СУБСТАНЦИЯ-2

 

ДЕКАРТ

В философии Нового Времени понятие субстанции продолжает оставаться одним из центральных понятий, хотя смысл его несколько изменяется. Если в средневековой философии проблема субстанции, так или иначе связывалась с истолкованием догмата единосущности троицы, то в Новое Время вопрос переносится в сферу дискуссий о соотношении материи и духа. Начало этой дискуссии (как, впрочем, и всей нововременной философии) можно отсчитывать от Декарта.

 

Основной характеристикой субстанции Декарт считает полную самодостаточность. Субстанция – это то, что существует исключительно благодаря самому себе и не нуждается для своего существования ни в чем, кроме себя. Строго говоря, таким абсолютно независимым бытием обладает только Бог. Поэтому только Он может быть признан субстанцией par exelence (в абсолютно точном смысле слова). Все сотворенное им уже вторично и не может существовать самостоятельно, без его поддержки. Поэтому, говоря о субстанциальности сотворенных вещей, следует иметь в виду, что они называются субстанциями условно. Называя сотворенные вещи субстанциями, Декарт подчеркивает, что речь идет о субстанциальности именно тварного мира. В этом мире субстанцией может считаться вещь, бытие которой независимо от всех других вещей того же тварного мира (но не от Бога).

Декарт резко меняет и направление, и характер исследования. То, что находилось в центре внимания средневековой философии, (субстанциальность божественной природы), оттесняется на периферию, а в центре внимания оказывается то, что было второстепенным для человека средневековья.

Весь сотворенный мир Декарт делит на две субстанции: мыслящую и протяженную. В своем бытии каждая из них, безусловно, зависима от Бога, но совершенно автономна по отношению к другой сотворенной субстанции и существует независимо от нее.

С одной стороны, существует мыслящая субстанция – Я. Сущность или «природа» этой субстанции состоит только в мышлении. Для своего существования мыслящая субстанция не нуждается ни в каком пространстве, она не находится ни в каком определенном месте и не зависит ни от какой материальной вещи. С другой стороны, существует телесная субстанция, сущность или «природа» которой состоит в протяженности, в том, что она занимает место и связана с материей.

Душа человека, его мыслящее Я существует совершенно независимо от тела, и не перестала бы быть тем, что она есть, даже если бы никакого тела не было вовсе. Но и материальные объекты существуют самостоятельно, независимо от мышления. С ними также ничего не произойдет, если наши мысли о них изменятся или даже мышление полностью исчезнет.

Человеческое Я есть res cogitans (мыслящая вещь) – субстанция, атрибутом которой является мышление. Все его частные формы: рассуждение, желание, страсть и т.д. – это только модусы – различные способы осуществления мышления. Телесные способности человека: переменять место, положение и т.д. никоим образом не связаны с мышлением и должны принадлежать другой субстанции.

 

В отличие от мышления, бытие которого самоочевидно, поскольку непосредственно дано нам в акте мысли, телесные вещи могут быть не совсем такими, какими мы воспринимаем их. В известном примере с воском Декарт показывает, что, даже если изменятся все чувственно воспринимаемые качества предмета, умом мы понимаем, что перед нами остается все тот же предмет.

 

Чувственное восприятие показывает нам бесконечное количество постоянно изменяющихся свойств предмета. Но бесконечное непостижимо. Разум как бы освобождает свой объект от внешних чувственных покровов, показывает его в обнаженном, «схематизированном» виде – «ясно и отчетливо». Но именно явность и отчетливость разумных определений является лучшим (и единственно достоверным) свидетельством существования объекта. Все, что постигается ясно и отчетливо, т.е. все, что составляет предмет чистой математики, - говорит Декарт, - действительно находится в вещах. Следовательно, тела познаются не чувствами, но одним только разумом; они становятся известными благодаря не тому, что их видят или осязают, но благодаря тому, что их мыслят.

 

Самоочевидность бытия мыслящей субстанции следует, по Декарту, из его же знаменитого принципа «Cogito, ergo sum». Бытие материальных объектов не является самоочевидным и обосновывается путем логического рассуждения. Тем не менее, материя является субстанцией, поскольку мышление не создает материальный объект, а лишь доказывает нам его существование. Иными словами, отношение мышления к бытию носит не онтологический, а исключительно гносеологический характер.

 

Что представляет собой мыслящая субстанция Декарта, более менее ясно. Но что можно сказать о его протяженной, материальной субстанции?

 

Во-первых, говорит Декарт, материю нельзя понять вне ее способности занимать определенное место в пространстве. Во-вторых, коль скоро мы признаем за ней пространственную определенность, следует признать и способность к изменению этой определенности, т.е. способность к движению.

