СОДЕРЖАНИЕ

Сборник материалов по итогам

VII Всероссийской Ассамблеи
молодых политологов

(г. Пермь, 21–22 апреля 2014 г.)

Пермь 2015

УДК 32

ББК 66

С 232

Сборник материалов по итогам VII Всероссийской Ассамблеи молодых политологов (г. Пермь, 21–22 апреля 2014 г.) [Электронный ресурс] / Перм. гос. нац. исслед. ун-т. – Электрон. дан. – Пермь, 2015. – 2 Мб. – Систем. требования: процессор Intel Pentium, 1,3 ГГц; 40 Мб HDD; 256 Мб RAM; операц. система Windows 98 и выше; рекомендуемое разрешение 1024х576, СD-ROM или DVD-ROM; – Загл. с контейнера.

ISBN 978-5-7944-2500-0

Всероссийская Ассамблеи молодых политологов в Перми – визитная карточка Пермского регионального молодежного отделения Общероссийской организации «Российская ассоциация политической науки». Весной 2014 г. она проходила уже в 7 раз.

В настоящем издании публикуются статьи, подготовленные для выступления на Ассамблее, предоставленные самими авторами.

Книга адресована специалистам-политологам и всем, кто интересуется политической наукой.

Издание снабжено системой электронных закладок и гиперссылок, упрощающих навигацию.

УДК 32

ББК 66

Издается по решению кафедры политических наук

Пермского государственного национального исследовательского университета

ISBN 978-5-7944-2500-0

СОДЕРЖАНИЕ

Секция 1. Социальные движения на постсоветском пространстве ...….
Чеботарева В.В. Трансформация политического участия в условиях недемократических политических режимов …….………………..………….
Королюк Т.Д. Агенто-ориентированное моделирование: модель гражданского восстания Дж. Эпштейна …………………………………...…
Платонова Е.С. Политические ценностные ориентации отчужденных индивидов в студенческой среде ……………………………………………...
Самохвалова Э.В. К вопросу об «успешности» «цветных революций» на постсоветском пространстве: сравнительный аспект ……………….……
Смолыгина А.А. Евромайдан и его «оранжевый» предшественник: сходства и различия ………………..…………………………………………..
Секция 2. Политическая идентичность и политика идентичности ……
Маркелова А.А. Современный сибирский сепаратизм: угроза целостности Российской Федерации ………………………………………………………...
Лебедев В.С. Дагестан: тенденции развития религиозного конфликта …….
Ковыляева Н.С. Стратегии решения курдской проблемы в Иране, Ираке, Сирии, Турции ………………………………………………………………….
Титова С.Р. Дискуссии о роли РПЦ в актуальной политической повестке ...
Секция 3. Политические институты и процессы …………………………
Пермякова В.С. Политические режимы в республиках РФ …………………
Зарипова А.Р. Трансформация отношений между центром и автономной областью Каталония в условиях активизации сепаратистских настроений в Испании ……………………………………………………………………….
Волчкова О.О. Президенциализация парламентской системы Венгрии ……
Горская А.Н. Российское городское сообщество: специфика исследовательских практик ……………………………………………………
Соколова Н.В. Политизация культурных различий в этнических территориальных автономиях при формировании органов власти …………
Николаев А.В. Отделения русских национальных организаций в г. Тюмень как представители интересов социальных групп …………………………….
Секция 4. Электоральная политика ………………………………………..
Турченко М.С. Заградительные барьеры субъектов федерации: объяснение вариаций (2003–2013) ………………………………………………………….
Уманец В.Д. Новые партии в Пермском крае: между «реальностью и виртуальностью» («фантомы» vs «действующие»?) ………………………
Сысоев А.А. Анализ возможных сценариев выборов главы администрации Воронежской области 2014 г. ………………………………………………….
Рахимова Л.Н. Абсентеизм российской молодежи: миф или реальность? (пример г.Ульяновска) …………………………………………………………
Секция 5. Публичная политика …………………………………………….
Попов Г.С. Дети в возрасте от 3 до 8 лет и политика: роль, влияние, взаимодействие ……………………………………………...…………………
Плотников А.Н. Модели и опыт взаимодействия НКО и органов власти в зарубежных странах и РФ: сравнительный анализ. Зарубежные модели взаимодействия НКО и органов власти……………………………………….
Табакаев Ф.К. Имиджевая политика университетского города: аспекты внешнего позиционирования ………………………………………………….
Микконен Я.С. Институт публичных слушаний в современной России …...
Оломпиев К.С. Модели государственной политики по взаимодействию с некоммерческими организациями в современной России (на примере Пермского края) ………………………………………………………………...
Ивонин А.С. Формы взаимодействия органов государственной власти и местного самоуправления с некоммерческими организациями (на примере Пермского края) ………………………………………………….
Секция 6. Символическая политика ……………………………………….
Шелудков А.В. Актуальные контексты социального конструирования проблемы изменения климата …………………………………………………
Лукъянцев А.С. Формирование имиджа политического лидера современной России ……………………………………………………………
Секция 7. Государственная политика и управление …………………….
Шафигуллин Р.М. Проблема становления и развития электронной демократии на примере субъектов РФ ………………………………………..
Вавилова В.В. Проблема социально опасных аддикций в публичной повестке современной России …………………………………………………
Секция 8. Мировая политика и международные отношения …………..
Тимашева К.Т. Политические механизмы управления процессом модернизации сырьевой модели российской экономики ……………………
Галиуллина Н.И. Международные связи регионов современной России (на примере Республики Татарстан) ………………………………………….
Дисенбаев Т.Д. Процессы институционализации и формализации трансграничного сотрудничества на постсоветском пространстве (на примере Российско-Казахстанского трансграничного сотрудничества) ...
Секция 9. «Политическая коммуникация» ………………………………..
Пантелеев Д.В. Блогосфера и социальные сети как институциональный порядок (пермский случай) ……………………………………………………
Доброхотова М.А. Отношение к феномену массовой культуры как индикатор «идейной ориентации» течений внутри Русской православной церкви …………………………………………………………...
Садилова А.В. Второе пришествие масс и политические институты ………
Возиян Д.А. Стратегия позиционирования политических акторов в электоральном процессе РФ: Интернет – практики (на примере выборов мэра Москвы 2013 г.) …………………………………………..……
Секция 10. Политика: идеи, концепции, теории …………………………
Бондаренко Е.О. Проблемы соотношения концепции государственного суверенитета в условиях глобализации XXI в. ……………………………….

СЕКЦИЯ 1. «СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ
НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ»

Чеботарева В. В.Ó

ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО УЧАСТИЯ
В УСЛОВИЯХ НЕДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМОВ

«Мы сами должны стать теми переменами,
которые хотим увидеть в мире».

Махатма Ганди

Политическое участие – важное условие функционирования демократического режима. В России в 2000-е гг. произошла трансформация политического режима в сторону электорального авторитаризма, что привело к уменьшению политических прав и свобод граждан, снижению политического участия. Всплеск политического участия в 2011 г. показал внутреннюю неустойчивость «вертикальной» системы взаимоотношений государства с обществом и бизнесом, выстроенной в России в 2000-е гг.

