ИСТОЧНИКИ

Раздел 4

Отечественная историография: «то взлет, то посадка». Историография времен Гражданской войны (1917 – 1920 гг.). «Красная» историография проблемы. «Белая» историография проблемы. Советская историография (1921 – 1991 гг.). Постсоветская историография (с 1992 г.). Историография русского зарубежья. Собственно зарубежная историография.

В ЛАБИРИНТАХ ИСТОРИОГРАФИИ: КРОКИ МАРШРУТА

Раздел 3

Работа историографа во многом напоминает работу землекопа. Отжитая, жизнь лежит перед историком как сложный ряд слоев, скрывающихся один за другим. Историография начинает свое изучение с верхнего и постепенно углубляется внутрь.

В. О. Ключевский

 

А

ксиоматично, что любое историческое исследование, если оно претендует на высокое качество, не может состояться без корректного, вдумчивого изучения имеющихся наработок предшественников. Таковы правила игры для тех, кто служит музе Клио.

Только ясный историографический анализ рассматриваемой проблемы дает ученым нить Ариадны. Именно при ее помощи ученые могут выйти из лабиринта фактов, суждений, оценок на дорогу обобщений, приближающих их к подлинной исторической правде. А такой лабиринт бывает настолько запутан, что лабиринт мифического царя Миноса — просто прогулка по Невскому проспекту.

Непреходящая ценность добротного историографического анализа состоит в том, что он позволяет проследить развитие логики и уровень разработки исследуемой проблемы в исторической науке, в том числе выявить все важнейшие аспекты, основные тенденции, позитивные и негативные стороны исторического опыта укрепления морального духа Красной и Белой армий в Гражданской войне, а также определить перспективы дальнейшего исследования данной темы.

Авторский замысел историографического анализа проблемы монографии подразумевал кропотливую работу с огромным количеством источников, литературы, защищенных диссертаций, имеющих как прямое, так и косвенное отношение к теме монографии.

Встал в данной связи с особой остротой вопрос о преемственности исследований по исторической проблематике. А он, как известно, в научных кругах воспринимается, начиная с 90-х гг. XX в., крайне противоречиво.

Поэтому я старался подойти с максимально возможной объективностью, корректностью ко всему, что уже сделано учеными. Здесь заключается большой смысл: бережное отношение к историческому наследию — надежный залог того, что святая связь времен не будет нарушена, а преемственность идей в развитии сохранится.

Анализ различной многоаспектной литературы, источников, защищенных диссертаций по предмету исследования позволяет заключить: тема монографии нашла отражение как в отечественной, так и в зарубежной историографии.

Отечественная историография. Ее анализследует предварить рядом суждений принципиального характера.

I. Гражданская война в России, эта величайшая трагедия братоубийства в истории российской цивилизации, постоянно находилась и находится в поле зрения отечественных ученых. Ей посвящены десятки тысяч книг, монографий, обобщающих трудов, очерков, статей, учебников, учебных пособий, научно-справочных изданий, материалов научных конференций, диссертационных исследований, библиография которых заняла бы не один том[61].

Однако в советский период исключительно отрицательное влияние на изучение истории российской Гражданской войны оказало засекречивание огромного пласта источников, чрезмерное затруднение доступа исследователей к архивам, функционирование так называемых спецхранов, где находилась запрещенная, по идеологическим и политическим мотивам, литература.

Нельзя без горечи не вспомнить, что ряд историков стали жертвами сталинских репрессий. Им не простили попыток взглянуть непредвзято на историю Гражданской войны.

В то же время, было бы покушением на историческую истину пройти мимо такого факта: в советский период тема Гражданской войны нашла отражение в крупных обобщающих трудах собственно историографического и источниковедческого плана. И отдельный материал, несмотря на то, что изложен в подобных трудах в системе координат методологии исторических исследований, господствовавших в советское время, до конца не потерял научной значимости. И сегодняшние историки-специалисты по Гражданской войне при новом прочтении таких трудов, оценивая их с современных подходов, утверждающихся в постсоветской исторической науке, увидят множество неординарных аспектов проблемы[62].

II. В современных условиях, благодаря снятию цензурных барьеров, рассекречиванию огромного пласта архивных документов, исследователи исправили некоторые искажения истории Гражданской войны, допущенные в свое время в советской, зарубежной историографии, а также и в историографии русского зарубежья[63].

Однако выходили и, к сожалению, продолжает выходить в свет политически ангажированная литература о Гражданской войне. На данном фоне нельзя не отметить, что именно в постсоветский период наметилась тенденция к выполнению обобщающих трудов собственно историографического и источниковедческого характера, в которых освещена тема российской Гражданской войны. А это уже новый уровень исторического синтеза[64].

III. Предмет исследования данной монографии интересовал советских историков в той связи, что тема военного строительства в молодой Республике Советов рассматривалась как многоаспектная проблема советской исторической науки.

Одним из таких аспектов, интересовавших, в первую очередь, военных ученых, в том числе и военных историков, стал анализ взглядов руководства молодой Советской республики и командования Красной армии на проблему морального духа личного состава, его сплоченности вокруг правящей коммунистической партии. В то же время, такая проблема применительно к белым военно-политическим режимам, командованию Белой армии, практически не изучалась.

IV. Обстоятельной истории изучения рассматриваемой проблемы пока что нет. И это в определенной мере отражается на качестве исторических исследований в указанной выше области.

Отечественная историография рассматриваемой проблемы включает в себя следующие составные части:

1. Историография времен Гражданской войны (1917 – 1920 гг.).

2. Советская историография (1921 – 1991 гг.).

3.Постсоветская историография (с 1992 года).

1. Историография времен Гражданской войны(1917 – 1920 гг.). Наивно полагать, что когда гремят пушки, то музы замолкают. История исторической науки свидетельствует: в промежутках между сражениями и боями уже предпринимались первые, пусть робкие, далекие от академизма, но все же попытки осмыслить происходящие события, в том числе и в сфере, исследуемой в этой монографии. Здесь можно выделить две составные части, условно названные «красная» и «белая» историография. Почему введено такое условное деление?

У исторической науки есть одна особенность: то, что сегодня является предметом, далеким от истории, входит в ведение специалистов, назавтра уходит в прошлое и становится компетенцией истории. Для «детей страшных лет России»[65] реалии действительности еще не стали историей в академическом понимании данного термина. А историография, как известно, наука дистанционная, требующая относительно больших временных интервалов для осмысления анализируемой исторической действительности, определенного количественного накопления массива источников и литературы.

Но именно в непосредственном соприкосновении с реальными событиями, в прямом участии в них в качестве и субъекта, и объекта[66] кроется особенный колорит осмысления явлений окружающей действительности теми, кто брался за перо в промежутках между сражениями и боями.

В российской Гражданской войне, несмотря на пестрый состав ее субъектов, самыми мощными конфронтирующими силами выступили красные и белые. Поэтому резонно посмотреть реакцию на события братоубийственной бойни исследователей из двух, стоящих насмерть враждебных лагерей — красных и белых.

Развитие «красной» историографии и «белой» историографии в обстановке жесточайшей братоубийственной войны было отмечено общим своеобразием, а именно:

— исключительно бескомпромиссным конфронтационным стилем изложения всех трудов, ярко выраженным агитационно-пропагандистским характером публикаций;

— проблематичностью достоверности фактического материала, имеющегося в источниках и литературе, ибо в агитационно-пропагандистских целях противоборствующие стороны допускали преднамеренные фальсификации в рамках информационно-психологического противоборства с противником.

