ЖИЗНЬ КАК БЫТИЕ

 

Для античной философии слова "реальность", "бытие" означали "вещь" (объект) или "логос" (порядок). Христианская философия дополняет эту пару третьим истолкованием бытия как "субъекта". С Нового Времени (с Декарта, можно сказать) начинается постепенная трансформация понимания бытия, заключающаяся, прежде всего в переносе акцента с объективной на субъективную его сторону.

 

Декарт вплотную подходит к пониманию бытия как субъективности, но не делает решающего шага. Для того, чтобы этот шаг был сделан понадобилось 300 лет.

Кант говорит о мире как "конструкции", которая обретает определенность, благодаря субъективным формам организации нашей чувственности и нашего рассудка. И предлагает, на этом основании заменить "гордое имя онтологии... аналитикой чистого рассудка". [Поскольку получается, что единственное доступное нам бытие "сделано" в нашей чувственности и нашем рассудке]

Гуссерль, формулирую основные положения своей феноменологии, опирается на кантовскую мысль о том, что категории не являются обобщениями эмпирического опыта, а представляют собой изначальные структурно-логические формы мышления. Они-то (изначальные структуры мысли) и составляют, по Гуссерлю подлинное первоначальное бытие. Все остальное выступает как некая второстепенная реальность, которую феноменологическая философия "заключает в скобки" и оставляет без рассмотрения. По существу, категории, которые Кант трактует как априорные формы организации мышления, Гуссерля становятся формами самого "идеального бытия", не имеющего прямого отношения к предметному миру.

 

Таким образом, несмотря на кантовскую критику, и даже, в значительной степени, благодаря ей, в европейской философии к ХХ веку вновь намечается поворот в сторону онтологии. Но эта новая онтология уже существенно отличается от классической. В центре ее внимания уже не субстанциальное ("вещественное") бытие, но бытие-процес, который большинство современных философов интерпретируют как "жизнь". Основной характерной особенностью этого бытия-жизни является то что оно интенционально, т.е. небезразлично и к окружающим вещам, и, самое главное, к себе самому.

 

Определив бытие как жизнь, мы обнаруживаем новую реальность, радикально отличающуюся от всего, что было известно классической философии. Но если это так, то для описания этой новой реальности традиционные онтологические определения не подходят. Поэтому основная тема современной философии состоит в том, чтобы найти новый способ определить, эту первичную реальность, которую мы называем "нашей жизнью". Образ бытия, который являет собой жизнь, нуждается в новых категориях, отличных от категорий античного "космического", и от кантовских категорий "рассудочного синтеза" и от гегелевских категорий

логического саморазвития "Абсолютного Духа".

 

Все эти категориальные структуры построены как объективные или, на худой конец, как интерсубъективные системы. Но ведь жизнь, это такая штука, которая изначально не может быть ни объективной, ни даже интерсубъективной! Прожить свою жизнь могу только я сам. Никто не может сделать этого за меня, жизнь дается мне "без права передачи", потому что это не абстрактное понятие, а мое и только мое индивидуальное бытие.

 

Но неужели такая простая вещь была непонятна в течение целых тысячелетий? Почему?!

Дело в том, что жизнь всегда есть процесс транзитивный. Транзитивность жизни выражается, прежде всего, в том парадоксальном обстоятельстве, что жить, это как раз и значит заниматься чем-то иным, чем жизнь. [По аналогии: смотреть - это значит направлять взгляд на предмет, видеть его, а не собственный глаз] Транзитивность жизни является не менее, а скорее даже гораздо более очевидной, чем ее самоценность. Самоочевидность транзитивности жизни + склонность к субстанциальным определениям бытия и обусловили убежденность в том, что, если нет жизни без интереса к тем или иным вещам, то ценность жизни укоренена именно в этих вещах, а не в самом по себе проявлении интереса (т.е. не в самой жизни).

