Акінакі. Розподіл за відділами і типами за формами верхів’я та перехрестя.

ГОД

 

Окна административного здания «Вектора» заиндевели. Была середина зимы, а она в Сибири суровая — за окном столбик термометра опустился до минус сорока. Научные сотрудники, теснившиеся в маленькой комнатке, кутались в шерстяные свитера, некоторые даже сидели в куртках. Они недовольно ворчали, проклиная холод и советский продснаб.

— Я уже не помню, когда в последний раз видел свежий помидор, — чертыхнулся кто-то.

— Скоро дойдем до того, что станем таскать еду из клеток животных, — хихикнув, откликнулся другой.

Я добродушно улыбнулся. Достаточно хорошо зная почти всех ведущих сотрудников, я оценил их черный юмор.

Человека, рассмешившего этой шуткой почти всех, кто был в комнате, звали Николай Устинов. Когда мы познакомились, ему было сорок четыре года. Это был сибиряк, крецкого телосложения, общительный и остроумный. Устинов обожал свою работу. Он руководил группой сотрудников, работавшей с вирусом Марбург — вирусом геморрагической лихорадки, который мы раздобыли еще в 70-х годах. Этот проект считался не менее значительным, чем работа над вирусом оспы.

Устинов проработал на «Векторе» уже много лет. Его очень любили и ценили в коллективе «Биопрепарата». Он всегда находил время поговорить с коллегами по работе. Его жена Женя работала в другой лаборатории этого же института. У них в семье было двое сыновей-подростков. Прежде чем перейти к обсуждению дел, я подумал о том, что нужно спросить Устинова, не могу ли я помочь ему с продуктами. Я забыл это сделать.

Спустя два месяца, в середине апреля, ранним утром раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышал голос Льва Сандахчие-ва.

— Случилось ужасное, — пробормотал он.

— Несчастный случай?

— Да. Устинов уколол большой палец и занес в рану вирус Марбург, — в его голосе слышалась и жалость, и разочарование. — Он работал в лаборатории с морскими свинками, когда это случилось.

— Погодите-ка, — перебил я его. — Вы ведь знаете правила. Пришлите шифрограмму. И больше ни слова по телефону.

Конечно, с моей стороны было бестактно обрывать Сандахчиева на полуслове, но вести такие переговоры по телефону строжайше запрещалось.

Вирус лихорадки Марбург был одним из самых опасных среди всех, с которыми мы работали. И не только потому, что мы мало что о нем знали, но еще и потому, что он имел самое разрушительное воздействие на человеческий организм.

Первая официально зарегистрированная вспышка заболевания, вызванная этим вирусом, произошла в Марбурге, тихом университетском городке в восьмидесяти километрах к северу от Франкфурта, в 1967 году на одном из фармацевтических предприятий Беринга.[15]Смотритель, ухаживавший за животными, умер через две недели после того, как он заметил симптомы таинственного заболевания у зеленых мартышек, привезенных в лабораторию Беринга из Центральной Африки. В лаборатории выращивали вакцину, используя клетки почек этих обезьян. Очень скоро заболели и остальные работники лаборатории. Аналогичные случаи были отмечены в лабораториях Беринга во Франкфурте и в Белграде, в которые были завезены зеленые мартышки из той же партии.

Двадцать четыре человека, работавших в лаборатории, стали жертвами какого-то неизвестного заболевания, позже заболели шесть медицинских сестер, которые за ними ухаживали. Семь человек из всех заразившихся скончались. Эта вспышка неизвестного инфекционного заболевания вызвала тревогу во всем мире и привлекла к этой трагедии внимание ведущих биологов и специалистов по редким тропическим болезням.

Загадочный, никому не известный вирус, как выяснилось, разжижал человеческие органы. Он провоцирует множественные кровоизлияния внутренних органов, и, перед тем как жертва погибает, каждый сантиметр тела кровоточит. Один из выживших после этой болезни сошел с ума. Таинственное заболевание буквально растворило клетки его мозга.

