Люди хотят быть возле него всегда
И знать, что каждый хороший;
Хорошо говорить и делать для этого все
Диктумное содержание проработки предполагает соединение в наказании, проникновение социального в интимное и вытеснение интимного, как и всякий ритуал — связывает настоящее с прошлым и будущим (время героических подвигов, с временем борьбы и свершений и — в перспективе — с временем абсолютного счастья, при этом идеологический пафос названных состояний в проработке выходит на новый синтетический уровень; всякий раз тот же и всякий раз — новый). Говоря о публичном судебном процессе (ПСП), Е.А. Ермолин точно характеризует пространство и проработки тоже: “ПСП шел не в одном зале. На всех предприятиях, в организациях проводились собрания и митинги, где клеймились подсудимые, принимались резолюции с требованием казни и т. п.” [Ермолин 1996: 119]. Взглядом изнутри мы видим всем привычное (сценарное) и повторяющееся обсуждение для осуждения, которое почему-то очень сильно действует на участников.
Каждая волна обычно сопровождается чьим-нибудь инфарктом, иногда двумя и больше. По количеству инфарктов можно косвенно судить об интенсивности процесса. Надо заметить, что инфарктам подвержены не только жертвы (объекты) проработки, но и действующие лица (субъекты) (И. Грекова. Без улыбок).
Проступок только на поверхностном уровне может осознаваться в качестве коммуникативного прошлогопроработки. На следующей ступени абстракции коммуникативное прошлое соотносится с директивой и подготовительным этапом проработки. На более высоком уровне проработка понимается как цикличный жанр вне времени, вне прошлого, как и вся тоталитарная культура — культура с прошлым, меняющимся так часто, что его не отличаешь от чего бы то ни было иного, это связано и с обилием запретов на память (сегодняшняя “Правда” всегда правдивее вчерашней, и вчерашних газет как бы не существует).
Образ коммуникативного будущего может быть описан через прямую последовательность речевых (и сопутствующих речевым) действий: принятие резолюции, отчет перед следующим уровнем власти по принятой резолюции, наказание объекта проработки, подготовка “ветвящихся” проработок.
Растекшись по множеству мелких рукавов, проработка через некоторое время обнаруживает как бы тенденцию затухнуть. <…> Однако чаще это не происходит. Ослабевший проработочный механизм получает некий оживляющий импульс и начинает функционировать с новой силой. Возникает вторая волна; часто она поднимается выше первой. В процесс вовлекаются новые жертвы (объекты), в частности, те, кто противодействовал первой волне или недостаточно усердно ей способствовал (И. Грекова. Без улыбок).
Иначе описывает коммуникативное будущее ученый: итогом публичного судебного процесса “является консолидация очищенной массы в состоянии самоудовлетворенности, самодостаточности. Очистившись и отграничившись от злых начал, масса упоенно созерцает себя. Опознав и выкинув чужаков, она блаженствует, как после бани. Все дурное выметено из общества дурною метлой. Это — катарсис массы” [Ермолин 1996: 121].
Возможно следующее описание феномена коммуникации до и после:
Знаю от большого и хорошего, который сказал: было плохое;
Людям хорошо бы сказать, что они частично плохие,
как сказал большой и хороший;
Я хочу, чтобы всем хорошим было хорошо,
Делаю все, чтобы так стало,
Знаю: так будет, потому что есть большой и хороший;
Хорошо думать что-то подобное и говорить это всем часто
Устойчивоеязыковое воплощениепроработка находит в соответствии идеологическому канону и субжанровому канону. В целом для РЖПр характерны ориентиры 1) изнутри — на типовую советскую речь / новояз; 2) со стороны — на сакрализованность языка ритуала, ритуальное общение, характеризующееся противостоянием “земному, “межчеловеческому” общению — не только бытовому, повседневному, но и служебному, официальному, праздничному (хотя, разумеется, испытывает их влияние и само влияет на них — особенно в сфере эстетического и статусно-ролевого общения)” [Мечковская 1996: 78].
Таковы в нашем представлении конститутивные признаки РЖПр, указание которых носит предварительный характер, но прямо соотносится с тем образом жанра[Шмелева 1997] проработки, что сложился в советской тоталитарной культуре.