Естественно, в таких условиях невозможно было выполнить академические исследования.

«Красная» историография проблемы. Она развивалась под воздействием ряда специфических условий.

Во-первых, дефицит источникового материала. 1 июня 1918 г. приняли декрет «О реорганизации и централизации архивов в Российской Социалистической Федеративной Советской Республике»[67]. В развитие его положений был проведен ряд мероприятий, позволивших создать стройную систему государственных архивов Советской России. В 1919 г. издали декрет Совнаркома, в котором на основании закона о централизации архивного дела указали, что все оконченные дела советских учреждений, профсоюзных и кооперативных организаций после пяти лет хранения передаются ими в исторические архивы[68]. Данным документом решался вопрос о создании в стране исторических архивов, хранящих материалы по истории революции и Гражданской войны[69].

Создавалась и система военных архивов. Приказом Реввоенсовета Республики №399 от 7 декабря 1918 г. архивы всех управлений, учреждений, заведений, штабов народного комиссариата по военным и морским делам предавались в ведение Главного управления архивным делом[70]. В то время многие документы передавались в хранилища Военно-учетного архива при Военно-исторической комиссии Всероссийского главного штаба. В конце 1919 г. приняли решение выделить фонды Красной армии из Военно-учетного архива и создать самостоятельный архив Красной армии.

Правда, вряд ли правомочно говорить о свободном доступе к документам формирующихся советских архивов широкого круга исследователей: у высшего большевистского руководства наблюдалось пристрастие к созданию обстановки секретности в работе с документами в государственных учреждениях.

Своеобразное приращение источниковой базы в той обстановке — издание работ В.И. Ленина[71] и других руководителей правящей большевистской партии. Исследователи могли почерпнуть из них сведения об официальной позиции высшего государственного руководства Советской России по животрепещущим вопросам военной и политической жизни страны. Кроме того, ЦК РКП (б) публиковал много документов, в которых ставились и решались вопросы создания и укрепления Красной армии. Особенно много таких документов в виде циркуляров, обращений, призывов с указанием на способы действий в деле создания Красной армии публиковались в «Правде», «Известиях ЦК РКП (б)» и других органах печати[72].

Нельзя не констатировать, что в распоряжении историков имелись небезынтересные документы, которые вышли в свет в период Гражданской войны[73]. Более того, предпринимались попытки издания своего рода тематических сборников документов, освещавших положение в лагере белых[74].

Во-вторых, большевистское руководство создавало условия для того, чтобы историки использовали в методологической основе исследований труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина. Тому способствовало, в частности, то, что с 1918 г. началось издание массовыми тиражами произведений классиков марксизма-ленинизма. Это была инициатива В.И.Ленина, который 25 мая 1918 г. на заседании Совета народных комиссаров поставил вопрос о переводе и издании материалистической и особенно марксистской литературы[75]. В итоге, в 1918 г. в честь 100-летия со дня рождения К. Маркса выпустили серию популярных брошюр и очерков о его жизни, революционной, научной деятельности с изложением основ марксистского учения[76]. Вышли в свет работы, посвященные Ф. Энгельсу[77].

В-третьих, проблемами истории Гражданской войны, по ее ходу, живо интересовались политические лидеры большевистской партии — В.И.Ленин, Л.Д.Троцкий, И.В. Сталин, Я.М. Свердлов. Примечательно, что когда шли масштабные боевые действия на фронтах Гражданской войны, В.И. Ленин уже заботился о написании ее истории. 6 апреля 1920 г. он написал В.В. Адоратскому в Казань письмо, в котором поднял проблему изучения истории Гражданской войны: «Можете ли собрать материалы для истории гражданской войны и истории Советской республики? Можете ли вообще собрать в Казани эти материалы? Могу ли помочь? Комплекты «Известий» и «Правды»? Многого не хватает? Могу ли я помочь достать недостающее?» [78]

Причем, отдельной констатации заслуживает следующий факт: В.И.Ленин не только интересовался, но и сам принимал деятельное участие в разработке истории Гражданской войны. В 1919 г., как свидетельствуют архивные документы, ЦК РКП (б) планировал подготовить научное издание по истории Гражданской войны. Выносился замысел привлечь к его подготовке в качестве одного из соавторов Ленина[79].

Представляется важным особо подчеркнуть следующее обстоятельство. Сочинения Ленина, Троцкого, Сталина, других большевистских лидеров в период Гражданской войны следует, в большей степени, расценивать с позиций их уникальности с точки зрения источниковедческой, имея в виду, что между трудами историографического и источниковедческого плана существует тесное диалектическое единство. Поэтому ниже будет дана им характеристика именно в источниковедческом плане.

Разумеется, я не пошел по схеме, являющейся печальным наследием советской историографии, когда изучению подвергались, прежде всего, труды Ленина и его ближайших соратников, не объявленных к тому или иному периоду «врагами народа». Основной акцент сделан на другой разнообразной литературе, составляющей массив «красной» историографии проблемы. Но не впал и в другую крайность. Вывести полностью из исследовательского поля труды большевистских лидеров (а такие попытки иногда встречаются в постсоветской историографии) невозможно.

В-четвертых, созданная в штабе РККА Военно-историческая комиссия, претерпев ряд трансформаций в 1918 – 1920 гг.[80], занявшись предметно изучением исторического опыта Первой мировой и Гражданской войны, задала определенный исследовательский импульс положительной силы и в изучении рассматриваемой в монографии проблемы. Большой положительный потенциал несла в себе линия на привлечение к написанию истории Гражданской войны широкого круга авторов. Они, каждый со своих позиций, степени теоретической и фактической вооруженности вносили свой вклад в разработку актуальных аспектов и моей темы.

Думается, с дистанции времени не стоит ставить под сомнение позицию редакции журнала «Гражданская война», созданного под эгидой Реввоенсовета Западного фронта в 1919 г.: «Из широкого обмена мнений, идущих из самых низов нашей армии, мы можем извлечь все самое важное и нужное в интересах непосредственного и быстрого использования опыта гражданской войны»[81].

Командование Красной армии проявляло заботу о том, чтобы воины воспитывались посредством военной истории через знание истории своих частей. Это нашло отражение в 1919 г., например, в одном из приказов Главнокомандующего всеми вооруженными силами республики С. С. Каменева, где ставилась задача командирам отдельных частей немедленно организовать работу по написанию очерков своих частей, штабам дивизий проверить такие очерки, а штабам округов — издать их и разослать в войска[82].

Но нельзя не отметить, что широкое привлечение к исследовательской работе лиц, не имеющих профессионального базового исторического образования, сказалось далеко не лучшим образом на научном качестве издаваемой литературы.

В-пятых, сложности взаимоотношений советской власти с историками, сформировавшимися как ученые в дореволюционной России. Большевистское руководство принимало энергичные попытки привлечения к сотрудничеству бывших преподавателей общественно-гуманитарных наук из царских вузов. Разумеется, под жестким контролем ЦК РКП (б). Но старые научные кадры не имели достаточного творческого желания заняться научной разработкой проблематики еще идущей Гражданской войны. О том свидетельствуют, например, дневниковые записки крупного отечественного историка Ю. В. Готье. Он, а также многие его коллеги из профессуры и доцентуры царских вузов, относились весьма скептически к возможности плодотворного сотрудничества с советской властью в сфере научного исторического творчества[83].