Следуя традиции, неизвестный вирус был назван по имени того места, где его впервые обнаружили.

Наиболее выдающиеся и известные микробиологи и биохимики учились в Марбурге, в их числе и Альбрехт Коссель, чьи исследования помогли открыть ДНК, и Александр Иерсен, один из тех, кто обнаружил возбудителя чумы (названного в его честь Yersinia pestis). Вирус Марбург впервые был исследован в лаборатории имени Эмиля фон Беринга.

Очень похожий вирус был обнаружен через девять лет на берегах реки Эбола в Заире (теперь Демократическая Республика Конго). За время эпидемии в Заире и соседнем Судане умерли четыреста тридцать человек. Вирус, вызвавший это страшное заболевание, был назван Эбола. В 1995 году почти в тех же районах Заира вспыхнула очередная эпидемия лихорадки Эбола.

Вирусы, обнаруженные в Африке, генетически слегка отличались от штамма, зарегистрированного в Германии, но тем не менее были родственными. Исследование под электронным микроскопом обоих штаммов вируса выявило, что они размножаются, «выстреливая» из клеток, уже захваченных ими для получения необходимых питательных веществ, крошечные волокна или нити, — это похоже на забрасывание удочки рыбаком. Нити эти были слегка загнуты на конце, точь-в-точь как рыболовный крючок. Готовясь захватить очередную клетку, они свиваются в кольца, словно микроскопические лассо. Считалось, что Марбург и Эбола принадлежат к какому-то совершенно новому виду вирусных микроорганизмов. Им дали название филовирусы.[16]

Несмотря на многолетнее изучение филовирусов, они все еще остаются загадкой. Мало что известно и о том, где скрываются эти вирусы и каким именно образом они передаются человеку. В некоторых случаях заражение может произойти от укуса животного или насекомого. Есть случаи передачи заболевания половым путем. Некоторые ученые предполагают даже, что вирус может содержаться в некоторых растениях. Известно также, что Эбола и Марбург могут передаваться от одного человека к другому без непосредственного контакта. Некоторые люди в Германии и Африке заразились после пребывания в одной комнате с инфицированными пациентами. Уровень смертности от лихорадки Эбола составляет от 70 до 90 процентов.

До сих пор неизвестно, что служит природным очагом возникновения этих вирусов. Однако проведенные за последние годы исследования позволяют предположить, что вирусы веками сосуществовали с человеком, но оставались при этом незамеченными, лишь изредка давая о себе знать. Марбург и Эбола были отнесены к новой категории «экстренных или чрезвычайных вирусов»,[17]которые могут стать такими же распространенными, как многие хорошо знакомые инфекционные заболевания.

Во время наших поисков по всему миру «многообещающих» вирусов, штамм вируса Марбург был найден и привезен в Советский Союз. Это случилось почти через десять лет после того, как он был выделен. Из имеющихся записей до сих пор неясно, приобретен ли он в Соединенных Штатах или же прямо в Германии, однако совершенно точно известно, что его тут же включили в список тех вирусов, которые представляют особый интерес для создания на их базе оружия массового уничтожения. Мы к тому времени уже успели изучить некоторые другие микроорганизмы, которые также поражают кровеносные сосуды и вызывают геморрагическую лихорадку, например вирус Хунин из Аргентины и Мачупо из Боливии. Но Марбург по сравнению с ними обладал более мощным потенциалом в военном применении.

Вернемся в Кольцове Устинов проводил там серию экспериментов с подопытными кроликами и морскими свинками, чтобы проследить реакцию организма на возрастание концентрации вируса Марбург. Случайный укол при такой концентрации вируса означал, что количество вирусных частиц в крови превышает в сотни, может быть, даже в тысячи раз то, которое было у жертв в Германии. Я подумал, что его шансы на выживание были равны нулю.

