Второе Всероссийское петрографическое совещание 17 страница

- А почему у нас, а не в Иркутске, или каком-либо другом солидном петрографическом центре?

- Видите ли, положение критическое. По ряду причин намеченные организаторы отказались от этой почетной, но очень тяжкой обязанности. Совещание под угрозой срыва. Петрокомитет очень не хотел бы такого исхода. Ваш институт регулярно проводит весьма авторитетные и солидные совещания, и уровень организации всегда отличный. Руководство академии хорошо знает это. Правда, тематика у вас преимущественно минералогическая, но совсем недавно вы провели очень интересное Всероссийское совещание петрографического плана: “Гранитоидные вулкано-плутонические ассоциации”. Так, может, вы все же возьметесь за это?

Меня, честно говоря, бросило в жар. Организация и проведение такого совещания может оставить добрую память о нашей лаборатории, может послужить для нее хорошей научной рекламой. Но это в том случае, если все пройдет хорошо, а лучше бы даже отлично! А если нет?! А шансы на завал весьма существенны. В нашей лаборатории всего-то дюжина сотрудников, вместе с лаборантами. Ну, в других лабораториях института наберется еще человек 6-7, занятых в той или иной мере проблемами петрографической направленности. Для подготовки такого грандиозного мероприятия это ничтожно мало. К тому же, Николай Павлович неоднократно подчеркивал, что при проведении любого совещания организаторы должны быть представлены своими докладами на каждом заседании любой секции – иначе это просто несерьезно! Так что, строго говоря, соглашаться было нельзя, невозможно! Но и отказываться… Ну, как откажешься, когда такая честь выпадает далеко не каждому коллективу. Институтов в стране вон сколько, а совещание будет всего лишь восьмое (считая вместе со всеми Всесоюзными). За свою почти полувековую работу в геологии я первый (и последний!) раз могу оказаться в числе организаторов такого мероприятия, но я думаю, что и моим коллегам, даже самым молодым из них, едва ли выпадет еще один шанс оказаться в такой роли… А потом, что ни говори, Андрей Константинович прав в главном – опыт проведения крупных совещаний у нашего института есть. У Н. П. Юшкина все отработано до мелочей, начиная с технических проблем и кончая научной стороной дела. Наконец, главное, у нас в институте накоплен немалый опыт подготовки и издания высококачественных полиграфических материалов по докладам конференций. И очень хорошо, что при проведении масштабных встреч Николай Павлович всегда “задействовал” сотрудников всех подразделений, не зависимо от конкретной направленности того или иного совещания. Так что опыт участия в проведении подобных мероприятий у нас в институте есть у каждого! Я знал также, что в случае принятия положительного решения (а что оно будет именно таким, я и не сомневался), руководство не оставит меня наедине с трудностями, а окажет всемерную помощь.

В сотрудниках своей лаборатории я был абсолютно уверен. Это про них сказано: “Нас мало, но мы в тельняшках!”. Я знал, что и всю техническую работу они вытянут, как бы тяжело ни пришлось, и доклады к совещанию смогут подготовить вполне достойные по достаточно широкому кругу проблем. Ни один их “выход” на крупные петрографические встречи (включая и международные) никогда не проходил незамеченным: их доклады всегда привлекали внимание и отмечались в итоговых дискуссиях.

Не было у меня сомнений и в поддержке Республиканских властных структур. Ю. А. Спиридонов всегда помогал нашему институту, активно способствуя развитию геологической деятельности в регионе. Однако, в данном случае неизбежно должен был сработать и еще один фактор: Юрий Алексеевич всегда поддерживал мероприятия, укрепляющие авторитет Республики Коми в любой сфере, повышающие ее рейтинг, распространяющие добрую славу о ней. А наше совещание соберет видных геологов, представителей солидных геологических организаций со всей России. Ожидаются и представители зарубежья, причем не только ближнего. И в зависимости от того, как пройдет наше мероприятие, у них сложится соответствующее представление не только об институте, но и о городе, о Республике Коми. Это впечатление они увезут с собой, и в той или иной форме будут распространять его. Несомненно, поможет и республиканское министерство природных ресурсов: и А. П. Боровинских, и сотрудники его аппарата прекрасно понимают, что проблемы, рассматриваемые на подобных совещаниях, имеют не только теоретическое значение, но и весомую практическую отдачу.