Правда, имелись и исключения — видный российский историк Р.Ю. Виппер, писавший, что в царское время его избрали в Русское военно-историческое общество, но он не посещал его заседаний. Однако, будучи избранным в состав военно-исторической комиссии в 1919 г., Виппер так увлекся ее работой, что «не пропускал ни одного заседания»[84].

Нельзя не заметить, что в работе с учеными из вузов императорской России в плане превращения их в союзников в деле развертывания научных изысканий, большевистское руководство, применяя метод убеждения, особых успехов не добилось. Тогда был применен хитрый тактический ход. Поскольку среди действующих «старых» академиков обнаружилось совсем немного сторонников марксизма и самой советской власти, принимается решение о создании параллельных с академическими научных центров.

В июне 1918 г. издается декрет об учреждении Социалистической академии, в августе ВЦИК утверждает список действительных членов академии, а 1 октября она открывается. В августе 1920 г. организуется Комиссия по истории партии (Истпарт). Она быстро монополизирует все дело сохранения, обработки, издания документов и изучения Октябрьской революции и партии большевиков — не случайно очень скоро ее переводят из ведения Наркомпроса в ведение ЦК РКП (б)[85].

Несмотря на сложности, объективно обусловленные активными, интенсивными и масштабными боевыми действиями, уже в 1918 – 1919 гг. появились первые статьи, очерки, обзоры, где затрагивались многие аспекты Гражданской войны. Это была популярная литература, во многом близкая к публицистике. Ее издавала Комиссия по изучению и использованию опыта войны 1914 – 1918 гг. при Всероссийском главном штабе, а также политуправления фронтов, местные партийные комитеты[86].

В данном массиве литературы появились и труды, в которых, в определенной степени, была освещена и тема моей монографии (в комплексе с отдельными вопросами политической работы в вооруженных силах Советской республики). Это первые книги по истории Красной армии и по некоторым ее боевым операциям[87], а также материалы, вошедшие в сборники Военно-исторической комиссии[88].

В 1919 г. Комиссия на базе имевшихся в штабах документов выпустила монографический труд по истории Гражданской войны[89]. Его авторы предприняли попытку проанализировать основные войсковые операции 1918 – 1919 гг. Они подняли также и некоторые вопросы политического обеспечения Красной армии. В целом же, по всей Гражданской войне обобщение опыта боевых действий впервые предприняли в 1920 г. в сборнике «Фронты Красной Армии и Флота»[90]. В нем показывались основные операции.

Проблема, исследуемая в монографии, нашла отражение и в ряде других работ. Так, в 1920 г. политуправление Южного фронта издало сборник, в котором С.И. Гусев, Б. Кун, В. Ольдерогге рассматривали события на Южном фронте с момента вступления в должность командующего М.В.Фрунзе. В сборнике, кроме описания боевых действий красных, затрагиваются многие вопросы политической работы, в том числе и по проблеме укрепления морального духа войск[91].

В данном контексте предпринимается попытка осветить взгляды большевистского руководства на указанную выше проблему. Конечно, в декларативном ключе. Такую публикацию можно расценивать как первый опыт обобщений, сделанных по горячим следам, главным образом военных аспектов борьбы красных и белых. Но вопросы политической работы также не остались вне поля зрения авторов.

Отдельные аспекты темы монографии рассматривались (правда, самым общим образом) в работах С.И. Гусева[92] и, особенно, в брошюре активного участника октябрьских событий 1917 г. в Петрограде, члена редакции «Известия ВЦИК» В.А. Быстрянского[93]. Как историографический факт, думается, можно оценить попытку дать анализ роли и места агитпоездов в деле укрепления морального духа войск в вышедшем в 1920 г. сборнике статей «Тезисы об агитпоездах ВЦИК»[94].

Таким образом, становится ясным, что в «красной» историографии не имелось сугубо научных исследований проблемы укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии. Да и агитационно-пропагандистская литература невелика по количеству публикаций и несовершенна по содержанию.

Однако подобное не может стать основанием для ее недооценки. В сравнительно небольшом массиве проанализированной литературы редко, но все же можно встретить оригинальные мысли, по крайней мере постановочного плана. Именно в них отражаются взгляды военно-политического руководства Советской республики на проблему укрепления морального духа подчиненных им войск.

Анализ истории изучения темы в литературе, изданной в 1918 – 1920 гг., в рамках «красной» историографии позволяет выявить основные тенденции ее развития.

1. Небольшая по количеству и несовершенная по содержанию литература: нет ни одной работы, в которой бы в прямой постановке освещались основные аспекты исследуемой проблемы.

2. Источниковедческая база ограничена лишь опубликованными материалами, архивные же источники почти не привлекались.

3. Была обоснована значимость укрепления морального духа войск, но научной разработки ее основных направлений в данной сфере нет.

4. Тема разрабатывалась, главным образом, в рамках набиравшей силу военной историографии Гражданской войны.

«Белая» историография проблемы развивалась параллельно с «красной» историографией, находясь с ней одновременно, что выше отмечалось, в жесточайшей конфронтации. В обстановке взаимной ненависти и всеобщего озлобления, порожденных Гражданской войной, никто не хотел уступать, искать точки соприкосновения. И вряд ли здесь целесообразно устанавливать, кто больше виноват. Ущерб, что видно с дистанции времени и с современных научных подходов к изучению истории понесла, в конечном итоге, отечественная историческая наука в целом.

Имелся ряд специфических условий, детерминировавших развитие «белой» историографии.

Во-первых, политические режимы белых, как это ни парадоксально, создали обстановку, в которой можно было говорить (правда, с очень большой долей условности) об относительной творческой свободе историков. На территориях, подконтрольных белым правительствам, не имелось столь жесткой цензуры, как в большевистской России. Здесь функционировали газеты и журналы, альтернативные правительственным изданиям, за исключением большевистских и других левых газет и журналов, находившихся под запретом. Общественное мнение находило выражение через деятельность различных кооперативных и общественных организаций, функционировали в полную силу всевозможные культурно-просветительные и образовательные учреждения и т.д.[95]

Во-вторых, на территориях, подконтрольных белым политическим режимам, имелся в наличии большой корпус интеллигенции.

В-третьих, в государственных образованиях белых не было, в отличие от Советской России, высокой степени консолидации политических сил. Собственно говоря, приходится вести речь об их конгломерате, раздираемом внутренними противоречиями. Как следствие, жесткая конфронтации различных социально-политических сил[96].

В-четвертых, у «белой» историографии не имелось соответствующей источников базы. Исследователям приходилось довольствоваться только материалами периодической печати. Весьма проблематичной являлась степень правдивости информации, содержавшейся в газетах и журналах. О доступе же к текущим архивам белых правительств и Белой армии речи быть не могло по соображениям сохранения государственной и военной тайны.

В-пятых, вся «белая» историография, следует подчеркнуть, не столь многочисленна и в количественном отношении уступает «красной» историографии.