Таким образом, интерес представляет вопрос о причинах трансформации политического участия в России.

Политическое участие[1] как политическая активность граждан является основным механизмом волеизъявления граждан. Препятствием для проявления политической активности служат определенные ограничительные рамки – формальные и неформальные правила, функционирующие в рамках политических институтов. Политические институты, в свою очередь, определяют правила игры под воздействием существующего политического управления – демократического или недемократического политического режима [1][2]. Следовательно, политический режим определяет структуру политических возможностей [4][3] для граждан и общественных организаций.

Конституция РФ гарантирует возможности политического участия, под которыми подразумевается право на свободное волеизъявление граждан посредством референдума и свободных выборов (ст. 2 п. 3 КРФ), а также свобода собраний, митингов и демонстраций, шествий и пикетирований (ст. 31 КРФ).

В течение 2000-х гг. в России наблюдалось сокращение возможностей для реализации обозначенных прав. Так, происходило снижение политическое конкуренции, вызванное, в частности, внесением поправок в закон о политических партиях и избирательное законодательство. В результате выборов 2011 г. правящая элита приняла правила, облегчающие процедуру регистрации политических партий, и провела реформу избирательной системы, снизив заградительный барьер до 5 %, что должно свидетельствовать о возрождении конкурентности российской политики. Однако, по мнению исследователей, эти реформы приведут к созданию на следующих выборах в Госдуму ситуации высокой партийной фрагментации, благодаря чему партия власти окажется в большинстве в силу своей сплоченности [5].

Снижение электоральной конкуренции наблюдалось и на региональном уровне. Выборы губернаторов в 2004 г. были отменены под предлогом борьбы с терроризмом, а в 2012 г. их восстановление объяснялось реакцией политической элиты на протестную активность граждан после выборов в Госдуму в 2011 г.

12 марта 2014 г. в Госдуму был внесен законопроект, связанный с отменой прямых выборов мэров и депутатов в городах с внутригородскими районами. Принятие закона сузит структуру политических возможностей, еще больше ограничив избирательное право граждан.

Вместе с этим, политическое участие ограничивается посредством принятия изменений в ФЗ «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях». В июне 2012 г. нововведения были связаны с ограничением волеизъявления граждан посредством многократного увеличения штрафов за нарушения на митингах и запрета в организации массового одновременного пребывания граждан в общественных местах, если оно грозит нарушением общественного порядка.

В начале апреля 2014 г. парламентарии внесли в Госдуму законопроект, предполагающий увеличение штрафов и установление уголовной ответственности за неоднократное нарушение порядка организации или проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия и пикетирования.

Обозначенная структура политических возможностей определяет выбор тех или иных стратегий политического участия. В условиях, когда «ограничения на свободу слова отсутствуют только в Интернете, митинги не разрешают»[3], а институт выборов служит «фасадом неформальных институтов электорального авторитаризма»[2], политическая активность граждан мобилизовалась в руках оппозиции, объединенной по принципу «негативного консенсуса». Наиболее известными общественными движениями, созданными как реакция на политические изменения в государстве, стали «Движение в защиту Химкинского леса», «РосУзник», «Голос» и пр.

Особенность формирования карельских движений гражданской инициативы в том, что они начали появляться в период, характеризующийся широкими политическими возможностями для политического участия. Основной стратегией стала Интернет-активность граждан, в частности, создание групп в социальных сетях, целью которых является решение злободневных вопросов в Петрозаводске.

Для того чтобы выявить результативность петрозаводских общественных движений, координирующих свою деятельность в социальных сетях, был проведен анкетный опрос среди создателей и руководителей этих групп. В результате проведенного анкетирования было выявлено, что группы гражданской активности создавались с 2011 г., а главной целью мобилизации гражданской активности стала борьба с органами государственной власти по вопросам градоустройства и защите окружающей среды. Действенными формами политической активности признаются собрания, митинги, шествия, выборы, публичные слушания и Интернет-активность. Основной критерий эффективности политического участия – воздействие на процесс принятия государственных решений, и, как показали результаты проведенного опроса, общественным движениям удается влиять на государственную политику в отношении региональных и местных властей.

Таким образом, при недемократическом режиме структура политических возможностей резко сужается, что ограничивает возможности для политического участия. Вместе с этим, в результате кризиса режима и всплеска протестной активности граждан появляются возможности для реализации новых стратегий политического участия. Консолидация граждан способствует созданию общественных движений, способных влиять на ход принятия политических решений.

Список источников и литературы:

1. Гельман В. Трансформации и режимы. Неопределенность и ее последствия // Россия регионов: трансформация политических режимов / общ. ред. В. Гельман, С. Рыженков, М. Бри. М.: Весь Мир, 2000. С. 19–20.

2. Гельман В. «Подрывные» институты и неформальное управление в современной России // Пути модернизации: траектории, развилки, тупики. СПб.: Изд-во Европейского университета, 2010. С. 65.

3. Голосов Г.В. Демократия в России: инструкция по сборке. СПб.: БХВ-Петербург, 2012. С. 14.

4. Здравомыслова Е.А. Парадигмы западной социологии общественных движений. СПб.: Наука, 1993. С. 74.

5. Кынев А. В. Региональные реформы Путина при президенте Медведеве: централизация продолжается [Электронный ресурс]. URL: http://magasines.russ.ru/nz/2012/1/k3-pr.html, свободный. Загл. с экрана. Яз. рус. Аналог печат. изд. (Неприкосновенный запас. 2012. №1(81).

Королюк Т. Д.Ó

АГЕНТО-ОРИЕНТИРОВАННОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ:
МОДЕЛЬ ГРАЖДАНСКОГО ВОССТАНИЯ ДЖ. ЭПШТЕЙНА

Агенто-ориентированное моделирование, разработанное в русле “bottom-up” (макроструктуры вырастают из взаимодействий на микроуровне) подхода, прочно вошло в инструментальный набор исследователей начиная с 1990-х гг., но его методология формировалась на протяжении второй половины XX в. и является по сути междисциплинарной, совмещая разработки в области кибернетики, биологии, социологии, экономики и других наук.

Основная цель агентно-ориентированных моделей – понять свойства сложных социальных систем через анализ их симуляций. К принципиальным особенностям агентно-ориентированного моделирования можно отнести: разделение понятий индивидуальной рациональности и макроскопического равновесия.

Модель гражданского восстания Д. Эпштейна^{^[4]} – один из наиболее известных примеров применения данного метода к изучению политических процессов (рис. 1). Мы рассмотрим 1-ый тип модели, где представлено противодействие центральной власти и «децентрализованных бунтовщиков»

Рис. 1. Классификация социальных конфликтов по степени интенсивности
и принадлежность к изучающих их дисциплин

Первый шаг – определение состава агентов. Модель включает в себя два типа агентов^{^[5]}: граждане (“agents”) (рядовое население: активно/пассивное) и полицейские (“cops”) – силы центральной власти, цель – арестовывать активных бунтовщиков.

