Войны в исторической памяти: теоретический аспект
Колюще-рубящее
Абордажная сабля
Сабля
Гросс-мессер
Косы и пики
- Рукояточное
- Сабля
- Европейские
- Алкус — короткая
- Гросс-мессер — ландскнехтская, прямая, двуручная
- Дюсак — венгерская, рукоять есть загнутое начало клинка
- Кортелас — итальянская
- Кракемарт — английская и французская, тяжёлая
- Малкус — короткая, с сильным скосом обуха
- Русские
- Абордажная сабля — широкая
- Бутуровка — венгерская
- Карабела — изначально польская
- Клыч — прямая с изогнутым наконечником
- Палаш — прямая
- Полусабля — короткая слабо изогнутая
- Тесак (оружие) — короткая и тяжёлая
- Шамшир — изначально арабская
- Шашка — прямая со слабо искривлённым концом и без гарды
- Азиатские и арабские
- Аджем-Клих — персидская
- Афганская сабля — со стальной рукоятью
- Бадлер — албанская
- Гаддарэ — с коротким широким клинком
- Дао (оружие) — китайская, расширяющаяся к концу
- Зульфикар — с раздвоенным клинком
- Кастане — филиппинская, около 5 дм
- Килич — турецкая, сильно искривлённая
- Клих — турецкая
- Кхора — непальская
- Мамелюк — египетская сабля мамлюков
- Нимша — марокканская
- Пулвар — афганская
- Саиф — арабская, изогнутая
- Тальвар — индийская, слабоискривлённая, около 1 м
- Ятаган — турецкая, с вогнутостью
- Древковое
- Алебарда — копьё, спаренное с топором, на длинной рукоятке
- Вуж — французская и швейцарская
- Интрепель — с крюком, до 3 м
- Коуш (алебарда) — европейская, наконечник в виде ножа и топора одновременно
- Лохаберкаст — немецкая, волнистая, с крюком
- Осадный нож — немецкая, наконечник без ответвлений
- Фалк (оружие) — наконечник в виде меча
- Глефа, она же глевия — копьё с лезвийным наконечником
- Совня — русская
- Нагината — японская
- Нагамаки — японская, длита рукояти сопоставима с длиной наконечника
- Гуань-дао — китайская
- Поллэкс — молот или топор, с шипами на вершине и обухе, на двухметровом древке
Любая война после своего окончания продолжает существовать в памяти многих людей - непосредственных участников, современников, ближайших потомков носителей экстремального военного опыта. Если война оказывается значимым для социума событием, то память о ней сохраняется не только в индивидуальном, но и в коллективном сознании и может закрепляться в официальном (идеологическом, политическом и т. д.) дискурсе на протяжении жизни нескольких послевоенных поколений. При этом образ войны, т. е. комплекс представлений о ней, включает в себя как интеллектуальные, так и эмоциональные компоненты. Первые представляют собой попытки рационально, логически осмыслить данное явление, тогда как вторые - это совокупность чувств, вызываемых войной.
Субъект восприятия, формирования образа войны может быть весьма дифференцированным: это и массовое общественное сознание, и высшее политическое и военное руководство, и, наконец, армейская масса, включающая низшее и среднее командное звено. Именно для указанных категорий существуют свои специфические закономерности формирования образа войны, хотя, разумеется, эти субъекты не отделены друг от друга непроходимыми барьерами, и потому существуют еще более обобщенные, даже универсальные психологические механизмы, характерные для всех. Естественно, чем ближе субъект к высшим звеньям управления, т. е. к точкам пересечения информационных потоков, и к структурам, принимающим решение, тем выше доля интеллектуальных, рациональных компонентов как в формировании образа войны, так и в его структуре. Соответственно, массовое общественное сознание ориентируется, прежде всего, на эмоциональные компоненты, во многом формируемые под воздействием пропаганды, в том числе ретроспективной.
