СУБСТАНЦИЯ

 

Понятие субстанции является одним из самых сложных и многозначных понятий. Оно достаточно часто употребляется как одно из центральных понятий в философских системах самых различных ориентаций. При этом почти в каждой из таких систем оно употребляется как интуитивно ясное, без точного определения. Более того, при переводах очень часто оно либо употребляется для обозначения разных исходных терминов, либо, наоборот, переводится разными терминами. Не случайно С.Л. Франк констатирует внутреннюю противоречивость этого понятия, замечая, «ничто не внесло в философскую мысль столько путаницы и смуты, как это – никогда ясно не осуществимое понятие».

 

В античной классике под субстанцией понимается нечто близкое к аристотелевской «первой» (индивидной) сущности. Так Боэций в своем «Комментарии к Порфирию» говорит, что Аристотель, «чтобы посредством немногих обозначений сделать доступным пониманию бесконечное множество вещей… разделили все роды на «субстанцию» (сущность) и «акциденцию», а эту последнюю – на другие девять категорий. Но что такое субстанция и акциденция, - « все это он опустил, как заранее известное». Во всяком случае, ясно, что понятие субстанции как-то связано с разделением и объединением, однако дальнейшее его развитие порождает массу разночтений.

 

В наиболее широком смысле под субстанцией понимается некая основа, выступающая «носителем» или «средоточием» свойств, содержаний и качеств, - так называемых «атрибутов» или «акциденций».

Субстанция выступает фундаментальной основой бытия и остается неизменной при всех видимых изменениях, хотя и может являться нам в разных обликах-модификациях – «модусах».

В речи и мышлении субстанция обычно представлена как грамматическое подлежащее, о котором что-либо говорится (сказуемое), или как логический субъект, к которому относятся какие-либо признаки (предикаты).

 

Само слово «субстанция» – латинский перевод с греческого, но, как уже было сказано, перевод неоднозначный. В основном, три греческих слова (ουσιά, υποκιμενον, υποστασέις) переводились тремя латинскими словами (substratum, substantia, subjektus), хотя, во-первых, однозначного соответствия здесь нет, во-вторых, это не все существующие варианты перевода и, в третьих, смысл латинских терминов в дальнейшем также изменялся в результате новых интерпретаций или переводов на другие языки.

 

ПЛОТИН

Модификации античного понимания субстанции начинаются уже в учениях неоплатоников, в частности у Плотина. Его рассуждения о фундаментальных основах бытия обычно интерпретируются как учение о субстанции. Именно так переводит А.Ф. Лосев плотиновский термин υποστασέις.

 

Центральной идеей философии Плотина является идея Блага, которое он понимает как оформленность, порядок. Соответственно Зло, как противоположное благу, - это беспорядок, хаос. Благо, как универсальный порядок предполагает абсолютное единство бытия. Но как может мыслиться такое нерасчлененное, абсолютно целостное бытие?

 

Будучи целостным, бытие и может мыслиться только как целостность, но это невозможно, потому что мышление наше ограниченно, фрагментарно. Совместить ограниченность мышления с безграничностью бытия можно в том случае, если все сущее структурировано таким образом, что каждая отдельная вещь неразрывно связана со всей Вселенной, а вся Вселенная не только едина, но и единична, т.е. существует как одна единственная вещь.

 

Таким образом, Благо Плотина есть не что иное, как выражение абсолютной единичности мира. Именно цельность Вселенной является кардинальным принципом ее бытия, поскольку эта цельность удерживает его от распада и распыления вплоть до полного исчезновения. Ведь еще античные фисиологи достаточно ясно показали, что устойчивым может быть только нечто простое, цельное, монолитное. Все составное – разложимо, а потому неустойчиво. Поэтому мир чтобы быть действительно прочным, надежным благоустроенным миром, должен быть единым и единичным.

 

Но и каждая отдельная вещь, чтобы быть, т.е. сохранять устойчивость своего частного бытия, должна быть, так или иначе, причастна к бытию исходного универсального единства. При всех изменениях, которые может претерпевать вещь, что-то в ней должно оставаться неизменным, чтобы мы могли говорить об изменениях, происходящих с этой, именно этой вещью. Только совмещение в одной вещи ее самотождественности и самоотличенности дает нами возможность мыслить ее именно как отдельную вещь. Как же совместить их в одной вещи?

 

Но это еще не все, ведь помимо абсолютного единства и единичных вещей, существуют еще роды и виды. Как быть с ними? Они единицы? Или множества? Или единство того и другого? И, если да, то как единство и множественность могут быть соединены в идеях? В родах и видах? В отдельных вещах?

