Жанровая организация речи

В.Е. Гольдин, О.Н. Дубровская

Исследования отдельных жанров

Переводы

 

Анна Вежбицкая, Клифф Годдард (Канберра). Дискурс и культура. (Перевод О.Н. Дубровской) .……………………...

 

 

В.И. Карасик (Волгоград). Ритуальный дискурс ………………... Б.Ю. Норман (Минск). Жанр разговорника: между текстом и языком …………………………………………………………………….. Л.В. Балашова (Саратов). Отец или Владыка, чадо или раб? (Концепты адресата и автора в жанре утренней и вечерней молитвы) . В.И. Жельвис (Ярославль). Вербальная дуэль: история и игровой компонент ……………………………………………………………. Е.И. Шейгал (Волгоград). Инаугурационное обращение как жанр политического дискурса …………………………………………… С.Ю. Данилов (Екатеринбург). О канонах внутрижанровой интеракции (на материале речевого жанра “проработка”) .…………… О.Н. Паршина (Астрахань). Специфика жанровой формы теледебатов ………………………………………………….………………… А.Г. Баранов, М.Н. Кунина (Краснодар). Дискурсивные характеристики текстов в предметной области “терроризм” ……. Т.О. Багдасарян (Краснодар). Тональность как компонент модели речевого жанра (на материале речевого жанра “угроза”) ……. И.Н. Борисова (Екатеринбург). Нарратив как диалогический жанр ……………………………………………………………………….. Г.М. Ярмаркина (Элиста). Жанр просьбы в неофициальном общении: риторический аспект ………………………………………….. Т.С. Зотеева (Саратов). О некоторых компонентах жанра просьбы ………………………………………………….……….……….. Т.В. Дубровская, М.А. Кормилицына (Саратов). Некоторые прагматические характеристики речевых жанров “осуждение” и “обвинение” ………………….…………………………. Т.В. Тарасенко (Красноярск). Этикетные речевые жанры: опыт описания (на примере описания жанра поздравления) ………….. Е.М. Уздина (Ярославль). О национально-культурной обусловленности флирта .……………………………………………….………… М.Ю. Федосюк (Москва), Т.Ю. Бородкина (Ярославль). Конкретнореферентные предложения в научных текстах ….. В.Ю. Михайлин (Саратов). Понятие “судьбы” и его текстуальные репрезентации в контексте архаичных и “эпических” культур …..

 

ÂОбщие проблемы теории речевых жанровÂ

в аспекте социальных взаимодействий[1]

 

Жанровая организация речи, безусловно, играет важную роль в процессах социального взаимодействия: она поддерживает социальную ориентацию коммуникантов, без которой успешность их действий едва ли была бы возможной. Выделяемые К.А. Долининым “когнитивно-конструктивный”, “социально-психологический”, “социокультурный” аспекты функционирования жанров речи [Долинин 1999], как представляется, соответствуют различным сторонам этого в сущности единого процесса социальной ориентации, в котором жанры речи функционируют как весьма тонкие, хорошо специализированные речевые инструменты. Ориентация в целях и формах общения, в распределении социальных и коммуникативных ролей, предлагаемых жанрово организованной речью, дает возможность предвидеть ход коммуникации, правильно ее планировать, адекватно реагировать на коммуникативные действия партнеров и в итоге достигать намеченных целей.

