ОТХОД РУССКИХ ВОЙСК К ПОРТ-АРТУРУ И ЛЯОЯНУ

ДЕЙСТВИЯ ФЛОТА.

ГЛАВА IX

 

 

На другой день после боя под Вафангоу Витгефт по­лучил от Алексеева две телеграммы. В первой из них главнокомандующий сообщал:

«Принимаю все меры к скорейшей деблокаде Артура. Но ввиду всякой случайности надо флоту, защищая кре­пость, готовиться к последней крайности — выйти в море для решительного боя с неприятелем, разбить его и про­ложить путь во Владивосток».

В другой телеграмме говорилось, что если после боя японский флот окажется разбитым, то дальнейшая задача эскадры будет заключаться в содействии армии Куропаткина по снятию осады крепости.

Чтобы облегчить прорыв Витгефту, Алексеев приказал Владивостокскому отряду крейсеров выйти на сообщения японских армий в Японском море с целью отвлечь на себя часть сил «Соединенного флота» из-под Порт-Артура.

Крейсеры «Рюрик», «Громобой» и «Россия» 15 июня появились на параллели Фузана, в Корейском проливе, в 60 милях от базы адмирала Камимуры. Здесь проходили пути японских воинских перевозок. За день крейсеры по­топили транспорт «Идзуми-Мару» с военным грузом и транспорт «Хитачи-Мару», на котором находилось, кроме команды, 1095 солдат и офицеров резервного гвардей­ского полка, 320 лошадей и тяжелые 11-дюймовые гау­бицы, предназначавшиеся для осады Порт-Артура. Тре­тий транспорт «Садо-Мару», имевший на борту 1350 сол­дат и офицеров, был поражен двумя торпедами. /124/

Камимура, предупрежденный по радиотелеграфу о появлении русских, немедленно покинул базу, имея 4 бро­неносных и 5 легких крейсеров и 8 миноносцев. Однако все его усилия отыскать владивостокские крейсеры оказа­лись тщетными. 20 июня после удачного набега они воз­вратились в бухту Золотой Рог.

Поход крейсеров, однако, не повлиял на изменение дислокации японского флота. Он примечателен только тем, что японской армии были нанесены потери большие, чем в боях на Ялу и Вафангоу, вместе взятых.

18 июня Витгефт получил от Алексеева новую теле­грамму, в которой главнокомандующий дополнительно указывал: «...как только все суда будут готовы и предста­вится первый благоприятный момент для выхода эскадры против ослабленного ныне на море неприятеля, решайте этот важный и серьезный шаг без колебаний»1.

1Русско-японская война, кн. 2, Спб., 1913 г., стр. 112.

Командующий эскадрой в эти дни имел в строю 6 броненосцев (по окончании ремонта) против 4 у про­тивника, т. е. явное преимущество в главных силах, и решил выполнить приказ. Без должной подготовки 23 июня адмирал вывел в море 6 броненосцев, 5 крейсе­ров, 2 минных крейсера и 12 миноносцев. Из гавани вы­тягивались медленно, не торопясь тралили мины, и, нако­нец, на рейде служили молебен, на все это ушло чуть ли не десять часов времени. Адмирал Того, предупрежденный о выходе на рейд русского флота блокадными кораб­лями, вполне успел подготовиться к встрече. Неприятель­ский флот в составе четырех броненосцев, четырех броне­носных крейсеров, одного старого броненосца, тринадцати крейсеров и тридцати миноносцев появился на виду рус­ских в начале шестого часа после полудня. Вот где был нужен смелый и отважный Макаров! При появлении противника Витгефт, обладая большим числом броненос­цев, следовательно, и большей крупнокалиберной артил­лерией и кораблями, способными выдержать длительное огневое воздействие, пытался занять выгодное положение для сражения. Но в решительную минуту он усомнился в своих силах и, считая, без всякого на то основания, бой безнадежным, в 6 часов 50 минут поднял сигнал об от­ступлении в базу. Эскадра не выполнила поставленной задачи, но появление ее в море оказало существенное /125/ влияние на сухопутные операции японцев в Маньчжурии. 24 июня, в день предполагаемого наступления, командую­щие 1-й и 2-й армиями получили из Токио следующую директиву: «Факт, что русский флот может выходить из Порт-Артура, осуществился: перевозка морем продоволь­ствия, потребного для соединений Маньчжурских армий, подвергнута опасности, и было бы неосторожным 2-й армии подвигаться севернее Гайчжоу в настоящее время. Ляоянский бой, который должен был произойти до на­ступления дождей, отложен на период времени после их окончания» .