 

Согласно Плотину, имеется три ипостаси бытия: Единое, Ум. И Душа. Подлинной основой бытия является Единое. Оно выступает как исток и начало всех остальных форм, поэтому само по себе оно не имеет никаких определений. Единое есть все и именно поэтому – ничто! Ведь начало всего еще не есть все, но все, что будет, как бы прорастает из этого начала, а значит уже (потенциально) содержится в нем. Единое переполнено собственным содержанием. Эта переполненность требует перехода в иное, и Единое как бы «переливается через край» («фонтан слез»), порождая следующую ипостась – Ум.

Ум, как иное Единого, представляется нам разделенным, двойственным. Двойственность Ума - это «зеркальная» двойственность отражаемого и отраженного, результат удвоения бытия в его «умном» или «умопостигаемом» образе. Так во второй ипостаси бытия – в Уме – обнаруживается радикальный дуализм бытия и мышления. Но, тем не менее, Ум наследует и «первичное единство» верховной ипостаси, поэтому сам по себе он остается единым.

 

Между Единым и Умом существует промежуточное звено – Число. Оно необходимо потому, что иное от абсолютного единства – это разделенное, а всякое разделение предполагает наличие числа. Однако Число неоплатоников это ни в коем случае не количественная характеристика сущего. Скорее, его можно интерпретировать принцип категориального расчленения содержания Ума.

 

Содержание нашего мышления составляют некие «отдельные единства», в которых одновременно представлены и слитность Единого, и разделенность Ума. Понять, как это возможно, нам как раз и помогает неоплатоническая концепция Числа (Плотин, Прокл).

Всякое число, даже если это не единица, всегда можно представить как нечто единое: «двойка», «десятка», «сотня»… Они представляют собой такую же «единицу», какой является, скажем, «конский табун» или «армейский полк». Таким образом, всякое число есть некая целостность, составленная из единиц, но одновременно и сама представляющая единицу. Для понимания даже очень большого числа вовсе не нужно пересчитывать в уме все составляющие его единицы и даже вообще держать их в уме в разделенном виде. Так, когда мы мыслим миллион, мы вовсе не пересчитываем в уме целый ворох единиц, а мыслим его весь сразу, как одну единицу.

Когда мы мыслим род или вид, мы точно так же (как и миллион) мыслим его как единицу. Даже когда мы мыслим отдельный предмет, скажем, дом, мы мыслим его, так же как мыслим число или род, - мы не перебираем в уме фундамент, стены, кирпичи, балки, двери и т.д., а имеем в виду дом, как целое, как единицу.

 

Опосредующая роль Числа состоит в следующем. С одной стороны, Число является как бы «полномочным представителем» Единого в Уме, а с другой – выступает как универсальный принцип категориального членения его содержания. Благодаря числу, мы воспринимаем содержание Ума как совокупность четко отграниченных друг от друга единичных идей – эйдосов, каждый из которых представляет собой и единство, и множество одновременно, но сверх того, все они в своей совокупности, также составляют единство и единицу. В Уме эйдетически оформленное сущее предстает перед нами как некая целостная «умственная картина» бытия.

 

Чистые эйдосы, составляющие содержание ума не подвержены становлению и уничтожению. Они неизменны и, стало быть, вечны. Но жизнь реального мира имеет временной характер: мир вещей – становящийся мир. Но, тем не менее, временная длительность всякой вещи «нанизывается» на неподвижность ее эйдетического образа. Потому что он (эйдос), с одной стороны, позволяет выделить вещь из сплошной массы Единого, а с другой, - не потерять ее тут же в хаотическом потоке материальных преобразований.

 

Из Ума, переходя через край, «изливается» третья ипостась – Душа. Сама по себе Душа, поскольку она, в конечном итоге, происходит из Единого, также едина. Но она находится дальше от исходного единства, поэтому ее представления множественны. В отличие от Ума, в котором бытие отражается в виде эйдетических единиц-всеобщностей, в Душе бытие представлено в виде сменяющих друг друга отдельных чувственных вещей: в каждый момент – только одной.

Таким образом, за пределами ума бытие представляется как чистое становление. Душа все время находится в состоянии становления: бытие души – это вечно становящаяся жизнь, которая дана нам как наше индивидуальное бытие.