 

Но если смысл и ценность жизни выходят за пределы самой жизни, они, в конце концов, могут оказаться где угодно: жизнью можно жертвовать во имя величия Рима, истинного Бога, полкового знамени и даже ради спасения горящего трактора. И хорошо еще, если только своей жизнью.

 

Итак, в основе "обесценения" жизни лежит то, что обнаруживая жизнь как постоянную заинтересованность в том или ином предмете, человек придает этому предмету большее значение чем самой заинтересованности. Пожалуй, только буддистская традиция концентрирует внимание именно на интересе, а не на его предметах. Но делает она это, скорее, для того, чтобы одним махом решить проблему ложных ценностей. Нет нужды развенчивать каждую из них по отдельности, когда можно сразу разрушить сам источник их возникновения.

 

Христианство, в отличие от буддизма, начинает не с размышлений о жизни. В основе христианской доктрины лежит идея откровения высшей реальности - Бога, который является центром и средоточием всех совершенств. Бесконечность этого высшего блага делает все прочие сущности количественно незначительным ("пренебрежительно малыми") по сравнению с Ним. В сравнении с Богом "эта жизнь" сама по себе ничего не стоит - ни во благе, ни во зле.

Вместо того, чтобы жить "этой жизнью", человек должен превратить ее в упражнение, в тренировку к смерти. Жизнь рассматривается как искушение, как испытание, которое необходимо выдержать, чтобы войти в истинную, вечную жизнь.

 

В отличие от буддиста христианин не является радикальным пессимистом, но в отношению к земному бытию, он и не оптимист. Мир сам по себе изначально безразличен для него, тогда как буддист еще должен "погасить" в себе интерес к миру. Как в христианстве, так и в буддизме!

 

Итак, основные этапы формирования идеи бытия-жизни: XYII век - решающее открытие сознания, субъективности, Я совершенное Декартом. Это открытие состояло в обнаружении того, что среди всех вещей, существующих или претендующих на существование, есть, по крайней мере, одна, способ бытия которой коренным образом отличается от способа бытия всех остальных вещей. Это - мышление, которое сам Декарт все же превращает в вещь [от cogito,ergo sum к cum res cjgitans].

 

XIX век обращение к субъективности в форме уже не мышления, а труда (Адам Смит и особенно Карл Маркс). Но в интерпретации Маркса труд – это, прежде всего, "абстрактный труд", неквалифицированное усилие, лишенное качественного своеобразия и собственной значимости. Все свои достоинства труд получает от необходимости, которой он служит. Поэтому труд и обладает однородным, чисто количественным характером, позволяющим его почасно измерять и вознаграждать. Труду противостоит иной тип усилий, рождающийся не из нужды, а из избытка - игра (Лила).

 

ХХ век: единственной несомненной реальностью является именно "жизнь": не идея Платона, не форма Аристотеля и не Бог христианской философии. В то же время, это и не чистое мышление гегелевского идеализма, но и не абстрактный труд марксова материализма. Жизнь может содержать в себе указанные моменты или быть устремленной к ним, но при этом она не редуцируется ни к одному из них.

Не трансцендентные ценности придают смысл и ценность жизни, наоборот - ее бесконечное многообразие (творческая потенция) позволяет ей включать (создавать) в свое содержание, в том числе, и трансцендентные ценности

 

В чем своеобразие этого истинного и первичного бытия, представляющего собой жизнь. То, что сейчас перед нами, ново: следовательно, мы должны выразить то, что видим, в новых понятиях (радость, какую испытывали греки). Чем отличается философское (онтологическое) понимание жизни от биологического?

 

1) Прежде всего тем, что жизнь в ее онтологическом понимании не имеет никакого отношения к роду и виду (философская жизнь - жизнь индивида?).

 

2) Жизнь (опять таки в онтологическом смысле) неразрывно связана с рефлексией. Ничто из того, что мы делаем, не является "нашей жизнью", если мы не отдаем себе в этом отчета. Это первое решающее свойство, с которым мы сталкиваемся: жизнь - это уникальное бытие, обладающее привилегией быть "для самой себя". Жить = ощущать жизнь.