Конечно, предложенное описание не избегает целого ряда недочетов. Критику нашего привлечения языка элементарных смысловых единиц можно найти в ставропольском сборнике семинара TEXTUS [2001: 427]. Что же касается использования нами модели РЖ, предложенной Т.В. Шмелевой, то нельзя не согласиться с замечаниями В.В. Дементьева: “не учитываются (1) речевые и риторические жанры, (2) первичные и вторичные, (3) жанры в связи с уровнями абстракции текстовой деятельности (жанры и субжанры), (4) типы жанров по степени жесткости (стандартизации, формализации), жанры и непрямая коммуникация, жанры и интенциональные состояния (а не интенции)”. Все названные и предполагаемые замечания встают на пути узнавания речевого жанра в процессе общения (в первую очередь — научного), на пути осознания рекомендуемого речевым жанром поведения, правил внутрижанрового поведения.
Речевой жанр в работе понимается как речевая единица, которая воплощает интенциональное состояние, связывающее адресанта и адресата, и строится по тематическим, стилистическим и композиционным канонам, закрепленным в культуре. Интенциональное состояние — психическая направленность на объекты окружающего мира (Дж. Серль, В.В. Дементьев); ИС непосредственно присуще РЖ, тогда как с собственно жанрами, находящимися внутри функционального стиля (научная статья, докладная записка, заявление в суд), ИС связано опосредованно. Каноны — правила построения и восприятия РЖ (М.М. Бахтин, К.А. Долинин).
Особо отметим, что изучение РЖ проработки чаще всего ведется на материале художественных произведений. Художественный текст зачастую сам задает нам вопросы, отвечать на которые необходимо в жанровом ключе. Так, М.А. Булгаков в романе “Мастер и Маргарита” предлагает целый ряд типовых событий, находящих типовую вербализацию. Некоторые “типы” при этом так и остаются неопределенными (или художественно определенными — по-видимому, это одно и то же). Наше внимание давно занято знаменитым сном Никанора Ивановича в клинике Стравинского. Сцена “Сдавайте валюту”, с нашей точки зрения, — мастерское воссоздание проработки. Постараемся продемонстрировать путь опознания речевого жанра по правилам его построения[31].
Имя жанра позволяет выявить потенции изучаемого объекта. Идеологическое обобщение слово проработка получает в “Словаре Совдепии” В.М. Мокиенко, Т.Г. Никитиной. Выделяется отчетливый идеологический компонент лексического значения: “ПРОРАБОТКА, и, ж. Разг. Суровая или недоброжелательная критика; мероприятия, посвященные такой критике кого-л. Кампания, по накалу не менее высокая, чем последующие проработки Ахматовой и Зощенко, продолжалась весь сентябрь. Пильняк, 1989, 153. Являются ли подобные собрания-проработки признанной педагогической практикой? Я как педагог не верю в созидательную силу проработок. СиШ, 1986, № 11, 10 – 11”.
Глагол прорабатывать и производное от него имя в языке советской эпохи получают новое значение, связанное с ситуацией прямого (нефизического) воздействия на объект-лицо. В лексической семантике запрограммирована коммуникативная однонаправленность такого воздействия, его интенсивность, обозначен хронотоп, заданы оценочные параметры на фоне единой коллективной точки зрения, акцентирована безальтернативность. Слово прорабатывать включается в парадигмы глаголов интеллектуальной и речевой деятельности, пересекается с парадигмами глаголов физического воздействия на объект. Стилистические пометы, сопровождающие толкование, указывают на функционирование глагола прорабатывать / проработать и существительного проработка в неофициальной речи. Имя жанра в языке советской эпохи приобретает отличительные семантические особенности, открывающие функционально-прагматические перспективы бытования РЖ проработки (подробнее о лингвоидеологическом анализе см. в работах Н.А. Купиной [1995; 1996; 1997; 1999]).
Ведущей жанровой идеей оказывается отрицательная политическая оценка проступка и провинившегося (объекта проработки). Именно поэтому далее целесообразно говорить об идеологическом каноне речевого жанра, который находит воплощение в текстовых категориях оценки и тональности (по М.М. Бахтину, с жанровой экспрессией).
Текстовая категория оценки имеет полевую организацию [Матвеева 1990]. В тестах проработки ядром оценки становится местоименная оппозиция МЫ ~ ОНИ, где Мы — носители позитивных, поддерживаемых правящей идеологией признаков, а Они — носители образа врага. Ближайшая периферия создается номинациями с ярко выраженным позитивным и негативным оценочным компонентом: коммунизм, коллективизм, Сталин — фашизм, личные интересы, троцкизм и др. Нейтральные в идеологическом ключе номинации в текстах проработки заражаются общежанровой оценкой.
