Социально-психологическая безопасность российского общества: анализ «сообщений», исходящих из подростковой субкультуры

Сегодня в российском обществе, особенно в социальном пространстве мегаполисов, все более популярной среди подростков становится депрессивная субкультура. Когда давно она была представлена, прежде всего. «панками» и «хиппи», несколько лет назад на «авансцену» вышли «готы» и «эмо» (так называемые «розовые готы» а сегодня многие тинейджеры уходят к «анимешникам», в «темный фольк-рок» и т.д. Причисляющие себя к депрессивной субкультуре подростки заявляют об отказе принимать нормальную человеческую жизнь, считая ее бессмысленной и «фальшивой». Они утверждают, что только культ умирания и смерти представляет собой нечто, заслуживающее интереса. Поэтому они либо явно демонстрируют депрессивность своего настроения, предпочитая черную одежду и разрисовывая себе лица черными красками, либо действуют менее демонстративно, ограничиваясь, прежде всего, «идеологией». Отказываясь от нормального мира, они зачастую сознательно отрицают ценность естественных отношений между мужчиной и женщиной. Так мальчики-«готы» нередко отращивают длинные ногти, красят себе ресницы и т.д., а девочки-«готы» ведут себя так, словно они – парни. «Депрессивные» подростки предпочитают слушать соответствующую музыку, в которой отрицается ценность радостной жизни и выражается неверие в осмысленность бытия. готы обожествляют смерть, и черный цвет для них имеет действительно сакральное (священное) значение.

Косвенным свидетельством достоверности приведенной выше информации является следующие данные, приведенные журналистом Ириной Власовой в газете «Наша версия/»: «Россия лидирует в Европе по количеству самоубийств среди детей и подростков. На днях эти ужасающие статистические данные привёл Роспотребнадзор. У нас в стране порядка 19–20 случаев самоубийств на каждые 100 тыс. подростков, а это втрое больше среднего показателя юношеских суицидов в мире. Кроме того, в подростковом возрасте на каждый смертельный случай приходится ещё до 200 суицидальных попыток. В последние годы количество детских и молодёжных суицидов и попыток самоубийств в России не сократилось, а, напротив, увеличилось более чем на треть… специалисты прогнозируют, что к 2020 году количество самоубийств, в том числе детских и подростковых, в России может возрасти в полтора раза. Таков неутешительный прогноз. Причём Роспотребнадзор предупредил, что официальная статистика регистрирует только явные случаи суицидов. » (http://www.pravdazhizni.com/1238.html).

Речь идет уже не о том, что в любой культуре, в том числе и подростковой, есть своя маргинальная «ниша». Речь идет именно о «ползучем отказе» российских подростков от жизнеутверждающей социализации. Один из авторов данной работы провел анонимный опрос среди подростков старших классов города Санкт-Петербург и выяснил, что так или иначе к представителям депрессивных подростковых субкультур себя на сегодняшний день относят приблизительно 30% старшеклассников! Многие из них являются активными «готами», «эмо» и т.д. (ведут соответствующий образ жизни, носят соответствующую одежду и т.д.). Педагоги-психологи свидетельствует о резком возрастании случаев суицидального поведения (которым являются любые заявления подростка о тяге к суициду) среди тинэйджеров. В школе «депрессивные» подростки вызывают резкую неприязнь у многих сверстников (особенно так называемых «рэперов»), подвергаются преследованиям и при этом отказываются идти на контакт со взрослыми, считая их «дураками». Но их число продолжает расти.

Речь уже идет о близком к серьезной патологии и при этом не сводящемся к этой патологии массовом социальном и социально-психологическом явлении. Следует понимать, что мировоззрение современного подростка – это один из ключевых вопросов, которые ставит жизнь перед теми взрослыми, которые заинтересованы в сохранении и развитии российского общества. А мировоззрение как таковое – это «совокупность принципов, взглядов и убеждений, определяющих направление деятельности и отношение к действительности отдельного человека, социальной группы, класса или общества в целом» (Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. - 4-е изд.-М, 1981).

), в то время как подростковый возраст представляет собой тот период жизни, когда развивается самосознание человека («Самосознание - выделение человеком себя из объективного мира, осознание и оценка своего отношения к миру, себя как личности, своих поступков, действий, мыслей и чувств, желаний и интересов» (там же), и, стало быть, формируется основа мировоззренческой и гражданской позиции как личности конкретного россиянина, так и всей нации. Можно сказать, что мир подростков – это бессознательное и, одновременно, лакмусовая бумажка общества в целом. То есть, повторимся, речь идет о ключевых для существования, безопасности и развития общества вопросах.