Второй этап – спецификация агентов. В нашей модели граждане (в отличие от полицейских) обладают таким атрибутом, как «политическое недовольство» («Grievance»), которое состоит из двух идеализированных компонентов: физ.-эконом. «лишения» («Hardship») и «легитимность» («Legitimacy»)– гетерогенны, индивидуальное значение берется из кривой нормального распределения на интервале (0,1).

Таким образом, недовольство, испытываемое каким-либо гражданином по отношению к правящему режиму, основывается на этих характеристиках и принимает вид функциональной связи:

G=H(1-L) (1)

Также граждане обладают также таким атрибутом, как неприятие риска («risk aversion») – принимает различные значения, описываемые кривой нормального распределения на интервале от (0,1), и фиксирован на протяжении всей жизни. Если неприятие риска равно нулю (R = 0), то гражданин нейтрален в отношении риска.

Граждане, прежде чем присоединиться к бунтующим, подсчитывают вероятность быть арестованными (Р): путем соотношения N полиц. / N_{актив. гражд.} в пределах видения гражданина.

Видение гражданина (v) представляет собой количество пространственных позиций (к югу, северу, западу и востоку от положения гражданина), которые он может наблюдать, оно равное и ограниченное.

Принимая (C/A)_v как отношение полицейских к агентам в пределах видения v, вероятность ареста, подсчитываемая гражданином, будет выглядеть как:

P = 1 – exp [ – k ( C / A )_v ] ( 2 )[6]

Объяснение этой функциональной связи возможно на примере: допустим, гражданин бросает камень в витрину. Если вокруг 10 полицейских, то вероятность быть арестованным, если он один бросил камень в окно, выше, чем в ситуации, когда рядом еще 29 граждан кидают камни: (С/А = 10 > С/А = 1/3).

Таким образом, чистый риск гражданина (N) выступает как продукт совмещения индивидуального неприятия риска, ситуативно подсчитываемой вероятности ареста, а также тюремного срока за присоединение к бунтующим (J) от “Jail”. Пользователь модели самостоятельно устанавливает плотность агентов и максимальный срок нахождения в тюрьме (J_max), и рандомно распределяет в соответствии с кривой нормального распределения на интервале (0, J_max), так чтов итоге чистый риск гражданина равен:

N = RPJ (3)

Таким образом выводится «правило гражданина»: если G – N > Т – будь активным, в противном случае – не действуй.

Полицейские в свою очередь обладают всего лишь одним атрибутом – видением полицейских (v*), аналогичное (но не равное) гражданам 4-х стороннее обозрение. Правило – исследовать окружение и рандомно арестовывать активистов.

Есть т.ж. общее правило, определяющее порядок движения агентов: двигаться в случайно выбранном направлении в пределах своего видения и обще для всех атрибуты: автономность, гетерогенность, (граждане различаются между собой по ряду характеристик — переносимым лишениям, неприятию риска. ситуативной вероятности ареста), ограниченная рациональность, наличие локальных взаимодействий.

После ввода всех переменных и расстановки агентов (рис. 2) – модель запускается и движется дискретно – каждый ее шаг характеризуется одним перемещением и действием агента посредством их асинхронной активации (в/вы/воде) в соответствии со своим правилом.

Рис. 2 Схематичная расстановка агентов в отношении
с макро- (соц. контекст) и микро- (агентный) уровнями

Модель показала некоторые интересные процессы – например, индивидуальное девиантное поведение (рис. 3): (A) при приближении (С) приобретали синий цвет – так, как будто они не бунтовщики, но при удалении полицейских вновь окрашивались в красный цвет, становясь бунтовщиками, что объясняется снижением соотношения С/А в пределах (v) , => снижается (J) и (N), отношение (G–N) за счет снижения N переходит барьер (T) =>гражданин становится активным. Данное свойство не было предвидено заранее и стало возможным только благодаря визуализации.

Рис. 3. Индивидуальное девиантное поведение граждан

Модель демонстрирует две различные логики: публичное действие и индивидуальное недовольство граждан. Уровень напряжения высок, когда полит. недовольство в среднем по населению (G_cp) достаточно и частота (В_ср) граждан значительна. Но почему граждане не действуют (то есть вместо красных являются синими)? Если они неактивны только из-за неприятия риска, то они не испытывают состояние фрустрации в спокойном «синем» состоянии. Для фиксированных G_ср и В_ср индекс напряжения должен увеличиваться, тогда как среднее неприятие риска (R_ср) падает => напряжение можно выразить как: G_ср* В_ср / R_ср.

На рис. 4 изображены кривая напряжения (сплошная) и кривая активных граждан (пунктир)^{^[7]}, нетрудно заметить, что нарастание напряжения предшествует каждому всплеску количества активных граждан => может служить индикатором предстоящего всплеска активности бунтовщиков.

Рис. 4

Так же путем 2-х запусков модели была проверена гипотеза, что постепенное снижение уровня легитимности и резкое его падение – два различных по последствиям процесса, сравнивая два запуска модели. В 1-ом случае (рис. 5) легитимность (сплошная) снижали постепенно от L = 0,9 до L = 0,2 и получили такое же постепенное повышение колличетва арестованных (пунктир), не давая скопиться критической массе бунтовщиков.

Рис. 5

Рис. 6

Во 2-ом случае (рис. 6) сразу с L = 0,9 до L = 0,6, что подтвердило логику необходимости резкого, взрывного снижения легитимности для поднятия бунта.

Список источников и литературы:

1. Кузнецов И. Информация: сбор, зашита, анализ: Учебник по информационно-аналитической работе. М., 2001.

2. Токвиль А. де. Старый порядок и революция. М., 1997.

3. Epstein J. Modeling Civil Violence: an Agent-Based Computational Approach // Generative Social Science. Princeton, 2006.

4. Kim J-W. Hanneman R. A Computational Model of Workers Protest. 2011.

5. Klemens В., Epstein J., Hammond R. Raifman M. Empirical Performance of a Decentralized Civil Violence Model // Center on Social and Economic Dynamics. Working Paper N 56. June 2010.

6. Kuran T. Sparks and Prairie Fires: A Theory of Unanticipated Political Revolution. 1989.

Платонова Е. С.Ó

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ
ОТЧУЖДЕННЫХ ИНДИВИДОВ В СТУДЕНЧЕСКОЙ СРЕДЕ

Демократический политический режим характеризуется рядом признаков, в том числе участием в политическом процессе индивидов, отстаивающих свои интересы на индивидуальном и групповом уровне.