 

3) Мир, в котором мы, живем, состоит из предметов, которые являются для нас приятными или и неприятными, угрожающими, влекущими и т.д. Для нашей "жизни" неважно, являются ли эти предметы телесными или духовными; нам важно то, что они впечатляют нас: интересуют, радуют, пугают или заставляют страдать. Наш Мир это, прежде всего то, что нас интересует. Истинный мир, в современном понимании, это не "интеллигибельный мир" Платона, не "божественное бытие" Августина, и даже не "объективная реальность" новоевропейской науки. Современная философия говорит преимущественно о "жизненном мире", где каждый находится среди вопросов и проблем, которые "достают" именно его.

 

Первооткрывателем этого жизненного мира был Фридрих Ницше. Ему мы обязаны обнаружением той новой перспективы, которая позволила совершенно иначе увидеть многие привычные вещи. Прежде всего, Ницше показывает, что критерий оценки жизни находится "внутри" самой жизни!

Концепции, исходящие из транзитивного понимания жизни, помещали критерий вне самой жизни. Жизнь считалась удавшейся, если выполнена ее внешняя задача: обеспечено "величие Рима", обретена "истинная вера" или спасен из огня ценный трактор. Ницше показывает, что для различение удавшейся (аутентичной) и неудавшейся (неаутентичной) жизни нет нужды обращаться к внежизненным критериям - теологическим, социокультурным культурным и т.д.

 

Жизнь сама отбирает и иерархизирует ценности (содержит в себе свой собственный критерий). Мы можем видеть движение жизни в ее восходящем и нисходящем (вплоть до вырождения) направлениях.

Где-то между этими двумя полюсами можно найти критическую точку, начиная с которой жизнь склоняется либо к совершенству, либо к вырождению. Вниз от этой точки располагаются индивиды со снижающейся биологической потенцией данного вида - низкие, "подлые" особи; вверх идут чистокровные, "благородные".

Вот два ценностных ориентира: благородство и низость, между которыми располагаются все индивиды. В свою очередь, благородство и низость выражаются через наличие или отсутствие в человеке таких качеств как здоровье, сила, отвага, дерзость, способность рискнуть и т.д. [как видим все это не внешние предметы, а внутренние, собственно человеческие жизненные качества]. Ум также входит в этот комплекс. Но теперь уже это не чисто абстрактный ум трансцендентального субъекта, взирающего на мир "с точки зрения вечности", а ум как атрибут жизни, как «умелость», умение находить выход из сложных жизненных ситуаций.

 

Ум занимает в этом комплексе важное место. Ведь видеть (оценивать) себя - есть основной и начальный атрибут жизни. Это видение есть непосредственное "ощущение", открытости для меня моей собственной жизни, присутствия ее прямо передо мной. Именно это ощущение открытости, присутствия жизни обеспечивает мне владение ею, делает ее "моей" жизнью. [Я делаю ее тем, чем Я хочу] Как раз этой способности лишен безумец. Он не распоряжается своей жизнью, да и вообще, строго говоря, она не есть "его" жизнь. Потому-то он и невменяем, ибо нести ответственность можно только за то, что принадлежит мне, находится под моим контролем.

Сумасшедший, не осознавая себя, не принадлежит себе, он "отчужден" от самого себя. В нем законченно проявляется лишь внешний облик жизни, маска, скрывающая под собой отсутствие подлинной жизни (присутствуя они отсутствуют).

 

Жизнь по существу своему есть действие и движение, а потому система целей, по которым мы выстраиваем наши действия, представляет собой составную часть нашего организма (О-и-Г). Наша жизнь - это функция нашего окружения, которое само, в свою очередь, зависит от нашего мироощущения. Различны "миры" паука, тигра и человека. Но и мир азиата отличается от мира древнего грека или нашего современника. (Но паук и тигр, в отличие от человека, не принимают участия в создании окружающих их миров. Это миры, "в которых они живут", и только человеческий мир есть действительно "его" мир).