Важностью социальной функции жанровой организации речи не в последнюю очередь объясняется все возрастающее внимание к речевым жанрам со стороны исследователей. Возможно, этим же вызываются нередкое преувеличение ими коммуникативной самостоятельности речевых жанров и попытки свести к явлению жанра, редукционистски подчинить ему такие компоненты социального взаимодействия, как текст, речевое действие, речевая ситуация, речевое событие и вообще ситуация, действие, событие со всеми их речевыми и неречевыми составляющими и атрибутами. В этих случаях, по-видимому, забывается, что жанр — это тип, форма, коммуникативная организация речевого действия и соответствующего речевого произведения либо представление, знание о типах, формах, коммуникативной организации речевых действий и соответствующих речевых произведений, но не сами эти действия и произведения. Исследовать жанры вне реальности их коммуникативного существования, то есть в отрыве от континуума социальных событий, ситуаций, действий, их неречевых и речевых результатов, в отрыве от материального воплощения жанров значило бы упрощать достаточно сложную в действительности картину социально-коммуникативных взаимодействий, ориентироваться в которой коммуникантам помогает жанровая типизация речевых действий и речевых произведений.

Настоящая статья продолжает сделанные в предшествующих публикациях авторов [Гольдин 1997; Дубровская 1999] попытки осмыслить жанровую организацию речи на основе представлений о принципиальном единстве коммуникативной и некоммуникативной деятельности людей, о событийной организации социального взаимодействия и закономерных связях между коммуникативными сферами, речевыми событиями и речевыми жанрами. Авторам представляется необходимым исследовать жанровую организацию речи в пределах того целого, частью и / или стороной которого она является и на которое функционально ориентирована. Как писал В.Н. Волошинов (М.М. Бахтин), любое высказывание — есть “продукт взаимодействия говорящих, и шире — продукт всей той сложной социальной ситуации, в которой высказывание возникло”. И далее: “Слово — как бы “сценарий” того ближайшего общения, в процессе которого оно родилось, а это общение, в свою очередь, является моментом более широкого общения той социальной группы, к которой говорящий принадлежит. Чтобы понять этот сценарий, необходимо восстановить все те сложные социальные взаимоотношения, идеологическим преломлением которых является данное высказывание” [Волошинов 1993: 78, 79].

При этом, подчеркивая тесную связь жанровой организации речи с социальными взаимодействиями, едва ли было бы правильным понимать коммуникацию так, будто жанры совершенно автономны или всегда играют ведущую роль по отношению к материальным атрибутам коммуникации и к физическому контексту в целом. M. Saville-Troike приводит следующие примеры, опровергающие представление о вербальной “чистоте” и самодостаточности жанров: понять значение некоторого события в японской культуре позволяет изменение высоты стульев (в английской культуре расстановка стульев рядами или в круг сигнализирует об уровне формальности данного события); время общения нередко определяет выбор языковой формы (у навайо, например, традиционные рассказы о животных допустимы лишь в определенное время года); речевые стереотипы Merry Christmas, Happy New Year, April Fool можно интерпретировать только как шутливые или иронические вне соответствующего временного и / или культурного контекста [Saville-Troike 1994: 139]. С.Е. Никитиной и Е.Ю. Кукушкиной принадлежит важное замечание о том, как распределяются в русской устной народной культуре несовместимые, по-видимому, в составе одного события жанры свадебных причитаний и духовных стихов: “молодость и зрелость отдаются “светским” жанрам, в старости они становятся запретными, зато, готовясь к переходу в мир иной, люди поют духовные стихи. В годовом цикле пение стихов и песен распределено по постным и скоромным дням” [Никитина, Кукушкина 2000: 8]. Сложный характер связи жанров устного городского общения с параметрами “место” и “время” выявлен тщательным исследованием М.В. Китайгородской и Н.Н. Розановой: связь эта, безусловно, имеет место, но абсолютного соответствия между речевыми жанрами и указанными параметрами не наблюдается [Китайгородская, Розанова 1999].

Ближайшее целое по отношению к речевым жанрам — это, по-видимому, речевое событие. Целое более высокого уровня — коммуникативное событие, далее идут просто события. Целенаправленные действия людей, составляющие основу коммуникативных событий, наблюдателями осмысляются в качестве поступков. Внутренняя форма события, то есть подвергающееся изменению “положение вещей”, — ситуация. Ситуацией же, но уже внешней, “охватывающей” событие, является и та обстановка, на фоне которой происходит событие. Ее учет особенно важен при квалификации поступков.

