А. Эпический тип события

Эпический мир и большая форма

Постановку проблемы «родового» для эпики образа мира мы находим у Гегеля и Шеллинга. С точки зрения первого, «целостность мира, в котором совершается индивидуальное действие», самостоятельность эпизодов, а также «целостность миросозерцания и взгляда на жизнь» равно необходимы для эпопеи и для романа[58]. По мнению второго, родство романа с эпосом – в «универсальной» форме изложения и в равноправии необходимости и случайности[59]. Предполагает ли эпика (в своей большой форме) непременно количественную полноту всего в изображенном мире или впечатление полноты достигается сочетанием эмпирического многообразия с проникающим его единством основных противоположностей?

Примеры – как из русского романа ХIХ в., так и из древней эпики («Одиссея», «Илиада») – показывают, что для большой эпической формы специфично именно качественное (а не количественное) многообразие явлений в пространстве и времени. Полнота бытия выступает как взаимодополнительность основных его аспектов: земного и небесного, далекого и близкого, сиюминутного и вечного, внутреннего и внешнего. Отдельные жанровые разновидности романа могут, конечно, специализироваться на пространственных или временных вариантах этого «универсального единства в наличном многообразии». Так, стремление охватить весь географический спектр пространственных условий жизни характерно для географического романа, а социально-криминальный роман представляет читателю многообразие быта и ценностных ориентиров различных слоев общества; тогда как исторический роман сосредоточен на соотношении эпох, поколений и возрастов, биографической жизни и жизни исторической. Но в магистральной линии развития романа в центре внимания – идеологическая жизнь в ее универсальности и национально-историческом своеобразии, а следовательно, – ценностные аспекты противопоставления столицы и провинции, природы и цивилизации и т.п.

Характер изображенных событий зависит не только от цели действий или передвижений персонажа (присутствие таковой, по Гегелю, отличает событие от происшествия)[60], но и от того, какого рода границы, разделяющие пространственно-временные и ценностные сферы изображенного мира, персонаж пересекает[61]. Поэтому сказанное нами о качественном многообразии в структуре эпического мира позволяет поставить вопрос об особом типе события в нем.

Можно утверждать, что инвариантное для эпики событие – встреча персонажей, представляющих противоположные части (сферы) эпического мира, причем это событие имеет два основных исторических варианта: в древней эпике – поединок, в романе – диалог-спор. Мысль о родстве того и другого, «диалога тел и поединка идей» в науке уже высказывалась[62]. Обоснованность этой идеи видна хотя бы из того, что поединки древних эпопей и героических песен средневековья сопровождаются ритуальными диалогами, а идейные дискуссии русского романа ХIХ века зачастую переходят в дуэли.

Заметим, что в обоих своих исторических вариантах встреча персонажей раскрывает родство противоположностей: событие обнаруживает противоречивое единствомира.

Уже диалог, предшествующий поединку волшебной сказки (Змей и богатырь), свидетельствует о том, что противники предназначены друг другу – как воплощения противоположных мировых начал. Об этом же говорит равенство противников в эпопее, а в романе – взаимодополнительность не столько индивидуальных идеологических позиций, сколько стоящих за ними сверхличных сил (так, в «Преступлении и наказании» равноценны слово Евангелия и «новое слово»).

Эпопея показывает войну и ее центр – поединок – как мировую катастрофу, момент гибели-возрождения всего космоса; но и в романе центральные духовные события представляют собой моменты радикального обновления мира. Так, в упомянутом произведении Достоевского два главных события – убийство и признание – предстают в свете эпилога «пробами» себя одновременно героем и миром: герой решает вопрос «кто я?», но и мир находится в состоянии выбора своего будущего исторического бытия, на пути к возможному спасению или возможной гибели.

Нераздельность-неслиянность мира и героя в событии, видимо, – одна из важнейших особенностей эпики. В ограниченной форме события, т. е. конкретного целенаправленного действия героя, проявляется сущность мира, его бесконечность. Гегель различал «всеобщее состояние мира» и «индивидуальное действие» как две стороны эпического произведения, подчеркивая их взаимное опосредование и самостоятельность[63]. Речь, очевидно, идет о раздельно существующем тождестве этих сторон. Отсюда – сочетание безусловности мировых связей с самостоятельностью и объективностью всего частного, которое отличает эпику от драмы, где мир, как говорил М.М. Бахтин, «сделан из одного куска».