Такую организацию текстовой категории оценки при условии ее (оценки) первенства по отношению к предметной теме мы предлагаем считать идеологическим каноном РЖПр. По данному канону построен ряд текстовых фрагментов вышеназванной сцены романа М.А. Булгакова.
Сергей Герардович, … вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к чему, а вы все-таки упорствуете.
Политическая нота задается оппозицией Сергей Герардович ~ страна, идеологически преобразующей общекультурную оппозицию полезно ~ бесполезно. Если периферия оценочности соответствует описанному канону, то ядро не организовано. Более явно оппозиция Мы ~ Они эксплицируется в следующем фрагменте:
В лице этого Дунчиля перед вами выступил в нашей программе типичный осел. Ведь я же имел удовольствие говорить вчера, что тайное хранение валюты является бессмыслицей. Использовать ее никто не может ни при каких обстоятельствах, уверяю вас. Возьмем хотя бы этого Дунчиля. Он получает великолепное жалование и ни в чем не нуждается. У него прекрасная квартира, жена и красавица любовница. Так нет же, вместо того чтобы жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту и камни, этот корыстный болван добился все-таки того, что был разоблачен при всех и на закуску нажил крупнейшую семейную неприятность.
Дунчиль в приведенном фрагменте выступает как один из многих (Они) и описание его соответствует идеологеме “чуждый элемент”. Но автор романа не настаивает на политических характеристиках, в речи “конферансье” преобладает апелляция к здравому смыслу, а не к морали (общечеловеческой или политической). Позиция Мы эксплицирована в подчеркнутых номинациях. Особенно важно указание на планированность действий (наша программа), которая наводит на тему директивы, установки. Подчеркнем, что все это снится Никанору Ивановичу и отражает его систему ценностей на фоне внутрижанровых предписаний.
В аспекте тональности идеологический канон наполняется идеологической эмоцией [Данилов 2000]. Поле тональности организуется вокруг Я-темы каждого говорящего, ибо всякий Я в проработке старается стать частью Мы и отмежеваться от Они, что задает общий тон антигуманного самоутверждения в единении с властью:
— Валютчик он! — выкрикивали в зале, — из-за таких-то и мы невинно терпим!
Идеологический канон — ведущий жанровый признак, он направляет наше дальнейшее исследование, оказываясь в РЖПр тесно связанным с коммуникативной целью порождаемых в проработке высказываний.
Оппозиция Мы ~ Они реализуется и в структурно-ролевом каноне [Данилов 1999]. Все участники проработочного действа занимают позиции прорабатывающих или прорабатываемых. Аудитория осознается как группа потенциально прорабатываемых и потенциально прорабатывающих. Эта оппозиция в сне Никанора Ивановича выдерживается относительно четко (только читающий Пушкина Куролесов внешне находится за пределами идеологических групп, хотя позиция и не вызывает сомнение, выступает Куролесов по поручению председателя-конферансье).
М.А. Булгаковым подчеркивается театрализованность описываемого действия, что соответствует нашим представлениям о проработке. Сценарий проработки имеет типовую структуру, спроецированную на затекстовое денотативное пространство:
· проступок, противоречащий директиве и потому получающий идеологическую оценку (“аморальное поведение”, исполнение и слушание “не-наших” песен, анекдотов и др. — ряд открытый), в разбираемом случае проступок — хранение валюты;
· сигнал (анонимка, донос, жалоба, заявление) об идеологически неправильном проступке в соответствующие органы (партийная организация, органы госбезопасности, руководство завода, фабрики и др.): Алло! Считаю своим долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества дома номер триста два бис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует валютой;
· решение о разборе сигнала на собрании, заседании (обсуждение в группе идеологически ответственных лиц, часто проходящее по совету сверху в присутствии наблюдателя-контролера), этот элемент опущен в романе, хотя решение поместить в сумасшедший дом появляется и замещает указанный элемент;
· организация очередного / внеочередного собрания, заседания (разговоры по душам с потенциально прорабатываемым, официальные и неофициальные договоренности (сговоры) проработчиков, совет в границах определенных коммуникативных ситуаций), у Булгакова собрание описано как действующее постоянно по раз и навсегда заведенному сценарию (люди сидят, и без стульев, последнее определяет значение глагола);
· вынесение общественной идеологической оценки с целью исправления, исцеления объекта проработки; с целью чистки идеологической группы (подготовка резолюции, выпуск боевых листков); Никанору Ивановичу понятно, что решение вынесено раз и навсегда, о чем свидетельствует поведение обвиняемого при аресте и допросе;
· осуждение прорабатываемого на собрании (обвинения, оскорбления, требования признаний и покаяний; соответственно — оправдание (оправдываться), признание, раскаяние, с одной стороны, и отповедь, контробвинение — с другой); Никанор Иванович оправдывается и клянется.
