Первое положение кантовской этики.

Одновременно является первым положением работы «основа метафизики нравственности».

Близко к тексту: «Нигде в мире, да и нигде за его пределами нет ничего, что мы могли бы мыслить безусловно добрым без ограничения, за исключением одной только доброй воли».

Т.е. нет никакого понятия блага, какого-то особого бытия, понятия Бога, еще чего-нибудь, исходя из чего мы получили бы безусловное представление о добре – только одна добрая воля.

Добрая воля, по К., по определению, является свободной волей.

Исключительно размышляя над темой, что такое свободная воля, мы и должны по К. прояснить смысл морали и морального действия.

Специфика К. как индивидума, и как философского типа: он же не креативный автор, в том смысле ,что не считает, что размышляет над моралью для того, чтобы сделать мораль лучше и создать какую-то новую моральную систему. У Фихте такой фактор присутствует на первом месте: в переписке с Рейгандом он пишет о том, что нужно сначала совершить акт свободы, а затем вы поймете то, о чем я пишу. Канта же вполне устраивает мораль, которая имеет место, но он хочет укрепить эту мораль прояснив ее основания.

 

Так же, как и в других частях св. философии (и в теоретической, а затем в эстетической), К. так или иначе, по крайней мере формально, ставит вопрос об опред. типе синтетических суждений априори.

Речь идет об опред. априорной всеобщности, лежащей в основе моральной оценки. Ситуация носит коннотативный характер: есть некое моральное суждение, которое оценивает поступок. Всеобщим основанием этого морального )что одновременно делает его возможным именно как некое всеобщее положение), является категорический императив.

Каков смысл всеобщности категорического императива? – вопрос, с которого К. начинает.

 

Во-первых, К. рассуждает о том, что такое свободная воля и какое поведение мы называем моральным.

Первая дилемма, с которой сталкивается К. – различие двух типов поведения, которые мы называем свободными. Свободное поведение – это поведение независимое.

Основание нашей независимости в этом мире:

Совесть Разум

если человек говорит «Я веду себя

согласно св. совести», тем самым он

утверждает св. независимость от

мнения других, каких-то внешних

обстоятельств и т.д.

 

Типичная для К. и вообще для его времени диспозиция советь – разум.

 

К., в отличие от многих других авторов, наиболее легалистическим(?) строгим образом отвергает совесть: совесть не даёт нам безусловной свободы и не может быть основанием морали.

Рассуждение К. строится на том, что совесть не есть подлинная свобода, потому что совесть есть чувство и есть выражение природной склонности к добру. От природы у кого-то больше такой склонности, у кого-то её вообще нет... Когда мы ведём себя по совести, мы утверждаем независимость от внешних обстоятельств: мы независимы от внешней природы, но мы подчиняем себя своей внутренней природе – и такое поведение по К. не является свободным, мы ведём себя согласно своей природе, в той или иной степени нашей склонности к добру.

В более широком контексте можно сказать, что К. исходит из некой предпосылки, неявно содержащейся в протестантской культуре, где важной ценностью является непротиворечивость воле. Мы можем себе представить, что совесть не обеспечивает непротиворечивость воле: совесть есть чувство, и она всегда будет сталкиваться с неразрешимой дилеммой: напр., выбор между справедливостью и милосердием – типичный случай.

Пр.: мы можем предпочесть справедливость. Легион сбежал с поля боя, каждый десятый идёт под нож, сын римского консула попадает туда, и он всё равно приносит его в жертву, чтобы было справедливо. Но такое поведение немилосердно: совесть будет мучить человека, если он принесёт в жертву своего любимого человека. В романе «93ий год» Гюго тоже главный герой приносит в жертву своего сына, приговаривает его к смертной казни и в то же время кончает с собой.

С другой стороны, если мы поступим милосердно, то несправедливо – как бы мы не поступили, совесть всё равно будет предъявлять свои претензии.

К. не говорит, как Ницше, что «совесть – это химера, которая путается под ногами», но всё-таки она путает.

Только разум обеспечивает непротиворечивость воле, поэтому подлинная свобода воли мыслима только исключительно как свобода разума; а разум связан с волей через чувство долга, то есть долг – единственное чувство, которое связывает непосредственно разум и волю.

К. спрашивает нас о том, какое поведение вызывает у нас уважение, в каком поведении мы видим достоинство морального действия? В том поведении, когда человек ведёт себя согласно избранному принципу; исходя из чувства долга, избрав себе некий принцип, человек постоянно его осуществляет. Независимо от результатов этого поведения, этого действия, сама мотивация вызывает уважение.

Если у нас есть такое замечательное чувство долга, то зачем нам ещё философия морали? К. говорит, что человеку свойственно обманываться, свойственно принимать одно чувство за другое – поэтому мы должны последовательно прояснить те принципы разума, которые согласуются с чувством долга, которые непосредственно связаны с долгом. Это императив.

Императив – самоопределение воли.

Свободная воля сама себя определяет. Но тем не менее воля может определять себя различным образом.

Императив:

I. Гипотетический.

Подчиняет волю некоторой цели.

Суть: Если ты желаешь цель, то ты желаешь и средства. Цель оправдывает средства. Противоречиво желать цель и не желать средства.

II. Категорический.

Свободная воля определяет себя исходя из представления о себе, как о свободной воле. Такое поведение, мотивом которого является наше представление о себе как о свободном разумном существе. *

 

Гипотетический императив:(в зависимости от характера цели)

I. Проблематический.

Цель возможна, внешняя по отношению к действительности человеческой воли.

II. Ассерторический.

Цель имманентна к человеческой природе – стремление к счастью, носит всеобщий характер, но является чем-то неопределённым: у каждого человека есть своё представление о счастье. Это может меняться, и К. называет это неопределённым императивом воображения. Стремление к счастью постоянно заставляет нас воображать себе наши цели, но ничего определённого мы сказать не можем.