 

Жить (быть) значит оказаться в мире, но это оказаться, означает быть чем-то занятым. Я состою из моих занятий тем, что имеется в мире, а мир состоит из того, что меня занимает, и только.

 

1-й драматический момент. Жить - это не выбирать по вкусу предварительно понравившееся место, это значит оказаться, вдруг и не зная как, ввергнутым, попавшим, заброшенным в мир, который невозможно поменять, - в мир сегодняшний (вот-бытие?). Наша жизнь начинается без нашего предварительного согласия, и в этом отношении мы подобны матросам, выброшенным штормом на незнакомый остров.

Жизнь дана нам, брошена нам, или мы брошены в нее на то, что дано нам: жизнь - это проблема которую решать нам (так ли обстоит дело с жизнью архаического человека?). Этот внезапный, непредсказуемый характер и составляет сущность бытия-жизни (В отличие от предварительно "спланированного" бытия прежней философии!).

 

Но! Жизнь, которую я осуществляю, или то, что я делаю в действительности, я предрешил (не в смысле спланировал, а в смысле решился). Моя жизнь, прежде, чем быть просто действием, является решением (решимостью?) действовать - решением моей жизни.

Жизнь не дается нам в готовой предопределенности судьбы, она состоит в нашем собственном решении по поводу себя самого. Жить - это находиться (находить себя) в мире, который богат возможностями. Мир жизни состоит для меня в каждый момент из возможности делать то или другое, а не из необходимости против желания заниматься чем-то одним.

 

Чтобы было возможно такое решение, нужно одновременно иметь свободу и границы "относительную детерминацию". Это выражается категорий "жизненные обстоятельства". Жизнь в одно и то же время и фатальность, и свобода - свободное бытие внутри данной фатальности. Фатальность предлагает нам определенный выбор возможностей, т.е. предлагает нам различные варианты судьбы. Мы принимаем фатальность и внутри нее решаем-ся на судьбу. Наша жизнь - это наша судьба!

 

2-й драматический момент. Мы сами выбираем жизнь и судьбу. Но в то же время, нельзя полностью рассчитать все наперед. Даже будучи уверенными в том, что произойдет с нами завтра, мы всегда рассматриваем это как возможность. Это второй драматический атрибут жизни.

 

Нам не дано выбирать мир - такова доля фатальности, но мы обнаруживаем некое поле с жизненным горизонтом возможностей - такова доля ее свободы. Следовательно, жизнь - это свобода внутри фатальности и фатальность внутри свободы.

Мы ввергнуты в нашу жизнь, и в то же время то, во что мы ввергнуты, мы должны сделать сами, отдавая себе в этом отчет, говоря об этом, создавая это. Наша жизнь - это наше бытие. Мы только оно и больше ничего. Нет ни отдыха, ни передышки (даже сон, являющейся одной из форм биологической жизни, выпадает из жизни в нашем понимании).

 

3-й драматический момент. Наша жизнь - это столкновение с будущим. Главное, в чем мы живем, - не прошлое и не настоящее. Жизнь - это деятельность, устремленная вперед, а прошлое и настоящее раскрываются только потом, и только в связи с этим будущим. Жизнь - это будущее, то, чего еще пока нет.

"Наша жизнь" расположена в настоящем (физическом) моменте. Но что такое моя жизнь в данный момент? Нельзя сказать, что она состоит в том, что я говорю; то, чем я живу в настоящий момент, это не движение губ, оно принадлежит к внешнему. Моя жизнь состоит в том, что я обдумываю, в том, что я собираюсь сказать, сделать, решить. В настоящем я живу тем, что проектирую будущее.

 

Но чтобы создать это будущее, необходимы средства, - и эти средства поставляет мне мое прошлое. Прошлое становится реальным, настоящим для меня, поскольку я оживляю его, для того, чтобы найти в нем средства для воплощения моего будущего. Все это происходит одновременно и, таким образом, любой момент жизни растягивается в трех измерениях: будущее, которого я хочу, отсылает меня к прошлому для поиска средств, а прошлое возвращает меня к настоящему, в котором я принимаю решение о будущем.

 

Мы постоянно принимаем решения о нашем будущем бытии, но для того, чтобы осуществить его, должны принимать в расчет настоящее и использовать прошлое. Мы живем в настоящем, но нельзя сказать, что только оно одно и существует для нас. Более еого, нельзя сказать, что оно существует для нас в первую очередь. [настоящее существует для нас как почва для растения, но мы устремлены к будущему, как растение к солнцу]

Таким образом, мы видим, что жизнь состоит в том, чтобы принимать решения о том, чем мы будем. В таком случае жить это заботиться о будущем (категория "заботы").

 

Итак, мир - это не природа, не Космос античности, и, тем более, не Универсум классической науки. И то и другое (и третье) выступают как существующие "в себе" реальности, в которых нам известны лишь некоторые фрагменты. Мир моей жизни полностью открыт для меня, поскольку он состоит исключительно из того, на что я обращаю внимание. Он именно таков, каким я его вижу, потому что в моей жизни участвует лишь то, что в ней присутствует, т. е. что я допускаю в нее.

 

Джиованни делла Каса: будем откровенны и признаем, что наша жизнь по большей части состоит из незначительностей (не львы, но мошки): мы идем, приходим, делаем то или другое... Лишь время от времени наша жизнь как бы сгущается, уплотняется, приобретает напряжение. Большое горе или огромное стремление призывают нас- тогда мы говорим, что с нами происходят важные события. [ВРЕМЯ СОБЫТИЙ: что это?]

 

Хайдеггер говорит об экзистенциальной или трансцендентальной временности как об экстатической.

Слово "extasis" этимологически значит "быть вне себя". (Представьте себе пасущегося оленя!) Животное находится в непрерывном экстазе, пребывая вне себя самого из-за постоянной внешней опасности. Обратиться к самому себе означало бы отвлечься от происходящего вокруг, а подобное отвлечение могло бы стоить животному жизни. Природа жестока, она не терпит невнимательности. Внимание к природе - это жизнь в действии. (Экстатическое время) Таким образом, архаический человек живет как бы постоянно на сторожевом посту, внимание его полностью поглощено бытием, погружено в него.

 

Античный человек сохраняет, в сущности, ориентацию архаического человека. Как и тот он живет вещами и существует преимущественно для космоса физических тел. Идеи греков были отформованы в реальности, состоящей из вещей внешних, материальных. Само слово "идея" означает "видимая фигура", "образ". Платоновские идеи мыслятся по аналогии с материальными вещами только утонченными до почти полной прозрачности. Душа, дух у греков это тонкая материя особого рода. Поэтому говорить об античном "спиритуализме" в смысле современной "духовности" явно некорректно.

 

Человек античности все еще продолжает жить рядом со своим братом-животным и подобно ему живет «в экстазе», т.е. вне себя. Новый человек погружен в себя, обращен на себя (или на созданное им самим окружение). Каким образом внимание, изначально центробежное, направленное на то, что нас окружает, совершает невероятный поворот к самому себе и собственному Я, отворачивается от окружающего, и принимается смотреть внутрь самого себя? (Четко с Августина)

 

Ведь теоретизировать, философствовать, значит, собственно говоря, не жить. Теория и ее крайняя форма - философия - интересуются вещами иначе, чем интересуется ими жизненная практика. Теоретизирование – это специфическая форма проявления интереса, это активно занимаемая позиция "незаинтересованного наблюдателя", когда мы как бы "отстраняем" вещь, удерживаем ее от погружения в нашу жизнь.