Японцы, как видно, были очень чувствительны к без­опасности своих коммуникаций. Стоило «Ретвизану», «Цесаревичу» и «Победе», которые они считали погиб­шими, показаться в море, как это повлекло за собой не только перенесение сроков наступления на Ляоян, но и отмену снабжения армии Оку через Печилийский и Киньчжоуский заливы.

Витгефт, полагавший, что главной задачей эскадры в сложившейся обстановке является не борьба с японским флотом за овладение морем, а защита крепости, после возвращения в базу разработал план действий по под­держке фланга своих войск, отходивших к Порт-Артуру. С конца июня корабли почти ежедневно выходили в море и обстреливали фланги наступавшей японской армии.

В донесении адмиралу Алексееву Витгефт всю вину за неблагоприятный исход операции 23 июня принимал на себя. Неуспех же объяснял недостатками практики сов­местного плавания эскадры, которую он считал небоеспо­собной и до прихода на восток 2-й Тихоокеанской эскадры Рожественского не имеющей данных, чтобы снова пред­принимать какие-либо активные действия.

Главнокомандующий ответил, рекомендуя быть в пол­ной боевой готовности и, если положение крепости будет безнадежным, еще раз выйти в море и по возможности, не вступая в бой с флотом противника, прорваться во Вла­дивосток. Этот приказ главнокомандующего был по суще­ству отказом от дальнейшей борьбы за господство в Жел­том море и обрекал эскадру на пассивные действия, в конце концов приведшие ее к гибели. /126/

Далее Алексеев сообщал, что сухопутные силы в Маньчжурии достигли 200 тыс. человек и в ближайшее время следует ожидать серьезного нажима на против­ника.

Однако, «какой бы ни был успех,— говорилось в депеше,— без успеха на море он не будет иметь значения. Между тем все, что на море, производит громадное впе­чатление в Японии. Уничтожение трех транспортов на­шими крейсерами вызвало целую панику, а равно выход и эскадры из Артура. Будьте бдительны и не пропускайте благоприятной минуты — снова выйти с Вашей эскадрой, но только без возвращения на Артурский рейд»1.

1Русско-японская война, кн. 2, стр. 185.

Вечером 3 июля на броненосце «Цесаревич» состоя­лось совещание флагманов и командиров кораблей 1 ранга совместно с сухопутным командованием крепости. Витгефт ознакомил собравшихся с обстановкой на море и обратился к Стесселю и его генералам с просьбой вы­сказаться, чего они при данной ситуация ждут от эскадры. Стессель и его свита потребовали обратить все силы флота на поддержку сухопутной обороны. Участники со­вещания пришли к заключению, что новый выход флота в море возможен только в случае оставления крепости гарнизоном или когда выход будет необходим для обеспе­чения флангов русских войск при наступлении их из Южной Маньчжурии к Порт-Артуру. Было решено: ору­дий с кораблей больше не снимать, а участие флота в обороне крепости осуществлять при необходимости ко­рабельным десантом и поддержкой сухопутных сил корабельной артиллерией.

Только один генерал Кондратенко, верно понимая об­становку, не согласился с решением большинства и за­явил, что, несмотря на все препятствия и превосходство в силе японского флота, в которое он не верил, нашей эскадре следует выйти в море для боя с противником, что все вспомогательные действия флота — паллиативы и к освобождению Артура не ведут. Это был верный взгляд стратега на роль флота в сложившихся условиях.