Поучительным может стать анализ такой составляющей «белой» историографии, как работы участников белого движения на Юге России, вышедшие в свет в 1918 – 1920 гг. Это, по моим подсчетам, более 150 работ, различных по жанру, научной значимости[97].

Представляют определенный историографический интерес произведения белогвардейских авторов в форме воспоминаний, эссе о периоде генезиса Добровольческой армии и ее Первом Кубанском («Ледяном») похода (изданы в середине 1918 – 1919 гг.)[98]. Им свойствен трагический пафос, героизация «страстотерпцев-первопоходников». Все это густо разбавлено историческими фактами. Из данных трудов можно узнать о создании в Добровольческой армии и взглядах ее основателей и командиров на проблему укрепления морального духа белых волонтеров.

Конечно, анализируемая группа произведений даже приблизительно не напоминает по своему характеру научных исследований. Но их значимость усиливается рядом обстоятельств:

— они написаны по горячим следам непосредственными участниками событий. В отличие от классической мемуаристики, которая создается, как правило, с относительно большой временной дистанции, в данных произведениях еще не проявляется достаточно сильно свойство человеческой памяти — забывать;

— на фоне восторженно-эмоциональных оценок происходящих событий проскальзывают и робкие критические мнения о степени силы морального духа офицеров-добровольцев. И хотя это не доминирующая тенденция, но современному исследователю она помогает при анализе сущности и содержания рассматриваемой в монографии проблемы применительно в Белой армии.

Однако постановка вопроса о необходимости целенаправленной деятельности по укреплению морального духа войск в анализируемых работах может расцениваться даже несколько выше, чем простой историографический факт. Хотя о системности изложения материала речь вести не приходится.

Есть небезынтересный материал по рассматриваемой проблеме и в белой прессе. Так, в газете «Приазовский край», издававшейся в Ростове в 1918 г., в ряде публикаций, в которых на фоне неутихающих дискуссий по поводу политических задач Белого движения настойчиво проводятся следующие мысли:

— офицер — государственный человек, который служит по законам государства и только государству;

— недопустимо участие офицерства в политической деятельности. Это должно рассматриваться как серьезное правонарушение, антипатриотичность.

Здесь обозначена идея «деполитизации» армии, необходимости построения ее на правовых основах[99]. В то же время, авторы пытались поднять и проблему сознательного патриотического выполнения офицерами своего воинского долга в деле борьбы с «ненавистными комиссарами». Белая пресса покрывала позором так называемых «ленинских офицеров», то есть тех, кто служил в Красной армии. Конкретные же методы воспитательной работы с офицерами в сфере укрепления их морального духа провозглашены, главным образом, на уровне декларативных призывов к чести офицерского корпуса.

Таким образом, исследуемая в монографии проблема не нашла в «белой» историографии научной разработки. Между тем, ее анализ позволил выявить основные историографические тенденции развития.

1. Сосредоточение основного массива литературы в публицистических, агитационно-пропагандистских, мемуарных трудах. Научные исследования отсутствуют. Нет ни одной работы, в которой бы в прямой постановке освещались основные аспекты укрепления морального духа белых войск, не говоря уж об их противниках — красных. В целом, работ мало по количеству, и они несовершенны по качеству.

2. Наличие некоторых трудов, вполне могущих претендовать на статус небезынтересных исторических источников по исследуемой проблеме.

3. Определенная раскрепощенность публикаций в белой прессе. Здесь даже допускалась критика властных структур. Следовательно, в статьях, очерках имеют место элементы полемики, дискуссии.

2. Советская историография (1921 – 1991 гг.). Ее анализ позволяет полнее отразить уровень развития исторической науки, охарактеризовать ее роль на крутых переломах истории, когда соответственно менялись критерии и качество обобщения исторических знаний, активизировался или падал уровень творческих изысканий, а приток в науку новых сил формировался в условиях подъема или спада политической, общественной и научно-теоретический деятельности

В начале XXI в. можно сказать, что советский период истории Отечества требует глубокого осмысления и переосмысления, в том числе и феномен советской историографии.

Не случайно, в годы перестройки, в преддверии распада СССР и в первые годы после свершившегося печального исторического факта на историческом поле постсоветского научного пространства шла ожесточенная полемика на предмет того, что представляет собою феномен советской историографии[100]. Понятно, что сегодня ушли в историю исторической науки острые, излишне категоричные, исключительно политизированные оценочные суждения о советской историографии, присущие тому недавнему времени — конец 1980-х – начало 1990-х гг. Пришло время верификационных, академически взвешенных суждений и оценок. Но все равно: историки лишь только в начале пути исследования феномена советской историографии. И здесь предстоит внести ясность в пока что не просветленные до конца проблемы, разгрести завалы, нагроможденные прошлым.

Воздержусь от дискуссионных суждений в связи с вышеизложенным, чтобы не отклоняться от предмета исследования. Замечу лишь, что советская историография требует очень осторожного подхода к анализу, который исключил бы сползание исследователей и к огульному нигилизму, упакованному в красивые яркие публицистические обертки, и к апологетике в духе «Краткого курса истории ВКП (б)» или, по крайней мере, «Истории КПСС».

Исследуемая в монографии проблема освещалась, главным образом, в комплексе с вопросами укрепления воинской дисциплины и правопорядка в Вооруженных силах СССР, идейно-политического, воинского, нравственного, правового, героико-патриотического, атеистического, эстетического воспитания личного состава. В количественном отношении такая историография достаточно объемная. По моим подсчетам, она насчитывает более 2500 трудов[101], различных по объему, жанру, научной значимости.

И здесь можно выделить три условных историографических этапа:

— первый — 1921 – 1930 гг.;

— второй — 1930 – первая половина 1950-х гг.;

— третий — вторая половина 1950-х – 1991 гг.

Представляется важным подчеркнуть, что в связи с конкретно-исторической обстановкой данные этапы характеризовались различными чертами и особенностями тематической направленности исследований, конъюнктурными деформациями, соответствующей источниковой базой, которой могли располагать исследователи в то или иное время.

Первый историографический этап (1921 – 1930 гг.) характеризовался рядом явлений, детерминировавших развитие отечественной исторической науки.

Во-первых, историки, по крайней мере, в первой половине 20-х годов минувшего века могли заниматься научными изысканиями в условиях относительной творческой свободы. Шел поиск путей дальнейшего развития исторической науки в условиях молодого Советского государства. Марксистско-ленинская методология пока что не была монопольной. Она сталкивалась с методологическими подходами дореволюционных российских исторических школ.

Естественно, идеологи правящей партии большевиков прикладывали максимум организационных усилий, чтобы оказать действенную помощь в вытеснении старых методологических подходов. В 1921 г. создали Институт Маркса и Энгельса, в 1923 — Институт красной профессуры, в 1923 г. — Российскую ассоциацию научно-исследовательских институтов общественных наук[102]. И уже к 1925 г. новая власть оказалась вполне в силах существенно реорганизовать Академию наук (как раз в год празднования ее 200-летия), внедрив в ее состав чисто марксистские структуры. Именно после этого, во второй половине 20-х гг. XX в., начинается медленное, но уверенное затухание относительной творческой свободы историков.

