РАЗУМ И БЫТИЕ

 

Далеко не всегда разум был для человека реальностью, объектом рефлексии. Можно хронологически точно указать время и место его открытия. Это произошло в Афинах в 1У в. до н. э. Автор этого открытия тоже известен – это Сократ. Можно сказать, что в тот день и родилась Европа.

Открыть можно то, что есть. В течение двух веков до этого открытия греческие натурфилософы (Парменид, Гераклит и др.) размышляли не отдавая себе ясного отчета в тои, чем собственно они занимаются. Сократ впервые делает разум не только средством некой специфической деятельности, но и объектом рефлексии. Он показал, что разум – это особого рода «суперсубъект», обладающий колоссальной творческой силой. Деятельность этого субъекта порождает целый особый мир, весьма отличный от мира, открываемого нам чувствами и далеко превосходящий его по степени совершенства.

 

Собственно философия начинается с обнаружения отличия индивидуального разума от общенародной веры и авторитетной традиции. Философия возникает только тогда, когда для отдельного мыслящего лица вера народа перестает быть его собственной верой, теряет для него значение внутреннего безотчетного убеждения и из начала жизни становится только предметом размышления (осмысления). Философия начинается тогда, когда мыслящее лицо отделяет свое мышление от общей веры, противополагает его этой вере как внешнему.

Можно сказать, что философия возникает как конфликт между индивидуальным разумом и народными верованиями. Но разум, заявляя о своей автономии по отношению к внешнему миру, одновременно выступает с претензией на его абстрактно-универсальное видение. По существу это означает, что личность, с одной стороны, отделяет себя от своего непосредственного окружения, а с другой – начинает ориентироваться на общность гораздо более широкую, чем «свой народ».

В этом отношении можно сказать, что Казнь Сократа отнюдь не была случайным событием. В этот же ряд можно поставить такие события как трагедия Антигоны, казнь афинских стратегов, конфликт куладхармы и варнадхармы в Бхавагатгите и др.

 

Практически везде, где мы наблюдает расцвет философской мысли – мы застаем общество в состоянии катастрофы: крушение харрапской культуры в Индии, крито-микенской в Греции и т.п. Катастрофа развитой цивилизации, создает материал и условия для индивидуализации мышления, поскольку всякая катастрофа, колеблет или разрушает архаические верования народа.

 

Убегая от смерти, не понимая ее, человек, борется за свое существование и за осмысленность своей жизни. Он не находит опоры в рушащемся на его глазах мире и устремляет свою мысль за пределы этого мира, ставшего вдруг таким неуютным.

Он чувствует, что все видимое изменяется, все привычное рушится, все становится неустойчивым. И он стремится остановить этот развал, увековечить бытие, остановить его в момент его высочайшего расцвета и наибольшего совершенства. Как антитезу изменчивой действительности человек конструирует мир неизменных сущностей и устойчивых отношений – интеллигибельный мир неизменности и постоянства

 

Видимые и осязаемые вещи непрестанно изменяются. То же самое происходит и во внутреннем мире человека: постоянно меняются его желания, стремления, мотивации. Ни наше предметное окружение, ни мир наших чувств не дают нам той надежной точки, которая могла бы стать опорой нашему уму. Но остается стремление обнаружить ту единую и неизменную точку, в которой можно было бы укоренить человеческую жизненность, по самой сути своей переменчивую, изменяющуюся от индивида к индивиду, от расы к расе, от века к веку?

У каждого индивида или народа существуют свои собственные более или менее прочные убежджения – но они есть частные истины, значимые, в лучшем случае, только в пределах рода.

 

Но помимо таких частных убеждений (докс) существуют чистые понятия logoi, которые образуют класс неизменных сущностей, совершенных и точных. Чистые понятия яснее, недвусмысленнее, крепче вещей нашего жизненного окружения, они подчинены точным и неизменным законам [резкие тени].

 

Обнаружение чистых понятий и понимание их преимуществ, в сравнении с чувственными восприятиями или иррациональными верованиями происходит не сразу. Сначала Парменид и его последователи приходят к резкому противопоставлению единого и истинного бытия "неистинному" миру чувственно воспринимаемых вещей - миру "мнения". В учении элеатов о едином бытии уже преодолевается мифосознание с его фундаментальной установкой на полное отождествление внешнего и внутреннего, мыслимого и чувственно воспринимаемого. Резкое разграничение предмета и мысли означает преодоление мифологии и начало формирования нового мировоззрения, выразителями которого Парменид - Гераклит.