Алексееву Витгефт ответил 12 июля: «... Не оправды­ваюсь, а по долгу совести доношу... Благоприятного мо­мента, как указал опыт, выходу нет, хотя ежедневно тралит /127/ весь караван. Выход без потери судов случай помощи божией».

Остановившись подробно на причинах возвращения эскадры в Порт-Артур 23 июня, Витгефт в заключение писал: «Не считаю себя способным флотоводцем, коман­дую лишь в силу случая и необходимости по мере разу­мения и совести до прибытия командующего флотом...» Новый командующий флотом адмирал Скрыдлов в эти дни отсиживался во Владивостоке и особых мер, чтобы вступить в командование флотом, не предпринимал. Получив доклад, Алексеев убедился, что Витгефт не в состоянии лично принять решение о выходе флота во Вла­дивосток, и предложил командующему обсудить на со­вете флагманов и командиров кораблей отданный им приказ.

Совет, состоявшийся 17 июля, встал на точку зрения Витгефта и решил, что, не имея благоприятных условий, эскадра не может выйти в море. Далее флагманы согла­сились, что во Владивосток флот выйдет тогда, когда все меры по удержанию Порт-Артура будут исчерпаны, в том числе все ресурсы флота, и, наконец, в заключение заяв­ляли, что если эскадра в данной обстановке уйдет, то этим только ускорит падение крепости.

Решение совета свидетельствовало, что Витгефт и его командиры неверно оценивали обстановку на театре и неправильно понимали роль флота в происходящих со­бытиях. Алексеев не согласился с доводами совета и снова категорически приказал Витгефту при первой возможности оставить Порт-Артур и уходить во Владивосток.

* * *

26 июня возобновились бои на Квантунском полу­острове. Генерал Ноги решил захватить гору Куинсан, с которой русскими хорошо просматривался тыл его армии, и в частности город и порт Дальний.,

После артиллерийской подготовки части 11-й японской дивизии перешли в наступление, поддерживаемые с моря двумя вспомогательными крейсерами и шестнадцатью миноносцами. На помощь своей пехоте вышли в бухте Си-као и Лунвантан и русские корабли: крейсеры «Новик» и «Всадник», канонерские лодки «Отважный», «Гремящий», «Бобр» и 14 миноносцев, отогнавшие противника и в тече­ние нескольких часов расстреливавшие неприятельские позиций. /128/ При появлении пяти японских крейсеров русский отряд ушел в базу.

Русские солдаты, защищавшие гору Куинсан, весь день вели упорные бои и, понеся большие потери, отсту­пили по приказанию Фока.

Захватив гору Куинсан, Ноги в ожидании подкрепле­ний вновь сделал месячную передышку.

В начале июля в предвидении Ляоянского сражения и штурма Порт-Артура значительно усилились перевозки из Японии в Маньчжурию и на Квантун войск, боеприпа­сов, снаряжения, техники и продовольствия, причем боль­шая часть транспортов направлялась из восточных портов Японии и Средиземного моря через Желтое море. После того как об этом стало известно русскому командованию, Алексеев приказал отряду владивостокских крейсеров выйти на сообщения восточных портов Японии.

20 июля крейсеры «Россия», «Громобой» и «Рюрик», пройдя в Тихий океан Сангарским проливом, повернули на юг, через день они задержали транспорт с военной контрабандой — германский пароход «Арабию», идущий с ценным грузом в Иокогаму из США. 23 июля у входа в Токийский залив был остановлен английский контрабан­дист «Найт Коммандер» с грузом из Нью-Йорка; на транспорте не оказалось угля, чтобы дойти до Владиво­стока1, и он был потоплен. Кроме «Найт Коммандера», крейсеры уничтожили несколько шхун, германского кон­трабандиста «Теа» и захватили с контрабандой англий­ский пароход «Калхас». Вечером из-за нехватки угля крейсеры повернули обратно. Возвращались тем же Сан­гарским проливом, не считаясь, что Камимура мог пере­хватить их и у входа в Японское море и дальше на всем протяжении до Владивостока. Японцы решили, что рус­ские, обойдя Японию с юга, попытаются соединиться с порт-артурской эскадрой, и ждали их у мыса Шантунг в Желтом море.

