ПЬЕР БЕЗУХОВ
Глава 1. Суд над поджигателями
Глава 8. Граф спасает ребенка из пылающего дома
Глава 1. Красавица любуется табакеркой
ВО ВРЕМЯ ВОИНЫ С ФРАНЦУЗАМИ
НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РУССКОГО ГРАФА
ЧАСТЬ I. НЕЗАКОННЫЙ СЫН
Глава 1. Сын миллионера приезжает из Парижа
Глава 2. Роковое пари
Глава 3. Полицейский на медведе
Глава 4. Тайна мозаикового портфеля
Глава 5. Граф умер — да здравствует граф!
ЧАСТЬ II. ВЕЛЬМОЖА
Глава 2. Граф в халате
Глава 3. Добрые дела миллионера
Глава 4. Дуэль
Глава 5. Новая любовь
ЧАСТЬ III. ПЛЕННЫЙ
Глава 1. Великая битва
Глава 2. Графа подозревают
Глава 3. Миллионер исчез из дома
Глава 4. Переодетый граф ищет оружие
Глава 5. Встреча с любимой
Глава 6. Пистолет в руках сумасшедшего
Глава 7. Убить Наполеона!
Глава 9. Ожерелье красавицы армянки
Глава 10. Под конвоем французских улан
ЧАСТЬ IV. СЧАСТЛИВЕЦ
Глава 2. Русский граф и французский маршал
Глава 3. Расстрел
Глава 4. Лиловая собачонка
Глава 5. Освобождение
Глава 6. Встреча в Москве
Эпилог. Счастливая семья графа
Так или примерно так выглядело бы оглавление романа о Пьере Безухове, если бы его написал другой писатель, не Толстой. Одни только приключения Пьера в занятой французами Москве могли бы составить увлекательнейший роман вроде «Графа Монте-Кристо».
Подумать только, этот богач, одевший и вооруживший на свои средства полк в тысячу солдат (вспомните, сколько усилий нужно было приложить д'Артаньяну, чтобы купить себе лошадь и мундир мушкетера), этот миллионер прячется в чужом доме, в соседней комнате с сумасшедшим, просит чужого слугу достать ему кучерской кафтан и пистолет!
От кого он прячется? Тут сплетение обстоятельств, достойное романов Дюма. Всесильный главнокомандующий Москвы Растопчин недоволен его связями с подозрительными лицами и требует, чтобы он немедленно покинул город. Но он не хочет уезжать из Москвы, потому что решил убить Наполеонаи тем спасти свое отечество и всю Европу. Кроме того, его жена-красавица требует развода, и наш герой избегает объяснений с ее посланным...
Пистолет, который ему достали, попадает в руки сумасшедшего — тот стреляет в вошедшего в дом французского офицера. Наш граф отводит руку безумца и спасает француза... Какая трогательная сцена дружбы двух вчерашних врагов! В порыве откровенности благородный граф открывает новому другу великую тайну своей жизни: он много лет любит одну женщину, любил ее еще девочкой, и эта любовь останется с ним навеки.
Наутро после разговора со спасенным французом граф отправляется исполнить свое намерение и убить Наполеона. Правда, пистолет ему не удается спрятать, приходится взять тупой кинжал, но это его не смущает. По дороге он встречает рыдающую женщину. «Девочку!.. Дочь!..» — кричит женщина. — «Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!»
Благородный граф, конечно, бросается на помощь и находит ребенка в саду горящего дома. Вернувшись с девочкой, он уже не находит ее родителей, но зато встречает молодую армянку, показавшуюся ему «совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными бровями и длинным, необыкновенно нежно-румяным и красивым лицом без всякого выражения».
Французский солдат пытается сорвать с красавицы ожерелье. Но наш граф «бросился на... француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног...» Чем не граф Монте-Кристо со спасенной им гречанкой Гайде?
До сих пор судьба благоприятствовала графу, но теперь она стала к нему сурова: «Из-за угла показался конный разъезд французских уланов» — и граф был взят под конвой. В нем заподозрили лицо значительное, и, кроме того, все видели его гигантскую физическую силу, поэтому к нему приставили еще четырех улан сверх нормы.
На долю графа выпало еще много испытаний. Его судили как поджигателя. Он предстал перед самым жестоким из французских маршалов — Даву; на его глазах расстреляли пятерых арестованных, а он стоял шестым...
Но, конечно, все кончается хорошо: граф освобожден из плена русскими партизанами; жена его умерла, и он может теперь жениться на любимой; в эпилоге мы видим крохотного сына на громадной ладони графа; все приключения кончились; впереди — покой и радость...
Почему же Толстой не написал приключенческого романа, а написал «Войну и мир»? Неужели он не мог писать иначе — но умел же он придумать все эти хитросплетения судьбы Пьера Безухова, ведь все они взяты из его романа!
Он действительно н е м о г писать иначе. 