Во-вторых, приоритетным направлением стало изучение данных процессов применительно к Красной армии. По отношению к Белой армии изучение протекало вяло, находя крайне краткое освещение, главным образом в информационном плане, в ряде трудов советских историков, где исследовался, в комплексе с другими темами, лагерь контрреволюции[103]. Примерно с 1929 г. тенденция затухания интереса к изучению лагеря белых приняла достаточно устойчивый характер. Она стимулировалась государственным и партийным руководством СССР. Если до 1929 г. в нашей стране успели издать свыше 50 мемуаров[104], написанных деятелями Белого движения, а в печати постоянно появлялись рецензии на книги белой эмиграции[105], то вскоре последовал негласный запрет на их публикацию, оформившийся в 1930-е гг. как неукоснительное руководство к действию.

В-третьих, сложилось противоречивое положение с источниковой базой исторических исследований. Здесь можно выделить характерные черты:

— несомненно, положительно, что продолжал совершенствовать свою деятельность архив Красной армии, который осуществлял базовую научную и техническую обработку документов, а также и их опубликование. Уже в 1932 г. в архиве сосредоточилось до 2 млн единиц хранения материалов по Гражданской войне[106]. Однако военные историки жаловались на недостаток архивных материалов. Об этом, в частности, писал А.С.Бубнов в предисловии к первому тому «Истории гражданской войны»[107]. И вряд ли «архивный голод» могло компенсировать то, что, например, в 1921 г. было опубликовано в журнале «Красный архив» 7 подборок документов по Гражданской войне, а в 1922 г. — 9[108].

с другой стороны, если судить об археографии 1920-х гг. с точки зрения двух основных форм публикаций (тематические сборники и публикации в исторических журналах), то можно сделать вывод о весьма ее незначительном развитии в количественном отношении. Всего было издано 91 название литературы археографического плана, из них 60 опубликованы в журналах, в том числе в «Красном архиве» — 23. Но из 31 специального сборника документов по истории Гражданской войны 23 сборника содержат в себе только советские документы, 6 сборников — документы из лагеря белых, в остальных двух сборниках имеются документы смешанного характера[109].

Видимо, в данной связи можно согласиться с мнением советских исследователей Т.В.Иваницкой и М.С. Селезнева, высказанном еще в 1962 г. Они писали: «Некоторые публикаторы не ставили перед собой задачу всесторонней характеристики той или иной исторической проблематики с помощью публикации документов. Допускались ошибки в оценке документов в предисловиях, примечаниях и др. В приемах публикаций наблюдался разнобой»[110];

— значительное количество материалов, имеющих отношение к исследуемой теме (как прямое, так и опосредованное), опубликовали военные журналы и газеты. Их издавалось в 1921 г. свыше 100 (!) наименований[111];

— источниковая база значительно пополнилась за счет мемуаров, дневников, эпистоляриев. В исследуемом временном интервале было опубликовано отдельными книгами и в журналах около 600 названий мемуаров[112]. Кроме того, следует выделить в отдельную группу работы, классифицируемые как труды мемуарно-исследовательского характера. В них имеется большое количество документов, отдельные из которых можно расценивать как уникальные. Правда, авторам, не имевшим, как правило, базового исторического образования, не всегда удавалось качественно проанализировать имеющийся в их распоряжении документальный материал. Такие труды можно расценивать как занимающие промежуточное положение между собственно мемуаристикой (видом исторического источника) и собственно научной литературой. И в них имеется некоторый материал, как правило, опосредованного, постановочного, а также и информационного плана и по теме укрепления морального духа красных и белых в годы Гражданской войны[113].

В-четвертых, авторы, которые специализировались на истории Гражданской войны, практиковали разные подходы к использованию источниковой базы. Имелось два подхода. Сторонники первого подхода призывали критически относиться к мемуарной литературе, о чем заявляли со страниц журнала «Пролетарская революция»[114]. Другие историки предостерегали от фетишизации архивных документов[115]. Налицо две крайности. Архивные документы — чрезвычайно важный источник, который может способствовать максимальному приближению к исторической правде. Но это возможно только при научном подходе к анализу архивных документов и материалов. В противном случае из них можно сложить любую мозаику, выгодную исследователю. Тогда и появляется фетишизация. В то же время, аксиоматично, что мемуары — достаточно субъективный исторический источник.

В-пятых, в историографии произошел солидный сдвиг в сторону увеличения научно-исследовательских работ по общим проблемам истории Гражданской войны. Это отмечал в 1928 г. Истпарт[116]. Действительно, из 504 работ по общим проблемам Гражданской войны, изданных в 1920-х гг., к числу работ исследовательского характера можно отнести около 250 произведений[117].

Между тем, нельзя не отметить доминирование чисто военной проблематики в изучении ее истории. Из приведенного выше количества опубликованных по общим проблемам работ, изданных в 20-х гг. (504 названия), 400 названий, то есть более 80% относится к трудам, в которых освещен общий ход боевых действий на фронтах, а также в тылу и других, связанных с этим аспектом[118]. Той же теме посвящено 75% публикаций по археографии[119].

Тем не менее, высшее военно-политическое руководство страны отмечало не слишком удовлетворительные темпы развития военно-научной и военно-исторической работы[120]. Данный вопрос оживленно обсуждался в военной периодике того времени[121].

В-шестых, были предприняты первые попытки дать историографический анализ публикаций о Гражданской войне в форме обзоров литературы[122]. Появилось несколько работ, оценивающих литературу о Гражданской войне и иностранной военной интервенции[123].

Особого внимания заслуживает статья историографического плана, написанная Д.А. Фурмановым. Автор достаточно глубоко и образно рассматривает большое количество книг и брошюр, вышедших в местных издательствах и посвященных показу борьбы с белогвардейцами и интервентами в различных районах страны. Ценность обзорной статьи и в том, что в ней, наряду с критическим анализом показа авторами боевых действий Красной армии, подчеркивалась необходимость создания трудов, более полно раскрывающих партийно-политическую работу большевиков среди красноармейцев[124].

В-седьмых, вышла в свет некоторая научно-справочная литература, что способствовало повышению качества научных исследований. Особое место занимает первый военно-библиографический журнал «Военная книга», начавший издаваться в 1923 – 1924 гг.[125] Здесь современный историк обнаружит немало работ, имеющих отношение к предмету исследования моей монографии. Определенный интерес представляют и справочные издания, где можно найти те или иные сведения, анализ которых, в целом, способствует выявлению содержания Гражданской войны[126].

В-восьмых, издание работ, особенно в первой половине 1920-х гг., которые отличались популярностью и краткостью изложения, ограниченным привлечением документальных источников.

В-девятых, историография проблемы оперативно реагировала на важнейшие события в жизни страны и ее Вооруженных сил. Одним из таких событий стала военная реформа. Не могла историческая наука не отреагировать адекватно на все набирающую силу в 20-х гг. минувшего века борьбу за власть в высших политических эшелонах нашей страны.

Характерная черта историографии рассматриваемой проблемы — повышенное внимание к теме Гражданской в 1921 – 1922 гг., то есть в тот момент, когда советская власть успешно ликвидировала последние очаги безумия братоубийства. Тогда литературы в количественном отношении вышло в свет больше, чем в 1917 – 1920 гг. Причем, налицо тенденция наращивания массива издаваемой литературы. Если в 1921 г. на книжные прилавки поступило 97 наименований изданий, в том числе 60 научных и научно-популярных публикаций (из них по военной историографии 19 книг), то в 1922 г. — уже 159 наименований изданий, в том числе 66 научных и научно-популярных[127].