· Каждому структурному элементу сценария соответствуют речевые жанры (и собственно жанры). Вырабатывается типовая для проработки жанровая синтагматика.
· Можно говорить о соотносящейся с предписаниями тоталитарной культуры идеологической композиции сценария проработки:
· создание фрустрирующей ситуации с характерной для нее коллективной идеологической эмоцией; в романе — общественное негодование на фоне личного страха за жизнь и сбережения;
· отбор ключевых идеологем (в том числе имен собственных) на базе действующей директивы; валютчик;
· поляризация идеологических оценок, заданных директивой и пространственно-временное наполнение будущей процедуры; театр, из которого нельзя уйти, со строго обозначенной системой оценок, которую интересно поддерживают повара: Обедайте ребята, — кричали повара, — и сдавайте валюту! Чего вам зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. Поехал домой, выпил как следует, закусил, хорошо!
· создание и вербальное оформление ситуации повышенного идеологического напряжения на подготовительном этапе и нагнетание этого напряжения на проработочном собрании; в романе — аплодисменты, сменяющиеся то шумом негодования, то тишиной; яркий свет цветных ламп в глаза; четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе не имеется. Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я-то на вас надеялся. Итак, номер наш не удался.
· оказание идеологического давления на объект проработки со стороны всех участников проработки;
· разрушение опасности, явленной в образе прорабатываемого (вытеснение страха эмоциями борьбы и победы);
· реализация практических действий, подтверждающих неуклонность в проведении партийной линии: вытеснение лица как объекта проработки и его сторонников за пределы идеологической общности; в романе ситуация “все вы здесь валютчики”, поэтому некоторые важнейшие ходы идеологической композиции редуцируются;
· предъявление доказательств чистоты и сплоченности коллектива.
Важнейший композиционный механизм — цепная реакция — реализуется в доносе Канавкина (раскаявшегося) на тетку: Да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не гонять … у тетки этой самой ведь тоже есть? А? //…// — Есть! — залихватски крикнул Канавкин. // — Браво! — крикнул конферансье. // — Браво! — страшно взревел зал.
Структурно-ролевой канон проработки задает основу выбора и группировки субжанров. Субжанровый канон завершает построение жанра — определяет его языковое воплощение.
Никанор Иванович “проходит сквозь” последовательность субжанров.
Вызов: Итак, следующим номером нашей программы — Никанор Иванович Босой, председатель домкома и заведующий диетической столовкой. Попросим Никанора Ивановича!
Требование: Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, — задушевно проговорил молодой артист, — и сдавайте валюту!
Клятва (божба не актуальна в контексте проработки, но актуальна в романе): Богом клянусь, что…
Вопросно-ответные интеракции, где вопросы не запрашивают информацию, а оказывают эмоциональное воздействие на адресата (прорабатываемого и аудиторию):
— Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать! Подбросили четыреста долларов! Вот вы: все вы здесь валютчики! Обращаюсь к вам как к специалистам — мыслимое ли это дело?
— Мы не валютчики, — раздались отдельные обиженные голоса в театре, — но дело это немыслимое.
— Целиком присоединяюсь, — твердо сказал артист, — и спрошу вас: что могут подбросить?
— Ребенка! — крикнул кто-то из зала.
Вопросы сопровождаются издевками, обвинениями, что характерно для проработки, так как интенциональное состояние, связанное с действием прорабатывать, во многом противопоставлено интенциональному состоянию, связанному с вопросом.
Обвинение: Валютчик он!
Косвенное требование: Не ругайте его, — мягко сказал конферансье, — он раскается.
Завершающее требование: И, обратив к Никанору Ивановичу полные слез голубые глаза, добавил: — Ну, идите, Никанор Иванович, на место!