 

Душа, в свою очередь, порождает свои образы: ощущение и природу. При этом следует помнить, что каждая последующая ипостась есть не более чем «отражение» или «образ», который ниже породившего его начала. Если Единое и Ум порождают последующие ипостаси из самих себя, сами при этом не изменяясь и ничего не теряя, то душа творит в движении, запечатлевая свои образы в чуждом ей материале.

«Местом приложения» творческой активности Души является Материя. Материя не является ипостасью, имеющей источник в Первоедином, а потому сама по себе лишена единства. Она только «воспринимает» эйдосы, но сама эйдосом не является. Если удалить из материи все тела и вещи, которые «оформляют» ее, мы получим бесконечную неопределенность, роль которой состоит лишь в том, чтобы быть субстратом всех изменений.

 

Единое само по себе непознаваемо. Оно познается только благодаря тому, что разделение эйдостов вносит в мир какие-то относительно устойчивые разграничения. Физический объект все время меняется, «течет». Если мы, сосредоточимся на этой непрерывной текучести и попытаемся понять, что же направляет это движение, мы сможем увидеть в этом потоке нечто устойчивое, обнимающее собой все изменения и придающее им некий общий смысл. Это и есть то, что пребывает неизменным в изменяющейся вещи.

 

Любое «оформление» материи возможно только путем воплощения в ней идеального образа. Однако, воплотившись в материи, этот образ вступает на путь деградации и упадка вплоть до полного растворения исходной формы в бесконечном «дроблении» ее телесных модификаций. Материальные воплощения «растаскивают» эйдетическое единство образа по множеству его «частных случаев», и чем дальше заходит этот процесс, тем труднее восстановить утраченное единство. Можно сказать, что любой материальный объект есть «застывший труп» эйдоса.

 

Итак, мир идеального общего, несомненно, обладает субстанциальной природой. Материальный мир единичного столь же несомненно субстанцией не является. В чем разница?

Разница между ними в том, констатирует Плотин, что в идеальном мире все едино, как в семени, в котором все существует вместе, заодно. В предметном же мире нет единства, одно существует так, а другое – иначе. Поэтому, когда мы пытаемся определить и понять предмет, опираясь на наблюдаемые здесь, в этом мире свойства и качества, мы попадаем впросак, ибо они, как говорит Плотин, не приближают нас к сущности, а отдаляют от нее. Отнимем у огня теплоту, блеск, свет – все чувственно воспринимаемые качественные признаки – и у нас останется голая пространственная форма. Но разве она составляет сущность огня? Если мы признаем это, то мы будем вынуждены признать, что сущностью огня является материя! Но материя может быть, в крайнем случае, субстратом, но не субстанцией огня.

 

Ведь огонь – вовсе не то, что мы называем огнем, перечисляя его чувственные качества. Сущность огня не в его чувственных качествах, но в его «умном образе» - эйдосе. А это есть не то, что мы видим и ощущаем. Сущность огня (и любой другой вещи) – продукт деятельности той силы, которая порождает эту сущность. Качество же – это признак, который находится вне сущности и по отношению к ней является чем-то внешним, дополнительным. Форма огня – теплота, - она выступает и порождающей его силой, и способом его действия. Теплота является его неотъемлемым субстанциальным признаком – «атрибутом», в отличие от качеств, которые являются дополнительными (акцидентальными) признаками – «акциденциями». Для разных объектов один и тот же признак может быть и атрибутом и качеством. Качеством он является тогда, когда отделен от сущности, связанный же с сущностью, он есть ее форма или атрибут.

Итак, что можно сказать о субстанции и связанных с ней понятиях на основании анализа плотиновской концепции бытия?

 

Под субстанцией в собственном смысле слова понимается самостоятельное активное начало, порождающее различного уровня универсальные (эйдетические) формы бытия. Такой безусловной субстанцией у Плотина выступает Единое. Ум и Душа, как порождения Единого, могут быть названы субстанциями условно, скорее их следовало бы назвать модусами (модификациями) Единого. Материя, как совершенно пассивное начало не обладает субстанциальным характером, но может рассматриваться как субстрат (воспринимающая воздействия инертная масса).

Признаки предметов, если они представляют формы порождения или действующие силы предмета рассматриваются как сущностные или субстанциальные признаки – «атрибуты». Те же признаки или качества, которые не связаны с сущностью, не обладают субстанциальным характером, их следует признать не атрибутами, а «акциденциями»

 

Более определенно о различии субстанциальных и акцидентальных признаков говорит Боэций. Субстанциальные признаки, во-первых, неотделимы от предмета даже мысленно. Так, например, если даже мысленно отделить от человека разумность, человек тут же уничтожится как вид. Во-вторых, субстанциальные признаки «обратимы»: «всякий человек есть мыслящий» = «всякий мыслящий есть человек». Акцидентальные же признаки, во-первых, если даже они реально неотделимы от предмета (как например, чернота ворона) можно мыслить отдельно без ущерба для вида («белая ворона») и, во-вторых, они «необратимы»: «всякий ворон черный» не то же самое, что «всякий черный – ворон».