В это двухлетие тема укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии нашла самое общее и краткое отражение в трудах Военно-научного общества, издававшего соответствующие сборники[128]. Такие труды посвящались, главным образом, собственно военным аспектам проблем Гражданской войны. Однако здесь можно найти рациональные зерна, которые, по крайне мере, могут быть использованы для компаративного анализа с материалами последующих работ, выполненных на уровне историков-профессионалов.

Появились труды, которые, с определенной долей условности, можно считать научными сочинениями. Конечно, далекими от академических канонов выполнения научных трудов, но уже и ушедшими от сугубо публицистического характера если не в форме изложения, то, по крайней мере, в содержании. Тому способствовало, по моему мнению, как минимум, три существенных обстоятельства:

1. Проблемами истории советского общества начинают вплотную заниматься такие ведущие научные центры, как Социалистическая академия, Истпарт со всеми его отделениями на местах, Институт красной профессуры, Центроархив, Архив Октябрьской революции и др. В 1922 г. Истпарт обратился к общественности страны с призывом: «Истпарт… считает необходимым теперь же приступить к широкой постановке исторической работы за минувшее четырехлетие (с февраля 1917 по февраль 1921 г.), к подведению первых итогов революции. Необходимость таких итогов вызывает не только интересами научного характера, но и требованиями практической — советской и партийной работы»[129].

2. Намеченная Истпартом программа исследовательской работы включала в себя обширный круг проблем по военной тематике, в разработке которой приняли активное участие видные военачальники. Они приступили к осмыслению опыта затухающей Гражданской войны, имея в своем распоряжении небезынтересные документы, почерпнутые из архивных учреждений страны и личных архивов. Примером вдумчивого подхода к анализу событий Гражданской войны, обобщения исторического опыта могут служить работы С.С.Каменева, занимавшего в 1918 – 1920 гг. высшие посты в РККА, в том числе главнокомандующего всеми Вооруженными силами Республики. В трудах, опубликованных в различных изданиях военной периодики, а также изданных по отдельности, Каменев затронул и проблему, рассматриваемую в моей монографии. Преимущественно ее военные аспекты (анализ армейских и фронтовых операций)[130]. Правда, такой материал носит у Каменева более констатирующий, нежели аналитический характер. Есть материалы, имеющие косвенное отношение к теме монографии, и в сборнике, посвященному четырехлетию РККА[131]. Но здесь доминируют агитационно-пропагандистские аспекты.

3. Повышенное внимание исследователей к осмыслению опыта партийно-политической работы в Красной армии в годы Гражданской войны со стороны крупных военно-политических деятелей. А подобное обстоятельство требовало дать характеристику морально-психологического состояния войск противника[132]. Однако указанный выше аспект рассматривался косвенно, с элементами контрпропаганды.

В целом, в 1920 – 1922 г. вышла небольшая по количеству и несовершенная по содержанию литература. Нет ни одной работы, в которой бы в прямой постановке освещались основные аспекты исследуемой в монографии проблемы. Между тем, такие публикации мы можем расценивать как предтечу той работы, которую провели исследователи Гражданской войны после окончательного ее завершения. Подобная деятельность проходила в специфических условиях, показанных выше, и ее историографический анализ позволяет заключить, что тема монографии нашла фрагментарное выражение в ряде публикаций, которые можно разбить на две группы.

Первая группа — работы, где, в основном опосредованно, в комплексе с военными аспектами операций, сражений и боев Гражданской войны[133], затрагивалась, правда достаточно конспективно, и наша проблема.

Вторая группа — первые научные обобщающие труды по истории Гражданской войны[134]. Они заслуживают отдельного анализа.

Н. Какурин, к примеру, в фундаментальном обобщающем неординарном[135] двухтомнике «Как сражалась революция» смог показать, что революционные военные советы, политические органы фронтов и армий постоянно держали в поле зрения вопросы укрепления морального духа красноармейцев. В данном контексте раскрывались и взгляды военно-политического руководства Советской России и командования красных на проблему морального духа[136]. Однако конкретного анализа сущности и содержания данных взглядов историку раскрыть не удалось.

В «Очерках истории гражданской войны», написанных А. Анишевым в 1925 г., тема нашла лишь опосредованное выражение в контексте описания мер красного командования по укреплению морального духа войск. Тем более, данный труд носит очерковый характер, поэтому глубины даже постановки проблемы укрепления морального духа войск ученому достигнуть не удалось[137].

Как видно, все сводилось, главным образом, к констатации значимости деятельности по укреплению морального духа войск, без надлежащего раскрытия существа проблемы. Даже в сочинениях, посвященных изучению опыта партийно-политической работы в Красной армии в годы Гражданской войны[138], данная тенденция, имела место. В то же время, нельзя не отметить, что в анализируемых трудах имеется определенное количество архивных документов (правда, авторы больше пользуются иллюстративным методом). Историки умело опираются на материалы военной периодики. Особенно много таких материалов заимствовано из журналов «Политработник» и «Толмачевец».

Заслуживают отдельного анализа работы С.И. Гусева. Он показывает взгляды военно-политического руководства Советской России и командования красных на проблему морального духа, а также некоторые методы и формы работы по его укреплению[139]. Между тем, не стоит забывать, что эти труды написаны крупным военно-политическим деятелем. Отсюда — императивный стиль изложения многих небезынтересных мыслей, что снижает научный потенциал трудов Гусева.

Характерная черта многих работ, особенно первой половины 20-х гг. XX в., — популярность и краткость изложения, ограниченное привлечение документальных источников. В данном массиве имелись и просто воспоминания, и воспоминания с элементами исследования, и личные наблюдения. Но во второй половине 1920-х гг. появились и первые обобщающие научные исследования по истории Гражданской войны. В них нашла отражение и проблема, которой посвящено мое монографическое исследование.

В целом же, за первое десятилетие после окончания Гражданской войны советской историографией было много сделано для ее изучения. Тематический указатель литературы по Гражданской войне, выпущенный Военно-политической академией в 1929 г., включал в себя 3750 названий[140]. Поэтому я выражаю несогласие с оценкой исторической литературы исследуемого периода как «крайне бедной»[141].

Анализ истории изучения рассматриваемой проблемы на первом историографическом этапе советской историографии (1921 – 1930 гг.) позволяет выявить основные историографические тенденции ее развития.

1. Научный поиск авторов в рамках освещения взглядов военно-политического руководства Республики Советов и командования красных на проблему морального духа и его укрепления. Благодатным фактором оказались условия относительной творческой свободы, положительный потенциал которых, однако, так и не был использован до конца.

2. Рассмотрение проблемы применительно к Красной армии. Попытки затронуть тему относительно Белой армии так и остались на уровне попыток.

3. Обоснованное выделение советскими военными историками в числе основных направлений партийно-политической работы в РККА в годы Гражданской войны деятельности по укреплению морального духа войск. Правда, тема освещалась довольно кратко, фрагментарно, без достаточно четких дефиниций.

4. Недостаточная опора в исследованиях на архивные документы и материалы, некоторая недооценка их отдельными историками.