Как отнесется к такой идее руководство нашего института? Тут и думать не о чем, – Николай Павлович гордится своим институтом и никогда не упустит возможности дать ему весомую дополнительную рекламу в лучшем смысле этого слова. Как бы тяжко это для нас ни было, он от такого совещания не откажется. Для него вообще не может стоять вопроса “А справимся ли мы с этой задачей?”: раз нам доверяют проведение столь масштабной встречи, мы обязаны справиться! Если к нему обратятся с соответствующей просьбой, он непременно согласится, а что будет с нами, институтскими петрографами, если мы “не потянем”, я и думать не хочу! Эта та самая ситуация, когда главным понятием становится долг, а не желание или возможности.

Все написанное прокрутилось в сознании гораздо быстрее, чем вы смогли это прочитать, Я не знаю даже, отразились ли эти раздумья на моем лице. Я ответил Андрею Константиновичу весьма сдержанно и кратко: “Конечно, все это очень непросто. Усилий придется приложить много, затраты (включая и финансовые) потребуются немалые. И все же, мы справимся. Что же до руководства института, то оно возражать не будет и, безусловно, окажет нам поддержку”.

На том беседа и завершилась. Вернувшись из Екатеринбурга в Сыктывкар, я рассказал о ней Николаю Павловичу. Как я и ожидал, он сказал, что надо за это дело браться, но так, чтобы не было никаких проколов. А пока – будем ждать официального уведомления. Долго ждать не пришлось. Вскоре А. К. Симон приехал к нам для решения судьбы этого совещания со всеми необходимыми полномочиями от Петрографического комитета РАН. Механизм был запущен и начал набирать обороты. Был сформирован оргкомитет, в составе которого создано “рабочее ядро” из сотрудников нашей лаборатории и наиболее активно поддерживавших нас коллег из других подразделений института.

С чего начать? Конечно, с денег. По скромным прикидкам для проведения совещания такого ранга нужно было не менее 400 тысяч, а может и больше. Я помню, что на президиуме КНЦ эта цифра была встречена ироничными усмешками: дескать, мы завысили потребности если и не десятикратно, то раз в 5 уж точно! Но мы-то знали, что это минимум. Где же взять такую сумму? А главное – деньги нужны были безотлагательно, пусть не все сразу. Надо срочно печатать и рассылать информационные материалы! Спасибо родному Министерству природных ресурсов Республики Коми: его руководство без проволочек выделило нам первый “Грант” – 50 тысяч рублей, которые сразу же пошли на бумагу, полиграфические материалы и почтовые расходы!

Мы составили полный список научных и производственных организаций России, причастных к петрографическим исследованиям и заинтересованных в их результатах. Помимо официальных руководителей мы постарались найти в каждой организации “агентов влияния”, непосредственно заинтересованных в успешном проведении предстоящей встречи. Был подготовлен краткий, но вполне содержательный и емкий циркуляр, четко излагавший цели и задачи совещания, круг намеченных к обсуждению проблем, контрольные сроки, форму представления материалов. Н. П. Юшкин сразу же сказал, что печатать надо не безликие тезисы, а полноценные доклады, объемом до 5 компьютерных страниц формата А-4, то есть до половины печатного листа!

И все же чего-то не хватало. Я переговорил по телефону с Андреем Константиновичем, и он понял меня. Не прошло и недели, как пришло по электронной почте удивительно теплое и человечное обращение Петрографического комитета РАН “К петрографам России”, подписанное его председателем академиком О. А. Богатиковым. Мы тут же распечатали это обращение на отдельных листах и вложили в официальный циркуляр. Мы разослали более тысячи писем. Д. Н. Ремизов разработал макет эмблемы совещания, сочетавший главные элементы всех прежних соответствующих эмблем – своего рода “петрографический герб”. Наша переводчица Марина Гаврилюк помогла составить текст английского варианта циркуляра, который был направлен в страны дальнего зарубежья. Мы вывели и русский и английский тексты в Интернет, а также отправили уведомление о совещании в международный журнал геологов “Episode”.