Стремясь это сделать, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью понять, почему в общественном организме появилась чрезмерно развития, несмотря на всю возрастную склонность подростков к «мрачному» взгляд на мир, депрессивная субкультура? В самом деле, симптом любой болезни индивидуального организма представляет собой некое сообщение о тех или иных неполадках в этом организме. То же самое относится и к негативным социальным явлениям. Каждое из них представляет собой определенный message общественному сознанию со стороны общественного (коллективного) бессознательного. Какое же послание обществу (взрослым) посылает субкультура поклоняющихся смерти подростков?

По сути дела эти подростки пытаются и не могут найти то, что называют смыслом жизни. В каком контексте мы рассматриваем вопрос «смысла жизни»? З. Фрейд считал, что поиск смысла жизни, сама постановки вопроса о нем свидетельствует о неврозе. «В плане творения отсутствует стремление сделать человека счастливым…его программа ставит человека во враждебные отношения как с микрокосмом, так и макрокосмом» (Фрейд З. «Психология бессознательного», М, 1989). И, в принципе, Фрейд был прав. Смысл жизни ищут те, кто ощущает неудовлетворенность своей жизнью. Но следует ли из этого, что смысла жизни не существует вовсе? Что в жизни нет ничего, кроме далеких от духовного поиска социальных задач? К. Юнг же писал: «смысл жизни не определяется всецело лишь деловой жизнью, так же как глубина желаний человеческого сердца не измеряется величиной счета в банке. В тот период человеческой истории, когда энергия всех пытливых сил тратилась на изучение природы, очень мало внимания обращалось на сущность человека, что и составляет его психическое начало, хотя много исследований функций сознания было проведено. Но самая сложная и неведомая часть разума, производящая символы, до сих пор почти не исследована. Это может показаться почти невероятным, ведь мы получаем сигналы из бессознательного каждую ночь, но расшифровка этих посланий представляется слишком утомительным занятием почти для всех, исключая немногих людей, которых это беспокоит. Величайший инструмент человека, его психика, привлекает мало внимания, зачастую ей попросту не доверяют и презирают ее» (Юнг К.Г. «Трансцендентная функция», М, 1996). Юнг считал, что ощущение смысла жизни дается нам тогда, когда мы живем глубинными чувствами, воспринимаем архетипические изначальные образы, выходим за пределы самих себя, своего «эго», ощущая ценность Другого, ближнего. В житейской психологии считается, что смысл жизни определяется тем, насколько хорошо человеческой душе. Однако о душе говорят и профессиональные психологи: «…никогда не говорится о том, что душа имеет отношение к Эго или является частью той человеческой сферы, которая подчиняется воле и доступна пониманию рассудка …. "Тебе не отыскать границ души, в каком бы направлении ты ни пошел, столь глубок ее логос", - так говорил Гераклит. Не алмаз, но губка, не отдельно горящее пламя, но непрерывное соучастие, бесконечно запутанный клубок из жизненных нитей, чьи узлы в такой же степени моя проблема, как и "ваша", и "их", - вот образ души. Коллективная природа глубин души означает: ни один человек не представляет собой острова» (Хиллман Дж, «Опус психологии: сотворение души», М, 2008). Другими словами, для ощущения смысла жизни человеку нужно чувство сопричастности кому-то, тождественности кому-то. И прежде всего данная закономерность относится к подростковому возрасту. Как отмечает известный психолог Э. Эриксон «…в отрочестве и ранней юности все тождества и непрерывности, на которые эго полагалось до этого, снова в той или иной степени подвергаются сомнению…» (Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996) и при этом «в период подросткового возраста происходят две крупные перемены в жизни: органическая - половое созревание, культурное - открытие своего Я, оформление личности и мировоззрения» (Абрамова Г.С. «Возрастная психология», М, 1999). А ощущение тожественности, непрерывности, открытие своего «я» напрямую зависят от возможности практического сопереживания другому человеку и ощущения себя частью некой общности (рода, народа…): «Смысл жизни раскрываются лишь тогда, когда человек переступит собственное Я, "забывая о себе в слиянии с душой другого" (Качюнас Р. «Психотерапевтические группы», М, 2000). К сожалению, в сегодняшнем российском обществе, основанного на древней православной культуре соборности, на традициях искреннего сопереживания, мы наблюдаем тенденцию именно к «деловому подходу», насаждению ценностей эгоистического существования, ценностей системы «купи-продай». Наше общество разрушает «ряд проблем, с которыми сталкивается молодежь сегодняшнего мира. Промышленная революция, глобальная коммуникация, стандартизация, централизация и механизация угрожают идентичностям, унаследованным человеком от примитивных, аграрных, феодальных и аристократических культур. То, что внутреннее равновесие этих культур позволяло предложить, сейчас подвергается опасности в огромных масштабах. Поскольку страх утратить идентичность доминирует в большей части нашей иррациональной мотивации, он призывает весь арсенал тревоги, оставленный в каждом человеке простым фактом его детства. В этом критическом состоянии массы людей склонны искать спасения в псевдоидентичностях» (Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996). Современные россияне и в том числе подростки лишены системы символов, лишены жизнеутверждающего предания, позволяющих им обратиться к подлинным, глубинным переживаниям настоящей жизни, развивать в себе чувство общности. У современного российского общества нет «проекта выживания», позволяющего целому сообществу динамично развиваться, не впадая в метафизическую интоксикацию: «…подростковый ум есть по существу ум моратория — психологической стадии между детством и взрослостью, между моралью, уже усвоенной ребенком, и этикой, которую еще предстоит развить взрослому. Это — идеологический ум, и действительно, именно идеологическая перспектива общества откровенно обращается к тем молодым людям, что полны желания быть утвержденными сверстниками в роли «своих» и готовы пройти процедуру ратификации, участвуя в ритуалах и принимая символы веры и программы, которые в то же время определяют, что считать злым (порочным), сверхъестественным и враждебным. …» (Эриксон Э. «Детство и общество», СПб, 1996)