1 «Найт Коммандер» имел в трюмах 1000 тонн рельсов, 1700 тонн мостовых частей, 300 пар вагонных колес с осями и 400 колес без осей.

Отряду не удалось уничтожить военные транспорты противника, но сам факт появления его в Тихом океане, у берегов Японии, вблизи от столицы Токио, всколыхнул /129/ весь мир. В американских и английских торговых кругах началась паника, резко возросли фрахты, некоторые круп­ные пароходные компании вовсе прекратили рейсы в Япо­нию. Вся прояпонская пресса, как по команде, подняла истошный вой. Ларчик открывался просто. Капиталисты США наживали на поставках в Японию громадные ба­рыши, а владивостокские крейсеры по праву войны на­чали ловить и топить контрабандистов. Гарриману-старшему и другим крупным дельцам Америки в связи с этим было о чем беспокоиться. В газетах сообщалось, что лов­кие предприниматели доставляют в Японию провиант для армии, лошадей для кавалерии, что в Сан-Франциско ждет отправки главным образом вооружение на 50 млн. долларов, что в пути находится пароход с очень ценным грузом, орудиями, а также валютой на сумму в несколько миллионов долларов и т. д.

Между тем армия Ноги усилилась прибывшей 9-й дивизией, двумя резервными бригадами и осадным артиллерийским парком и, имея 60 тыс. пехоты, 208 ору­дий и 72 пулемета, 26 июля перешла в решительное на­ступление против так называемой русской «позиции на перевалах».

Незадолго перед этим генерал Крндратенко, определив по ходу дела, что японцы вот-вот перейдут в наступление, вопреки Стесселю и Фоку категорически потребовал обо­рудовать и укрепить близкие подступы к крепости для активной обороны. Генерал безошибочно решал важней­шую в это время задачу, ибо врага можно было удержать только смелыми контратаками, не давая ему возможности сосредоточить свои силы в одном направлении и перейти в наступление. Фок попрежнему стремился в кратчайшие сроки, не принимая боя, отвести войска в крепость. Но так как Кондратенко не был с этим согласен и упорно настаи­вал на своем, Фок обратился за помощью к Стесселю.

«Я назначен начальником всей передовой линии, — пи­сал он, — а потому все распоряжения должны исходить от меня и только через меня передаваться высшей инстан­ции. Со скромной ролью, которая выпала на долю гене­рала Кондратенко, он, конечно, примириться :не может, его натура требует кипучей деятельности, он хочет руко­водить событиями...» И дальше: «Прошу разделить передовую /130/ позицию на два участка, чтобы я и генерал Кон­дратенко были хозяевами в своих участках...»1

1Русско-ядонская война, т. VIII, Оборона Квантуна и Порт-Артура, ч. 1, стр. 428.

Это был маневр, рассчитанный на устранение Кондра­тенко с фронта, ибо разделить «позицию» на два участка значило лишить войска передовой линии единого началь­ника. В заключение Фок заявлял, что он не согласен с на­ступательными тенденциями генерала Кондратенко. Нет сомнения, что Стессель встал бы на сторону своего едино­мышленника, но пока шла переписка между ними, японцы, сосредоточив ударную группировку, перешли в наступление.

Начались тяжелые бои на «перевалах». Одновременно активизировались действия легких сил японского флота. Японцы усиленно минировали внешний рейд Порт-Артура и бухты Тахэ и Лунвантан. Русские минеры усиленно тралили мины, и, несмотря на противодействие врага, ко­рабли эскадры выходили в ближайшие бухты и оказывали огневую поддержку своим войскам, дравшимся на мор­ском фланге.

28 июля японцы заняли высоту 93, господствующую на «перевалах». Захват ее не имел особого значения, но генерал Стессель ухватился за это и приказал войскам немедленно отходить на верки крепости.