В то же время, современный политический процесс в России сложно назвать демократичным: индивиды не участвует ни на групповом, ни на индивидуальном уровнях в обсуждении и принятии политических решений. Все эти события приводят к тому, что в обществе снижается политическое участие граждан, развивается политическое отчуждение. Тем не менее, политическое отчуждение – явление, присущее далеко не всем индивидам. В связи с этим, нам стало интересно, почему некоторые индивиды отчуждаются от политической системы, а некоторые – нет. В чем причина отчуждения одних и неотчуждения других, ведь, казалось бы, все живут в одном государстве с одним Президентом, Правительством, Парламентом в пределах единой политической системы.

Политическое отчуждение является препятствием для становления демократического политического режима. Все эти факты и побудили нас взять в качестве темы исследования именно политические ценностные ориентации отчужденных индивидов.

Политическое отчуждение – специфическое проявление политического участия, «при котором функционирование политической власти противоречит интересам гражданина, а попытки политического участия индивида – безрезультатны, в результате чего личное политическое участие утрачивает смысл и развивается политическое самоотчуждение» [3].

В политической психологии существует подход, который связывает политические ценности с установками индивида и утверждает, что ценностные ориентации индивида формируют его установки, а значит, и его поведение. «Анализ множества исследований показал, что есть связь между политическими установками и ценностями» [5]. Гипотеза нашего исследования состояла в том, что причиной политического отчуждения являются политические ценностные ориентации, отличные от ценностных ориентаций неотчужденных индивидов, т.е. ценностные ориентации политически отчужденных индивидов будут отличны от ценностных ориентаций неотчужденных индивидов. Они и формируют особые политические установки индивида, и поэтому он отчуждается.

Для проверки выдвинутой гипотезы требовалось операционализировать категории «политическое отчуждение» и «политический абсентеизм» (поскольку это два очень близких, но, тем не менее, различных явления), составить анкету, провести пилотажное и основное исследования, обработать полученные данные, осуществить их анализ и сделать основные выводы исследования.

Мы провели опрос среди студентов 1–5 курсов дневного отделения г Казани, Москвы, Ижевска. Основным методом нашего исследования было анкетирование. Выборка исследования не имеет репрезентативного для всей России характера, случайна, сбалансирована по полу и возрасту.

Прежде чем перейти к результатам опроса, стоит сказать о политических ценностных ориентациях. Во-первых, политические ценностные ориентации можно условно поделить на либеральные и этатистские. Группа либеральных ценностей относительна нова для российской политической культуры. Главными здесь являются ценность личности, ее независимость, свободы. Индивид, который предпочитает либеральные ценности, «более озабочен насилием со стороны своего государства или его доминирующей культуры, а также со стороны конкретных лиц, их легитимных представителей» [1].

Группу этатистских ценностей можно противопоставить либеральным ценностям, это, прежде всего, ценности порядка, защищенности, безопасности, согласия. Личность, живущая в рамках данной группы ценностей, «более озабочена насилием со стороны другого государства или культуры, насилием со стороны различных нелегитимных сил (магнатов, организованных групп и прочее)» [1].

Однако ценности можно также поделить на те, которые присущие активным индивидам и те, которые присущи пассивным (недеятельным) индивидам [1]. К первой группе ценностей можно отнести независимость, свободу, демократию, индивидуальную автономию, профессионализм, а ко второй – мир, патриотизм, справедливость, законность, равенство, моральные ценности.

Сравнив группу либеральных/этатистских ценностей с группой активных/пассивных ценностей, можно говорить о том, что либеральные ценности совпадают с «активными» ценностями, а этатистские – с «пассивными». Данная связь между родом ценностей и степенью жизненной активности поможет нам интерпретировать полученные в ходе анкетирования данные.

Результаты исследования. Нами было опрошено 160 человек, среди них 86 женщин и 74 мужчины. Средний возраст респондента составил 20,8 лет. Среди респондентов жителей города было 55 %, жителей села – 26 % и жителей деревни – 19 %.

На основе полученных данных мы выделили три группы респондентов: политически отчужденные (23 %), политические абсентеисты (13 %) и неотчужденные респонденты (64 %).

В результате анализа полученных данных мы пришли к выводу, что у всех выделенных нами групп лидирующие позиции занимают одни и те же ценностные ориентации. В их число входят «справедливость», «забота о народе» и «безопасность, мир». В группе отчужденных индивидов данной тройке ценностных ориентаций отдали предпочтение почти 50 % респондентов (47,4 %), в то время как в группе неотчужденных – только 37 %. Данные ценности свидетельствуют о приверженности патернализму, стремлению к справедливости и безопасности (этатистские ценности, свойственные пассивному типу личности).

В аутсайдерах оказались такие ценности, как «активная позиция, инициативность», «мощное, независимое государство», «личная независимость», «дипломатия, гибкость, толерантность», «единство, братство», «демократия».

Cогласно опросу, треть политически отчужденных респондентов называли себя «социалистами» и «коммунистами»; более 50 % респондентов данной группы не доверяют политическим институтам (Президент РФ, Парламент РФ, органы МВД, муниципальные органы власти), не верят в выборы и не участвуют в политических акциях для выражения своей точки зрения.

Можно сделать вывод, что тип «политически отчужденного индивида» – это такой тип личности, который достаточно пассивен в попытках улучшить свою жизнь, жизненные условия, материальное положение, не верит в их результативность, как не верит и в политические выборы, в различные формы политического участия, в политические партии. Для него характерны этатистские ценности.

Таким образом, основная гипотеза нашего исследования не подтвердилась. Исходя из полученных нами ответов, ценностные ориентации политически отчужденных и не отчужденных индивидов были по большей части одинаковы. Следовательно, ценностные ориентации не являются главной детерминантой отчуждения индивида.

В чем же тогда причина отчуждения одних и неотчужденности других? «Нарастание политического отчуждения связано с накоплением личного политического опыта» [2]. Иными словами, те респонденты, которые по своим ответам оказались отчужденными, судя по всему, сталкивались с проблемами в политическом участии: неуслышанность властью, бессмысленность и безрезультатность митингов, нечестные выборы. Возможно, они участвовали в протестах 2011–2012 гг., присутствовали на митингах, были наблюдателями на выборах в Государственную Думу Российской Федерации и выборах Президента РФ. Все это – личный политический опыт индивида, опытное знание, касающееся бессмысленности политического участия. В результате развивается апатия и отчуждение.

В нашей анкете был ряд открытых вопросов, что позволяло нам судить также о «самостоятельности или стереотипности политических суждений» [4] респондента. Наш тезис о том, что у политически отчужденных больше знаний о российской политической системе и более обширный политический опыт, подтверждается также ответами на открытые вопросы. У отчужденных они гораздо разнообразнее и интереснее.

Таким образом, на основании проведенного нами исследования, мы можем утверждать, что ценностные ориентации политически отчужденных и неотчужденных респондентов не сильно отличаются друг от друга. Ключевым отличием между политически отчужденными и неотчужденными индивидами является их собственный политический опыт. Этот фактор в совокупности с «пассивностью» как индивидуальной особенностью личности, на наш взгляд, и является главной причиной политического отчуждения.