Немедленно позвонив в отдел специальной техники безопасности, я попросил их послать своих сотрудников в Институт вирусологии Министерства обороны в Загорске, где ученые разработали антисыворотку.[18]После этого я позвонил в Министерство здравоохранения и велел отправить в Кольцово группу врачей с необходимой антивирусной сывороткой.

Но все это было напрасно. До Кольцова нужно лететь на самолете четыре часа, а ближайшей рейс был только вечером. Но даже если сыворотку успеют привезти, то с момента заражения пройдет почти два дня — в случае с вирусом Марбурга это была почти вечность. А в Загорске в нашем распоряжении находилось всего лишь сто миллилитров антисыворотки.

У Калинина проходило какое-то совещание, когда я заглянул в приемную и спросил у секретаря, можно ли с ним поговорить. Татьяна, только взглянув на меня, кинулась в кабинет. Генерал прервал совещание и выслушал подробный доклад о том, что произошло.

— Сейчас я ожидаю шифрограмму из «Вектора», но мне кажется, что у нас будет труп, — добавил я. Калинин слегка побледнел.

— Неужели его не удастся спасти? — спросил он.

— Я бы не слишком на это рассчитывал.

— Придется доложить наверх, — вздохнул он.

Реакция в верхах на сообщение о несчастном случае волновала его больше, чем вероятная гибель бедняги Устинова, но нельзя было винить его за это. Нам было хорошо известно, что достаточно одной серьезной аварии, чтобы поставить под вопрос существование «Биопрепарата». Были еще достаточно свежи в нашей памяти воспоминания о катастрофических последствиях трагедии в Свердловске. Да и после чернобыльской катастрофы прошел всего год, и Советскому Союзу меньше всего сейчас нужны были новые потрясения.

Однако вина за то, что произошло с Устиновым, ложилась и на государство. Приезжая с очередной проверкой на «Вектор», я не раз убеждался в том, как нещадно эксплуатируют порой наших лучших ученых. Сандахчиев никогда не говорил о том, что его сотрудники вынуждены работать в невыносимых условиях. Работа на «Векторе» была очень опасной. И полным безумием было позволять техническому персоналу работать подолгу со столь контагиозными микроорганизмами. Работая в Зоне III в тяжелых защитных костюмах, люди очень быстро уставали. От усталости реакция притуплялась, а в таком состоянии легко было совершить ошибку. Наша проблема усугублялась еще и тем, что работа с вирусом Марбург началась до того, как «Вектор» обеспечили антисывороткой.

Устинов болел не больше трех недель. И все это время работы с вирусом не прекращались.

 

* * *

 

Шифрограмма, составленная Сандахчиевым, пришла после обеда в тот же день. Описание произошедшего было подробным, со всеми необходимыми деталями и не оставляло никаких надежд на благополучный исход.

Там говорилось о том, что Устинов с помощью лаборанта делал инъекцию вируса Марбург морской свинке. Как и положено, ее проводили в перчаточной камере. При этом Устинов надел две пары тонких резиновых перчаток вместо обычных толстых рукавиц, в каких по существующим правилам всегда полагалось работать в Зоне III. Эти рукавицы были достаточно эластичными и позволяли удерживать подопытных животных, которые пытались вырваться из рук.

По правилам животное, которому делась инъекция, привязывали к деревянной панели. Но в тот раз Устинов нарушил инструкцию. Он, по-видимому, был уверен, что без труда удержит морскую свинку в руке. Вполне возможно, он просто решил, что в этом случае животное будет вести себя спокойнее. А может, просто спешил.

Вдруг лаборант случайно слегка толкнул его под локоть. Рука Устинова соскользнула как раз в тот момент, когда он начал впрыскивать содержимое шприца. Игла, проткнув насквозь складку кожи животного, вошла ему в палец, проколов перчатку. Показалась кровь.

Игла вошла в палец всего на пару миллиметров, однако капелька крови говорила о том, что вирус попал в кровь. Как только Устинов сообразил, что произошло, он бросился к телефону, стоявшему в лаборатории, и вызвал дежурного диспетчера.