Понятие “речевое событие” вводится Д. Хаймсом [Hymes 1971; 1972] для определения одного из компонентов коммуникации: в коммуникативной иерархии “речевые события” являются, по Хаймсу, частью “речевых ситуаций”, в то время как сами состоят из “речевых актов”. Различие между ними заключается в том, что ситуации могут носить не только коммуникативный характер, они состоят из явлений разного рода, коммуникативных и некоммуникативных, и являются лишь контекстом для речевого общения, не зависят от него, тогда как речевые события, напротив, обязательно имеют коммуникативную направленность и зависят от своего речевого наполнения, от норм интеракции. В таком понимании речевое событие выступает как часть речевой ситуации и состоит из одного и более речевых актов (речевых действий).

Подобное структурирование человеческого взаимодействия, связывающее его коммуникативные и некоммуникативные стороны, представляется очень важным, но требует уточнений и дальнейших исследований. Теория Хаймса вызывает некоторые вопросы уже в связи с тем, что в этнографии коммуникации сам речевой акт рассматривается несколько иначе, чем в лингвистической прагматике. С одной стороны, речевой акт — минимальная единица речевого события, с другой стороны, его границы недостаточно строго очерчены, поскольку (как указывается, например, в [Fasold 1990]) к речевому акту относится и приветствие, требующее ответа (диалогическая речь), и любое монологическое высказывание, объем которого не определен (это может быть и одно предложение, но Хаймс считал важным не отождествлять речевой акт с предложением или с другой грамматической единицей). Тогда возникает необходимость разграничивать простые и сложные речевые события, а также простые и сложные речевые жанры. Но объем простого речевого события и его отличие от речевого акта в этнографии коммуникации не вполне четко выражены. Жанр рассматривается как тип события (genre or type of event (e.g. joke, story, lecture, greeting, conversation) [Saville-Troike 1994: 138]) наряду с другими компонентами коммуникации, имена которых дают известную аббревиатуру SPEAKING (см. статью К. Годдарда и А. Вежбицкой в настоящем сборнике).

Речевыми событиями целесообразно, по-видимому, считать такие коммуникативные события, совершение которых невозможно без использования в них совершенно конкретных для каждого из таких событий речевых действий и соответствующих им речевых жанров. Например, неотъемлемой частью допроса являются вопросы следователя; событие “проработки кого-либо” не состоится без обвинительных выступлений; конференция предполагает доклады, сообщения и их обсуждение.

Одним из способов выявления обязательности речевых действий при совершении того или иного события может быть, думается, тест на пресуппозитивность представлений о речевом компоненте события. Включая номинации безусловно речевых событий типа проповеди, лекции, доклада в высказывания, отрицающие использование речи (Лекция прошла в полном молчании или Во время доклада никто не произнес ни слова), мы вынуждены вследствие пресуппозитивности речевой основы проповеди, лекции, доклада и других собственно речевых событий понимать подобные высказывания таким образом, что “все”, хранившие молчание, на самом деле не были всеми участниками соответствующих событий, что проповедник, лектор, докладчик говорили, иначе нельзя было бы считать, что данные события вообще имели место: молчали лишь все остальные, слушатели. Совершенно иной характер содержания имеют сходные по форме высказывания о неречевых событиях. Ср.: Во время обеда никто не сказал ни слова или Игра проходила в полном молчании. Здесь речевой компонент события полностью устраним.

С другой стороны, высказывания типа *Митинг прошел в полном молчании вообще представляются неотмеченными, поскольку субъектами речи на митинге должны быть не только выступающие: полное молчание остальных участников “митинга” не позволяет считать его именно митингом; вместе с тем речевой характер упомянутого события тестом подтверждается: осмыслить высказывание *Митинг прошел в полном молчании удается только так, что людей пригласили на митинг, ораторы выступали, однако их призывы не были услышаны и поддержаны. Иначе говоря, митинг планировался, но не удался, в действительности произошло другое речевое событие. Ср. с ситуацией “Народ безмолвствует” в финале пушкинского “Бориса Годунова”:

 

Мосальский

Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует царь Дмитрий Иванович!