Таким образом, протяженная субстанция Декарта радикально отличается от традиционного понимания материи как бескачественного субстрата, начисто лишенного всякой способности к самостоятельной активности. Декарт представляет материю настоящим, совершенно плотным телом, заполняющим все пространство и способным к самостоятельному изменению, благодаря движению мельчайших частиц, из которых она состоит.

 

Итак, согласно Декарту, сотворенный мир состоит из двух субстанций: мыслящей и протяженной. Каждая из этих субстанций обладает своим собственным атрибутом: для души – это мышление, для тела – протяженность. Будучи субстанциями, обе они самостоятельны и существуют независимо друг от друга. Следовательно, между ними нет и не может быть никакого непосредственного взаимодействия (Психофизическая проблема).

 

СУБСТАНЦИЯ-СУБСТРАТ

Значительное место идея субстанции занимает в философии «антипода» Декарта – Локка. Правда, верный своему основному принципу: «Нет ничего в интеллекте, чего не было прежде в ощущении» - Локк связывает это понятие с осмыслением эмпирического опыта. Естественно, в эмпирическом опыте обнаружить субстанцию весьма трудно. Поэтому Локк и не говорит о субстанции столь уверенно, как Декарт. Субстанция никак не представлена в нашем непосредственном чувственном опыте, который всегда имеет дело только с ее проявлениями – акциденциями. Поэтому субстанция – это не более чем смутное предположение о неизвестном носителе чувственных качеств или акциденций.

Наше предположение о субстанции Локк считает сродни предположению индуса, утверждающего, что мир стоит на слоне, слон - на черепахе, а черепаха тоже на чем-то стоит (ведь не может же она висеть в пустоте).

Когда мы объединяем некую группу качеств, относя их к одной вещи, мы (произвольно) называем эту вещь одним именем, образуя единый логический субъект. Далее, не представляя себе, как могут самостоятельно существовать простые идеи, мы предполагаем некий метафизический субстрат, в котором они существуют и от которого проистекают. Далее, мы придаем этому субстрату статус самостоятельно существующего объекта и превращаем его тем самым в (материальную) субстанцию.

То же самое относится и к действиям нашей души (мышлению, рассуждению, страху и т.д.). Не считая, что они существуют самостоятельно, и не понимая как они могут принадлежать телу, мы склонны признавать их действиями другой субстанции, которую называем духом.

 

Во всяком случае, считает Локк, идея какой угодно субстанции есть лишь идея тех чувственных качеств, которые полагаются как неотъемлемые от предмета + предположение субстрата, как поддерживающего эти качества.

 

Сцепление плотных частичек и способность воспринимать и передавать движение посредством толчка – первичные идеи тела. Мышление и способность по своему произволу приводить тела в движение – первичные идеи духа. Как видите, никаким психофизическим параллелизмом здесь и не пахнет: дух определенно способен взаимодействовать с материей и даже инициировать движение материального тела.

 

Субстанции, несомненно, взаимодействуют между собой (Локк, в отличие от Декарта больше верит не логической самоочевидности, а эмпирическому опыту). Но что они такое есть, остается совершенно неясным. И принципы сцепления элементарных частиц материи, и способ осуществления мышления равно непонятны нам, точно так же как одинаково непонятно и движение, вызванное толчком, и движение, сообщаемое мыслью. И в то же время, ощущение убеждает нас в том, что есть плотные протяженные тела, а рефлексия – в том, что есть мыслящая душа.

Благодаря постоянному опыту, мы замечаем: то, что мы называем материей, постоянно взаимодействует с тем, что мы называем духом. Поэтому вполне возможно, что существует только одна субстанция, объединяющая качества и свойства, которые мы привычно относим к совершенно различным сферам бытия.

 

Идея субстанции не относится к ясным идеям. Тем не менее, говорит Локк, это идея, которую было бы полезно иметь всему человечеству. Недаром все говорят о ней и относятся к ней, как если бы она была совершенно реальной. И, хотя мы не знаем, что есть субстанция, мы, тем не менее, смутно догадываемся о том, что она делает. Она собирает отдельные впечатления чувственности и рефлексии в относительно устойчивые комплексы, которые мы называем вещами и отличаем одну от другой. Она есть то, что остается от вещи, когда мы мысленно отнимаем от нее все ее качества и свойства (стержень детской пирамидки). То, что казалось совершенно немыслимым Плотину: субстанция – субстрат.

 

СУБСТАНЦИЯ – ЛИЦО

Что такое субстанция? – спрашивает Лейбниц. Ответ не оригинален. Сам наш разум устроен таким образом, что мы всегда мыслим несколько предикатов в одном и том же субъекте. Мы не можем представить, как могут простые идеи (предикаты) существовать сами по себе, и поэтому привычно предполагаем, что они не просто механически соединены в некий «пучок впечатлений», а как бы «прорастают» из некой общей «почвы», составляющей основу единства и целостности вещи.