Маневренный период войны на Квантуне закончился. Началась тесная осада и оборона крепости.

Взгляды Алексеева и Куропаткина на дальнейшее ве­дение войны разошлись окончательно. Можно еще согла­ситься, что план отступления до Харбина, разработанный в начале войны Куропаткиным, был правильным, ибо он, бывший военный министр, хорошо знал боевую подготовку и мобилизационные возможности как русской армии, так и японской; ему было известно внутреннее политическое положение в стране, он учитывая, что воевать придется на чужой территории и, возможно, в войну против России ввяжутся и китайские феодалы, что на западных грани­цах не исключены осложнения. Но за пять месяцев войны обстановка существенно изменилась. Мобилизация рус­ской армии и сосредоточение войск в Южной Маньчжу­рии далеко опередили планируемые сроки. Маньчжурская армия уже приобрела некоторый боевой опыт; наоборот, /131/ наступление японцев в Маньчжурию затянулось, и продвижение их было крайне осторожное и медленное, наступ­ление армий осуществлялось с разных направлений, и они могли быть разбиты поодиночке даже слабейшим против­ником, а Куропаткин имел больше сил, Китай держал строгий нейтралитет, на западных границах было тихо. В такой обстановке следовало переходить к активным действиям. Главнокомандующий Алексеев, сторонник перехода Маньчжурской армии в наступление, требовал, рекомендовал, советовал, обращал внимание, но по поло­жению не имел права отдать категорического приказания самостоятельному командующему армией Куропаткину в отношении боевого использования войск; сам же Куропаткин, не будучи в силах разобраться в происходящем, упрямо осуществлял свой план (отступать во что бы то ни стало), увлекая японцев вглубь Маньчжурии.

В конце июня главнокомандующий потребовал раз­бить армию Куроки, сил для этого было более чем доста­точно. Командующий соглашался, но только на словах.

Пока между русскими «вождями» шли препиратель­ства, японцы 24 июня атаковали горные перевалы на юго-востоке Ляодуна. 25 июня армия Куроки заняла Чепалинский перевал, а еще через день овладела Модулинским и Феншуйлинским перевалами. Затем перешла в наступле­ние 4-я армия и на другой день заняла Далинский пере­вал. Державший здесь оборону генерал Плешаков донес, что его атаковали 12 полков и он отступил. В действитель­ности против русских действовало всего три полка под командой генерала Кавамуры. 9 июля 2-я армия Оку за­хватила Гайчжоу. Куропаткинские генералы, выполняя стратегический план командующего армией, не оказывали особого сопротивления противнику.

Командующий Восточным отрядом генерал Келлер, разбросав свои войска на пятидесятикилометровом про­странстве, по существу оказался уязвим в любом ме­сте. И немудрено, что при первом же натиске японцев он потерял перевалы, в том числе и такие важные, как Западный Фынзаолин, Модулин и Сандолин. Его войска без плана и цели перебрасывались по фронту. И, наконец, 17 июля в бою у Мотиенлинского перевала, когда из имевшихся 43 батальонов была потеряна всего тысяча че­ловек, генерал снова без всякого основания отступил, предполагая, что японцы многочисленнее. Келлер, генерал /132/ из губернаторов, не обладавший военными знаниями, все же правильно понимал причины неудач. В этом отноше­нии очень характерно его донесение Куропаткиму, в котором он писал, что бой проиграли в результате исклю­чительно бестолкового руководства, пораженческого на­строения многих начальников, их боязнью активных дейст­вий и чрезмерной наклонности к отступлениям. Этого, к сожалению, не понимал командующий.

Прикрывшись захваченными перевалами, Ойяма при­ступил к подготовке наступления на Ляоян, которое, как уже говорилось выше, было запланировано на период после дождей, т. е. на вторую половину августа.