Народ безмолвствует.

 

Наверное, не будет преувеличением сказать, что событийная сторона жизни наиболее полно репрезентирована и исследована искусством, особенно художественной литературой. Сюжет как система событий, составляющих основу творимой в произведении жизни, дает представление не только о том, из каких событий складывается жизнь, каково строение событий, как события связаны между собой, но и о том, как они вообще могут быть осмыслены и репрезентированы в речи. Литература открыла возможность выделять события, рассматривать разворачивающиеся во времени цепи событий, связанных между собой участием в них одних и тех же субъектов (лицо, семья, клан, общественная группа, народ), или сосредоточиваться на событиях, объединенных прежде всего местом, где они разворачиваются и сменяют друг друга, нашла средства заставлять читателей предугадывать развитие событий и исследовать причины движения жизни в том или ином направлении, развила возможности предъявлять читателям события параллельных миров, требуя осмысления их в рамках единого замысла, единой интерпретации… Не случайно проблемы типологии сюжетов, закономерностей их внутренней организации и жанрового воплощения — это одни из центральных проблем литературоведения, достижения которого непременно учитываются в работах по общей теории коммуникации.

Существенно, что речевые и неречевые события и вообще все речевые и неречевые стороны общения, как это понимается и в этнографии коммуникации, в художественном произведении обычно оказываются неразрывно связанными, взаимно проникающими и определяющими одна другую частями или сторонами коммуникативного целого. Классический пример — нарисованная И.А. Буниным панорама ситуаций-событий, имевших место и совершавшихся в уездном доме и одновременно в столице и во всей России, в то время как плакала на лавке в кухне “глупая уездная старуха” (И.А. Бунин. Старуха):

 

… когда по темной, снежной улице брел к дальнему фонарю, задуваемому вьюгой, оборванный караульщик, все сыновья которого, четыре молодых мужика, уже давно были убиты из пулеметов немцами, когда в непроглядных полях, по смрадным избам, укладывались спать бабы, старики, дети и овцы, а в далекой столице шло истинно разливанное море веселия: в богатых ресторанах притворялись богатые гости, делая вид, что им очень нравится пить из кувшинов ханжу с апельсинами и платить за каждый такой кувшин семьдесят пять рублей; в подвальных кабаках, называемых кабаре, нюхали кокаин и порою, ради вящей популярности, чем попадя били друг друга по раскрашенным физиономиям молодые люди, притворявшиеся футуристами, то есть людьми будущего; в одной аудитории притворялся поэтом лакей, певший свои стихи о лифтах, графинях, автомобилях и ананасах; в одном театре лез куда-то вверх по картонным гранитам некто с совершенно голым черепом, настойчиво у кого-то требовавший отворить ему какие-то врата; в другом выезжал на сцену, на старой белой лошади, гремевшей по полу копытами, и, прикладывая руку к бумажным латам, целых пятнадцать минут пел за две тысячи рублей великий мастер притворяться старинными русскими князьями…

Здесь в авторском видении речевые и неречевые события объединены не только иерархически, но и на одном уровне, как члены взаимосвязанных оппозиций “естественное ~ искусственное”, “истинное ~ ложное”, “горе ~ веселье” и т. д., простые события включены в сложные и представлены комплексом разнородных социально-исторических и этнокультурных деталей, типизирующих и одновременно предельно конкретизирующих коммуникативные ситуации.