Список источников и литературы:

1. Базовые ценности россиян: Социальные установки. Жизненные стратегии. Символы. Мифы / отв. ред. А.В. Рябов, Е.Ш. Курбангалеева. М.: Дом интеллектуальной книги, 2003. С. 114, 165.

2. Дубко Е.Л. Политическая этика: учебник для вузов. С. 347.

3. Нагуманова С.Ф. Преодоление политического отчуждения личности в процессе социалистического преобразования общества: дис. … канд. филос. наук. Казань: Казан. гос. ун-т, 1984. С. 47.

4. Образы российской власти: От Ельцина до Путина / под ред. Е.Б. Шестопал. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. С. 18.

5. Фелдман С. Ценности, идеология и структура политических установок // Политическая психология: Хрестоматия / сост. Е.Б. Шестопал. М., 2007. С. 161.

Самохвалова Э. В.Ó

К ВОПРОСУ ОБ «УСПЕШНОСТИ» «ЦВЕТНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ»
НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ

В конце XX в. началось качественное изменение пространства, а также его геополитических характеристик, с распадом СССР перешедшее к новому статусу – образованию ряда независимых государств, называемых постсоветским пространством в силу общности исторических, социально-экономических, политических и культурных связей. Различные гражданские движения, ставшие в своем роде символом эпохи трансформации постсоветского пространства, также не исчезли и продолжают свое существование.

Становление демократического, открытого, правового общества в государствах постсоветского пространства зачастую рассматривается через призму процессов «цветных революций». Прежде всего – это революция в Грузии, на Украине и в Киргизии. Также для полноты картины, стоит упомянуть про неосуществившиеся революции, а именно восстание в Андижане, Узбекистан, попытка революции в Белоруссии, серия протестов в Армении, массовые беспорядки в Молдавии.

Осмысляя феномен цветных революций, стоит задаться вопросами: почему в одних странах постсоветского пространства происходящие изменения политических режимов «успешны», а в других – нет или менее «успешны»? Почему некоторые недемократические режимы становятся более демократичными, а другие так и остаются недемократическими? В исследовательской и экспертной среде существуют различные точки зрения на «успешность» цветных революций, сравнение которых может способствовать пониманию феномена.

Целью исследования является сравнение моделей «успешности» цветных революций.

В исследовании используются общенаучные методы анализа в теоретическом аспекте, а также методы сравнительной политологии.

Схожесть всех процессов, нареченных «цветными революциями», заключается в предложении социально-политических преобразований, целью которых определяется продвижение «демократии снизу».

Изначально цветные революции имели «успех» там, где имелись благоприятствующие факторы, рассмотрев которые, мы имеем возможность понять причины возникновения цветных революций и их «успеха», либо «неуспеха»:

Объяснение демократизации посткоммунистических стран часто происходит через анализ влияния политических факторов, таких, как «наследие прошлого», которое может оказать непосредственное воздействие на посткоммунистические трансформации [1; 3]. Это «наследие» определяет изначальную констелляцию акторов и распределение ресурсов между ними на старте изменений режимов. Оно 1) создает стимулы и накладывает ограничения на действия акторов и 2) задает набор ресурсов, доступных для мобилизации

в процессе смены режимов [6]. Иными словами, «наследие» есть не что иное как «точка отсчета» различных траекторий смены режимов.

Предрасположенность к переменам в значительной степени является следствием результатов преобразований. Предполагается, что в странах, где политика преобразований привела к безработице, бедности и снижению стандартов жизни, наблюдается предрасположенность населения к переменам. Среди рассматриваемых стран менее всего экономическая жизнь пострадала в Беларуси, сохранивших многие экономические и политические структуры государственного социализма. Грузия, Украина на первых порах пережили значительное уменьшение валового национального продукта, и обеднение значительной части населения [2, 26].

Практические политические альтернативы имеющемуся положению вещей. Альтернативные политические стратегии, которые могут взять на вооружение посткоммунистические страны, включают в себя возможное членство в НАТО и/или ЕС [2, 33]. Присоединение к этим институтам означает позитивные продвижения демократии, причем у Киргизии нет реальной возможности войти ни в ЕС, ни в НАТО, поскольку «продвижение демократии» несовместимо с клановой и эгоистичной политикой с ярко выраженным региональным характером. В Грузии элита была достаточно сплоченной и считала поддержку Запада условием экономической и политической безопасности.

Особенности динамики режимов постсоветских стран и различия между ними, а также заметны при сравнении рейтингов политических прав и гражданских свобод, которые ежегодно публикует Freedom House[8]. На основании представленных данных мы имеем возможность проследить «успешность» цветных революций и процесса демократизации в ряде стран постсоветского пространства.

Средние показатели Freedom House по параметру «Оценка демократии»

По данным Freedom House несвободными являются Узбекистан, Белоруссия, Армения, а восстание в Андижане в 2005, Васильковая революция в 2006 и серия Ераванских протестов в 2008 не достигли поставленных целей. Причем, как отмечают эксперты, дальнейшие изменения политических режимов в обозримом будущем данных государств маловероятны (McFaul, 2002; Way, 2005, Hale, 2005).

В зону частично свободных стран входят Украина, Грузия, демонстрирующие «успех» своих Оранжевых в 2004–2005 гг. и Розовой в 2003 революций.

Отдельную группу составляют Киргизия с низкими показателями свободы и успешной Тюльпановой революцией в 2005 г., Дынной революцией в 2010 г. и Молдавия с показателями, стремящимися к частично свободному уровню и неуспешной Революцией булыжников в 2009. Что касается Дынной революции 2010 г, то эти события значительно выбиваются из общей картины общности сценарных механизмов, так как они не были «привязаны» к избирательному процессу и отличались применением насильственных методов и большим количеством жертв и пострадавших.

В странах, где цветные революции оцениваются как условно «успешные», после революционных событий числовые показатели демократичности остаются на том же уровне или же принимают меньшее значение, что можно рассматривать как позитивную динамику в контексте продвижения политических прав и гражданских свобод. В ситуациях «неуспешности» цветных революций прослеживается другая тенденция – неудавшиеся трансформации приводят к повышению уровня несвободы в стране.

Также важно отметить, что с точки зрения анализа данных Freedom House, демократизация на постсоветском пространстве не является центральной тенденцией. Данное утверждение построено на вычислениях модального значения для всего массива данных (= 4,96) и коэффициента вариаций (= 0,94). Страны не демонстрируют готовность к демократическим трансформациям настолько, чтобы сохранить достигнутый уровень свобод и уменьшить стремление к автократичном наследиям прошлого.

Таким образом, цветные революции не являются гарантом демократизации общественно-политической ситуации: эффект революций в Грузии и на Украине отличается от революции в Киргизии и тем более от попыток революций в Узбекистане, Белоруссии, Армении и Молдавии. «Успешность» «цветных революций» – многоплановый феномен, который заключается в сочетании следующих ключевых элементов: «наследие прошлого»; эффекты институтов, относительная цена стратегий; сценарии конфликта, которые либо «замораживают» траектории изменений режима в конечной точке, либо продолжают цикл дальнейших изменений, а также условия «успеха» включают в себя организованную оппозицию с альтернативной идеологией и политической программой.