И вот фактически депрессивное движение есть сигнал целостному российскому обществу о необходимости осознать проблему потери ощущения глубинного смысла жизни российским народом, потери им здорового чувства смысла жизни и одновременно своих корней, своей идентичности, своей общности. Этот сигнал (по сути «крик о помощи») подают подростки, в силу своих возрастных особенностей наиболее чувствительные к проблеме глубинной потребности в обретении осмысленной жизни и при этом неспособные решить данную проблему. Таким образом, мы видим, что самосознание депрессивных российских подростков, их мировоззрение «заточено» под поиск (пусть и омраченный) глубинной жизни, наполненной искренним выражением чувств, ощущением Другого Они сознательно отказываются в полной мире принимать мир, где царствует культуры потребления, «мир, где все состоит из торговли и борьбы за жизнь … а жить, как живут взрослые – это нечто совсем другое: это значит смириться со смертью» (Дольто Ф. «На стороне подростка», М, 1997).

Находящиеся на грани саморазрушения подростки стремятся к утверждению любви, но нередко оказываются в той же мировоззренческой системе координат, что и З. Фрейд с его сторонниками, оказываются под властью влечения к смерти и вслед за Ж. Лаканом, поклонявшимся «Абсолютному Господину – Смерти», повторяют (наверняка не читав Лакана): «Любовь - это форма самоубийства» (Лакан Ж. «Семинары. Кн. 1. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/54)». М., 1998).. Депрессивные подростки отказываются от ложной, оторванной от глубинных чувств идентичности, но не могут, не имеют достаточных психических сил, для того, чтобы пройти сквозь Тень, и застревают там. «Молодые люди иногда предпочитают быть абсолютно никем, нежели представлять собой пучок абсолютно противоположных фрагментов идентичности» (Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996).

