководца, немцы возобновили натиск. Зимой 1241 г. они взяли Тесово, Лугу, Копорье. Передовые отряды рыцарей стали появляться в 35 км от Новгорода. Папа уже передал побережье Невы и Карелию Эзельскому епископу, который теперь с нетерпением ждал, когда рыцари овладеют дарованной ему территорией.
Тогда новгородцы опять обратились за помощью к Невскому. Роль посредника взяла на себя православная церковь. Сам владыка новгородский поехал просить Ярослава Всеволодовича отпустить сына. Ярослав, осознавая масштабы опасности, отбросил в сторону личные обиды и благословил сына на ратные подвиги. В 1241 г. Александр вернулся в Новгород со своей дружиной и возглавил новгородское войско. Первым своим ударом он отбил у немцев Копорье и восточный берег Финского залива. Ранней весной 1242 г. Александр Невский, получив в подкрепление дружину своего брата Андрея Ярославича, овладел Псковом. Затем русские двинулись на север в сторону Дерпта (Юрьева), где к тому времени сосредоточились основные силы ливонских рыцарей. Александр со своими полками (15 тыс. чел.) достиг восточного берега Чудского озера и встал против войск Ливонского ордена (12—14 тыс. чел.), преградив им прямую дорогу на Новгород.

На рассвете 5 апреля 1242 г. между русской дружиной и армией Ливонского ордена произошло знаменитое сражение, которое вошло в историю под названием «Ледовое побоище». Ударной силой в войске Ордена были немецкие рыцари-крестоносцы. Они использовали традиционное для них построение «клином» - глубокой колонной, позволявшей закованной в латы рыцарской кавалерии таранить и сокрушать противника. Однако «великая свинья», наводившая ужас на прибалтийские племена, оказалась бессильна перед военным гением Невским.

Приняв во внимание традиционную для немцев тактику, князь Александр уделил главное внимание расположению своего войска и фланговому маневру. Князь сосредоточил ударные силы на флангах, в виде клещей. В центре же, где обычно располагались самые боеспособные части, Александр напротив, поставил ополчение, в задачу которого входило сдержать наиболее тяжелый удар. Позади русских позиций находился крутой берег. Он мешал рыцарям в случае прорыва совершать маневр и обойти русское войско с тыла. В начале битвы рыцарский «клин» атаковал центр русских войск и вскоре увяз в боевых порядках. Тогда Александр нанес фланговые удары по «великой свинье», смешав её построение. Пало 400 одних только немецких крестоносцев. Ещё больше полегло бывших с ними пехотинцев, набранных из числа покоренных народов (эстов, ливов). Рыцари потерпели полное поражение и бежали на запад. Русская конница преследовала их 7 верст до противоположного берега. Ледовое побоище решило исход войны, остановив продвижение крестоносцев на восток. Ливонский орден был вынужден заключить мир и отказаться от захваченных новгородско-псковских территорий.

Победы Александра Невского на десять лет остановили германо-шведский натиск. Кроме того, они способствовали подъему освободительной войны против иноземных захватчиков в Прибалтике. Так в 1242 г. против крестоносцев вспыхнуло мощное восстание пруссов, которое продолжалось 11 лет. Подавив восстание пруссов, рыцари возобновили наступление на славянские земли. Но оно уже не отличалось былым напором. Сказалось значение побед Невского. С другой стороны, европейское рыцарство понесло к тому времени огромные потери от войн на Ближнем Востоке и нашествия Батыя. Оно уже не могло дружно откликнуться на призывы Рима начать новую масштабную кампанию против Руси, подобную первым крестовым походам в Палестину.