Однако акцент, по сравнению с Декартом или Локком, уже несколько смещен. Декарт считает наиболее важным атрибутом субстанции самостоятельность, Локк – самодеятельность, - для Лейбница наиболее важным атрибутом является целостность (неделимость).

 

Неделимость, неизменность, вечность субстанций склоняет нас к предположению, что они обладают, скорее, не телесной, духовной природой. Это скорее, атомы духа, чем частицы материи. Существование материальных атомов (типа демокритовских), считает Лейбниц, противоречит разуму, поскольку невозможно мыслить материальный объект неделимым. Существуют только духовные атомы-субстанции, которые и являются единицами бытия. Лейбниц называет их «метафизическими точками» или «монадами».

 

Как всякая целостная (простая) вещь, монада может получить начало только путем творения, а конец – путем обращение в ничто. Субстанцию невозможно изменить: нельзя разделить ее пополам или слить две монады воедино. Следовательно, число монад не может ни увеличиться, ни уменьшиться: их всегда есть ровно столько, сколько есть. А сами монады всегда остаются теми же самыми субстанциями, какими они были сотворены от начала мира.

 

Поскольку монады не рождаются, они не подвержены и уничтожению. В строго метафизическом смысле монады бессмертны, и в этом отношении также подобны душам. Однако их бессмертие не означает никакого метемпсихоза (переселения душ) ни в смысле переселения в иной мир, ни в смысле переселения в иное тело. Метемпсихоз предполагает наличие сложного объекта, «составленного» из души и из тела. Лейбницевская субстанция – монада – поистине целостна. Для нее рождение и смерть есть не соединение и разделение, а лишь появление и исчезновение.

В результате «смерти» индивидуализированной субстанции происходит разрушение лишь крупных (внешних) ее частей. Она уменьшается до размеров действительно метафизической точки, и уже не воспринимается нашими чувствами, точно так же как не воспринималась она до своего «рождения».

 

Из абсолютной целостности субстанции вытекает и ее абсолютная «закрытость» для всех внешних воздействий. Все, что происходит с каждой монадой обусловлено исключительно ее внутренней природой. Естественно, что эта внутренняя природа сотворена Богом. Но в строго метафизическом смысле реального влияния одной сотворенной субстанции на другую не существует (и здесь Лейбниц совершенно согласен с Декартом).

 

Что же представляет собой внутренняя природа субстанции-монады Лейбница? Все единичные вещи со всеми их индивидуальными особенностями «вызываются» к бытию и «удерживаются» в нем благодаря никогда не прекращающемуся творческому импульсу Бога. Бог творит и постоянно сохраняет субстанциальный мир путем непрестанной эманации, подобно тому, как мы производим и удерживаем в сознании наши мысли и образы.

Однако, в отличие от нас, видящих (а значит и мыслящих) мир только в одной доступной нам перспективе, Бог, будучи бесконечным, «видит» мир сразу со всех возможных точек зрения, во всех возможных перспективах сразу. В результате каждого такого, «устремленного с известной стороны» взгляда на Универсум, является субстанция, в которой мир представлен сообразно этому взгляду. Иными словами, каждая субстанция есть особый мир, независимый от всякого другого. Но каждый из таких миров есть не что иное, как индивидуализированный образ отраженного в божественном взгляде Универсума.

 

Подобно Богу, каждая субстанция тоже отражает в себе весь Универсум. Но, в отличие от Него, не во всех возможных перспективах сразу, а только в одной единственной. Каждой субстанции свойственна, только ей принадлежащая способность, отражать весь мир в единственной, присущей именно ей перспективе. Эта способность и определяет полностью внутреннюю природу каждой субстанции. Таким образом, бесконечность Универсума оказывается распределенной по бесконечному множеству индивидуализированных субстанций-монад, каждая из которых «на свой лад» отражает в себе весь мир.

В этом отношении лейбницевская монада напоминает субстанцию-лицо Боэция. И как всякое лицо, каждая монада есть как бы маленький мир, в котором полностью отражается большой. Поэтому между всеми монадами, несмотря на то, что они радикально изолированы друг от друга, существует «предустановленная гармония», а отношения, существующие между ними, подобны, скорее, общению личностей, чем взаимодействию вещей.

 

Поскольку каждая субстанция отражает в себе весь мир, идея (полное понятие) любой монады заключает в себе все (без исключения!) присущие ей предикаты. Это значит, что полное понятие всякой индивидуальной субстанции раз и навсегда заключает в себе все, что может когда-либо произойти с ней. Следовательно, детальное и точное знание понятия той или иной вещи, позволит нам ясно и отчетливо видеть все, что вообще могло и может произойти с ней. Именно таким является божественное знание: представляя индивидуальное понятие Александра, Бог видит в нем все. Точно так же идеал ясности и отчетливости человеческого знания предполагает априорное выведение из понятия объекта всех присущих ему (как субстанции) предикатов.

КОНЕЦ