Чтение, увлекательное только по событиям, сменяющим одно другое: спор из-за наследства — завещание — богатство — свадьба — дуэль — плен — расстрел — спасение — опять свадьба — такое чтение приятно и интересно всем, но необходимо оно только неразвитому уму. Лучшиеобразы приключенческой литературы, скажем, «Три мушкетера» — непременно несут в себе не только смену событий, но и то, что трогает наши чувства, нравственные идеалы. Мы любим д'Артаньяна не потому только, что он победил во многих дуэлях, перехитрил Ришелье и привез королеве ее подвески.
Мы любим д'Артаньяна прежде всего потому, что он был честным человеком и верным другом, умел любить, защищал достоинство женщины, был благороден, смел и добр. Без всех этих качеств д'Артаньян не был бы нам так дорог.
Но еще дороже — видеть, как человек становится честен, смел и добр, следить за тем, как он сам создает себя, воспитывает себя. Неразвитому уму это может показаться скучным — нужна немалая душевная работа, чтобы научиться видеть увлекательное в том, как формируется человек.
Лев Толстой писал не для тех, у кого неразвитый ум. Он умел придумывать острые, захватывающие сюжеты — мы видим, что умел. Но книги, в которых главное — внешняя увлекательность, были для него литературой второго сорта.
Он писал свои книги не для того, чтобы просто развлечь нас. Ему хотелось, чтобы мы учились думать и чувствовать, чтобы мы узнавали в его героях себя и сверяли себя с ними, чтобы наша жизнь становилась глубже и значительней; он своими книгами стремился сделать нас богаче.
Поэтому у него Пьер, проходя все свои тяжкие испытания, прежде всего думает. Поэтому у него Пьер вовсе не всегда героичен, чаще он смешон, нелеп, совершает ошибки и кается в них. Поэтому у него Пьер...
Но вернемся к его приключениям.
Еще в самом начале наполеоновского нашествия что-то новое, непривычное начало происходить в душе Пьера — а движения души волнуют Толстого больше, чем дуэли, пожары и даже войны.
Когда дворяне и купцы собрались для встречи с царем, Пьер наивно мечтал, что царь будет с ними советоваться. Надежды его не оправдались: царю были нужны деньги от купцов и крепостные от дворян, а мнения их не требовалось. И тем не менее, Пьер чувствовал в себе и в других силы, способные принести пользу России, и в душе его все ярче разгорался тот огонь, который сначала привел его к намерению убить Наполеона, потом заставил поехать на Бородинское поле, а вернувшись оттуда, обдумать и пересмотреть всю свою жизнь.
На поле сражения Пьер удивлял солдат своим бесстрашием. Но он боялся — несколько раз его охватывал панический ужас. Он знал, что бояться стыдно, и старался преодолеть свой страх. Только на постоялом дворе в Можайске, очутившись в безопасности, Пьер отдался своему страху: в полусне чудилось ему, что «с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его».
Стараясь освободиться от страха, Пьер думает о солдатах, которые «все время, до конца были тверды, спокойны...»
Никогда раньше Пьер не задумывался о том, что чувствуют и как живут люди, которых принято называть простыми. Поздним вечером после Бородинского сражения, когда он встретил трех солдат, накормивших его и проводивших до Можайска, привычная мысль пришла ему в голову. «Надо дать им!» — подумал Пьер, взявшись за карман. «Нет, не надо», — сказал ему какой-то голос».
Так впервые пришла ему мысль о возможности человеческих отношений между ним и солдатами. На постоялом дворе в Можайске он думал уже о том, что они — Толстой выделяет это слово курсивом — «они ясно и резко отделились в его мысли от всех других людей».
И вот Пьер приходит к тому, о чем много думал и сам Толстой, что отразилось в его повести «Казаки», написанной до «Войны и мира», что преследовало его все последние годы жизни, много позже работы над «Войной и миром».
«Солдатом быть, просто солдатом! — думал Пьер, засыпая. — Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека?» Всю ночь, просыпаясь и сквозь сон, Пьер решал для себя этот вопрос: как ему, графу Безухову, приобщиться к жизни народа. Может быть, в эту ночь он сделал свой первый решительный шаг к декабризму. Но путь его нелегок и непрост, потому что он — не герой приключенческого романа, а человек со своей единственной жизнью, в которой много раз бывает и страшно, и стыдно, и больно, и радостно.
Да, Пьер ушел из дома, спрятавшись одновременно от графа Растопчина, французских солдат и посланца Элен. Но главное, от чего он ушел, — от своей прежней жизни, заполненной ненужными делами и людьми; ушел к внутренней свободе, к новой естественной жизни, которая, как ему казалось, могла начаться сейчас, когда все вокруг сломано и сдвинуто со своих мест.
В приключенческом романе автор может не показывать читателю, как изменяется характер его героя. Мы с радостным удивлением узнаем в мудром и сдержанном графе Монте-Кристо простоватого матроса Дантеса; нам даже понятно, что изменения этого характера произошли под влиянием аббата Фариа. Но мы не участвовали в духовном росте будущего графа Монте-Кристо. Нам довольно того, что человек изменился; теперь он живет иначе, поступает иначе.
У Толстого двадцатилетний Пьер в салоне Анны Павловны и тридцатипятилетний Пьер в эпилоге — разные люди: и самая важная для Толстого писательская задача — заставить нас участвовать в изменении характера Пьера, показать нам, как произошло, что неопытный юноша стал зрелым человеком с огромным будущим.