Расположение войск противников в Южной Маньчжу­рии к этому времени было следующее: примерно на парал­лели Инкоу — Далинский перевал и севернее против 2-й и 4-й армий японцев дрались 1-й, 2-й и 4-й Сибирские корпуса, конница Мищенко и Самсонова; на востоке между перевалами Сандолин и Сихоян до реки Тайцзыхе против 1-й японской армии на дорогах из Ляояна на Фынхуанчен действовали 3-й Сибирский, 10-й и 17-й армей­ские корпуса и казаки Ренненкампфа.

19 июля части армии Куроки заняли Сихоян, на рус­ском левом фланге фронта, откуда открывался свободный и удобный путь на Мукден, в тыл всей Маньчжурской ар­мии. Правда, японцы не решились на эту операцию, но Алексеев снова настойчиво потребовал, чтобы Куропаткин, наконец, отказался от пассивной обороны и перехо­дил в наступление. В ответ Куропаткин укрепил свой ле­вый фланг, а для перехода в наступление запросил уси­лить его армию еще четырьмя корпусами. Если ранее он предполагал дать бой 2-й японской армии Оку под Ташичао, то теперь и от этой мысли отказался, считая, что вы­годнее сразиться под Хайченом. Очищение Ташичао отда­вало японцам и порт Инкоу, последний пункт, через ко­торый по морю осуществлялась связь с осажденным Порт-Артуром, но Куропаткин шел и на это. Тогда Алексеев пригласил командующего в свою ставку в Мукден. На состоявшемся совещании было решено, удерживая пози­ции против Оку и Нодзу, атаковать и разбить армию Ку­роки. Куропаткин согласился лично возглавить это меро­приятие. Но стоило ему выехать из Мукдена, и командую­щий передумал, решив окончательно, что он примет бой только на Ляоянских укрепленных позициях. /133/

Командиры корпусов получили указания при нажиме противника отводить войска на новые рубежи, ближе к Ляояну, в упорные бои с превосходящими силами японцев не ввязываться, уводить свои части на следующую пози­цию нерастроенными.

23 июля 2-я японская армия атаковала Ташичао. Командующий южной группой русских генерал-лейтенант Зарубаев имел на этом направлении четыре дивизии, хо­рошо обеспеченные фланги и подготовленную для обо­роны позицию. Наступление японцев было заранее обре­чено на неудачу, и в самом деле — против 1-го Сибир­ского корпуса наступали с фронта всего восемь батальо­нов и немногим более против 4-го Сибирского корпуса, силы слишком недостаточные для того, чтобы атаковать укрепленную позицию. Но Зарубаев еще накануне полу­чил приказ Куропаткина не оборонять Ташичао и отходить на Хайчен.

Однако отходить без выстрела Зарубаев все же не ре­шился, опасаясь за свою репутацию. Произошел бой. Как и следовало ожидать, полки Оку понесли значитель­ные потери и были отброшены на исходные рубежи, а из 48 русских батальонов в бою приняли участие только 14, и, тем не менее, на другой день Зарубаев без воздействия противника отступил к Хайчену.

Под Ташичао впервые за войну прекрасно стреляли русские артиллеристы. Так, 2-я батарея 9-й артбригады, стреляя с закрытых позиций, успешно боролась с шестью неприятельскими батареями в течение 15 часов, сделав 4178 выстрелов и нанеся им существенные потери; сами японцы сообщали о потере двух батарей. Русские артил­леристы оставили свои позиции после категорического приказа начальства об отступлении. В этом беспримерном бою одной батареи против шести не было потеряно ни одного орудия. Отличилась и пехота,— в штыковых ата­ках солдаты Барнаульского, Тобольского и Томского пол­ков показали мастерство, отвагу и храбрость.

Отступая перед битым врагом, они, естественно, зада­вали вопрос — почему? Рядовые офицеры не могли ни­чего ответить. Причины были известны Зарубаеву, Штакельбергу и другим генералам, которые стояли слишком далеко от солдат.

Очевидец отступления из-под Ташичао впоследствии писал, что оно после блистательно отбитых атак противника /134/ было принято войсками с чувством глубокой обиды и возмущения.