Работа не оказалась лишней – мы получили тексты более пятисот докладов от 800 авторов! Откликнулись все регионы России от Калининграда до Чукотки, Камчатки и Сахалина! Да еще Украина, Беларусь, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия, Китай, Вьетнам, Швеция, Норвегия, Германия…Тем не менее, нам было легче, чем нашим уфимским предшественникам. В 1995 году система электронной почты только появилась – у нас же более 90% корреспонденции шло через E-mail. Вот уж когда я не раз помянул добрым словом Дж. Сороса: именно на грант “Соросовского профессора” купил я в свое время компьютер, через который шла оперативная переписка по широко известному ныне адресу Petr@geo.komisc.ru. Порой, правда, не выдерживал и он: в последние дни приема тезисов мы получали до 100 и более посланий в день – институтский сервер просто “заклинивало”! И тут уж спасибо нашим электронщикам, а особенно их главе С. Рахматуллину, который оперативно расчищал эти “Авгиевы конюшни” и восстанавливал связь. Причем практически без потерь. Как И. И. Голубева (ученый секретарь нашего оргкомитета) вытянула практически в одиночку всю переписку с авторами, а В. А. Капитанова тоже в одиночку разобралась с полутысячей докладов – этого я до сих пор понять не могу! Но эти милые женщины справились. Не случайно и ту, и другую знают теперь все (без преувеличения!) петрографы России.

Потом подошла неделя напряженной работы в Москве в Петрографическом комитете РАН. И. С. Красивская (ученый секретарь петрокомитета), Л. Н. Шарпенок (секретарь секции региональных петросоветов) и Ваш покорный слуга втроем рассмотрели и рассортировали все заявки. Ирина Сергеевна была заботливой хозяйкой: она приносила с утра всякие кулинарные изыски, чтобы мы могли не покидать кабинет Петрокомитета до позднего вечера! В итоге мы сверстали программу пленарных заседаний и всех секций, которых оказалось 9. Проект программы ушел в РФФИ, и мы получили весомую поддержку этой организации – 60 тысяч рублей. Тогда же в Москве меня принял заместитель Министра природных ресурсов России, курирующий науку, Н. В. Милитенко. Он с большим интересом и глубоким пониманием отнесся к нашей программе и выделил нам для издания трудов совещания (четыре тома общим объемом более 150 печатных листов) 100 тысяч рублей! Вот тут я твердо осознал, что если у нас что-либо не получится, то виноваты будем только мы сами, ибо все, кто мог, безотказно помогали нам не только словом, но и делом. И прежде всего – деньгами, которые в наше время, как известно, решают все!

В июне подготовка к совещанию вышла на финишную прямую. Чем ближе к открытию, тем становилось страшнее! Надо было разместить полторы сотни участников в гостиницах – да так, чтоб было недалеко добираться, недорого жить, и чтоб удобно было!. Сибиряки и уральцы добирались через Киров – надо было встретить их там и доставить в Сыктывкар автотранспортом. Эту нелегкую работу взяли на свои плечи сотрудники других структурный подразделений Института – лаборатории региональной геологии и лаборатории кайнозоя. Геофизик Т. Лыюрова взяла на себя заботы по организации праздничной встречи – она обегала едва ли не все столовые в центральной части города, но в конце концов, успешно завершив свои изыскания, сумела организовать праздничный ужин, запомнившийся всем. Усилиями нашего докторанта О. В. Удоратиной залы пленарных и секционных заседаний были обеспечены всем необходимым для бесперебойного проведения того, что именуется “Coffe-breik” – то есть самоварами, посудой, запасами растворимого кофе, чайными пакетиками, минералкой, печеньем и прочими прелестями. И это при том что Оксана Владимировна вот-вот должна была стать мамой. Мне кажется, она просто упросила свою будущую дочку чуток подождать с “выходом в свет”. Наша инженерная группа помогла организовать бесперебойную работу аудио- и видеоаппаратуры во всех шести залах! А. А. Соболева была не только автором и соавтором букета содержательных докладов, но и скомплектовала более двухсот индивидуальных пакетов, которые получил каждый участник: четыре тома тезисов, блокноты, ручки, карандаши… Мелочь, конечно, – но сколько за этим труда!