Правила, установленные для подобных аварийных случаев, в дальнейшем соблюдались неукоснительно. Как только Устинов вышел из душа, его уже ждали медики, одетые в защитные костюмы. Его немедленно перевезли в небольшую больницу, находившуюся на территории «Вектора», с изолятором на двадцать коек, который был отделен от внешнего мира толстыми стенами и герметичными дверьми.

До того как из Москвы привезли антисыворотку, врачи делали все, чтобы хоть как-то облегчить страдания Устинова. Он отлично понимал, что произошло, но иногда вдруг начинал верить, что все обойдется и что он останется в живых. Долгое время он был в сознании и смог во всех деталях описать все, что случилось в лаборатории, и даже примерно подсчитать количество попавшего к нему в организм вируса. Его жена, узнав о сучившемся, бросилась в больницу. Но ни ее, ни детей в изолятор не пустили. Позже ей одной разрешили навещать его, но только до тех пор, пока она могла выносить его страдания.

Так продолжалось две недели, и каждый день на моем столе появлялись шифрограммы, сухим медицинским языком извещавшие о ходе болезни Устинова. Уже потом из разговоров с коллегами и врачами, которые были рядом с ним, мне удалось составить более полную картину происходившего. Она дополнила рапорты живыми деталями и человеческими отношениями.

Устинов поначалу сохранял присутствие духа и даже шутил с медсестрами, планируя, какими делами будет заниматься в первую очередь. Через два дня он стал жаловаться на сильную головную боль и тошноту. Постепенно он становился вялым, неразговорчивым, черты лица как бы застыли: это было следствием токсического шока. На четвертый день глаза у него сильно покраснели, на теле появились небольшие кровоподтеки, началось кровоизлияние в сосудах, расположенных прямо под кожей.

От боли Устинов только молча вздрагивал, лежа на койке. Вирус стремительно размножался в его организме. От слабости он не мог ни есть, ни говорить, ни двигаться и долго молча глядел в пространство. Он часто терял сознание. Когда его состояние ненадолго улучшалось, ясность ума снова возвращалась к нему. Тогда Устинов просил принести ему ручку и бумаг

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]

[18]

Близько VIІ ст. до н.е. у степах Північного Причорномор’я з'являються кочівники скіфи, які прийшли з Передньої Азії, де було найдавніше скіфське об'єднання. На рівнинних місцевостях сучасних Краснодарського і Ставропольського країв, Кабарди, Північної Осетії, Чечні та Інгушетії відкрита найбільша кількість відомих на сьогодні скіфських поховальних пам'яток VII-VI ст. до н.е. Величезну кількість предметів озброєння скіфів знайшли у Келермеському, Ульському та Ставропольському курганах, що дало можливість детально вивчити наступальну зброю скіфів. Але найбільше відомостей про скіфів, їх побут, географію та озброєння подав Геродот в своїй «Історії». На території України комплекси озброєння та наступальної зброї дуже яскраво зображені у курганах місцевої аристократії - Реп'яховата Могила поблизу с.Матусів Черкаської області.

Мабуть слід приділити увагу, що загони скіфів затопили майже увесь Давній Схід і зупинились лише на кордонах Єгипту. На другу половину VII ст. до н.е. припадає їх 28 річне владарювання в Передній Азії. Це пояснюється тим, що майже усе військо скіфів було кінним, так як скіфи були кочівниками і вели бій на конях, а війська Передньої Азії до кіннота була більш винятком чим загальним військовим підрозділом. Зіткнувшись з хвилею добре озброєних кочівників ні лідійські племена ні інші держави Близького Сходу не змогли протистояти загарбникам.