Произведения искусства — гигантская база данных о речевых событиях и жанровой организации речи в их локальных, темпоральных, этно-культурных, национальных, возрастных, гендерных, профессиональных, личностных и иных разновидностях. Как свидетельствуют семиотические, искусствоведческие, культурологические, антропологические, психологические исследования, произведения искусства в процессах социального взаимодействия, помимо прочего, играют и роль активно используемых поведенческих алгоритмов, чем усиливается важность их изучения в аспекте речевой коммуникации. Поэтому для изучения жанровой организации речи художественный материал не может быть источником лишь отдельных более или менее ярких примеров, он требует специального исследования в системе понятий “ситуация — событие” и “речевая ситуация — речевое событие — речевое действие — поступок — жанровая организация речи — жанр — коммуникация — метакоммуникация — художественная коммуникация — метакоммуникация”.

Исследование речевых событий и жанровой организации речи в составе коммуникации как целого предполагает комплексный подход, раскрывающий сложную взаимосвязь множества различных компонентов коммуникации и многогранность человеческого общения. В частности, только при таком подходе учитываются различные социо-культурные контексты и формы реализации одних и тех же жанров вплоть до таких конкретных их характеристик, как, например, громкость речи. Так, по [Fasold 1990], жанр беседы (conversation) за ужином в ресторане реализуется в процессе общения английскими и американскими собеседниками неодинаково: в Британии никто, кроме самих собеседников, не услышит того, о чем говорится; в США эта беседа будет слышна всем, находящимся в ресторане, за исключением, естественно, обсуждения очень личных или секретных тем. Степень “публичности” осуществления отдельных речевых событий и реализации присущих им жанров, несомненно, релевантна и при сопоставлении вариантов в составе русской речевой культуры.

Комплексный подход к исследованию жанров и речевых событий диктует необходимость выбора соответствующих источников и специальной организации материала. Он может опираться на сплошной анализ больших массивов непрерывной коммуникации, использовать многоканальную фиксацию социального взаимодействия, привлекать в качестве источников различного рода знаковые отражения коммуникативных процессов, в том числе средствами искусства, возможно, — и другие источники. В данном случае мы пробуем обнаружить некоторые актуальные жанрово-событийные контуры коммуникации современных учащихся, воспользовавшись не привлекавшимися ранее для решения этой задачи материалами Ассоциативного словаря саратовских школьников[2].

Отберем только наиболее частые и при этом повторяющиеся в разных сериях экспериментов словесные реакции, полученные в совокупности на 201 лексический стимул в семи сериях экспериментов (в каждой из них участвовало от 150 до 600 испытуемых), и прежде всего выделим в этой частотной зоне лексических реакций использованные школьниками именования жанров.

С одной стороны, ими, по-видимому, являются названия жанров художественных произведений. Чаще других в ответах школьников встречаются песня, сказка и анекдот. В этот ряд нужно включить и жанр рассказ. Слово рассказ в отличие от слов песня, сказка, анекдот в обычной речи может, как известно, обозначать не только жанр, но и само действие рассказывания, а также рассказ как речевое событие (ср., например: Его рассказ продолжался до утра; Во время его рассказа кто-то приоткрыл дверь и т. п.), однако заметная часть реакций рассказ, рассказы была дана школьниками на стимулы читать, госпожа, музыка, спектакль, куплет, и это позволяет видеть, по крайней мере в данной части реакций, обозначение словом рассказ одного из художественных жанров или текстов, построенных по законам данного жанра.

Реакции стих, стихи (преимущественно в последней форме), полученные на стимулы куплет, писать, мечтать, своё и др. (чаще всего — именно на стимул куплет), фиксируют, на наш взгляд, восприятие школьниками и стихотворной речи как особого слабо дифференцированного художественного жанра, близкого к песне. Проявляющееся в ассоциативных реакциях осознание школьниками жанровой природы художественных произведений в данном случае, конечно, не совпадает с соответствующими литературоведческими понятиями. По-видимому, это частный случай закономерных расхождений между научной систематизацией художественного творчества и представлениями “публики” и, шире, — между метаязыком филологии и метаязыком обычной речи. К сожалению, последние (метаязык филологии и метаязык обычной речи) в исследованиях жанров речи не всегда строго разграничиваются. Можно думать, что различия в предлагаемых исследователями классификациях речевых жанров и нередкие расхождения в оценке одних и тех же жанров отчасти связаны с тем, что одними изучается жанровая организация речи как объективно существующее явление, а другими — осознание жанровой природы речи наивными говорящими, что, конечно, не менее важно, но далеко не одно и то же.