Главное все же тезисы – многие докладчики весьма существенно нарушили сроки их подачи. Находились такие, кто прислал их почти на месяц позже установленного срока. Но с этими тезисами шли такие трогательные письма с просьбами ну хоть как-то пристроить их и принять к опубликованию, что не хотелось обижать никого. Последние тезисы мы умудрялись впихивать в соответствующие тома уже почти что на печатном станке! Если бы труды издавал не наш “Геопринт”, такое было бы невозможным.

Собственная печатная база выручила нас и в другом. Признаюсь, если бы мы при таких объемах воспользовались услугами сторонних издательств (даже самых дешевых!), никаких денег нам не хватило бы. Кировское издательство запросило с нас 320 тысяч, другие требовали более четырехсот! Надо было обходиться своими силами. Мы подобрали команду добровольцев, которую возглавил С. Рахматуллин. По одному добровольцу на составление макета каждого тома: С. Рахматуллин, В. Капитанова, М. Казачкин, Д. Ремизов. Когда мы все же едва не запороли последний том, грудью “закрыл амбразуру” сотрудник Геопринта А. Перетягин: он сделал-таки этот макет в последний допустимый срок, участники совещания получили четвертый том еще даже влажным от непросохшего переплетного клея, но получили!

Надо ли говорить, что корректировку набора (полторы тысячи страниц в две колонки!) нам помогали выполнять сотрудники всех подразделений института, не зависимо от “чина и звания”: Н. А. Боринцева, Н. И. Брянчанинова, Е. П. Калинин, В. П. Каткова, М. П. Кетрис, И. В. Козырева, С. К. Кузнецов, Т. П. Лыюрова, О. И. Пельмегова, В. И. Силаев, М. Ю. Сокерин, Э. И. Шипова. И пусть простят меня не упомянутые, ведь многих помощников я и не знал: они приходили сами, брали пачку распечаток, вычитывали ее, и возвращали на место! В раскладке страниц (в комплектовании томов) участвовали студенты университета и даже дети сотрудников, а в комплектовании последнего тома – даже наши гости!

Как мы ни тревожились, но все началось во-время и без сбоев. На открытие пришел, как мы и надеялись, Ю. А. Спиридонов. Юрий Алексеевич не только поздравил участников совещания, но и выделил нам из фонда Главы Республики еще 30 тысяч, которым тут же нашлось применение! Господи. А сколько еще было дел! Подготовка, организация и проведение полевой экскурсии на Полярный Урал! И на это опять же нужны были немалые средства. Тут уж спасибо “Полярноуралгеологии”: воркутинцы выделили для экскурсии вертолет и взяли на себя все заботы по размещению экскурсантов в своем городе и организации их быта, израсходовав на эти цели более 50 тысяч рублей. А Д. Н. Ремизов оказался хорошим экскурсоводом.

Все прошло нормально, даже отлично. Одно плохо – я (да и большинство из нас) почти не слушали интереснейших докладов, которых на этом совещании было так много! Научная часть совещания проходила мимо… Мы работали. Напряженно работали каждый день. Бронирование билетов (это в разгар отпускного сезона!), обеспечение секций всем необходимым, проводы гостей… Неотложные дела находились вплоть до самой последней минуты! Казались бесконечными и безмерными финансовые затраты. Мы получили в порядке помощи от РФФИ, Минприроды России, Минприроды Республики Коми, ОАО “Полярноуралгеология” более 290 тысяч рублей, да оргвзносов поступило более 250 тысяч – это свыше полумиллиона! Прибавьте к этому затраты ОАО “Полярноуралгеология” на транспортное обеспечение нашей Полярноуральской экскурсии. А сколько затратил сверх того институт, выплачивавший всем зарплату, оплачивавший электронную и телефонную связь, предоставлявший свое оборудование, свой автотранспорт – этого я уж и не считаю! А как же иначе – когда еще в Сыктывкаре было совещание, на котором присутствовало 6 академиков и три члена-корреспондента РАН, более десяти академиков РАЕН, несколько десятков профессоров и более 70 докторов наук. А всего было почти 200 человек из 22 городов России и ряда других стран!