Наиболее полно субжанровый канон проявляет себя в выборе базовых субжанров, в нашем случае это вопросы для прорабатывающих и молчание для прорабатываемых, и в приспособлении этих базовых субжанров к РЖ. Так, вопрос теряет свою информативную составляющую, становится нерелевантен ответу и желанию спрашиваемого отвечать. Молчание (скорее тактика, чем полноправный субжанр) получает интерпретацию прорабатывающего, которая и определяет значение и смысл молчания в том или ином проработочном сюжете.
Конечно, автор художественного произведения ставит перед собой задачи инопорядковые исследовательским, но нельзя не отметить, что М.А. Булгакову удается вскрыть в небольшом эпизоде важнейшие пружины механизма проработки (ее лицемерие, катарсические переживания участников, композиционные ходы, и главное — прорабатываемые сами себя прорабатывают). Неотражение допроработочного и послепроработочного этапов связано с образом цикличного постоянства проработочных процедур, что точно характеризует тоталитарную культуру.
Жанровая индивидуация, уходящая от жанровой интуиции к жанроведению, представляется нам убедительным доказательством возможности создавать непротиворечивые описания РЖ на основе уже существующих и достаточно разработанных жанроцентрических концепций. Эти описания уже сегодня имеют большую ценность для практической риторики, позволяют хвастуну увидеть себя со стороны и стать приятным в общении оптимистом, а нытику — концентрироваться на романтических переживаниях.
Ориентиром же должно, на наш взгляд, стать описание жизни языка в жанре, ибо, по мысли Бахтина, именно в жанре становится язык. Сверхцель жанроведов в лингвистическом аспекте — осознать грамматику в генологическом аспекте, для чего, видимо, придется создать грамматику речевых жанров, за основу которой следует брать не только типовую коммуникативную ситуацию, но и категорию жанровой экспрессии, категории косвенности и первичности ~ вторичности, соотношение интенциональных состояний и смыслов элементарных РЖ на разных уровнях текстовой абстракции. Интересно при этом соотнесение жанровых интенциональных состояний с функционально-семантическими полями, разрабатываемыми А.В. Бондарко, его учениками и единомышленниками.
Вряд ли сегодня кто-то возьмется за последовательное решение схожих задач.
В качестве программы-минимум предлагаем разработать понятие внутрижанровый контекст, который задается канонами речевого жанра и навязывает элементарным единицам, обладающим значением, схемы бытования в жанре, схемы функционирования и осмысления. Эти схемы могут быть описаны на формализованном языке, например — языке “семантических примитивов”.
Можно выделить следующие каноны РЖ:
Тематический канон задается предметной темой, принципами мены предметной темы, способами развертывания тематических блоков, объемом тематических фрагментов (в нашем исследовании предметная тема не выделилась в отчетливый канон в связи с тем, что гипертема — оценка объекта, а оценку мы рассматриваем в идеологическом каноне).
Стилистический канон задается категорией субъективной модальности, связан с текстовыми категориями оценки и тональности. При его описании следует стремиться передать жанровую экспрессию и механизмы ее актуализации и редукции. (Конечно, этот канон связан со стилем, но не с функциональной стилистикой как стилистикой ресурсов, поэтому мы предлагаем в своих описаниях термин идеологический канон.) Изучение стилистического канона предполагает изучение языковых единиц в синтезе поверхностных и глубинных смыслов, что вскроет механизмы жанрового приспособления.
Композиционный канон задается затекстовым денотатом (чаще в сложных жанрах) и группировкой коммуникативных единиц, в том числе предикатов (для более простых жанров) и субжанров (для более сложных РЖ). Описание последовательности продуцирования строительных элементов РЖ (в том числе — позиционных ролей) и самого набора выводит на правила построения жанра.
В жанре все каноны композитивны, то есть влияют на строение жанра. Конституирующие признаки, названные в модели Т.В. Шмелевой, присущи всем речевым жанрам, позволяют узнавать жанры, находящиеся в парадигматических отношениях, позволяют извлекать лингвокультурную информацию из жанровых объектов. Но строение жанра может быть уточнено предложенной нами процедурой анализа. Описание канонов жанра не противопоставлено этой модели и позволяет попутно делать обоснованные выводы о конституирующих признаках РЖ.
Будучи описанием с разных исходных позиций одних и тех же языковых и речевых единиц, выбор которых определен интенциональным состоянием, каноны РЖ естественно взаимосвязаны, поэтому их разделение должно быть обосновано и уточнено с позиций конкретного исследования. С конкретным исследованием связан и выбор языка описания (когнитивный, психолингвистический и социолингвистический подходы оказываются в жанроведении объединены не только объектом, но и целью изучения).