Отделяя, выделяя свой предмет из общей массы, субстанциальные признаки обеспечивают или, как говорит Боэций, - образуют субстанцию своего предмета.

 

Согласно Боэцию, имени субстанции может быть удостоено не только глобальное Единое Плотина, но и локальные комплексы субстанциальных признаков-атрибутов, если только они «сбиты» настолько прочно, что образуют некое неделимое единство-единицу. Боэций лает подробную классификацию таких локальных субстанций и их атрибутов.

 

Субстанции он делит на Телесные и Бестелесные. Из телесных: одни Живые, другие – Неживые. Из живых: одни Чувствующие, другие Нечувствующие. Из Чувствующих: одни Разумны, другие Неразумны.

Из бестелесных: одни Разумны, другие Неразумны (vita). Из Разумных: одна Неизменна и Бесстрастна по природе (Бог), другая Изменчива и Страстна по творению (Ангелы и Душа).

 

Эта классификация субстанций иерархична. В самом низу находится неживое, нечувственное, неразумное; высшие ступени занимают человек, ангелы и Бог. Их всех отличает от субстанций низших рангов то, что они могут быть личностями.

 

Вторая классификация по степени общности: Универсальные единицы – «экземпляры» (человек, животное, камень), и Частные единицы – «уникумы» (Цицерон, Платон, Ахилл). Эта классификация также иерархична, причем, по тому же признаку, что и первая, т.е. по способности быть личностями.

 

Таким образом, становится ясно, что субстанция тем «субстанциальней», чем в большей степени она Личность. Или, иными словами, чем выше то внутреннее напряжение, которое обеспечивает уникально-неповторимое единство ее субстанциальных признаков-атрибутов. И в этом отношении Боэций не так уж сильно расходится с Плотином. Ведь и у него градация субстанциальности нисходит от «переливающейся через край» творческой потенции Единого, до полного ее угасания в безликой аморфности материи-субстрата.

 

ФОМА

В философии средневековья сущее мыслится как совокупность разнообразных, существующих независимо друг от друга субстанций. Так Фома Аквинский в трактате «О сущем и сущности» говорит, что само наименование «сущее» в полной мере следует относить только к субстанции (и лишь условно к акциденции). Среди субстанций выделяются простые и составные – представляющие единство формы и материи (души и тела, например). Будучи обременены материей, составные субстанции всегда представлены в бытии множеством индивидуальных «экземпляров» своего вида. При этом ни их форма, ни их материя сами по себе не есть субстанции. Субстанциальностью обладает только их единство. Поэтому о человеке можно сказать, что он есть живое разумное существо, но ни в коем случае, что он состоит из тела и души как нечто третье.

В отличие от составных, простые субстанции не связаны с материей, а потому не могут быть множественными, т.е. не могут являться к бытию как множество индивидов одного вида. В простой субстанции вид всегда тождественен индивиду. Поэтому и различия между ними суть различия иного рода, чем различия между особями одного вида.

 

Помимо составных и простых субстанций, выше их всех располагается некая «субстанция всех субстанций» - Бог – абсолютная причина всего существующего. Все сущее является к существованию исключительно благодаря Богу. Таким образом, субстанции различаются между собой по близости к исходному началу. Чем ближе субстанция к Богу, , тем больше в ней акта и меньше потенции и наоборот, чем дальше от Бога, тем больше потенции и меньше акта. Тогда Бог – это чистый акт и никакой потенции. В нем уже актуально полностью осуществлено все, что вообще может быть осуществлено, в Боге нет ничего, оставленного «на потом».

Таким образом, мы имеем три уровня бытия субстанции:

1) Бог, - сущность которого и есть само его существование. Он не относится ни к какому роду и виду, но находится над ними всеми;

2) Сотворенные разумные субстанции (интеллигенции). Их существование уже отличается от их сущности, но в них еще нет дробления на множество индивидов;

3) Сотворенные составные субстанции, состоящие из материи и формы. Отличие их существования от сущности усугублено тем, что многократно умножено и распределено, «размазано» по бесконечному множеству индивидов и особей.