Но зато письма с благодарностями идут до сих пор, хотя прошло уже почти полгода. Значит, трудились мы не зря! И еще – к нам “косяком” идут теперь рефераты петрографических диссертаций со всей России. Значит, нас признали серьезным петрографическим центром. Мы заработали себе имя и славу – за что и старались!

Наш труд получил весьма высокую профессиональную оценку: я был избран в состав Всероссийского межведомственного петрографического комитета РАН. Где представляю весь наш регион – Европейский северо-восток России. Через два месяца после завершения совещания было принято решение о создании на базе нашего института Коми регионального петрографического совета. Таких советов – десять на всю Россию, и существуют они только в крупнейших петрографических центрах страны. Наш Сыктывкар попал в эту элиту, конечно же за успешную подготовку и отличное проведение совещания. Но и это еще не все. На первом пленарном заседании я сделал наш с Ирой доклад о магматогенных флюидизатах, в котором утверждалось, что эти породы представляют новый высокоранговый таксон петрографической классификации – новый подтип магматогенных пород. Доклад был принят очень хорошо и вызвал благожелательную дискуссию. И через месяц, 3 июля 2000 года, мне было присвоено почетное звание “Заслуженный работник Республики Коми”. Убежден, что и это решение обусловлено успехами совещания.

А все же, если бы вернуться к тому разговору с Андреем Константиновичем Симоном, с которого все и началось… Сейчас, зная как много труда все это потребовало, я не уверен в том, что ответил бы согласием… Хотя, – куда бы мы делись?! Другого варианта у нас не было. Н. П. Юшкин был прав: мы должны были браться за эту работу, и не имели права завалить ее, а потому были обречены на успех.

 

 

ЭПИЛОГ

Начал я свои воспоминания, как мне помнится, прологом, так что завершать их, по всем законам жанра, придется эпилогом. А время для завершения подошло. Ушел в прошлое 2000 год. С ним завершились и второе тысячелетие, и ХХ век. Значит, пора ставить точку. Во-первых, потому, что 2000 год – это и есть пятидесятый год моей жизни в мире геологии, и его окончание закрывает те самые “Полвека”, которые вынесены в заглавие этого творения. А во-вторых, ХХ век – это мой век. Если я и не весь там, то уж, вне всяких сомнений, там осталось все главное: родился, учился, женился, трудился... В том веке дипломы, степени, звания, там дети и внуки... Хотя, вот, правнуки и правнучки у меня появился уже в новом, третьем, тысячелетии, так что жизнь идет, Земля вращается, и это само по себе прекрасно! И не так уж важно, кто ее раскручивает: белые медведи, силовые поля, или, все же, Господь Бог. Живет Земля, живем и мы. И, кто знает, может и еще произойдет со мной что-либо существенное, в том числе и в профессиональной, геологической, судьбе. А вдруг, к примеру, удастся стать соучастником открытия алмазных месторождений на Тимане? Почему бы и нет? Уж чего-чего, а флюидизатно-эксплозивных образований соответствующего состава там вполне достаточно. Не кимберлиты, правда, и не лампроиты, но, может, свет не сошелся клином на этих двух группах пород? Но все же, если что и произойдет со мной в XXI веке, то корни этого все равно будут произрастать из века двадцатого, моего.

Социологи говорят, что в мире есть две принципиально разные модели формирования профессиональной карьеры – японская и американская. Согласно японской модели, начинающий работник приходит в какую-либо фирму, а затем хранит верность ей до смертного часа. Год за годом проходит он все ступеньки служебной лестницы, вплоть до самых верхних, которые занимает, в конце концов, вполне заслуженно, ибо в совершенстве познает всю систему и ее структуру изнутри, а все программы и задачи родной фирмы давно уже стали неотделимы для него от собственных жизненных целей.