Итак, из многочисленных жанров художественных произведений наиболее активно в ассоциативно-вербальной сети школьников представлены песня, сказка, анекдот, рассказ, стихи. Чаще других, как, видимо, и следовало ожидать, в эксперименте реализуются ассоциативные связи слова песня.[3]

С другой стороны, выделились весьма частотные в реакциях школьников имена разновидностей официальных документов: паспорт, диплом, билет. Особую жесткость, клишированность таких документов можно интерпретировать как почти полное совпадение в них формы и явления, языка и речи, жанра и текста. Предельная ослабленность противопоставлений “язык” — “речь”, “жанр” — “текст” в документах типа паспорта или билета — основная причина того, что, о паспорте, дипломе, билете исследователи редко говорят как о жанрах речи, поскольку понятие жанра предполагает некоторую свободу речевого воплощения узуальной или нормативной функционально-тематической и стилистической организации речи; и все же такая их квалификация оправданна: предельно высокая степень воспроизводимости клишированных документов вполне соответствует известному замечанию М.М. Бахтина о том, что “речевые жанры даны нам почти так же, как нам дан родной язык”.

Специфика паспорта, диплома, билета как официальных документов ярко проявляется в присущем им свойстве единичности. Под единичностью мы понимаем то, что каждый конкретный паспорт, диплом, билет должен существовать в единственном экземпляре и является уникальным документом с собственными знаками подлинности (подписи, печати и т. п.) и средствами защиты от подделки. Дубликаты таких документов создаются лишь в исключительных случаях, а копии документов всегда остаются только копиями и не наследуют полностью свойств оригиналов.

Реакции жалоба на стимул писать и доклад на стимулы предложение и голосование указывают на знакомство школьников и с другими жанрами официально-деловой речи, отличающимися от собственно документальных типа диплома, паспорта, билета ослабленностью у них свойства единичности и отсутствием столь обязательной для официальных документов этого рода клишированности. Кроме того, жалоба, доклад обычно имеют индивидуального или коллективного автора и обладают поэтому той или иной степенью экспрессивности, они направляются конкретным или обобщенным адресатам, не совпадающим с авторами данных текстов, тогда как у паспорта, диплома, билета нет автора, за ними стоит “выдающая” их (или продающая их) организация, а владельцы паспортов, дипломов, билетов не являются потребителями текстов документов этого рода, подлинными их адресатами обычно выступают сами организации, выдающие эти документы, или родственные им структуры.

На стимулы предложение и голосование школьники отвечали и реакцией договор. Договор — такжежанр официально-деловой сферы общения, он, несомненно, может быть отнесен к числу документальных: по функции это документ, он обладает качеством единичности, имеет достаточно жесткую композицию. Однако содержание и форма договоров способны варьироваться в гораздо большей степени, чем это присуще, например, паспорту или диплому. У договоров свое, особое место в ряду жанров официально-делового общения. Достаточно частотной оказалась и реакция-гипероним документ.

