Яков Кротов. ВЕРТИКАЛЬ И ГОРИЗОНТАЛЬ МИЛИТАРИЗМА: ЕГО ИСТОРИЯ И ЕГО ПСИХОЛОГИЯ

У милитаризма есть история. Оправдания войны, популярные сегодня ("война с терроризмом", "защита ребенка", "помощь соседу") очень недавнего происхождения. Ещё четыре века назад спокойно считали завоевание нормальной целью войны. Ещё четыре тысячелетия назад искренне полагали, что война вполне оправдана как служение Богу.

Оправдания войны многочисленны, они отражают изменения в мировоззрении людей. Анализировать надо прежде всего современный милитаризм, выворачивающий наизнанку гуманизм и демократию. Полезно помнить, однако, что в истории, как в океане, ничто не исчезает бесследно. Прошлые идеи идут ко дну, там скапливаются и получаются мощные отложения. Так и в душе современного человека можно найти и каннибализм, и готтентотскую мораль, и освящение убийства. Так что знать прошлое милитаризма полезно.

Есть и горизонталь милитаризма, своего рода спектр. Он соответствует разным стадиям его развитие в душе. У всякого искушения есть несколько стадий. В милитаризме: сперва набегают мягкие мысли о том, что пора решать проблему решительнее, потом - мысли пожёстче о том, что иного пути кроме военного нет, затем вваливается расизм и эмоциональный взрыв: "Какие-там рассуждения! Бей, круши и не думай в разгаре боя соблюдать какие-то идиотские правила!! Раззудись, плечо!!!"

В социуме эти стадии представлены как позиции разных людей, а не как состояния внутри одной души. Есть оголтелые милитаристы и расисты и на другом конце спектра люди, которые всего лишь сокрушаются, что мирные переговоры не приносят быстрого результата. Посередине большинство, и отнюдь не молчаливое, - пикейные бронежилеты.

С одной стороны, это вызывает отчаяние, потому что милитаризм таким образом получает отличную маскировку. Расист выскочил, выкрикнул и спрятался, на его место приходит вполне приличный человек, который не разделяет расистских взглядов, а видит в военных действиях лишь набор социальных техник. Он удивляется: какой расизм? обычная операция по принуждению к миру.

Правда, само это наивное удивление так же патологично, как ярый расизм. Именно потому, что человек спокоен и сохраняет умение мыслить, он должен видеть, что находится в одном боевом строю с расистом, ксенофобом, маньяком. Иначе на одном фланге боевой части психопат, который убеждён, что русские - особо гнусная раса, у которой в генах зафиксирована страсть к убийству, а на другом фланге - интеллектуал, объясняющий, что русских никто не презирает, что ни о каком расизме речи идти не может, ибо русские и европейцы одной расы. Объединяет интеллектуала и психопата то, что оба держат в руках оружие либо оправдывают употребление оружия. Конечно, "русский", "европеец" можно заменить на "немец", "поляк", "араб", "еврей", - схема остаётся той же.

Вертикаль и горизонталь милитаризма не образуют креста - они образуют перекрестье прицела.

 

 

· Яков Кротов. "ИМЕЮ Я ПРАВО НА САМООБОРОНУ?"

Милитаризм, воинственность, агрессивность - разные состояния души. Агрессивность есть свойство абсолютно личное, извращение творческой способности человека. Милитаризм есть свойство социальное, появляющееся там, где двое или трое соединяются во имя убийства ради сохранения отечества. Воинственность есть милитаризм, ставший из социальной доктрины и политики метафорой личной агрессии.

Личная воинственность во многом благороднее милитаризма. Милитаризм манипулятивен. Он обычно посылает в бой других, сам же "руководит" или оправдывает войну. Очень часто милитаризм - попытка компенсации комплекса слабости, неполноценности. Воинственность же - явление странное до забавности. Никто не будет хвалить милитариста или агрессивно настроенного человека, но "воинственность" кажется милой черточкой. Воинственность - это милитаризм обезоруженный и потому кажущийся игрой. "Воинственно" наскакивает на хулигана слабый старик, защищая не менее слабого ребёнка.