Согласно принципам американской модели, человек должен каждые 5-7 лет менять место работы, а лучше и ее характер. Какая модель лучше? Наверное, все зависит от особенностей личности. Убежден, что лучшие директора формируются японской моделью. Яркий пример тому – наш Н. П. Юшкин, прошедший в одном институте путь от лаборанта до директора, от техника до академика. Но есть свои плюсы и у второго варианта. Читатель этих воспоминаний, думаю, заметил, что их автор не отличался особым постоянством:

- Ленинград (НИИГА) – 7 лет работы преимущественно производственного характера: поиски полезных ископаемых, геологическая съемка.

- Красноярск (КО СНИГГиМС) – 10 лет работы в отраслевом геологическом институте: в основном – региональные исследования прикладного характера.

- Красноярск (КИЦМ) – 12 лет работы в ВУЗе: руководство кафедрой, разработка и чтение лекционных курсов по базовым геологическим дисциплинам.

- Сыктывкар (ИГ Коми НЦ) – вот уже более 20 лет работы в академическом институте: фундаментальные научные исследования.

Я не жалею о таком развитии своей судьбы. Это не совсем «американский» вариант, хотя уж и явно не «японский». Я менял города, менял организации, менял даже характер работы, но всегда оставался верен геологии и любимым мною гранитам. Но разве мог я, работая все время на одном месте, узнать особенности строения и развития стольких регионов? Таймыр, Сибирская платформа, Енисейский Кряж, Урал… Да еще эпизодически (так сказать, между делом) Украина, Саяны, Минусинская депрессия… Я никогда не смог бы “самолично” познать и все стадии развития гранитоидов: увидеть и “прощупать” всю генетическую гранитную колонну от автохтонных ультраметаморфитов в ее корнях до кислых вулканитов…Но главное – мне довелось пройти школу геологической съемки, без которой (тут я полностью согласен со своим отцом) не может сформироваться геолог-региональщик.

Я благодарен судьбе за все, что мне довелось пережить. Я признателен ей и за то, что она привела меня в Сыктывкар не начинающим геологом, а уже опытным специалистом. Я рад, что уже в этом, Сыктывкарском, периоде жизни мне довелось внести свой вклад в познание гранитоидов Урала, что именно здесь я впервые в жизни задумался о природе флюидизатов, и начал понимать ту исключительную роль, которую они играют в эволюции магматизма. Я рад, что сыктывкарские успехи принесли мне звания заслуженного работника Республики Коми, члена Российской академии естественных наук, члена Уральской академии геологических наук, двукратное звание «Соросовского профессора».

Кстати и о карьере. Не такое уж это плохое слово. Каждый специалист должен быть в известной мере карьеристом, поскольку он всегда должен стремиться к лучшему. Таков закон. И на закате жизни любой из нас оглядывается на пройденный путь. Судьба совсем недавно предоставила мне такую возможность. В декабре 2001 года побывал я в Красноярске на крупном совещании “Рудное золото Сибири”, и оказалось, что более сотни его участников – мои бывшие студенты. Те самые, кого я выучил и воспитал в том самом ХХ веке. Доктора и кандидаты наук, доценты, директора институтов, музеев и всяких АО, ООО…, начальники экспедиций и партий, главные геологи и просто хорошие специалисты, развивающие рудную базу Сибири, умножающие богатства России. Так, выходит, не зря я жил?