За несколько часов до отступления Штакельберг по­слал Зарубаеву записку следующего содержания: «Не­приятель чрезвычайно сильным артиллерийским огнем обстреливает наши пехотные окопы: потерь еще не несу, потому что окопы еще не заняты; с занятием же их понесу значительные потери, чего надлежит избегнуть, так как это не входит в расчеты командующего армией. Долгом считаю высказать свое мнение: надлежит отойти1.

1ЦВИА, ф. ВУА, д. № 30415, л. 396.

То, что произошло у Ташичао, повторилось и у Симучена и в других местах. Главнокомандующий Алексеев, рекомендации и указания которого Куропаткин игнори­ровал, обратился к царю. В донесении он сообщал, что оставление нашими двумя корпусами Ташичао не вызы­валось ни превосходством сил неприятеля, ни его дей­ствиями, что в результате отступления потерян важный в политическом и экономическом отношениях морской порт Инкоу. Далее Алексеев жаловался, что Куропаткин, дав обещание наступать против армии Куроки и лично руководить наступлением, через несколько дней отказался от своих слов и обязательств под тем предлогом, что не готовы войсковые обозы и что он вновь просит подкреп­лений, так как с имеющимися на направлении Куроки 64 батальонами атаковать он не может. Конечно, обозы — предлог, а 64 батальона было больше, чем достаточно, чтобы перейти к активным действиям против 1-й японской армии. Вместе с донесением Алексеев представил царю просьбу об освобождении его от обязанностей главно­командующего.

Куропаткин маневрировал, но не войсками, а донесе­ниями и обещаниями и не только Алексееву, но и царю, продолжая осуществлять свои, отмененные жизнью, планы.

Стратегия отступления стала в резкое противоречие с политикой царизма на Дальнем Востоке. Это противоре­чие и было одной из главных причин неуспешного хода войны.

Ойяма, не встречая нигде упорного сопротивления, в конце июля перешел в наступление всеми армиями. Хотя наступление шло и вяло, нерешительно, русские генералы /135/, пытаясь для проформы оказывать сопротивление и даже переходить в контратаки, после первых же атак японцев пятились к Ляояну, на так называемые подго­товленные укрепленные позиции.

В бою у Кангуалина 31 июля командир 2-го Сибир­ского корпуса, «герой» Тюренчена, генерал Засулич пы­тался по общему плану Куропаткина контратаковать про­тивника. Вот как он описывает эту попытку: «Атака наша, выполненная сплоченными стрелковыми цепями, привела в восторг всех, кто их видел... В сомкнутом по­рядке стрелковые цепи бросились с двух сторон на япон­цев в штыки. Неприятель не выдержал... После этого героического удара я приказал... остановиться и дальше вперед не двигаться. В 7 часов вечера я получил прика­зание Вашего превосходительства об отступлении на Хайчен». Генерал не сообщает, сколько русских солдат и кого атаковали сомкнутым строем, сколько их погибло.

В этот же день на Восточном фронте произошли бои за Янзелинский, Юшулинский и Пиенлинский перевалы. Келлер также пытался контратаковать. Но после гибели генерала под Янзелином войска без упорного боя отсту­пили до Линьдянсана, расположенного в 30 км от Ляояна. Особенно плохо воевали генералы 10-го корпуса на заблаговременно выбранной и укрепленной позиции у Гудзядзы. Перед боем командир корпуса генерал Случевский из 95 имевшихся у него орудий 77 приказал отвезти подальше в тыл, чтобы они в случае чего не оказались японскими трофеями. Имея превосходство в силах (мно­гие части в бою не участвовали), Случевский отступил на так называемые Анпинлинские позиции, находившиеся в нескольких десятках километров от Ляояна.