 

Обычно Гераклит и Парменид рассматриваются как философы, защищавшие прямо противоположные тезисы: Гераклит утверждал, что все изменяется, Парменид - что ничто не изменяется. Но так ли велико различие их позиций? В отношении к мифу их позиции не так уж далеки друг от друга.

 

В самом деле, (у Гераклита) если "все течет", то об изменении какого предмета, явления или вещи может идти речь (изменение предполагает неизменность). Если изменяется все, то мы приходим к изменению без того неизменного, которое является субъектом изменения [подразумевается субъект – логос (разум) – он-то и есть проблема философии].

Концепция Парменида - зеркальное (инверсионное) отображение концепции Гераклита. Если все мгновения заполнены одним и тем же содержанием, если они в этом смысле тождественны, то время стягивается в одно непротяженное мгновение. Если пространство не обладает гетерогенным содержанием, оно стягивается в одну непротяженную точку [Но это уже не чувственное многообразие, а нечто единое и самотождественное - РАЗУМ].

 

Таким образом, гераклито-парменидовская коллизия – это конфликт двух компонент бытия - неизменного субстрата (субъекта) и изменяющихся предикатов, конфликт, который является сквозным для всей истории философии (можно сказать, что вся философия "расположена" между Гераклитом и Парменидом). Речь идет именно о конфликте. Тождественность - это отрицание различий, различение - отрицание тождества. (Вот тут-то и появляется на горизонте новый персонаж – РАЗУМ, который смутно (пока еще) вырисовывается за мельтешением чувственных вещей и впечатлений).

 

Парменид (Зенон и Мелисс) объявили генезис вещей, их множественность и движение «ложным порождением органов чувств», т.е. обманом чувств, иллюзией. Парменид объявил "мнение", основанное на чувственных данных, ложным, а чувственно воспринимаемый мир многообразия вещей - иллюзорным и нереальным. (Разум [логос] не только как способность обнаружить единство [по ту сторону] чувственного многообразия, но и как само это единство [разум как бытие!], находящееся «по ту сторону» чувственных вещей).

 

Термин "логос", введенный Гераклитом, точно непереводим. Обычно он означает "слово", "речь", "учение", но также и смысл или содержание слова, речи, учения. А так как смысл и содержание слова, речи, учения могут быть самыми различными, то и термин "логос" может быть употреблен в самых многообразных значениях. (Логос – это и есть единый субъект, определяющий порядок всех изменений, [неизменный в изменяющемся]).

 

В концепциях Парменида и Гераклита разум уже обозначен, но не выражен в явной форме. Точнее, обозначено как бы место разума, но он еще не появился перед нами в своем собственном обличье. «Явление разума народу» происходит позже, в философских системах Демокрита и Сократа (Платона).

Именно их концепции содержали новое представление о тождественности и нетождественности (и о том, что является источником и того, и другого). Центральным вопросом их концепций становится вопрос об отношении разума к бытию, гносеологии к онтологии. В решении этого вопроса очертания разума обретают уже более определенный характер. По крайней мере, определяется основная функция разума: различение и отождествление.

 

Понимается ли разум как космическое начало (объективный разум) или как индивидуальный разум отдельного человека (субъективный разум), эта его функция неизменно сохраняется: либо он как космическое начало вносит определенный порядок в мир, либо, как индивидуальный разум вносит порядок в содержание нашего сознания. Но в любом случае такое «наведение порядка» осуществляется через различение и отождествление.

 

Если пара Парменид – Гераклит обозначает место разума, то пара Демокрит - Платон. Показывает нам его функцию. В системах этих мыслителей представлены основные попытки преодоления обнаруженной Парменидом и Гераклитом коллизии тождественности и многообразия и, вместе с тем, основные пути сближения разума и бытия или онтологизации рационализма.

 

Атомистика Демокрита: заменила абсолютную тождественность (парменидовской) субстанции иной, боле гибкой тождественностью. У элеатов движение, изменение, многообразие полностью иллюзорны, у них самотождественность бытия как субстрата отсутствующих изменений тривиальна. Демокрит формирует понятие нетривиальной самотождествености. У него субъект (атом) движется, обладает различными, вплоть до исключающих друг друга предикатами и, тем не менее, он всегда остается тождественным самому себе. Атом в различные моменты имеет различные положения, но это тот же самый атом. Если объединить положения в одной линии, то движение атома представит собой непрерывный ряд пространственных локализаций.

 

Движение атома - предстанет перед нами как непрерывный ряд несовпадающих положений. В каждый данный момент атом обладает одним реальным положением и бесконечным множеством эвентуальных, образующих "пустое пространство" – демокритово "небытие". Мир распадается на бытие и небытие. Тождественные себе атомы, обладающие субстанциальными, неизменными предикатами, которые сохраняются при всех изменениях пространственного положения, образуют демокритово "бытие". Изменяющиеся реальные и эвентуальные положения атомов - это демокритово "небытие", пустота.