Но есть, ведь, и иные результаты, которые тоже не зачеркнешь. Та же концепция изолитогенных гранитных рядов, открытие новой кимберлитовой провинции, разработка принципиально новой модели формирования титановых россыпей, немалый вклад в изучение Таймыра и северных регионов вообще... Однако, ко всему этому примешивается чувство тревоги. Вот в 2000 году я завершил бы свои мемуары самым мажорным аккордом: российская геология возродилась и, отметив свое трехсотлетие, начала новый виток прогресса! Ан нет. Грянула очередная перестройка управления отраслью, которая грозит вообще загубить ее. Я убежден, что это аукнулась давняя наша беда: Россия, как и ее юридический предшественник, Советский Союз, принадлежит к тем немногим странам Мира, где геологию не изучают в школе. Вообще-то некогда мы ее учили, и не хуже, чем прочие цивилизованные народы, но в 1941 году, в связи с началом Великой отечественной войны, геологию временно заменили школьной военной подготовкой. Временно. Однако, война давным давно окончилась, и военную подготовку из школы убрали. Но геологию, тем не менее, – так и не вернули. В итоге выросло уже не одно поколение чиновников, которых характеризует девственная чистота в отношении геологических знаний. Им просто невозможно понять, что это такое, зачем нужно, и почему государство должно тратить деньги на картирование синклиналей и антиклиналей, на поиски трилобитов и изучение гранитов. Их логика проста: главная отдача геологии это полезные ископаемые, которые стоят огромных денег. Вот пусть геология и живет с этого. Вроде бы и правильно, но ведь не геолог продает эти ископаемые. Их продает, получая очень даже солидные барыши, тот, кто их добывает. И свою копейку (не говоря уже о рублях и долларах) он просто так, за спасибо, – не отдаст. Заставить его “отстегнуть” некую толику своих доходов на развитие геологии, т.е., в конечном счете, на выявление новых и новых месторождений, может только государство. И оно должно делать это, если не хочет пойти по миру!

Я убежден, что, в конечном счете, наше правительство поймет это. Страна, формирующая едва ли не основную долю своего бюджета за счет доходов от эксплуатации недр, не может жить без государственной геологии. Это понимал 300 лет назад Император России Романов Петр Алексеевич (Петр I), и я надеюсь, что поймет это сейчас и Российский премьер – Путин Владимир Владимирович. Не случайно оба они являются персоналиями изданного в 2000 году биографического словаря “Геологи и горные инженеры России”. В том словаре немало достойных геологов. Соседство с ними на его страницах ко многому обязывает. Вот только не поздно бы оказалось! Меры принимать надо срочно. И нет смысла оглядываться на Америку. Она-то может позволить себе сокращать ныне масштабы деятельности государственной геологической службы. Их геологи поработали наславу: вся территория США уже раза три заснята и переснята детальной съемкой. А у нас и миллионные-то листы современного уровня до сих пор не на всю площадь имеются, а о двухсотках и пятидесятках я и не говорю.

Так что впереди еще немыслимые объемы геологических исследований. И тем, кого учили и учим мы, предстоит сделать намного больше, чем сделано нами. Так что будет жить российская геология. Никуда от этого не деться. И любая власть в нашей стране должна понять это, какого бы цвета она не была, хоть красного, хоть коричневого, хоть даже и зеленого!

Но вернемся, все же, к проблеме Миллениума. Это прекрасно, что я дожил до рубежа веков и даже заглянул слегка в новое тысячелетие, но вырос-то я не на этом рубеже. Я сын ХХ века, его порождение. Я сын своего времени, своего общества, и, более того, – сын своей страны. Все, что во мне есть, сформировано тем окружением, которое было, той средой, в которой мы жили. Я родился в 1932 году, когда в нашей “отдельно взятой стране” уже сложилась социалистическая система. И все главное в моей судьбе было сформировано и свершилось при социализме. Я учился в советской школе, в советском университете. Я был хорошим пионером и убежденным комсомольцем. Конечно, я был и остаюсь патриотом, как и подавляющее большинство российских людей моего поколения. Думаю, наш патриотизм резко укрепился в ходе Великой Отечественной Войны, когда решалась судьба не только страны, но и всего русского народа.