Теоретизирование это стремление расположить вещь так, чтобы увидеть ее вне перспективы моего жизненного интереса к ней, обнаружить ее собственную "самость", найти то абсолютно собственное, что принадлежит ей вне всякого моего пристрастного интереса. Такое удержание (мысли от завихрения) требует иногда весьма значительных усилий! Но оно стало привычным! [Традиционная философия bios theoretikos]

 

Нужно перевернуть традиционные верования. Нет ничего более важного для восстановления понятия "человек", чем исправление традиционного взгляда, согласно которому, если мы желаем какой-то вещи, то потому, что видели ее раньше (Плотин). Мы желаем какой-либо вещи не потому, что видели ее раньше, но, напротив, (мы можем увидеть ее) только потому, что в глубине души пожелали ее, ищем ее в мире с помощью наших чувств (Шопенгауэр).

Но прежде чем увидеть, что нас окружает, мы представляем собой изначальное скопление желаний, стремлений и иллюзий. Мы приходим в мир с системой предпочтений и пренебрежений. Значит мы не станем говорить, что первое - это впечатления, приходящие к нам от вещей.

 

Человек есть особый онтологический фактор или особая онтологическая сфера, значение которой недооценивалось всей традиционной философией. Рассматриваемая с точки зрения онтологии, человеческая реальность есть сфера отличная от всех других. Это отличие ставит человека в особое положение по сравнению с другими онтическими сферами.

 

Если существую я мыслящий, то существует и мир, в котором я мыслю. Стало быть, основной истиной является мое сосуществование с миром. Существовать – это, прежде всего, сосуществовать (со-бытие?).

 

КОНЕЦ

 

Экстатическая временность есть бытийный смысл присутствия. К бытию, к бытийной конституции присутствия сущностно принадлежит понимание бытия. Тем самым становится возможным понимание бытия как принадлежащего к бытию присутствия.

 

Воспринимая и чувствуя, мы вступаем в наши владения, и это всегдашнее пребывание в собственных владениях, это постоянное и коренное присутствие при всем, что бы мы ни делали и, чем бы мы не были, отличает жизнь от всего остального.

 

"Не поверхность ли все то, что мы называем духом, душой, любовью, не легкие ли это изменения, на маленькой поверхности близкого нам лица?" (Рильке). В таком случае, может быть Глубина - это только фикция, особый прием, помогающий нам остановить движение и колебание поверхностей, может быть, глубина - это свойство, которое следует приписать субъекту-наблюдателю (contr. Аристотель?). Внутреннее образуется из суммы всего множества внешних касаний, которыми скульптор оживляет материал в процессе работы над произведением (Подорога).

 

Вещи могут обладать и собственным бытием, бытием в себе, но такое бытие возникает лишь вследствие того, что я абстрагирую его от моей жизни, и абстрагирование тоже дело и занятие - занятие, состоящее в том, чтобы не жить существованием этой или другой вещи, в том, чтобы полагать ее отдельно от меня. Стало быть, это бытие вещей для себя их космическое и продолжающее существовать бытие тоже является бытием для меня, это то, чем они являются, когда я перестаю жить ими (Бытие на полке). Эта ситуация не является ни истинной, ни ложной, а лишь виртуальной, в которой предполагается что я не существую и, стало быть, не вижу вещи как существующие для меня и спрашиваю, каковы они будут тогда? Это ситуация виртуального пребывания вне себя, или нежизни, представляет собой ситуацию теоретическую.

 

Понимание бытия как бросания себя на тот или иной проект из брошенности в ситуацию осуществляется в качестве некого исходного способа осуществления экстатической временности. Не только понимание определяется временностью, но и понимаемое в нем бытие сущего, не имеющего характера присутствия, т.е. сущего, к которому присутствие вступает в то или иное отношение, должно само в себе определяться временностью.

 

"Эк-стазы временности (будущее, прошлое, настоящее) суть не просто уходы в неопределенный Х (в ничто), но "в качестве уходов они, на основе своего экстатического характера, обладают неким горизонтом, предопределенным исходя из модуса ухода т.е. из модуса будущего, прошлого и настоящего, и принадлежат к самому эк-стазу".