Каково содержание категории "образ войны"? В широком смысле она включает в себя и собственный образ, и образ врага, и образ союзника (если таковой имеется), и представления о характере и масштабах войны, соотношении сил, развитии событий и т. д. Образ войны никогда не бывает статичным. Его можно весьма четко подразделить на 3 типа: прогностический, складывающийся иногда задолго до того, как война началась; синхронный, формирующийся непосредственно в ходе войны, по мере приобретения реального ее опыта; ретроспективный, оформляющийся уже после окончания войны.
Нас интересует ретроспективный образ войны, который становится, с одной стороны, предметом профессионального анализа разными специалистами (историками, военными, идеологами и политиками), а с другой - фактом исторической памяти народа. В профессиональном отношении этот образ оказывается более дифференцированным в зависимости от того, на какой его аспект направлено основное внимание. По прошествии времени становятся более доступными информация, архивные документы, и историки получают возможность более детального, полного и спокойного осмысления хода событий, их исторического значения. Военные специалисты анализируют прошедшую войну с точки зрения извлечения необходимых уроков для будущих войн, тем самым выполняя весьма противоречивую работу, позитивную и негативную одновременно. Ретроспективный образ, как правило, частично вбирает в себя и прогностический, и синхронный образы войны, естественно, с очень большой содержательной и ценностной корректировкой. В нем же заложены основы прогностических образов будущих войн, содержащие как элементы адекватного предвидения, так и заведомые искажения в силу особенностей человеческого мышления, недостатка информации и объективной неопределенности будущего. Полезным оказывается осмысление всего того нового, что привнесла конкретная война в стратегию и тактику, в военное искусство в целом. Но здесь же кроется и негативная сторона - почти неизбежная абсолютизация прошлого опыта, тогда как последующая война всегда оказывается весьма отличной от предыдущей.
Если рассматривать войну в целом как элемент исторической памяти, то ее событийная насыщенность, эмоциональная составляющая и общественная значимость со временем постепенно угасают, но остаются "ключевые вехи", которые выполняют социальную функцию опорных точек национального самосознания. Не случайно за соответствующее отражение конкретной войны в исторической памяти народов всегда борются идеологи, поскольку оно становится одним из средств решения внутриполитических и идеологических задач, а также инструментом международной политики и дипломатии.
Историческая память - весьма сложный феномен общественного сознания. В ней много пластов, формирующихся разными путями. С одной стороны, она принадлежит области массовой социальной психологии, причем во многом стихийной; с другой - идеологической сфере, а значит, как правило, является предметом особой заботы государства, общества и их официальных институтов (политических организаций, структур образования и воспитания, СМИ, религиозных организаций и др.). В последние годы историческая память все больше привлекает внимание как историков, так и социологов2, причем предметом исследования становится и память о военных событиях3.
Механизмы формирования исторической памяти включают как институционализированные формы передачи информации (например, систему образования, СМИ и т. д.), так и языковые формулы, устную традицию, фольклор, семейные предания и т. п. Историческая память - основа национального самосознания, которое, в свою очередь, имеет решающее влияние на развитие страны, жизнеспособность народа и государства, особенно в условиях тяжелых национально-государственных кризисов. Травмированное и дезориентированное массовое сознание, в том числе в отношении исторического прошлого своей страны, - один из сильнейших факторов подрыва национальной безопасности, способных привести к катастрофе. Историческая память подразделяется на документальную, зафиксированную в источниках своей эпохи, и интерпретационную, в виде различных ретроспективных толкований (от мемуаров участников и очевидцев до учебников истории, исторической публицистики и т. д.), на память нарратива и актуализированную память массового сознания.
Следует отметить несколько важных особенностей, связанных с механизмами функционирования исторической памяти как явления массового сознания.
Историческая память - избирательна. Это связано с тем, что ее емкость ограничена, поэтому в сознании обычного человека сохраняется весьма небольшое количество исторических событий и имен. Как правило, они связаны с экстремальными для жизни страны и общества явлениями - войнами, социальными потрясениями, крупными политическими и культурными событиями.