К 1 августа войска русской южной группы останови­лись на хорошо укрепленной позиции у Хайчена. Обста­новка была настолько благоприятной, что даже Куропаткин воспрянул духом и заявил командирам корпусов и от­дельных частей, что отступление закончилось, что пози­ция будет обороняться до той минуты, когда наступит общий наш переход к наступательным действиям. Об этом Куропаткин просил передать всем солдатам и офицерам. Но еще не успели начальники прибыть к своим вой­скам, как последовал приказ того же Куропаткина к от­ступлению на Аншанчанские позиции под Ляояном. Утверждают, что якобы Куропаткин получил тревожные /136/ вести из Восточного отряда и, боясь быть отрезанным от Мукдена, изменил свое мнение о позиций Хайчена. Все та же «стратегия»: если не было предлога к отступлению, его выдумывали.

Командующий армией с каждым днем терял автори­тет даже среди своих приближенных и помощников.

О настроении генералитета летом 1904 года ярко сви­детельствует письмо нового начальника Восточного от­ряда, командира 17-го армейского корпуса, барона Бильдерлинга Куропаткину. Этот генерал, часть войск кото­рого пробыла на фронте несколько дней, писал:

«Убедительно прошу, если только по общему ходу дел на театре войны представляется возможность, разрешить мне снять утомленные войска с позиции и без боя в виде обыкновенного марша-маневра отвести их на указанные нам позиции под Ляояном. Поведу войска с музыкой, с песнями весело, не торопясь, и надеюсь привести их бодрыми, сильными духом для решительного боя...»

Куропаткин не призвал генерала-капельмейстера к по­рядку, их взгляды совпадали, один стоил другого.

Но Куропаткин видел, что против него собирается гроза. Ведением боевых действий был недоволен не только Алексеев и агрессивные деятели в Петербурге, росло недовольство во всех слоях русского общества. Не­прерывным отступлением были недовольны и офицеры, и солдаты армии. Командующий понимал, что настроения в армии не приведут к хорошему, и принимал против недо­вольных дисциплинарные меры, вплоть до порки шомпо­лами.

От начальства Куропаткин защищался пером. Как опытный бюрократ, он складно писал, умел пустить пыль в глаза и черное превратить в белое. Его доклад-оправ­дание, посланный царю в начале августа, состоял из уме­лого нанизывания объективных причин, якобы не позво­лявших армии перейти в наступление и одержать победу.

Военный министр генерал Сахаров перед представле­нием доклада царю сделал на нем пометки, опровергающие почти все доводы Куропаткина. Если командующий писал, что японцы имеют на фронте 186 батальонов пе­хоты, а русские 150, то Сахаров поправлял: у японцев 148, а у Куропаткина 165. В отношении японцев Куропаткин мог допустить ошибку, но при определении своих сил, да еще в докладе царю ошибка слишком неприлично характеризовала /137/ ее автора. На утверждение Куропаткина о том, что японцы сосредоточивают войска в точке удара, создают преимущество и одерживают успехи, Сахаров замечал: «это можем делать и мы». Куропаткин доклады­вал, что у японцев многочисленная и отличная артилле­рия, военный министр парировал: «наша лучше». И это было правильно. Дальше Куропаткин сетовал, что наши солдаты носят на себе груз до двух пудов, в горах без дорог воевать трудно, нет воды, стоит жаркая погода и пр. На довод, что условия местности более выгодны для наступления, следовал ответ Сахарова: «стало быть, надо наступать». Куропаткин жаловался, что офицеры нервни­чают и проявляют неуверенность в победе, Сахаров ре­зонно замечал: «немудрено, когда, кроме поражений, ни­чего нет». Куропаткин писал, что боевое воодушевление армии слабое, но забывал добавить, что только там, где частями и соединениями командуют генералы вроде Засулича, Случевского, Гласко и др.

В заключении по докладу Сахаров написал, что «во всем этом (в докладе. —А. С.) не отводится места воен­ному искусству». Но командующий Маньчжурской армией об искусстве ничего сказать не мог, ибо в действиях от­ступавшей под его руководством армии какие-либо при­знаки военного искусства отсутствовали. Куропаткин не­престанно требовал новых корпусов, чтобы на каком-то этапе (на каком, неизвестно) численным превосходством задавить противника; в этом и заключалось пока все его искусство. /138/

 

 

ГЛАВА X