За скіфської доби відбувся перехід до масового використання заліза в Південно-Східній Європі. Із заліза та сталі стали виготовляться основні види скіфського озброєння. Майстерність скіфських ремісників (металургів, ливарників, ковалів, зброярів) забезпечило високі бойові якості зброї. Основні види озброєння, створені у скіфський час, у подальшому застосовувались протягом двох тисяч років, аж до раннього середньовіччя. Кардинальні технологічні досягнення у виготовленні озброєння стали основою для формування нових структурних компонентів скіфської військової організації, розвитку воєнного мистецтва.

Найбільш відомою клинковою зброєю скіфів був акінак. Його завжди зображували на скіфських кам'яних статуях, які уособлювали покійників дуже високого рангу.

Це - типовий кинджал, який був зброєю ближнього бою з обосічним клинком не більш 50 см і був призначений більш для колючого удару ніж рублячого. Формування акінака – кинджала зі специфічним перехрестям і формою піхв відбувається у середині VII ст. до н.е. на півночі Предкавказзя, де в даний час формувалась культура та державність скіфів, в епоху їх експансії на Середній та Ближній Схід. Кинджал мав брунькоподібну форму перехрестя, а пізніше в VI-V ст. до н.е. метеликоподібну. Щодо леза, то воно було двох варіантів: трикутне з декільками тонкими долами, характерне для кавказьких та західноіранських клинків кінця ІІ - першої половини І тисячоліття до н.е., та з паралельними лезами, що плавно сходяться до вістря, ромбічного перетину. Такі леза більш характерні для степового поясу.

Більшість скіфських мечів та кинджалів має дволезові клинки, трикутні, більш з чи менш витягнуті бо з майже паралельними лезами та коротким вістрям. Але поряд з ними є і однолезові мечі та кинджали.

Акінаки по формі верхів’я можна поділити на два відділи: 1) з прямими верхів’я, брускоподібним чи овальним; 2) з антенним верхів’я, простим чи зооморфним. Типи усередині кожного відділу виділяються за формою перехрестя:

До першого відділу можна віднести такі 6 типів:

Тип 1. Мечі з прямим брускоподібним верхів'ям та брунькоподібним перехрестям (мал.1). Цей тип характеризується прямим верхів'ям у вигляді вузького чи більш широкого бруска, довжина якого може лише ненабагато перевищувати ширину стержня руків’яі (Старша Могила, Рижанівка), чи бути значно ширше його (с. Кирилівка, курган № 13).

Руків¢я, як правило, розділене на три частини так, що по краям утворюється рельєфні бортики, рідше воно гладке.

Перехрестя доволі масивне, за формою нагадує бруньку, яка спрямована округлою стороною до стержня руків’я.

Мечі цього типу мають різну довжину. Самий довгий є меч з Старшої Могили - 75 см. Довжина інших не перевищує 40-60 см. Ширина клинка 3-4 см. Мечі та кинджали з брускоподібним верхів'ям та брунькоподібним перехрестям були в використанні головним чином в другій половині VI ст. до н.е.

Тип 2. Мечі та кинджали с брускоподібним верхів'ям та метеликоподібним перехрестям (мал.2). Відмінною ознакою цього типу є наявність масивного широкого перехрестя у вигляді розкритих, чи напіврозкритих крил метелика. Верхів'я у вигляді досить широкого і порівняно короткого бруска, довжина якого дещо незначно перевищує ширину стержня руків’я. Стержень руків’я найчастіше має бортики по краям, рифлені чи гладкі.

Загальна довжина мечів цього типу коливається від 55-56 до 60 см. Довжина кинджалів 30-40 см. З цієї загальної довжини на руків’я приходиться 12-14 см.

Як особливий варіант цього типу можливо розглядати мечі та кинджали з прямим брускоподібним верхів'я та серцевидним перехрестям. Їх особливість лише у тому, що вони мають округлі обриси бокових сторін крил перехрестя (с.Дар'ївка, Бельське городище, с.Макіївка, курган №1).

Мечі та кинджали з прямим верхів'ям та метеликоподібним перехрестям з'являються у Скіфії на початку VI ст. до н.е. Часом їх найбільш широкого розповсюдження був VI – перша половина V ст. до н.е., пізніше вони продовжують зустрічатися, але вже не є панівними, причому перехрестя їх гублять чіткість форми попередніх.

