Смеющийся мальчик

Мулат

Царство Флоры

Распятие

* * *

Рядом с острой противоречивостью, дисгармонией и трагизмом в искусстве Барокко присутствовало прямо противоположное – яркое жизнелюбие, радость и лёгкость настроения. То есть произошло расслоение жизненного потока на резко сопоставленные между собой полюсы, которые сосуществовали не только у разных авторов, творивших в одно время, но и в творчестве одного и того же автора.

Только что речь шла о работе Никола Пуссена «Избиение младенцев», которая приводилась в качестве свидетельства кошмаров изуверства. И тот же Пуссен мог во всём великолепии передавать сияние красок мира, гармонию людского сообщества, наслаждение благами жизни, что находим, скажем, в картине «Царство Флоры»(1631). В центре её – Флора, одаряющая всё вокруг радостью, как может это богиня цветов и весеннего цветения. Полотно залито солнцем – сам Гелиос (бог солнца) на колеснице движется по небосводу.

 

Никола Пуссен

Другой пример сочетания, казалось бы, совершенно немыслимых контрастов встречаем в поэзии Пьера Ронсра (1524–1585), соотечественника Пуссена.

 

Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада

Я приближаюсь глух, изглодан, чёрен, слаб,

И смерть меня уже не выпустит из лап.

Я страшен сам себе, как выходец из ада.

Прощай, светило дня! Болящей плоти раб,

Иду в ужасный мир всеобщего распада.

 

Поистине леденящие строки, в которых сурово и жёстко говорится о финише жизни. А рядом – стихотворение, написанное примерно в те же годы и наполненное лёгкой радостью жизни. Ощущение весенней свежести вырастает в настоящий гимн молодости. Всё это передано в частности через динамичные перебивы ритма (в метрике непрерывное чередование семи- или восьмистопных и трёхстопных строк).

 

Мой боярышник лесной,

Ты весной

У реки расцвёл студёной,

Будто сотней цепких рук

Весь вокруг

Виноградом оплетённый.

И в тени твоих ветвей

Соловей,

Чуть пригреет солнце мая,

Вместе с милой каждый год

Домик вьёт,

Громко песни распевая.

Так живи, не увядай,

Расцветай,

Да вовек ни гром небесный,

Ни гроза, ни дождь, ни град

Не сразят

Мой боярышник прелестный.

 

Подобную непосредственность в выражении радости жизни среди художников, пожалуй, ярче и полнокровнее, чем кто-либо, воплощал голландский живописец Франс Халс (встречается и написание Гальс, между 1581 и 1585–1666). Это чувство он нередко раскрывал в удивительных по живости и движению зарисовках типажей, выхваченных из народной среды, подчёркивая душевное здоровье человека из низов.

 

Франс Халс

Как никто, Халс владел секретом передачи естественной, живой улыбки. От некоторых его детских портретов исходит удивительное в своей заразительности веселье.

 

Франс Халс

Продолжая сопоставления, находим в сфере сценических искусств следующую ситуацию: Барокко – это эпоха расцвета театральной трагедии, но в тоже время это и эпоха расцвета комедии.

Начало расцвету комедии, как и вообще начало европейскому профессиональному театру Нового времени, положила итальянская комедия масок (commedia dell’arte [комедиа дэль’aртэ]). Она зародилась в Венеции в 1560-е годы, как раз на выходе в эпоху Барокко. А затем в других странах в самом скором времени сложились свои школы комедиографии, увенчанные такими выдающимися именами, как Шекспир в Англии, Лопе де Вега в Испании ([Лопэ дэ Вэга], настоящее имя – Лопе Феликс де Вега Карпьо, 1562–1635), Мольер во Франции (настоящее имя – Жан Батист Поклен, 1622–1673).

В музыкальном искусстве нечто аналогичное очень ярко и раньше всего заявило о себе в жанре мадригальной комедии. Она развивалась в основном в Италии, выросла из мадригала и непосредственно предшествовала появлению оперы. Мадригал в такого рода композициях подвергся театрализации, то есть в него была привнесена сюжетная канва, сценическое действие, диалоги персонажей, игровое начало. Подобные вещи как само собой разумеющееся требовали лицедейства, включения открыто буффонных приёмов, то есть комикования, в том числе связанного и с пародированием. Законченным образцом мадригальной комедии можно считать «Представление на масленицу»Адриано Банкьери (1567–1634), где в частности одна из сцен выполнена в характере изобретательной и остроумной пародии на молебен («Месса животных»).

 

Адриано Банкьери