Список источников и литературы:

1. Гельман В. Из огня да в полымя? Динамика изменений постсоветских режимов в сравнительной перспективе // Полис. 2007. №2. С. 81–108.

2. Лейн Д. «Цветная» революция как политический феномен/ Социология: теория, методы, маркетинг. 2010. №1. С. 14–36.

3. Оранжевые сети: от Белграда до Бишкека / сост. Е. Бондарева; ред. Н. Нарочницкая. СПб.: Алетейя, 2008. 208 с.

4. Bunce V.J., Wolchik S.L. International diffusion and postcommunist electoral revolutions // Communist and Post_Communist Studies. 2006. Vol. 39. P. 283–304.

5. Hale, Henry E. Regime Cycles: Democracy, Autocracy, and Revolution in Post-Soviet Eurasia // World Politics. 2005. Vol. 58, №1. P. 133–165.

6. Mahoney, James, Richard Snyder Rethinking Agency and Structure in the Study of Regime Change // Studies in Comparative International Development. 1999. Vol. 34, №3, P. 3–32.

Смолыгина А. А.Ó

ЕВРОМАЙДАН И ЕГО «ОРАНЖЕВЫЙ» ПРЕДШЕСТВЕННИК:
СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ

События, разворачивающиеся на Майдане Незалежности с ноября 2013 г., приковали к себе внимание всей планеты. Поначалу мирные демонстрации, целью которых являлось подписание соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС, переросли в антипрезидентские и антиправительственные восстания. Нередко эксперты проводят параллель между Евромайданом и оранжевой революцией 2004 г., а поэтому выявление сходств и различий этих акций – важное направление политического анализа.

Необходимо сразу оговориться, что речь будет идти о временных рамках Евромайдана с 21 ноября 2013 г., то есть даты первой акции протеста, до 22 февраля 2014 г. – даты смены украинской власти, произошедшей на заседании Верховной Рады.

Первая линия сравнения, которую целесообразно выделить – это причины двух уличных акций. В 2004 г. кампания мирных митингов и демонстраций были вызвана спорами по поводу фальсификации президентских выборов и нежеланием части украинцев видеть Виктора Януковича на посту президента. Следовательно, из-за того, что людей решили право голоса – право выбирать себе власть. Что касается Евромайдана, то он начинался с решения правительства страны приостановить подготовку к подписанию Соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС и последующим возмущением народа, которого полгода готовили к заключению соответствующего договора.

Цели «оранжевой» революции и Евромайдана, соответственно, также существенно различаются. Если в первом случае это признание недействительными официальных итогов выборов Президента Украины и назначение повторных, то во втором цели трансформировались в зависимости от происходящих событий: от подписания Соглашения между Украиной и ЕС, до отставки президента и правительства, возврату к конституции 2004 г., отмены «законов 16 января», а также амнистии арестованных митингующих.

Одной из важнейших линий сравнения является лидеры, выступающие как идеологами, так и непосредственными участниками и организаторами митингов. Предводителями «оранжевой» революции были кандидат в президенты Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко, которой тот пообещал пост премьер-министра. Организаторами и основной политической силой выступила коалиция «Сила народа», объединившая в себе сторонников двух лидеров, а также Социалистическая партия Украины. Стоит отметить, что Ющенко и Тимошенко, действительно, смогли не только консолидировать людей и «заразить» их общей идеей о проведении повторных выборов, но и руководить протестными акциями тех дней, став их символом. Евромайдан в этом аспекте полностью отличается: на первенство претендовало три председателя оппозиционных украинских партий – Виталий Кличко, Арсений Яценюк и Олег Тягнибок, некоторые из которых участвовали и в событиях 2004 г. Они оказались в гуще событий, но лишь влились в общий поток, а не возглавили толпу [1]. Конкуренция за поддержку народа и борьба за рейтинг помешали им стать той силой, которая могла бы направить противостояние в мирное русло и успокоить народ, когда это нужно было сделать.

В связи с этим можно перейти к сопоставлению характера и градуса двух уличных акций. Революция 2004 г. носила мирный характер и прошла без серьёзных стычек и жертв. В ход шли блокировки зданий протестующими, палаточные городки в центре города и призывы лидеров к забастовкам и акциям гражданского неповиновения. Всё это осталось и спустя 9 лет, но вот набор средств давления на власть заметно увеличился, что произошло после избиенения студентов 19 января 2014 г. Нынешний майдан вспыхнул с новой силой с захватом административных зданий, столкновениями с правоохранительными органами, использованием «коктейлей Молотова», плитки, поджогами шин и снайперами, чья принадлежность до настоящего времени не установлена. Изменились и действия силовых структур: если раньше они были скорее наблюдателями, то теперь «Беркут» применял силу. Жертвами стали более 100 человек с обеих сторон, поэтому нередко в Евромайдане находят признаки гражданской войны.

Социальный портрет митингующего на Майдане за 9 лет кардинально не изменился – основной костяк составляют студенты, представители среднего класса, неработающие пенсионеры и предприниматели [2]. Количество участников колеблется в разных источниках информации по «оранжевой» революции от 100 тыс. до 1 млн, по Евромайдану же пока даже приблизительную цифру не называют, однако очевидно то, что она окажется больше. Что касается пола, то на Площадь Независимости чаще выходили мужчины, нежели женщины, что вполне объяснимо. Превалирующим возрастом является средний – от 30 до 50 лет, однако много и молодежи от 15 до 30. Также можно говорить о преобладании украиноязычных протестующих [3], о чём свидетельствуют плакаты, а также комментарии из эфиров новостей. Стоит отметить и националистический уклон Евромайдана, включающий в себя неформальную группировку «Правый сектор» и деятельность так называемой «пятой колонны», что нередко отождествляется.

Символика митингов также претерпела изменения. В 2004 г. Майдан заполнился оранжевыми флагами со словом «Так!», лентами и воздушными шарами. Собственно, почему революция получила название «оранжевая» – это цвет знамени В. Ющенко, который его сторонники и митингующие использовали как отличительный знак. Набор лозунгов представляют собой следующие требования: свобода, социальные изменения, экономическое улучшение, против фальсификации выборов и преступного режима [4]. Протестующие событий недавних дней выходили на площадь с флагами Евросоюза и Украины под звуки украинского гимна и криками «Слава Украине!». Плакаты пестрили карикатурами на В. Януковича и надписями «Украина – это Европа». Требования, как уже говорилось выше, менялись в зависимости от повестки дня, но к первому относится призыв подписать соглашение с ЕС, откуда и пошло название всей кампании протестов.