Каковы же неизменные предикаты "бытия"? Что позволяет идентифицировать атом, узнавать его в каждой другой точке "пространства", гарантировать его самотождественность?

Отождествить атом, находившийся в одной точке, с атомом, появившимся в другой точке, можно только тогда, когда переход из одной точки в другую был однозначно определен, закономерен. Генезис атомистики совпал с генезисом убеждения в детерминированности движения, в существовании закона (мирового ratio), связывающего одно пространственное положение атома с другим. [Ребенок: идентификация предмета по (продолжению невидимой) траектории?].

 

Мир движущихся атомов постижим разумом человека только потому, что движение каждого атома подчинено закону мирового ratio. Человеческий разум идентифицирует эмпирические впечатления, группирует их в классы, вводит общие понятия, в которых тонут индивидуальные различия.

 

Пространственные характеристики атома включает, ссылку на те точки пространства, где атома теперь нет (Поэтому-то чувство и не может идентифицировать атом). Но это ссылка не на абсолютное ничто, а на некоторое определенное ничто, которое может стать чем-то, т.е. предикатом атома [его возможное местопребывание, что и исследует наука]. Демокритово «пустое пространство», это совокупность незанятых, но эвентуально существующих местоположений атома.

 

Платон, подобно Пармениду, соединяет понятие бытия с понятием инвариантности, пребывания, неизменности. То, что Платон называет "eidos" в обычном словоупотреблении означало чувственно-наглядный вид вещи (Лосев).

Если взять ряд чувственных образов индивидуальных объектов и превратить этот ряд в общее понятие, то при этом на первый план выступит то общее, что свойственно всем индивидуальным элементам данного ряда. Платоновское понимание "эйдоса", по существу, превращает конкретный ряд в общую идею (logos).

В такой тождественной себе идее Платон видит пребывающее, которое остается без изменений во всех превращениях того или иного сущего. Он видит в ней бытие. Но, в отличие от Парменида, Платон не считает нетождественные, преходящие, индивидуальные образы простой иллюзией. Они существуют, но их существование - низшего ранга: они лишены субстанциального бытия, они являются лишь частными воплощениями общей идеи. Эта иерархия реальности, это понятие воплощения пребывающей субстанции в конкретных образах делает logos чем-то активным, творческим.

 

Так и Демокрит, и Платон отходят от абсолютного противопоставления бытия и небытия и связывают бытие с разумом (logos): объективным или субъективным выступающим либо как универсальный закон, либо как абсолютный образец (идеал).

 

Закрепление этой традиции происходит в латинских переводах греческих текстов. Цицерон переводит греческий термин "logos" как "ratio". Но этот перевод содержит в себе некоторый перенос акцента. Если "logos" означает, прежде всего, универсальный миропорядок, то "ratio" покрывает лишь часть области значений греческого термина. Ratio, в отличие от logos (а), обладает более выраженным субъективным характером.

Поэтому в переводах Цицерона, разум (ratio) выступает, прежде всего, как обобщающее название человеческих психологических способностей и лишь в таком качестве рассматривается как нечто присущее миру. То есть разумность, (рациональность) мира начинает рассматриваться по аналогии с разумностью (рациональностью) человеческого мышления, а не наоборот, как было у греков.

Лишь благодаря наличию разума в самом человеке, говорит Цицерон, мы можем прийти к заключению о существовании некого высшего, боле проницательного божественного ума. Так в переходе от греческого к латинскому человек превращается из существа, почтительно созерцающего непосредственно явленный ему мир бытия, в его "законодательствующий" центр. [Аналогия между этим переходом и переходом от "риты" к "дхарме" в древнеиндийской философии]

 

Тема рациональной философии, начинаясь со времен Демокрита и Платона, усиливается в латинских переводах и окончательно утверждается в философии Нового Времени. Развитие этой темы выражается в стремлении вытеснить спонтанную жизнь, заменив ее чистым разумом (в объективном или субъективном варианте). Идеалом жизни становится т.н. интеллектуальная жизнь, в которой человеку предлагается всячески подавлять свои спонтанные порывы, подчиняя их требованиям разума.

 

Энтузиазм Декарта по поводу конструкций разума привел его к полному перевороту привычных представлений. Непосредственно данный и очевидный мир, видимый нашими глазами, слышимый нашими ушами и т.д., состоит из качеств: цветов, звуков, сопротивлений и т.д. Но разум не способен непосредственно улавливать качества. Цвет, например, невозможно помыслить. Его нужно видеть. Если мы хотим говорить о цвете, то опираться нужно на видение, а не на мышление. Но тогда получается, что цвет иррационален.