Тип 3. Цей тип мечів та кинджалів може розглядатися як похідний від 2-го типу (мал.3). Верхів'я більшості мечів мають форму сплощеного овалу. Руків’я прямі, з вузькими бортиками по краю. Перехрестя, на відміну вид метеликоподібних, мають меншу ширину та масивність. За формою воно може бути помилково-трикутним, тому, що середина його, яка спрямована до стержня руків’я, має вигляд вершини рівнобедреного трикутника (кут прямий чи тупий), а нижня сторона, яка складає як би основу для цього трикутника, не пряма, а зламана вверх під кутом до середини.

Клинки мають тільки одну форму у вигляді вузького, витягнутого до вістря трикутника, ширина перехрестя 3,5 - 4 см. За довжиною усі мечі неоднакові: від 41,5 см (меч з Мирицинського могильника, курган № 3G) до 71 см ( меч з Нікопольського могильника, курган 17).

За часом мечі та кинджали цієї форми з'явились лише в IV ст. до н.е. та проіснували до першої половині ІІІ ст. до н.е.

Тип 4. Зображено акінаками, які мають пряме брускоподібне верхів'я і пряме же перехрестя у вигляді прямокутника з ледве округленими кутами (некрополь Боспорського міста Кепи, могильник Фронтове ІІІ, поховання № 9). Цей тип датується V ст. до н.е. (мал.4).

Тип 5. Включає в себе акінаки, які мають перехрестя у вигляді сегментів, які звернуті округлою стороною до клинка. Усі акінаки датуються VI – V ст. до н.е. (мал.5).

Тип 6. Для цього типа характерно трапецієвидне перехрестя. Верхів'я овальне, таке ж, як і у мечів 3-го типу. Клинок має форму вузького, сильно витягнутого трикутника. Датується цей вид кінцем IV – початком ІІІ ст. до н.е.

Мал.1. Мал.2. Мал.3. Мал.4. Мал.5.

До другого відділу відносяться кинджали та мечі з антенним верхів'я, цей відділ теж поділяється на 3 типа:

Тип 1. Мечі та кинджали з брунькоподібним перехрестям (мал.6,7,8). Вони мають дуже великі волюти, кінці яких торкаються основами верхів'я. Руків’я з вузькими рельєфними бортиками по сторонам. Перехрестя масивні, але не широкі, краї лише незначно виступають за межі основи клинка. Клинки акінаків трикутні, що плавно звужуються від основи до вістря. Довжина від 35 см до 42,5-51 см.

Цей тип можна датувати другою половиною VI ст. до н.е. – початком V ст. до н.е.

Тип 2. Мечі та кинджали з метеликоподібним перехрестям (мал.9). Перехрестя цього виду мають форму широких розгорнутих крил метелика, вони близькі до 2-го типу першого відділу. За формою та величиною волют вони достатньо різноманітні. Від дуже маленьких завитків з кінцями, які примикають до основи верхів'я (с.Скороборе, курган № 1; Мирицинський могильник, курган № 1G) до великих волют з незамкнутими кінцями у верхів'я руків’я (Київський музей, с.Журовка). Руків’я більшості мечів мають більш чи менш широкі бортики по краям. Клинки більшості мечів та кинджалів мають паралельні леза, які сходять до вістря тільки в останній треті довжини. Ширина їх близько 4 см. За поперечним розрізом клинки цього типу нічим не відрізняються від інших.

Датується він VI – першою половиною V ст. до н.е.

Тип 3. Мечі та кинджали з сегментоподібним перехрестям (мал.10). Вони мають невеликі волюти, з загнутими всередину незамкненими кінцями, гладке руків’я та плавно звужуючись до вістря клинок.

Ніяких даних для датування цього типа немає.

 

Мал.6. Мал.7. Мал.8. Мал.9. Мал.10.