Вот это как мы и видели на протяжении многих страниц романа; Пьер ошибался в людях, покорялся своим страстям, совершал неразумные поступки, жил монотонной жизнью члена Английского клуба, отставного камергера — и все время думал, все время был недоволен собой и пересматривал себя.
Теперь, в занятой французами Москве, он возвращается к решению убить Наполеона, «с тем чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы». Благородно? Очень. Достойно Атоса и графа Монте-Кристо. Но Атосу и графу Монте-Кристо все удавалось, потому что они живут в книгах. А Пьер живет в настоящей жизни...
Он еще не тот сильный человек, разумный организатор, умеющий все предвидеть и ничего не забыть, каким он станет в эпилоге. Он только еще двигается по своему пути — и в нем жив нелепый юноша, так же страстно защищавший Наполеона в гостиной Анны Павловны, как он теперь хочет его убить.
Предприятие Пьера обречено на провал, но мы, как и он сам, не сразу понимаем это. Он собирает душевные силы, но не умеет подумать о том, что пистолет велик: его нельзя спрятать под одеждой; что нужно по меньшей мере точно знать, когда и где проедет Наполеон, а потом уже размышлять, хватит ли решимости его убить.
Оставшись в Москве, Пьер решил скрыть свое знание французского языка. Но при первой же встрече с французом Рамбалем, которого он действительно спас от выстрела сумасшедшего, Пьер забывает свое решение не говорить по-французски. Спасение происходит вовсе не героически: Пьер напуган не меньше Рамбаля; и совсем он не хотел оказаться в положении благородного рыцаря, спасающего своего врага...
Еще более нелеп и даже, стыден внезапный порыв откровенности, заставивший Пьера рассказать Рамбалю всю историю своей любви к Наташе — то, чего он не мог бы рассказать ни одному человеку на свете.
Наутро, измученный угрызениями совести, Пьер собрал свою решимость, чтобы все-таки выполнить намерение убить Наполеона. Но теперь он понял, наконец, что пистолет не годится, и взял тупой кинжал, может быть подсознательно понимая и то, что никого этим кинжалом не убьешь.
Зачем Толстой рисует все поступки Пьера в таком странном, почти смешном виде? А затем, что они придуманные, неестественные. Убить Наполеона — трудный и сложный замысел, для его выполнения нужна не только отвага, но хладнокровие, умение все взвесить, обдумать, — этого-то умения у Пьера нет.
Зато у него есть доброта — и когда он бежит по разрушенным дворам в горящий дом искать чужую девочку, этот его поступок так же естествен, как естественно он бросается на помощь женщине, с которой срывают ожерелье. Пересказывая этот эпизод как бы для приключенческого романа, я позволила себе совсем немного сократить слова Толстого, потому что полностью они никак бы не подошли для рассказа о мужественном графе.
На самом деле у Толстого написано так: «Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками». (Курсив май. — Н. Д.)
Выделенные слова снижают героическую окраску происходящего. Босой француз! В приключенческом романе ему бы следовало быть по крайней мере в доспехах. И может ли благородный герой молотить кулаками по своему противнику!
Все, что случается с Пьером, происходит просто, совсем не возвышенно — как в жизни. И в плен его берут без всяких красивостей: «он бил кого-то, его били и... под конец он почувствовал, что руки его связаны...»
Но после придуманного, неестественного плана убийства Наполеона, которым Пьер «мучился, как мучаются люди,упрямо предпринявшие дело невозможное — не по трудностям, но по несвойственности дела со своей природой», после того, как он провел несколько дней в поисках решимости, Пьер на пожаре «как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока».
Здесь было его место, здесь он мог найти применение потребности жертвовать собой, и он «почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным».
Оказалось, что спасти чужую девочку легче, чем нести ее, прижимая к себе: испуганный ребенок визжит «отчаянно-злобным голосом» и кусает своего спасителя «сопливым ртом». Но Пьер «сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка», преодолел чувство гадливости, — все это гораздо менее героично, чем ходить по Москве с кинжалом за пазухой в поисках Наполеона, но требует не меньших душевных усилий, и Пьер находит в себе силы, чтобы в нем победило добро.
В последнюю минуту, когда его уводят французские солдаты, Пьер вдруг возвращается к прежнему неестественному, выдуманному миру: «сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь», он заявляет французам, что спасенная им девочка — его дочь.
Этот детски-нелепый мальчишеский поступок удивил самого Пьера и удивляет нас. Но такие «срывы» могут случиться с каждым человеком на его пути к зрелости, и Толстой не боится показывать их, как не боится представить Пьера в смешном или недостаточно героическом виде. Главное для Толстого — не вызвать у читателей слепое восхищение героем, а заставить нас сочувствовать, сострадать ему, жить его жизнью, разделять его сомнения. Восхищение же наше придет в свой час, когда Пьер достигнет той нравственной высоты, к которой он стремится с первых страниц романа.
IV
«...А благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью».