СУЩЕЕ И СУЩНОСТЬ

 

Аристотель, прежде чем размышлять о сущем как таковом, дает семантический анализ понятия, сводя многообразие его значений к немногим основным:

1. Сущее в смысле истины и несущее в смысле лжи;

2. Сущее в возможности и сущее в действительности;

3. Сущее как категории (подразделения сущего).

 

СУЩЕЕ

Что же есть сущее как таковое у Аристотеля? Он выделяет три теоретические науки: физику, математику и метафизику. Физика имеет дело с подвижным сущим, имеющим начало движения и покоя в себе; математика с неподвижным сущим, но таким, которое не существует отдельно от воплощающей его материи; метафизика или первая философия имеет предметом неподвижное самостоятельное сущее. Именно она имеет дело с сущим, поскольку оно сущее. Другие знания останавливаются на уровне наличности, принимая ее как чувственную данность, а потому скорее показывают, чем доказывают. Только наука о сущем обосновывает всякое нечто в его бытии.

 

Разграничение бытия и небытия означает превращение бытия из связки (Буцефал есть лошадь) в бытие без указания предиката (Буцефал есть). Отсутствие частного предиката означает, что субъекту приписывается вхождение в наиболее широкую (предельно широкую) общность. То есть Буцефал рассматривается теперь не как принадлежащий к роду лошадей, а как принадлежащий к роду сущего (бытия вообще). Этот высший род является одновременно и самым абстрактным родом, потому что все определения предмета «гасятся» в нем, кроме самого общего определения – принадлежности к бытию.

 

Глагол быть приобретает иной смысл: уже нельзя сказать, что субъект "есть то или другое", он просто "есть". "Есть" уже не связка, соединяющая субъект с предикатом, это уже сам предикат.

В процессе мышления мы, по существу, занимаемся тем, что отождествляет объекты, по тем или иным признакам и группируем их в те или иные классы. Основанием для зачисления в класс является общность приписываемых предикатов. Но когда в качестве предиката используется глагол быть, деятельность мышления как бы оборачивается на себя. Мысль (о Буцефале) как бы раздваивается и, будучи отнесенной к себе самой, получает предельно общий идентифицирующий предикат бытия, гасящий все индивидуальные особенности субъекта. Ведь здесь о субъекте не говорится ничего определенного, за исключением самой общей констатации того, что он есть, принадлежит к бытию. И не случайно то, что Кант, в свое время, выразил глубочайшее сомнение: а может ли вообще бытие выступать в качестве предиката?

 

Но, может быть, действительно все обстоит именно так, как полагал Кант? Обычно нам всегда недостаточно утверждения, что та или иная вещь есть; нам всегда хочется знать, что именно она есть.

 

СУЩНОСТЬ

 

Бытие сущего представляется нам как некая абсолютно недифференцированная (сплошная) масса или как столь же сплошной непрерывный процесс. И в том, и в другом совершенно невозможно отделить (отличить) вещи (или события) друг от друга именно ввиду монолитности, сплошности, непрерывности бытия. Неизвестно, что, где и как начинается; но неизвестно также и то, где, когда и чем оно заканчивается. В этой сплошной вязкой текучести мы должны находить те или иные начала, середины и концы для того, чтобы воспринимаемый мир действительно мог быть для нас чем-то значимым, определенным.

 

Сначала мы имеем некий неопределенный фон без начала и без конца, некий континуум, нечто «беспредельное». Затем на этом абсолютно однообразном фоне мы начинаем отличать одно от другого, проводить границы между теперь уже различающимися областями и, наконец, замкнув ту или иную фигуру на этом фоне, «вырезавши его определенный участок, мы получаем нечто законченное и фигурно построенное, в чем есть и «беспредельное», и ограничение его «пределом». Т.е. из монолита сущего выделяются и предстают перед нами разнообразные, отличающиеся друг от друга отдельные сущности.

 

Платон в Государстве показывает, что бытие (einai) и сущность (oysia) - это не одно и то же: einai здесь, видимо, чистая способность быть, а oysia - обладающая бытием идея. Так же как впоследствии Аристотель, Платон различает проблему бытия и проблему сущности. И так же как Аристотель, он не исключает, что проблема сущности может оказаться решающей. Ибо через сущность мы познаем мир не просто как абстрактное бытие вообще, а как конкретизированное, определенное бытие.

 

В истории философии и в современной литературе сложился чрезвычайно широкий спектр понимания сущности и соответствующих ее толкований. Под сущностью понимается и единая, внутренняя, определяющая связь, и система всех необходимых сторон и связей вещи, взятых в их естественной взаимообусловленности, и система свойств и отношений, обусловливающих другие свойства и отношения, и совокупность устойчивых (инвариантных) свойств, и определенный закон развития вещи и… Одно только сопоставление различных подходов и дефиниций, деталей и тонких различий их содержания могли бы составить тему целого курса.

 

Однако, не углубляясь в детали, этих тонких различий стоит отметить главное. Во-первых, сущность характеризуется набором устойчивых признаков вещи. С помощью этих признаков и свойств сущность фиксируется и выражается, предстает как единая целостность. Во-вторых, свойства, образующие сущность, являются независимыми, определяющими все другие свойства вещи. Эти две характеристики – инвариантность (устойчивость) и независимость обычно рассматриваются в качестве условий (критериев) рассмотрения свойств как существенных, принадлежащих к сущности вещи.

 

Сущность (oysia) в виде собирательного имени обозначает «все, что есть», все свойства вещи, включая сюда также и свойство «быть» («бытие»).

 

Общие и индивидные сущности. Аристотель подчеркивал принципиальное различение двух характеристик вещей:

1) нерасчлененной индивидуальной неповторимости вещи и

2) свойств, общих ряду объектов.

В этой связи он говорил о "первых" ("первичных") и "вторых" ("вторичных") сущностях.

 

В главном, первичном смысле Аристотель называет сущностью то, что в предложении всегда выступает подлежащим и никогда - сказуемым. Главную особенность такой первичной сущности составляет, по Аристотелю, способность быть носителем противоположностей и содержать их в себе, оставаясь при этом той же самой сущностью. Эта способность представляется Аристотелю поистине удивительной. Добро и зло не могут быть одним и тем же, но человек может быть, оставаясь собой, добрым и злым, плохим и хорошим.

 

Вторичными сущностями называются роды и виды, к которым принадлежат первичные сущности: например, данный конкретный человек есть первичная сущность по отношению к вторичным - "человеку" или "живому существу".

Основной чертой вторичных сущностей является выделение характеристик, общих некоторому множеству объектов. Поэтому за вторичными сущностями в истории философии закрепилось также название «общие сущности». Вопрос об общей сущности есть вопрос о принадлежности понятия вещи к определенному роду. В этом ее отличие от сущности первичной, настолько тесно связанной со своим объектом, что никакой другой объект не может ей обладать.

 

Из вторичных сущностей вид в большей мере сущность, чем род. Чем ближе к первой сущности, тем более нарастает в ней определенность и самостоятельность. Аристотель говорит: "...вид является в большей степени сущностью, чем род: он ближе к первичной сущности. В самом деле, если кто-нибудь станет определять первичную сущность, указывая, что она такое, он понятнее (точнее) и ближе определит ее, указав вид, чем указав род: так определяя отдельного человека, он понятнее (точнее) определит его, указав человека, нежели указав живое существо: первое определение более характерно для отдельного человека, второе - более общее".

 

Таким образом, согласно Аристотелю, можно говорить о мере сущности. Эта мера определяется относительно уровня общности. Сущность является сущностью тем в большей мере, чем ближе она к первичной (индивидной) сущности, и наоборот, чем выше уровень общности, тем в меньшей степени такая общая сущность является собственно сущностью.

Всеобщее наиболее далеко от сущности, а единичное в каком-то смысле совпадает с ней. Однако, внутри того или иного класса сущностей одного уровня различие степеней невозможно. Внутри класса все сущности равноправны.

 

Показательна, однако, судьба вопроса о соотношении индивидных и общих сущностей. Для Аристотеля, с одной стороны, общее дальше от сущности, чем единичное, но, с другой – определение сущности дается через указание на род и видовое отличие. Поэтому в общей аристотелевской установке открывается и иная перспектива понимания сущности.

 

Сущность определяется набором классифицирующих свойств, а это не что иное, как роды и виды. Отсюда возникает логическая возможность пересмотреть установленные Аристотелем приоритеты и выдвинуть на передний план то, что сам он называет вторичными сущностями (роды и виды). Именно по этому пути и пошло развитие философской традиции.

 

Так родо-видовая трактовка сущности развивается Порфирием, который относил род, вид и видообразующие (универсальные отличия) и существенные свойства, а единичные (уникальные) признаки считал случайными и несущественными свойствами.

 

Тенденция к родо-видовому пониманию сущности еще более усиливается в Средневековье. Так Фома Аквинский определяет сущность как то, что выражено в дефиниции (определении): «Дефиниция же, - говорит он, - объемлет родовые, но не индивидуальные основания».

 

Из отождествления сущности именно с общими свойствами вырастает доминирующая идея всей средневековой философии – идея абсолютно универсальной общей сущности, как своеобразного «рода всех родов». Такой абсолютно универсальной сущностью проявлением которой выступает все существующее, является, согласно Аквинату, Бог.