И тогда на уровне самосознания они теряют ценность этого мира, этого общества, и начинют поклоняться смерти: «кому здесь делать нечего, того ничто творить заставит» (Ницше Ф. «Веселая наука», М, 2007). Здесь же присутствует «высший героизм» мужественного выдерживания собственного разрушения при новом созидании (которое может происходить на всех «уровнях» пути героя), прохождения сквозь преисподнюю Хаоса, в котором очищается загнившее «эго» . «Эго» находящегося в рамках подростка гибнет, гибнет и сознание, идентифицированное с эго. Происходит и усиление деструктивного начала (влечения к смерти) выжигание ядовито больного, отжившего: «Мне приходилось наблюдать случаи, в которых тенденция бессознательного могла рассматриваться, как исключительно разрушительная. Но вполне логичным может быть предположение, что саморазрушение того, что является безнадежно неэффективным…следует понимать как еще одну попытку компенсации» (Юнг К.Г. «Психология бессознательного», М., 1994). Одновременно в сознательной (мировоззренческой) сфере готов и эмо происходит расширение поля переживаний, за которое и следует заплатить жертвенным отказом от «обычной жизни». «Центральной идеей трансформации во всех случаях является жертвоприношение как метафора отказа от эгоистических притязаний. Жертвоприношением человек доказывает, что владеет собой, поскольку принесение себя в жертву означает не пассивное позволение взять себя, но сознательную и волевую самоотдачу, которая доказывает, что человек полностью владеет собой, т.е. своим «я». Тем самым «я» превращается в объект нравственного действия» (Нойманн Э. «Происхождение и развитие сознания», М, 1998) «Готы», «эмо» и т.д. как бы жертвуют свою «обычную жизнь» ради некой настоящей жизни, ради идеи. Таким образом, через мировоззрение готов и эмо происходит разрушение маски и распад эго, пусть и без созидательного принятия и выражения чувств любви и радости. Подросток-«гот» выходит за пределы «массовой культуры», разрушая стереотипы, поддерживающие ранее адаптивное существование, в том числе и у «взрослых», вводя в поле сознания новые архетипические содержания, недоступные закосневшему миру, действуя как отчаявшийся герой, осознавший экзистенциальный вакуум реальности и встречающийся с трагической необходимостью. (И, к тому же, преодолевает трагедию, в мистическом единстве новых форм прохождения сквозь разрыв, основанной на вечной истине бытия). Но тогда свершается действительно страшное. Мир Египта, с его культурой умирания воскресает в психических реальностях современных российских тиннейджеров, живущих в сегодняшнем мире отчужденности и «воинствующей архаики» божков, которые, как и прежде, поклоняются богине плодородия и Приапу, пытаясь при этом их обмануть (контрацептивы). Недаром добрая часть дверей и стен наших домов испещрены изображениями фаллосов, ассоциирующимися с египеткими д ж е д а м и (ритуальными столбами, символизирующими жизненное начало, из которого должен воскреснуть в «высшей мужественности» «преодолевший смерть» бог Осирис).

Повальное «оглупление» (по крайней мере с точки зрения учителей – понижение уровня сознания) современных подростков совпадает с «последним византийским рывком», некой особой культурой, в которой смешаны маргинальность и идея Третьего Рима. И это проявляется сейчас среди подростков, в том числе и в их играх, нередко “забавных”, и в их по настоящему отчаянном мировоззрении. (Да и в других стратах, наверно, увеличислось число “вечных подростков”.) Здесь следует вновь отметить очень важную опасность: Запад не принимает Россию, прежде всего, потому, что русского человека, русская культура коренятся в психологии нестяжательства, переживания осмысленной сопричастности, веры в непосредственную реальность Другого. Нам чужд культ потребностей и закон формирования адаптивного эго. Нам чуждо культивирование разумного эгоизма. И это, по меньшей мере, вызывает раздражение западного капиталистического общества, это разрушает психическую реальность представителя западной культуры. И левые интеллектуалы, и прагматичные дельцы из ТНК видят здесь прямую угрозу основам своего бытия. Они понимают, что воспитанный в российской культуре человек не может жить ради походов в гипермаркет. С позиций психоанализа это свидетельствует о неразвитости, «пограничности» типичной личности другого человека. Однако даже с позиций психоанализа разрушение духовности и подмена ее божками потребления может, в конечном счете, привести лишь к прорыву процессов саморазрушения. Но Запад все равно будет насаждать в нас бездуховный образ жизни, ибо это ему выгодно идеологически и экономически. Он будет делать это, и вследствие психологической потребности расщепленного человека не осознавать своего расщепления, симптоматически выражаемого через страх смерти (именно в смысле потери своей реальности и крайне болезненной встречи с Подлинностью). «Чем спокойнее, чем более размерена и упорядочена внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глуюбже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский «буржуа» (не в экономическом, а в духовной смысле слова) как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ» (Психология личности в трудах отечественных психологов, хрестоматия, СПб, 2002). Получается практически и теоретически неразрешимое противоречие. И «Запад» ведет активное идеологическое наступление. Его направляют жрецы потребительского общества. Их главное оружие – совращение культом потребления и «прирученной» смерти. А между тем именно сегодня можно повторить за русским философом С.Л. Франком: «Происшедшее ужасающее потрясение и разрушение всей нашей общественной жизни принесло нам ... ценнейшее, несмотря на всю его горечь, благо: оно обнажило перед нами жизнь, как она есть на самом деле. ... Происшедшее ... как бы сняло призрачный покров с жизни и показало нам неприкрытый ужас как она всегда есть сама и по себе» (http://www.realisti.ru/main/smysl?id=309).