Школьный дневник с учетом его структурных особенностей, по-видимому, мог бы быть отнесен к той же группе, что и паспорт, диплом, билет. С ними его сближает и особый характер связи между текстом и носителем текста (свойство “единичности”). Но дневник — это документ, в создании которого активное участие принимает сам ребенок в своей роли ученика, и это сближает дневник с другими типами текстов и их носителей, привязанных к сфере школьного обучения. Из рассматриваемых высокочастотных реакций к номинациям учебных жанров письменного характера относятся сочинение и диктант. Заметим, что словами сочинение и диктант может быть названо как событие, в ходе которого создаются экземпляры текстов сочинений, диктантов (Ср.: Во время диктанта необходима полная тишина), так и сами тексты. При этом тип текста, его жанр (сочинение, диктант), в данном случае определяется не столько внутренней структурой текста, хотя она также имеет значение, сколько функцией и способом его создания, типом того речевого события (сочинение, диктант), в ходе которого создается текст.

Поскольку реакция рассказ нередко давалась школьниками на стимул учебник, можно полагать, что в их сознании рассказ — не только один из художественных жанров, но и жанр учебного характера. Правда, материал не позволяет определить, мыслится ли он как устный (ответ, изложение на уроке усвоенного содержания учебника) или письменный (раздел учебника). Интересно, что реакция ответ как отсылка к устному жанру, характерному для события “урок”, не попала в число высокочастотных. Она отмечена всего один раз на стимул мел (ответ у доски).

Особую группу среди высокочастотных реакций школьников образуют слова вопрос, просьба, отказ, согласие, запрет, приглашение, шутка, прикол. Это имена коммуникативных действий (актов) и соответствующих им простых коммуникативных событий. К ним в ответах школьников примыкают и имена поступков оскорбление, угроза. Многие исследователи рассматривают речевое воплощение всех или большей части названных коммуникативных действий как жанровое. При достаточно широком понимании жанров подобная квалификация речевого воплощения простых коммуникативных действий представляется вполне правомерной. В этом случае, однако, приходится говорить о простых и сложных жанрах, различие между которыми (ср., например, призыв и проповедь, вопрос и официальный запрос и т. д.) заключается далеко не в одной лишь степени сложности и столь велико, что, возможно, было бы целесообразным сильнее подчеркнуть его терминологически.

Простые коммуникативные действия (и поступки) в основном универсальны, они не имеют строгой прикрепленности к конкретным сферам социального взаимодействия, а их базой, их первичной коммуникативной основой выступает бытовое общение. В качестве жанров вопрос, просьба, отказ, согласие, запрет, приглашение, шутка, прикол — это первичные коммуникативные жанры. Каждый из них имеет речевую форму, но может быть реализован и без участия речи или сочетанием вербальных и невербальных коммуникативных средств. Едва ли случайно то, что именно первичные коммуникативные действия способны выступать в вербальной, невербальной и синкретической вербально-невербальной формах. Мы видим в этом проявление изначальной слитности речевых и неречевых действий.

Единственное жаргонное обозначение речевого действия и жанра, обнаруживаемое среди высокочастотных реакций школьников, — прикол. Оно было дано 13 раз в качестве реакции на стимул шутка, 4 раза — на смех, 2 раза — на юмор, по одному разу — на стимулы компьютер, папа, обман, ох, просто так, сон, спектакль, шлепнулся, ярмарка. По-видимому, можно считать, что в одном из своих употреблений прикол — то же что шутка.[4]

Достаточно частотные в составе реакций слова фильм, мультфильм, мультик, а также письмо, строго говоря, называют не жанры, а формы воплощения текстов, связанные со способами их трансляции (ср.: радиопередача, телепередача). Кроме того, фильмы вообще не обязательно используют речь. Однако между формами материального воплощения текстов и жанрами имеется несомненные взаимозависимости, хотя и не доходящие до степени строгой каузации. Поэтому именования форм воплощения текстов также должны быть учтены в контексте нашего рассуждения.

Наконец, картину коммуникативных взаимодействий нужно дополнить извлеченными из того же перечня наиболее частотных реакций школьников именами событий, не все из которых являются, конечно, речевыми (праздник, день рождения, обед, завтрак, ужин, игра, урок, авария, война), мест совершения событий (дом, кино, театр, школа), главных субъектов (люди, друг, друзья, мама), важнейших действий (говорить, просить, спать, думать, читать, гулять, бегать) и состояний (радость, смех, тишина).