Итак, на основе сравнения «оранжевого» Майдана-2004 и Евромайдана-2013–2014 можно сделать следующие выводы:

Сходств у этих явлений не так уж и много: во-первых, это отношение России и Запада и освещение данных событий в СМИ. Если Россия поддерживала и продолжает поддерживать украинскую власть только во главе с В.Ф. Януковичем (нынешнюю называя нелегитимной), то Запад неизменно вставал на сторону протестующих. Во-вторых, осталась прежней и географическая локализация. Электорат Януковича остался преимущественно на правом берегу Днепра, а левый берег до сих пор находится в руках «западенских» политиков. В-третьих, социология протеста существенно не изменилась, добавив, однако, в Евромайдан националистические и радикальные элементы. К спорным сходствам можно также отнести итоги двух акций, а именно то, что истеблишмент так или иначе услышал требования народа.

Различия, в свою очередь, прослеживаются по всем остальным направлением: цели и причины, длительность и этапы, участники и требования, символика и лозунги, лидеры и организаторы: все эти аспекты различаются как количественно, так и качественно.

Список источников и литературы:

1. 6 отличий «оранжевого» Майдана–2004 от Евромайдана–2013 // Эксперт Online [Электронный ресурс]. URL: http://expert.ru/2013/12/3/6-otlichij-oranzhevogo-majdana-2004-ot-evromajdana-2013/.

2. Старое и новое // Фокус: [Электронный ресурс]. URL: http://fi.ill.focus.ua/a/0x0/5497745.jpg.

3. Лицо Евромайдана (социальный портрет участников протестов) // Обозреватель [Электронный ресурс]. URL: http://obozrevatel.com/Infographic/19638-litso-evromajdana-sotsialnyij-portret-uchastnikov-protestov.htm

4. Оранжевые революции и ненасильственные методы свержения власти // Пси-фактор [Электронный ресурс]. URL: http://psyfactor.org/lib/or-2.htm.

СЕКЦИЯ 2. «ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
И ПОЛИТИКА ИДЕНТИЧНОСТИ»

Маркелова А. А.Ó

СОВРЕМЕННЫЙ СИБИРСКИЙ СЕПАРАТИЗМ:
УГРОЗА ЦЕЛОСТНОСТИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Под сепаратизмом понимается движение в рамках определенного региона государственного образования, целью которого является его территориальное отделение для образования независимого государства или присоединения к другому государству [2]. К настоящему времени сепаратизм приобрел общемировой характер. Так, проблема сепаратизма является злободневной для таких стран, как Испания, Франция, Великобритания, КНР, Индия, Россия и ряда других государств.

После крушения СССР в начале 1990-х гг. в России наступил социально-экономический кризис, а государственная власть подверглась общему параличу и кризису легитимности. В совокупности, эти обстоятельства стали благоприятной почвой для развития сепаратизма на территории Российской Федерации [2].

Сибирский сепаратизм уходит корнями в далекое прошлое. Появившись как познавательное течение, сибирское областничество в ходе борьбы за власть постепенно становилось крайним, воинствующим политическим движением, цель которого заключалась в устройстве отдельного Сибирского государства.

«Отцом» сибирского сепаратизма еще при Петре I стал сибирский губернатор М.П. Гагарин, которого заподозрили в желании отделить Сибирь от России, в связи с чем он и был казнен по приказу царя. После этого на сто лет наступило «затишье», но в начале XIX века идея об отделении континентально-прочно закрепленной Сибири всерьез стала будоражить умы оппозиции (будущих декабристов), а во время правления Александра II эта идея активно обсуждалась и в правительственных кругах [1, 4].

Во многом благодаря реформам Александра II 1860-х гг. произошла вспышка сибирского сепаратизма. Сибирское областничество строилось на убеждении в том, что Сибирь, не смотря на размеры и богатство своей территории, является экономически отсталой и в связи с этим ее фактически можно назвать колонией [3]. Следовательно, для продуктивного развития и повышения благосостояния Сибири жизненно необходимо вывести ее из состава России.

Благоприятными условиями для интенсивного развития сибирского сепаратизма стали революционные события 1917 г. и последовавшая за ними позднее Гражданская война. В этот период сибирское областничество приняло форму агрессивного и воинствующего сепаратизма. Областники стремились переустроить Сибирь, дать ей собственную конституцию и установить легитимную законодательную и исполнительную власть. Однако областники не могли прийти к единству относительно политического и административно-государственного устройства Сибири. Кроме того, в их среде неоднократно возникали противоречия по тем или иным вопросам дальнейшего существования Сибири. Поэтому неудивительно, что к 1919 г. областничество стало распадаться на мелкие союзы, а вскоре и вовсе пришло в упадок.

В СССР в соответствии с тоталитарной и национально-территориальной политикой, проводимой большевиками, было нельзя даже упоминать о сибирском областничестве. Считалось, что с ним покончено навсегда. Но сибирский сепаратизм ждал своего часа, чтобы вспыхнуть с новой силой.

В конце 1980-х – начале 1990-х гг. внутренняя ситуация в СССР накалилась до предела, итогом чего стал распад советского государства. На волне социально-политических и экономических потрясений о себе напомнил сибирский сепаратизм. По той причине, что политическое и экономическое положение Сибири оставалось крайне тяжелым и мешало ей эффективно развиваться, идея областничества стали весьма актуальными на тот момент. Снова зазвучали идеи о необходимости отделения Сибири от России, создании суверенного Сибирского государства, а также популярность приобрели идеи о том, что Сибирь должна самостоятельно распоряжаться своими природными и сырьевыми ресурсами [3].

В связи с тем, что лидеры сибирского сепаратизма действовали в основном вслепую, без разработки конституционных основ нового суверенного Сибирского государства, сибирский сепаратизм 1990-х гг. был также обречен на провал. Кроме того, дальнейшему развитию сепаратизма положила конец Конституция Российской Федерации 1993 г.

В современной России проблема сибирского сепаратизма остается также актуальной. Идеи о том, что Сибирь является внутренней колонией России, а также «становым хребтом» великой державы и «сырьевым придатком» международного рынка, находят своих последователей в современной Сибири, которые видят ее дальнейший путь развития в избавлении от опеки федерального центра и, как следствие, в создании суверенного государства, и переориентации своих экономических связей с России на страны Азиатско-Тихоокеанского региона [5]. Эти настроения в Сибири опасны тем, что отделение Сибири от России выгодно для ряда государственных и общественно-политических деятелей Китая, Японии, США и других стран, которые намерены использовать территорию и природные богатства Сибири в своих интересах.

Кроме того, крайне интересны результаты последней всероссийской переписи населения, в ходе которой была выявлена тенденция причисления достаточного количества человек к такому новому этносу как «сибиряк», что говорит о росте сепаратистских настроений в Сибири [7].

Примечательно, что главные носители сепаратистских идей в Сибири – это, прежде всего, жители крупных городов трех социально-статусных групп: чиновники, бизнесмены и интеллигенция. Опасность кроется в том, что представители данных социально-статусных групп имеет значительное влияние на прочих сибиряков, поэтому сепаратистские настроение и идеи могут охватить значительную часть населения Сибири и перерасти в более агрессивную форму сепаратизма [6].