Главная слабость милитаризма - в отличие от агрессивности и воинственности - в том, что он есть отказ человека от суверенности, от личной ответственности. Милитарист начинает с утверждения, что он хочет защитить своего ребёнка, но следующее его утверждение - о том, что сам милитарист или ребёнок, когда подрастёт, должны отправиться в армию. Милитарист спокойно принимает запрет на оружие для частных лиц. Он примет даже гибель сына - того самого, которого хотел бы спасти - на поле боя. Милитаризм не защищает право человека на самооборону, а отвергает его, ставит под контроль безликого "общества", "государства", "суда". Если убьёт солдат на фронте - его награждают орденом. Если убьёт штатский, защищая или защищаясь, его будут судить.

На первый взгляд, милитаризм есть высшее проявление разумности человека, способности человека к соединению с другими, к прогностическому поведению. Да, ради сохранения жизни потомства надо создавать армию, в которой часть потомства может погибнуть. Что поделать, пусть даже это та самая "часть", которая моя, которую я хотел бы защитить... Самопожертвование оказывается высшим проявлением мудрости.

Это, конечно, лишь видимость рациональности. Армия и государство в целом не есть объединение во имя какой-то общей цели. Государство есть отказ человека от определения целей. В европейской культуре это более всего проявилось после Первой мировой войны, когда впервые на фронте в роли солдат оказались хорошо образованные люди, умеющие не только ясно мыслить, но и писать - как Хемингуэй.

Соглашаясь на существование армии, на то, что государство лишь армией может и должно обеспечить своё существование, милитарист прежде всего убивает себя. Отныне не он, а чиновник будет определять, должно ли существовать государство, должен ли существовать милитарист, с кем он будет воевать, а с кем не будет. Человек пойдёт в армию бороться с фашистами, а его заставят воевать вместе с фашистами против коммунистов - как это случилось с русскими солдатами осенью 1939 года, когда польских коммунистов уничтожали и немцы, и русские. Эта трагикомедия повторяется вновь и вновь: человек думает, что делегирует политические полномочия, а на самом деле, он совершает политическое самоубийство. Есть кое-что, что делегированию не подлежит - и это святость жизни, как своей, так и чужой.

Огромным утешением является то, что милитаризм существует, а вот милитаристов в чистом виде не существует. Так не существует "людоедов", вопреки расистским представлениям европейцев XVIII столетия. Существуют люди, совершающие акты людоедства, иногда под религиозными или идеологическими лозунгами. Однако, настоящий людоед - абсолютный, законченный - был бы отправен в тюрьму или, скорее, в больницу, еще до первого людоядения. Стопроцентный милитаризм был бы задушен, наверное, уже в колыбели - ведь он бы рассматривал родителей и саму колыбель как угрозу своему существованию. Не смог бы милитарист и вырасти, социализироваться - других детей он бы считал опаснейшими врагами (не говоря о взрослых).

Военные так же не бывают милитаристами, как авторы порнографических романов не бывают сексуальными маньяками или, тем паче, сексуальными гигантами, как не бывают карьеристами те, кто успешно делает карьеру. Нужна некоторая отстранённость, позволяющая сохранить разум и, что даже важнее, умение контактировать с окружающими. Не встречается милитаризм у солдат, а вот у журналистов, библиотекарей или домохозяек он лютует. Хотя даже у домохозяек милитаризм не сжирает сто процентов души, иначе бы они сожгли собственный дом, чтобы его защитить от врагов.

Паранойя должна иметь границы, чтобы не пожрать своего носителя. Это и является одним из источников надежды для пацифизма, который, напротив, возможен как абсолют и только как абсолют и возможен, иначе он превращается в тот же милитаризм с пацифистскими пятнами. Можно и нужно говорить с милитаристами, переубеждать их, "работать" с ними. Конечно, это не означает, что их нельзя останавливать силой - силой закона. Это не означает, что нужно отдавать всего себя пропаганде - пропаганда как письменный или устный, но объективированный дискурс есть агрессия, она не может быть орудием пацифизма. Милитаризм действует через объективацию, через отказ видеть в другом человека, чья жизнь неприкосновенна ни при каких условиях. Пацифист должен действовать прямо противоположно - обращаться прежде всего к живому, тёплому человеку, находящему рядом с собой.