Это может в полной мере относиться к депрессивным подросткам, , к их мировоззрению!

Об этом метафорически говорил С.Л. Франк «Именно наше время таково – об этом мы говорили в книжке «Крушение кумиров», - что все кумиры, соблазняющие и слепившие нас прежде, рушатся один за другим, изобличенные в своей лжи; все украшающие и затуманившие завесы над жизнью ниспадают, все иллюзии гибнут сами собой. Остается жизнь. Сама жизнь во свей своей неприглядной наготе, со всей своей тягостностью и бессмысленностью, - жизнь, равносильная смерти и небытию, но чуждая покоя и забвения небытия. … задача научиться отличать истинную жизнь от жизни, которая есть смерть, понять тот смысл жизни, который впервые вообще делает жизнь жизнью … эта задача именно в наши дни великих катастроф, великой кары Божией, в силу которой разодраны все завесы и все мы снова «впали в руки Бога живого», стоит перед нами с такой неотвязностью, с такой неумолимо грозной очевидностью, что никто, раз ощутивший ее. Не может уклониться от обязанности ее разрешения» (http://www.polemics.ru/articles/?articleID=2030&hideText=0&itemPage=1).

Итак, какие выводы мы можем сделать, проведя анализ мировоззрения представителей современной депрессивной подростковой субкультуры?

Мировоззрение современных депрессивных российских подростков - это мировоззрение людей, жертвующих развитием своего эго ради того, чтобы попытаться ощутить глубинные чувства, понять и принять смысл жизнь, но не имеющих сил преодолеть эмоции и мысли, соответствующие архетипу Тени. Другими словами, депрессивные подростки начинают естественный для подросткового возраста процесс движения к ощущению и осознанию смысла жизни, но не могут его завершить, застряв на стадии «отчаяния», и это выражается в их разрушительном мировоззрении. При этом некоторые «омраченные» подростки находят в себе силы сделать осознанный акцент на мужестве испытывать эмоции, несмотря на боль жизни.

Крайне важно, что принадлежащие к «темной» субкультуре подростки для взрослого мира России являются своеобразным сообщением из бессознательного, символом необходимости возвращения к глубинным ценностям трансценденции, диалога, собеседования с Другим, а не с чужим («торговцем»). Мировоззрение «смерти» во многом является следствием глубинной потребности современных российских подростков обратиться за пределы Тени, преодолеть то, что в психоанализе называется влечением к смерти (при всем при том, что, отказываясь от «культа потребления» российские подростки попадают в ловушку клоаки «Танатоса и Эроса»). То есть мировоззрение депрессивной подростковой субкультуры отображает собой извращенную попытку удовлетворить естественную подробность российского общества, в целом, в бессознательном и осознанном обретении трансцендентного смысла, в выходе за пределы западного культуры потребления и гедонизма, навязываемой нам акторами мягкой силы, чуждой нашей цивилизации.

Мировоззрение таких подростков формально во многом соответствует философии психоанализа, особенно метатеории Фрейда и его наиболее последовательных сторонников, в частности, Ж. Лакана. При этом, поступающий от тех же «готов» сигнал, - это, повторимся, симптом, свидетельствующий о болезни, и сам являющийся серьезнейшим нарушением. Итак, нам следует осознать, что за извращенным поведением «культивирующих» смерть российских подростков стоит естественная потребность в насыщенной смыслом жизни, в чувстве осознанной сопричастности (это является особенно важным именно для носителей российской культуры). Фактически депрессивная подростковая субкультура современной России – это и результат влияния «мягкой силы» Запада, и бессознательное сопротивление ей. И, если государственно ответственные силы в России осознают данный факт, перед нами откроются возможности исправления ситуации. Формирование глубинных созидательных убеждениям, приобщение к русским советским цивилизационным традициям, патриотическое воспитание, - все это способы исцеления и депрессивных подростков в частности, и российского общества в целом. Конечно, реализация этих возможностей зависит от «выверенности», психологической оправданности действий взрослых. Подготовка программы таких действий - цель отдельного, масштабного исследования, выходящего за рамка настоящей статьи.

И это – внутренняя серьезная работа, работа, от которой во многом зависит существование, безопасность российского общества.

Осознанное сопротивление «мягкой силе» Запада и утверждение русской советской «мягкой силы» (конкретные рекомендации)