В целом, можно говорить о том, что наличие сепаратистских настроений в Сибири – это попытка обратить внимание федерального центра на социально-экономическое положение региона, которое оставляет желать лучшего. [4] Однако ошибочно делать вид, что сибирский сепаратизм не представляет угрозы для российской государственности. Существование сибирского сепаратизма на протяжении почти двухсот лет уже свидетельствует о том, что государственной власти пора выработать адекватную политику развития Сибири, которая бы учитывала специфические черты региона. Более того, это должна быть комплексная политика, предполагающая реализацию взаимосвязанных мер государственно-политического, социально-управленческого и идеологического характера.

Список источников и литературы:

1. Дело об отделении Сибири от России / Публ. А.Т. Топчия, Р.А. Топчия; сост. Н.В. Серебренников. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. С. 4.

2. Ахметов А.А. Сепаратизм в России и на постсоветском пространстве и пути его преодоления [Электронный ресурс]. URL: http://www.dissercat.com/
content/separatizm-v-rossii-i-na-postsovetskom-prostranstve-i-puti-ego-preodoleniya.

3. Киселев Л. Сибирский сепаратизм [Электронный ресурс]. URL: http://
www.proza.ru/2009/08/04/620.

4. Соломеин Е. «Сибирский сепаратизм»: цель или средство? [Электронный ресурс]. URL: http://www.pribaikal.ru/obl-events/article/2736.html.

5. Хатунцев С. Сибирский сепаратизм и его последствия [Электронный ресурс]. URL: http://www.apn-nn.ru/diskurs_s/30.html.

6. Щербинин Д.И. Конфликтный потенциал современного сибирского сепаратизма [Электронный ресурс]. URL: http://www.dissercat.com/content/
konfliktnyi-potentsial-sovremennogo-sibirskogo-separatizma (дата обращения: 18.03.14).

7. Сибирский сепаратизм в разы сильнее северо-кавказского [Электронный ресурс]. URL: http://www.newsland.com/news/detail/id/671260.

Лебедев В. С.Ó

ДАГЕСТАН: ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ
РЕЛИГИОЗНОГО КОНФЛИКТА

Анализируя причины эскалации религиозно-мотивированного насилия в постсоветской России, можно отметить, что, религиозный экстремизм во многом оказывается связан с проблемами Северного Кавказа. Этот регион за последние 10 лет стал ареной религиозно-политического конфликта, идеологические корни которого лежат в противостоянии «традиционных» для региона суфийских братств и догматического ислама с одной стороны, и радикального салафизма с другой.

В последние годы ключевым субъектом федерации, из которого приходит наиболее тревожная статистика оказывается Дагестан. Важно понимать, что большинство мусульман Дагестана принадлежат не просто к суннизму – традиционный ислам здесь носит явно просуфийский характер, поскольку еще в ХI в. в Северо-Восточной части Кавказа начали утверждаться суфийские тарикаты.

Вторым актором религиозного конфликта в республике и главным антагонистом суфизма и Духовного управления мусульман Дагестана в республике выступают представители салафитского направления в исламе. Фундаменталистские группировки на Северном Кавказе появились лишь в 70-х гг. ХХ в. в виде небольших подпольных групп единоверцев. В 1990-х гг. салафизм укреплял свои позиции несомненно быстрее, чем тарикатский ислам, хотя в численном соотношении подавляющее преимущество оставалось на стороне последнего: салафитов поддерживало, по весьма приблизительным оценкам, не более 5–10 % населения республики.

В это время в Дагестане начинает разворачиваться активная конкуренция между суфиями и салафитами. Стоит отметить, что для последних был характерен активный прозелитизм, порой принимавший весьма специфичные формы. Наиболее активными сторонниками салафизма становились молодые люди, в том числе и в связи с тем, что салафизм давал им почву для протеста против традиционных, часто обременительных социальных практик их этнических общин, а также против традиционных форм социальной организации.

Изначально салафиты не были едины: внутри их общины можно было наблюдать разделение на группы «умеренных» и «радикальных». Естественно обе стороны объединяло желание жить по предписаниям Корана, а также стремление усилить позиции ислама и его влияние на публичную сферу. Однако если умеренные салафиты хотели достичь этих целей проповедью своих взглядов и участием в политическом процессе, то радикалы были куда более агрессивно настроены, что в начале 90-х проявлялось в резкой критике суфизма, обвинении его последователей в «предательстве ислама» и «язычестве».

Немаловажной для понимания развития религиозного конфликта в республике оказывается позиция органов государственной власти. Республиканским властям не удалось объединить умеренных в лагере салафитов и суфиев, усадив их за общий стол переговоров, в том числе и потому, что многие политические лидеры того времени старались использовать политизацию религии в своих целях. Итогом этого и стал переход конфликта в насильственную стадию в 199 г. В результате был принят закон «О запрете ваххабизма и иной экстремистской деятельности на территории республики Дагестан», который, по мнению ряда экспертов, противоречит Конституции Российской Федерации, поскольку дискриминирует религиозные меньшинства. Вопрос об отмене этого закона публично обсуждался в 2010 г. на Съезде народов Дагестана [1]. Принятие этого закона ограничило легальные возможности салафитской пропаганды и агитации, однако также способствовало вытеснению оставшихся «умеренных» из публичного пространства и в конечном итоге привело к их радикализации.

На сегодняшний религиозно-политический конфликт в республике выражается в перманентной террористической активности со стороны радикалов, т.н. «лесных братьев». Однако, как отмечают исследователи, в среде представителей террористического подполья можно наблюдать и определенный процент людей, которые берут в руки вовсе не из радикально религиозных соображений. Часто незаконные вооруженные формирования, прикрываясь исламскими лозунгами, шантажируют представителей бизнеса, угрозами вымогая у них деньги. Очевидно, что религиозно-мотивированное насилие и простой разбой требуют к себе принципиально разных подходов [2].

На развитие конфликта сегодня влияет значительное число факторов. По данным экспертных опросов, ключевым фактором, порождающим конфликтность на Северном Кавказе и в частности в Дагестане, остается неэффективность государственных институтов. Это выражается в том, что нормы государственного законодательства не могут полноценно функционировать в республике. В результате фиксируется сосуществование сразу несколько правовых систем: светского права, шариата и адатов. Неблагополучные социальные условия, безработица приводят к социальному протесту в республике, который также может принимать формы вооруженного противостояния. Свою роль играет и пропаганда радикального ислама, бороться с которой в условиях информационного общества весьма непросто. Важным фактором также оказывается неправовая деятельность самих правоохранителей: похищения людей, незаконные методы следствия, бессудные расправы [4].

Тем не менее, можно говорить и о позитивных сдвигах, которые дают возможность задуматься о перспективах деэскалации конфликта. В период руководства республикой М. Магомедовым, умеренное крыло салафитов получило возможность легализоваться. Одновременно с этим, начался процесс формирования диалога между ДУМ Дагестана и группой авторитетных богословов-салафитов, ко