- Историческая память делится на долговременную и кратковременную. Кратковременная связана с событиями иногда в масштабах истории малозначительными, но о которых помнят их современники и непосредственные свидетели или, косвенно, в основном через устную традицию, ближайшие потомки. Долговременная имеет более сложный механизм формирования и функционирования, в основе которого лежит избирательность.
- Долговременная историческая память в массовом сознании всегда символична и мифологизирована. В ней остается не точная подробная передача исторических фактов, а предельно обобщенный образ.
- Еще одной особенностью исторической памяти является ее оценочная бинарность (белое/черное, хорошее/плохое, герой/злодей и т. п.). Историческая память почти не знает оттенков, переходных форм, сложностей и противоречий, которые характерны для реальной жизни. В значительной степени именно это позволяет манипулировать общественным сознанием, в том числе и исторической памятью, меняя оценочные знаки с плюса на минус и наоборот.
- Исторические символы - основное содержание исторической памяти - одновременно являются и опорными точками национального самосознания, ориентирами для членов социума в отношении к себе и к миру, самоидентификации и опознании чужого, инородного. Размещая себя на оси времени, общество, имеющее прочный исторический фундамент из различных испытаний и опыта их преодоления, может достаточно уверенно формировать традиции, выстраивать свою перспективу, сохраняя оптимизм даже в условиях сильных потрясений. Утрата исторической памяти или ее сильная деформация дезориентируют общество также в настоящем и будущем, порождают массовый пессимизм.
- В определенных условиях для исторической памяти характерен механизм актуализации, т. е. избирательного интереса к событиям прошлого, вызывающим ассоциации с настоящим. Например, актуализируются даже плохо зафиксированные в исторической памяти войны при новой войне с тем же историческим противником: в Великую Отечественную часто вспоминали Первую мировую, современные события в Чечне вызвали повышенный интерес к Кавказской войне XIX в. и т. д.
Представления о прошлом формируются разными путями. В современной России, по данным социологических обследований, основными источниками исторических знаний являются: учебники - их указали более 70% опрошенных, кинофильмы (более 60%), телепередачи (более 50%)4. Таким образом, подавляющая часть исторической информации население получало через систему образования, наиболее массовое искусство и самый распространенный вид СМИ. Все это в основном институционализированные и пассивные формы потребления. Чтение мемуаров, художественной литературы, газет и журналов назвали источником исторических знаний лишь около 40%, рассказы старшего поколения - около 30%, а семейные архивы - лишь 5% опрошенных. Таким образом, прямая передача исторических знаний явно отходит на второй план и характерна лишь для относительно небольшой части общества. Отсюда вытекает особенно большая ответственность государства, регулирующего систему исторического образования, а также деятелей киноискусства и СМИ, популяризирующих и интерпретирующих исторические события, в том числе отечественной военной истории.
Доминирующая роль институциональных механизмов формирования исторической памяти общества Нового и Новейшего времени предопределяет особую значимость идеологии и политики в отборе и интерпретации событий, явлений и персонажей истории, закрепляемых в массовом сознании. Государство и власть влияют на этот процесс либо непосредственно (через учебные программы), либо косвенно (через культуру и СМИ). В советском обществе это влияние было всеохватывающим и, как правило, прямым, в постсоветском - чрезвычайно широким, хотя и косвенным. В условиях "перестройки" историческая память использовалась как поле политической борьбы, причем разрушались не только классовые символы советской эпохи, но ставились под сомнение и героические символы Великой Отечественной войны, а наиболее радикальными публицистами и журналистами - многие общенациональные символы российской истории. На рубеже 1980-х - 1990-х гг. даже термину "патриотизм" пытались придать негативный оттенок и отождествить с реакционностью. Называя, например, патриотов "красно-коричневыми", пытались, таким образом, прямо намекнуть на фашизм, однозначно негативно воспринимаемый массовым российским сознанием.