5. Изучение темы по восходящей линии: от сугубо агитационно-пропагандистской, популярной к научно-популярной к научной литературе. Причем, проблема изучалась, как правило, не в рамках предмета самостоятельного научного осмысления, а в комплексе с вопросами укрепления воинской дисциплины и правопорядка, политического и воинского воспитания личного состава, других аспектов партийно-политической работы в Красной армии в годы Гражданской войны.

6. Исследование темы морального духа войск и его укрепления в рамках первых обобщающих трудов по истории Гражданской войны (правда, в основном, в постановочном, декларативном плане).

7. Недостаточно глубокое исследование истории изучения рассматриваемой проблемы. Не было издано ни одной обобщающей статьи историографического плана.

Второй историографический этап (1930 – первая половина 1950-х гг.). Его главное содержание определялось социально-политической атмосферой, начавшей утверждаться в стране в результате культа личности Сталина. Та относительная творческая свобода, что была у историков в 1920-х гг., исчезла. Конечно, это произошло не в один момент. По моему суждению, на окончательное уничтожение творческой свободы в исторической науке ушли примерно все 1930-е годы. Данный процесс протекал сложно, противоречиво. Он имеет поучительную историю[142]. Но, в конечном итоге, советская историческая наука попала под жесткий пресс культа личности Сталина, где нельзя было, даже в кошмарном сне, думать об инакомыслии[143].

Получилось, как у Г. Р. Державина:

Поймали птичку голосисту

И ну сжимать ее рукой.

Пищит бедняжка вместо свисту,

А ей твердят: «Пой, птичка пой!»

Культ личности Сталина привел к тому, что советская историческая наука развивалась под влиянием ряда новых обстоятельств.

Во-первых, теоретическая и методологическая база исторических исследований закостенела в рамках догматизированного марксизма, преломленного сталинскими идеологами в политических интересах тоталитарного режима. Марксизм-ленинизм, в большевистском его измерении, стал, по емкому определению Б. Рассела, данного ученым еще в 1920 г., не просто политической доктриной, но еще и религией со «своими догмами и священным писанием»[144].

Правда, в 1933 г. в работе М. Н. Покровского, недавно умершего, но пока что до конца еще неошельмованного, можно прочитать о том, что не стоит ограничиваться только цитированием классиков марксизма ленинизма, что цитатничеством не заменить исторические исследования[145]. Но это уже был «глас вопиющего в пустыне». В исторической науке на долгое время в теории исторического познания занял ведущее место догматизм. А его главную характерную черту четко определил великий Гегель — одностороннее рассудочное мышление, когда «исключаются противоположные определения»[146].

В конечном итоге, Сталин, сделав марксизм-ленинизм государственным мировоззрением, оградив его от критики, создал все условия, чтобы тот, вместо утверждения себя в качестве одного из путей исторического познания, окончательно закостенел.

Во-вторых, противоречивое, со многими деформациями, развитие источниковой базы. Казалось, что большее число документов следовало ввести в научный оборот. Однако вместо увеличения фактического материала иногда происходило его сокращение. В научный оборот не только не вводились новые документы и факты, но и замалчивались многие из тех, которые широко распространялись в исторической литературе. Огромное количество документов, идущих вразрез со сталинскими идеологическими установками, засекречивалось.

В-третьих, особый период занимает в историографии Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков (1941 – 1945 гг.). Она выдвинула перед историками новые задачи. Первостепенное значение приобрела историческая тематика, связанная с воспитанием патриотизма, укрепления единства армии и народа.

В-четвертых, в историографии обязательным атрибутом научных работ стало всемерное восхваление Сталина. Причем, тон здесь задавало высшее партийно-политическое звено руководства страны. К.Е.Ворошилов писал: «Нужно быть Сталиным и обладать его крупнейшими организаторскими способностями, чтобы, не имея никакой военной подготовки (товарищ Сталин никогда не служил на военной службе), так хорошо понимать специальные вопросы в тогдашней трудной обстановке»[147].

В-пятых, на историографию проблемы наложила неизгладимый отпечаток эскалация беззакония, которая не только принимала все более грандиозные масштабы во всех сферах жизни, но и находила всемерное оправдание в литературе.

Это особенно ярко прослеживается в военной периодике. Со второй половины 1930-х гг. в ней все чаще появляется информация, подобная следующей: работники политуправления РККА, собравшись по поводу вынесения смертных приговоров в июне 1937 г. М.Н.Тухачевскому и др., попутно заклеймили позором Я. Гамарника. Пока СССР находится в капиталистическом окружении, «каждый красноармеец, каждый политработник должен быть передовым разведчиком нашей социалистической Родины. Мы обязуемся стать активными добровольцами НКВД по разоблачению врагов народа»[148].

В-шестых, даже не предпринимались попытки комплексно исследовать процессы, происходившие в Белой армии. Культ личности создал все условия, чтобы проблемы Белого движения анализировались узко, тенденциозно, предвзято. Ориентиром для историков стали оценки, заданные сталинским кратким курсом истории ВКП (б): белая армия — это «белогвардейские банды»[149]. А в банде не может быть высокого морального духа. И вообще: фактически прекратилось освещение лагеря контрреволюции, так как утвердилось мнение, он «не заслуживает внимания исследователей»[150].

Вышеизложенные негативные аспекты нашли, например, рельефное отражение в том, что историографическая работа советских историков в 1930-е – 1940-е гг. не получила должного развития[151]. Трудов, анализирующих литературу о Гражданской войне, было явно недостаточно[152]. Ситуация не изменилась радикальным образом в начале 1950-х гг.

Относительно же рассматриваемой темы приходится констатировать, что она практически не нашла историографической разработки — не издали в данной связи ни одной, хотя бы обобщающей статьи историографического плана.

Однако неправильно полагать, что в той непростой обстановке вовсе отсутствовали благоприятные факторы для того, чтобы исторические исследования все-таки продолжали выходить в свет. Они имелись.

Во-первых, для придания методологической стройности работам в системе координат, существовавших тогда в советской исторической науке подходов по проблемам Гражданской войны, имело большое значение следующее обстоятельство: в 30-е – 40-е гг. минувшего века появились 2-е и 3-е издания сочинений Ленина. А в 1941 – 1945 гг. институт Маркса — Энгельса — Ленина издал XXXIV-XXXV Ленинские сборники, в которых опубликовали документы Ленина, относящиеся к периоду Гражданской войны (правда, в данное рассуждение необходимо ввести поправку на то, что все более набиравший силу культ личности Сталина отодвигал на второй план методологическую значимость ленинских произведений). И если сегодня, с точки зрения современных подходов к изучению истории Отечества, не приходится говорить о методологической ценности материалов, опубликованных в Ленинских сборниках, то в их источниковедческом значении сомневаться не приходится.

Во-вторых, улучшился качественный состав кадров военных историков, которые занимались и проблематикой Гражданской войны. Только в 1938 – 1939 гг. защитили 459 докторских и кандидатских диссертаций. К началу 1940 – 1941 учебного года 40% преподавателей военных академий имели ученую степень и (или) ученое звание[153].

В-третьих, выпустили сборники документов, что свидетельствовало об определенном количественном приращении источниковой базы. В них вошли достаточно разнообразные, но крайне односторонне трактуемые, что отразилось в пространных комментариях, документы[154]. Особенно много ввели в оборот документов, имевших отношение к обороне Царицына, так как в ней принимал непосредственное участие Сталин[155].