 

Мир может войти в мой разум, только в том случае, если структура этого разума в чем-то совпадает со структурой мира, если деятельность моего мышления таки или иначе совпадает с бытием. В самом деле, мое мышление не может копировать реальность, вбирать ее в себя, если последняя, в свою очередь не уподобляется моему мышлению. Поэтому в рационалистически ориентированной философии любая теория познания невольно оказывается онтологией, т.е. учением о том, чем со своей стороны, является бытие и чем, со своей стороны, является мышление.

При этом, мышление то объявляется результатом бытия (реализм), то наоборот, доказывается, что структура бытия проистекает из структуры самого мышления (идеализм). Крайний случай такой рационализации бытия – полное отождествление структуры бытия со структурой мышления, когда действительность превращается в некую «логическую материю» (Гегель) или «материализованную логику» (Маркс).

 

Рационализм отрицает жизнь для спасения истины. Истина не может быть свойством наших индивидуальностей, бренных и преходящих. За всеми различиями, существующими между людьми, пришлось предположить наличие абстрактного разума как универсального субъекта, общего для европейца и китайца, современника Перикла и придворного Людовика ХIY. Это общее всем основание, лишенное вариаций и индивидуальных особенностей, Декарт называл просто "разумом", Лейбниц "воспринимающим и обосновывающим разумом", Кант - "законодательствующим разумом", а Гегель - "мыслящим самое себя мышлением". Но во всех этих вариантах именно разум понимался как высший род бытия, как само бытие.

 

Рационалистический абсолютизм, спасающий разум ценой жизни, столь же опасен, что и релятивизм, пытающийся спасти жизнь за счет испаряющегося разума. Рационализм подобного рода антиисторичен. Истины разума не имеют никакой, ни малой, ни большой длительности, они не обладают никаким временным измерением, поскольку просто не имеют ко времени никакого отношения. Лейбниц называл их veritas eternellis (вечные истины).

Имея опору лишь в себе самом, разум способен создавать универсум количеств, посредством понятий с резкими ясным гранями (тени, но резкие тени - Гегель). Идеальное будущее, сконструированное таким «чистым» интеллектом, должно заменить и прошлое и настоящее. В приложении к политике рационализм оборачивается революционаризмом.

 

С 1700 г. обнаружилась ограниченность территории разума (Руссо, Юм), а сам рационализм начинает уже открывать не новые разумные основания, но границы разума (Кант).

Начиная с этого момента начинается движение в противоположном направлении. С Сократа начинается эра всевластия разума; мы видим, признаки ослабление этой власти. За рациональностью мы открыли спонтанность (стохастичность). Мы поняли, что разум - только одна форма и функция жизни. Ей должно быть указано её место (Кант).

 

Тема нашего времени - заключается в придании разуму жизненности; в исторической и культурной локализации разума, в подчинении его спонтанному. Требование ставить жизнь на службу разуму становится абсурдным. Миссия нашего времени в том, чтобы показать, что разум должен служить жизни. Это не означает отрицания разума, необходим не отказ от разума, а ограничение его притязаний на верховную власть.

 

От чистого разума к разуму жизненному. Рационализм: познание возможно лишь в том случае, если реальность способна входить в наш разум без малейшей деформации. Поэтому субъект (познающий разум) должен быть как бы прозрачной средой, лишенной своеобразия и собственной окраски. Он должен быть постоянным, вневременным, т.е. сверхжизненным и внеисторичным (жизнь же представляет собой историю).

Но! Человек не является такой прозрачной средой. Его разум не настолько проницаем, чтобы удержать в себе всю реальность, как это происходило бы в случае с абсолютным разумом рационалистов. Его функция - селекция [Образ сети в потоке, пропускающей одни предметы и задерживающей другие.].

 

Из бесконечности элементов мира он пропускает лишь те, чья форма и содержание соответствуют размеру и форме ячеек сети (а то, что не попало в сеть - не рыба). Каждая эпоха, каждый народ (и человека) можно уподобить сети с ячейками определенного размера и конфигурации. Поэтому то, что живо интересует одни эпохи и народы, может совершенно не замечаться другими. Всегда остающаяся тождественной самой себе, независимо от точки зрения, реальность - абсурдное понятие, А абсолютной точки зрения не существует. Реальность можно видеть лишь в определенной перспективе. Перспектива - один из компонентов реальности.