Я не был слепым и глухим, а потому, как, впрочем, и многие (подчеркиваю это слово!) мои друзья школьных и студенческих времен, видел, что реальная жизнь вовсе не соответствует декларируемым лозунгам, но считал это издержками обюрократившейся системы. Не социализм и не Советский Союз плохи, а зажиревшая партийная верхушка, борющаяся не за светлые идеалы и не за благо государства, а за свои шкурные интересы. Я искренне верил в возможность построения “социализма с человеческим лицом”. Разве плох принцип: «От каждого – по способностям, каждому – по труду»? Увы, это оказалось утопией, как все прекрасные сны человечества. И задумываться об этом я начал давно, еще в школьную пору. Вот запись в моем юношеском дневнике 1949 года: «Почему все прекрасное вырождается в нечто противоположное? Разве плохи христианские заповеди? ”Не убий, не укради...”. Но тут же костры инквизиции, кровавые войны, ограбление не только покоренных народов, но и своего собственного населения. И все это под благословенным именем Господа. Как прекрасны мечты о коммунизме, и тут же грязь стяжательства, доносов, ложь на всех уровнях, ужасы арестов тридцатых годов, да и сейчас лагерей и тюрем у нас не меньше! И все это делается, вроде бы, во имя торжества коммунизма, во имя нашего же светлого будущего. Светлые цели не могут быть достигнуты ложью и кровью!».

И все же я верил, что это пройдет, что все наладиться. Надо лишь, чтобы каждый честно выполнял свои обязанности, свой долг. Этому меня учил отец, и я уверен, что большинство людей моего поколения стремилось к этому. Я много писал здесь о своих однокурсниках, о коллегах... Вспоминая прошлое, я еще и еще раз убеждаюсь, что работали они не за страх, а за совесть. И правильно делали: власти приходят и уходят, системы сменяются, но Россия остается, и надо, чтобы жила она достойно. И что там не говори, но это зависит, прежде всего, от нас самих.

Я повторю напоследок то, что не раз высказывалось на этих страницах. Мы жили в нелегкое время, но мы были счастливы. Так что не надо нас жалеть. Как, впрочем, не надо нам и завидовать. Живите своей жизнью, в своем времени. Конечно, оно у вас тоже нелегкое. Только вот, кто скажет, а бывают ли, в принципе, легкиевремена? Да и нужны ли они? Жизнь не должна протекать в райских кущах и состоять из одних лишь радостей. А что до счастья... С высоты своих лет, исходя из своего жизненного опыта, я имею полное право сказать, что оно не в деньгах, не в одежде и прочих материальных благах. Можно иметь все это в избытке, но быть глубоко несчастным человеком. Это звучит банально, но это так. Счастье, однако, и не в работе. Вернее, не в одной лишь работе. Более того, осмелюсь сказать, что счастье и не в семье, хотя без нее, без детей и внуков, без родных и дорогих тебе людей, без любви к ним и их любви к тебе – какое уж может быть счастье!

Так в чем же оно? Я прожил больше 75 лет, но так и не знаю этого. Я хорошо помню весьма популярную в пору моей юности пьесу А. Арбузова “Ее друзья”. Главный герой утверждал там, что у счастья не бывает настоящего времени, а только будущее и прошедшее: человек либо надеется на счастье, живет его ожиданием, либо сознает, вспоминая собственное прошлое, что был-таки некогда счастлив! Порой мне казалось, что он прав. Но это все же не так. Нельзя жить одними ожиданиями, как и одними воспоминаниями. Надо просто жить. И надо иногда чувствовать себя счастливым, как это умеют делать дети. Вот, когда мою дочь в малолетстве спрашивали: «А ты, Маша, счастлива?», она вскидывала свои ясные глаза и без тени сомнений отвечала: «А как же!». С годами это умение ощущать счастье, увы, почти у всех проходит, поскольку мы так и не знаем, что же это такое. Скорее всего, счастье заключено в собственном нашем отношении и к жизни, и к близким, и к работе. Оно в каждом из нас. Внутри. Надо только чувствовать его, оберегать его и помогать ему брать верх над любыми невзгодами. Вот этим я и закончу, обращаясь ко всем читателям, особенно к молодым. Учитесь быть счастливыми, ибо счастье – это не только дар Судьбы или Бога, но и плод ваших собственных немалых усилий. Учитесь этому изо дня в день у собственной жизни. Учитесь, и будьте счастливы!