Подготовка данных сборников велась, между тем, более квалифицированно, чем в 1920-е гг. Они стали в большей степени иметь тематическую направленность и выигрывали в археографическом аспекте. Причем, ряд сборников документов, упомянутых выше, появились в годы Великой Отечественной войны (1941 – 1945 гг.). Данные публикации имели, кроме академического, еще и воспитательное значение, так как служили делу патриотического воспитания советских людей, вступивших в великую битву с германским фашизмом.

Рассматриваемая тема нашла опосредованное выражение в ряде крупных научных трудов, а также и научных статей по различным аспектам истории Гражданской войны. Все они выполнены в жесткой системе координат методологии времени все более набиравшего силу культа личности Сталина[156]. Но дальше постановки проблемы в информационном ключе авторы работ, указанных в примечании, не пошли.

Задачи специального рассмотрения темы укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии ни один автор до конца 1940-х гг. не ставил. Те же небольшие труды, обобщающие опыт партийно-политической работы, в которых находила фрагментарное освещение и рассматриваемая в монографии тема, почти не отличались друг от друга в структурном отношении. Им был свойствен набор одних и тех же цитат, в основном Сталина, а самое главное — поверхностный анализ всех проблем.

Таким образом, в 30-е – 40-е гг. прошлого столетия работ научного плана, специально посвященных теме морального духа Красной армии, не говоря уж о Белой армии, создано не было.

Лишь в начале 1950-х гг. наблюдается изменение характера работ, имеющих отношение к предмету исследования данной монографии. Те вопросы, которые наметились только конспективно в литературе 1930-х гг., начинают более подробно рассматриваться в ряде монографических и диссертационных трудов. Так, ряд постановочных проблем в сфере укрепления морального духа красных войск, взглядов на данную тему высшего военно-политического руководства Советской России просматривается в книге Н.И. Шатагина, посвященной теме военного строительства в годы Гражданской войны[157].

Необходимо подчеркнуть, что следствием определенного повышения внимания к изучению темы стало то, что в конце 1940-х – начале 1950-х гг. ее научная разработка осуществлялась посредством выполнения и защиты ряда диссертаций. В них, в комплексе с исследованием отдельных аспектов истории Гражданской войны, анализируются и вопросы, интересующие меня[158]. Наиболее четко подобный материал представлен в кандидатских диссертациях М.Н. Лахтикова, П.А. Вотинцева, В.С. Владимирцева.

Первые два из указанных выше ученых смогли показать, например, значимость решительной борьбы с проявлениями национализма в боевой жизни и деятельности красноармейских коллективов как одного из факторов укрепления морального духа войск. Но данный аспект в анализируемых диссертациях исследован больше в информационном, чем аналитическом плане[159].

В кандидатской диссертации В.С. Владимирцева[160] вопросы укрепления морального духа бойцов и командиров частей и соединений советского Южного фронта исследуются более полно, нежели в кандидатских диссертациях М.Н.Лахтикова и П.А. Вотинцева. Исследователь, анализируя деятельность революционных военных советов Южного фронта и армий, входивших в его состав, военных комиссаров всех уровней и политических органов по организации партийно-политической работы в красных частях и соединениях, особое внимание уделил, в комплексе со всеми аспектами административно-политической, организационно-партийной, идеологической, культурно-просветительной работы, теме укрепления морального духа войск.

Анализ истории изучения темы на втором историографическом этапе советской историографии (1930 – первая половина 1950-х гг.) позволяет выявить основные историографические тенденции развития.

1. Меньшая, по сравнению с первым историографическим этапом, плодотворность научной работы. Даже при том, что в конце 40-х – начале 50-х гг. XX в. отдельные ее аспекты получили научную разработку на уровне кандидатских диссертаций, деформации культа личности серьезно девальвировали конечные научные результаты.

2. Публикация некоторых документов периода 1918 – 1922 гг. в годы Великой Отечественной войны. Это, кроме академической значимости, повлияло на процесс патриотического воспитания воинов, в первую очередь действующей армии.

3. Отсутствие целевых, комплексных исследований.

4. Недостаточная историографическая разработка исследуемой темы. В свет не вышло ни одной обобщающей статьи по истории ее изучения, не говоря уж о монографиях или диссертационных исследованиях.

Третий историографический этап (вторая половина 1950-х – 1991 гг.) В его хронологических рамках можно выделить три периода:

— первый период — вторая половина 1950-х – первая половина 1960-х гг.;

— второй период — вторая половина 1960-х – первая половина 1980-х гг.;

— третий период — вторая половина 1980-х – 1991 гг.

Первый период — вторая половина 1950-х – первая половина 1960-х гг. характеризовался рядом явлений, детерминировавших развитие отечественной исторической науки. Все они — порождение курса правящей коммунистической партии, выработанного на XX съезде КПСС (1956 г.), на преодоление последствий культа личности Сталина. Это нашло конкретное выражение в ряде явлений.

Во-первых, в условиях зачаточной реанимации творческой свободы предпринималась попытка возродить подлинно научные принципы исторических исследований. Руководствуясь решениями XX съезда КПСС[161], ученые-обществоведы и гуманитарии сосредоточили внимание на создании трудов, особенно по истории советского общества, в которых предстояло исправить деформации, порожденные периодом культа личности Сталина. В советской исторической науке данная задача стала приоритетной[162].

Значительную роль в повышении методологической стройности работ сыграло Всесоюзное совещание о мерах по улучшению подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам, проведенное под эгидой ЦК КПСС в 1962 г.[163] Оно стимулировало обращение ученых к исследованию фундаментальных проблем советского общества[164].

Однако по-прежнему приоритетной оставалась подготовка научных трудов в историко-партийном ключе. Так, за период с 1956 по 1961 гг. было опубликовано около 7 тысяч книг, брошюр, сборников статей по истории КПСС, что в два раза больше, чем за предыдущее пятилетие[165].

Во-вторых, на стройность господствовавшей тогда теоретико-методологической основы исторических исследований положительное влияние оказало то обстоятельство, что завершилось издание полного собрания сочинений Ленина (правда, методологическая стройность научных трудов должна в данной связи рассматриваться сквозь призму безраздельно господствовавшего тогда марксизма-ленинизма, хотя и избавлявшегося от влияния культа личности, но по-прежнему догматизированного настолько, насколько стало возможным, когда марксово учение перевели в большевистское измерение).

Кроме того, выпуск ленинских трудов рос в количественном отношении. Только за 1956 – 1957 гг. в научный оборот введено около 540 ленинских работ[166], среди которых имелось немало произведений, концептуально раскрывавших суть укрепления морального духа бойцов и командиров РККА в годы Гражданской войны.

Нельзя не заострить в данной связи внимание и на следующем обстоятельстве. Для преодоления последствий культа личности Сталина в методологии исторической науки сыграло значительную роль то, что в рамках работы по изданию полного собрания сочинений Ленина оперативно публиковались в периодической печати — газете «Правда», журналах «Коммунист», «Вопросы истории», «Исторический архив» и др. — новые документы Ленина. Если с 1951 по 1956 гг. опубликовали 35 новых ленинских документов, то в период с 1956 по 1960 гг. — более 100[167].