 

Разум настолько не является нами, что он один и тот же у всех [Декарт] (разница чисто количественная) В единстве разума - сущность Человека, но универсальность Разума делает его нечеловеческим (на одном и том же основании мы либо помещаем разум в самую сердцевину человеческого бытия, либо сдвигаем его на периферию). Поэтому философы считали, что во Вселенной присутствует лишь один единственный nous, или разум, что все мы, обладающие разумом, представляем один и тот же разум. То, что нас различает, находится за ним (или под ним).

 

Разум не принадлежит к глубинам нашего существа. Напротив. Подобно чувствительной оболочке он покрывает наше внутреннее содержание, которое само по себе sensu stricto неразумно, нерационально (кора головного мозга – интерфейс). Подобно оболочке он заключает в себе нашу внутреннюю сущность, сам, будучи обращен вовне, к вещам.

Разум интенционален. Признание его интенциональности означает отказ от «картезианской» концепции чистого разума замкнутого в самом себе, без всякой изначальной отнесенности к внешнему миру, признание того фундаментального факта, что замкнутого сознания не существует. Ибо роль разума сводится к тому, чтобы мыслить о бытии, не в том, чтобы быть бытием, а в том, чтобы понимать его.

 

Тема Хайдеггера - вопрос о бытии, который всегда есть одновременно вопрос о месте человека. Наделенное пониманием Dasein появляется исторически, обладая исторической судьбой и исторически унаследованным путем. Идеальная система метафизики пала вместе с самой возможностью абсолютной точки зрения. Ведь отказ от господства разума означает и отказ от претензий на абсолютность точки зрения. Т.о. логос разума - бесспорный элемент всего предшествующего философствования становится устаревшим и поддающимся деструкции.

 

КОНЕЦ

Хайдеггерианство - попытка философствования, которое позволяет подойти на самой близкое из вообще возможных расстояний к вещам, к их бытию. Это попытка "отмыслить" все, что о вещах говорила и говорит научная или философская, словом теоретизирующая традиция. Но при этом не "отмысливалось" само мышление. Оно то и выводилось на очную ставку с вещами.

 

Он (Хайдеггер) опирается при этом на то, что и тело, и сознание, и само существование человека "встроены" в мир – и мир на просто бесконечно обширнее, но и неизмеримо могущественнее своего малого создания - человека. Человек есть часть мира.

 

Весь организм человека "мыслит" втайне от нашего интеллекта (втайне для нас), предугадывая многое в себе самом и предупреждая нас часто об опасности, грозящей нам. Но язык внутренних чувств, их сигнализация, для большинства людей темны и непонятны. Шифр внутренних чувств еще не прочитан. Он только смутно и крайне недоверчиво нами воспринимается и скорее тревожит нас, чем успокаивает: дух мешает телу, а тело - духу. (Голосовкер)

 

Хайдеггер очень старался освободиться от представления о философе как созерцателе вечности, который будто бы способен обозревать мир извне (зрелый Хайдеггер соскальзывает к той же позиции).

 

Разум требует беспредельной коммуникации, он сам - тотальная воля к коммуникации. Поскольку во времени мы не можем объективно обладать истиной как единой и вечной и поскольку наличное бытие возможно только наряду с другим наличным бытием, экзистенция постигает себя лишь в сообществе с другой экзистенцией. Коммуникация являет собой образ открытия истины во времени.

 

Мифологическое сознание не умерло. Мифологическое неистребимо в человеке и остается регулирующим фактором онтологического равновесия человека, определяя место человека в мире и способ его соединения со Вселенной.

 

Иные мыслители полагают, что мысль - не природа, что мысль есть некое "над природой", некое сущее само по себе, некая сверхприрода или даже антипод природе.

Но мысль тоже есть природа. Она есть высшее в природе, обернувшееся против низшего. Мысль в нас от тела. Нам пока неизвестна мысль без тела, т.е. мысль не связанная при своем возникновении с телом, а сама по себе.

 

Низкая оценка инстинктов моралью привела к противопоставлению духа как разума инстинктам и к затемнению истиной сущности духа, а именно того, что дух тоже есть инстинкт, но только высший инстинкт в противовес низшим. Христианство закрепило это противопоставление духа инстинктам. Европейский рационализм теоретически обосновал это противопоставление и придал ему силу научного авторитета. Интуитивизм в философии - это не что иное, как неосознанная им самим попытка восстать против антиподии духа и инстинктов. (Шопенгауэр, Ницше).

 

Говорят: мыслитель созерцает идеи. Но философское "созерцание" опасное слово. Оно заимствовано из отношения здравого смысла к вещественно-материальному миру, где "созерцать" означает "всматриваться", видеть некое зрелище, тогда как созерцание мыслителя означает не "видение", а "понимание".