Места, события, действия, субъекты, состояния и речевые жанры, безусловно, взаимосвязаны, однако одно-однозначных соответствий между ними нет. Например, дом как место совершения событий обладает широкой полифункциональностью, круг же событий, для которых приспособлены школа или театр, существенно ýже; “гуляют” обычно вне дома, а игры могут проходить как дома, так и в других местах (однако не абсолютно одни и те же) и т. д. Полифункциональность дома связана с его ролью важнейшего и центрального локуса, по отношению к которому остальные (в том числе школа) выступают как периферийные и функционально более ограниченные. Простые коммуникативные действия, как уже отмечалось, вообще не прикреплены к строго конкретным сферам социального взаимодействия, они редко образуют совершенно самостоятельные речевые события и обычно входят в состав более сложных.

Вместе с тем общее соответствие между выделенными выше сторонами социального взаимодействия, несомненно, просматривается. Дом и школа (по-видимому, и “улица” в широком смысле) — главные сферы жизненной активности школьников — хорошо представлены в ассоциативных реакциях. При этом дом — важнее: отмеченные школьниками события (завтрак, обед, ужин, день рождения, игры, просмотр телепередач) в основном происходят дома. С домом и школой связаны в сознании школьников важнейшие коммуникативные действия и главные субъекты коммуникации (друзья и мама). Определенные на основе ассоциативных реакций речевые жанры (см. выше) в целом соответствуют сферам общения подростков[5] и при этом демонстрируют незамкнутость коммуникации школьников, ее открытость в сторону таких сфер общения, которые пока еще не стали для школьников достаточно актуальными, но могут стать такими в будущем (официально-деловая, например).

Поскольку круг обсуждаемых здесь речевых жанров очерчен не произвольно, как это нередко бывает, а на основе результатов ассоциативных экспериментов, то выделился достаточно реальный, на наш взгляд, коммуникативный комплекс, обладающий внутренним единством и относительной целостностью. Поэтому и попытки сопоставления и группировки жанров внутри полученного множества позволили, как представляется, оценить не с абстрактно-языковой, а с реальной коммуникативной (речевой) точки зрения сходства и различия между жанрами, выделили те их признаки, которые релевантны не вообще, а в данном конкретном коммуникативном комплексе.

 

ЛИТЕРАТУРА

Волошинов В.Н. (Бахтин М.М.)Фрейдизм. М., 1993.

Гольдин В.Е. Имена речевых событий, поступков и жанры русской речи // Жанры речи. Саратов, 1997.

Долинин К.А. Речевыежанры как средство организации социального взаимодействия // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Дубровская О.Н. Сложные речевые события и речевые жанры // Жанры речи-2. Саратов, 1999.

Ермакова О.П., Земская Е.А., Розина Р.И. Слова, с которыми мы все встречались. Толковый словарь русского общего жаргона. М.,1999.

Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Речь москвичей: коммуникативно-культурологический аспект. М., 1999.

Никитина С.Е., Кукушкина Е.Ю. Дом в свадебных причитаниях и духовных стихах: опыт тезаурусного описания. М., 2000.

Fasold R. The Sociolinguistics of Language. Introduction to Sociolinguistics Vol. 2 / Language in Society 6. Basil Blackwell, 1990.

Hymes D. Models of the interaction of language and social life //John J. Gumperz & D. Hymes, eds. Directions in Sociolinguistics: Ethnography of Communication. New York, Holt, Rinehart & Winston, 1972.

Hymes D. Sociolinguistics and the Ethnography of Speaking / Social Anthropology and Language. 1971.

Saville-Troike M. The Ethnography of Communication. An Introduction. (2^nd edition). Blackwell, Oxford UK & Cambridge USA, 1994.